Медсанбат-0013

11

Галина Михайловна ожидала предстоящую работу спокойно. За порядком в палатке следила медсестра Настенька, прилежная и славная девушка.

«Ей легче, — она некрасивая», — подумала, глядя на свою сестричку, Галина Михайловна, и слова полковника Дроздова, брошенные на прощание, невольно припомнились ей...

До конца дней своих Галина Михайловна не забудет свое прибытие в тот единственный, самый страшный и самый родной для нее отдельный стрелковый батальон.

Сначала её доставили в штаб полка, которому был придан этот СБ. Еще по дороге они попали под минометный обстрел. Крошки мерзлой земли ударяли по кузову, но, в общем, все обошлось благополучно. Штаб полка — блиндаж, четыре ступеньки вниз, — тоже находился в зоне обстрела. Кругом поднимались черные султаны. И земля дрожала под ногами.

Галина Михайловна находилась как в полусне: все замечала, все видела, но как-то не очень реагировала, словно была уверена, что это её не касается и ей не угрожает.

Её принял командир с одной шпалой в петлицах. Когда она неумело и нечетко доложила о прибытии и достала из нагрудного кармана предписание, он прочитал его, поднял очки, точно желая удостовериться, она ли это, и велел вызвать старшего врача. Появился старший врач — длинный, узкий, весь вытянутый, с длинной шеей и маленькой головой, ну как есть жираф. (При этом сравнении на нее, помнится, напал такой смех, что она еле сдержалась, чтобы не прыснуть.) «Жираф» склонился над нею, посмотрел с высоты своего роста удивленным взглядом и переглянулся с очкастым. Тот передал ему предписание. После долгой неловкой паузы «жираф» сказал:

— Там санинструктора нет.

— Нужно дать, — распорядился очкарик.

— Сейчас как раз...

— Обеспечить, — повторил очкарик.

«Жираф» повел головой и пригласил Галину Михайловну к себе в блиндаж, находившийся неподалеку от штабного. Тут он её накормил и предложил побыть сегодня здесь, хотя бы отоспаться. Но Галина Михайловна отказалась:

— Чего уж. Надо на место. Там, наверное, дело есть. «Жираф» сочувственно покачал головой, повернулся к двери, крикнул фальцетом:

— Крупенюка ко мне.

Появился красноармеец с тремя треугольничками в петлицах. Галина Михайловна обратила внимание на его пунцовые щеки и на то, что ушанка была завязана под подбородком.

— Крупенюк, — приказал «жираф». — Поступаешь в распоряжение военврача. Направляешься в стрелковый батальон. Захватишь сумку. Тебе соберут все, что надо.

Крупенюк вёл себя явно не по-военному, на все слова старшего врача послушно кивал головой, а не козырял, как положено. Когда они очутились на улице, Крупенюк, заметив внимательный взгляд военврача, объяснил причину завязанных ушей:

— Ухи поморожены. Шшиплет.

«И щеки прихватило», — подумала Галина Михайловна, но сказала совсем другое:

— Куда идти? Дорогу знаете?

— Ишшо бы. Километр с гаком по лесочку, а там... — Он покосился на женщину. — Ну да ничего. Проскочим.

«Вот именно», — про себя рассудила Галина Михайловна и не ощутила ни боязни, ни страха. Было одно желание — поскорее добраться до места новой службы.

Снова начался обстрел. Где-то поблизости раздавались лающие взрывы, а однажды грохнуло совсем рядом. Вскоре они прошли мимо свежей воронки. И Галина Михайловна оглянулась. Так резко бросалась в глаза эта дымящаяся чернота на белом снегу.

— Минометами шпарит, — объяснил Крупенюк.

И опять она не напугалась и не почувствовала страха. Приняла это объяснение к сведению, словно оно её не касалось, и она не принимала участия в том, что происходит вокруг. И обстрел, и мины, и осколки, что летали поблизости, будто бы угрожали кому угодно, только не ей. А она могла все это наблюдать спокойно, как на прогулке.

Крупенюк согрелся. От его широкой спины шел пар. Шинель стала покрываться инеем, отчетливо заметном на каждой ворсинке.

— Может, передохнете? — предложила Галина Михайловна. — Или я сумку возьму? Или дайте мой чемодан.

— Ништо, — отказался Крупенюк, пробираясь вперёд по рыхлому, выпавшему за ночь снегу.

Она шла легко, хотя ноги проваливались в снег почти по колено.

— От теперь, — вполголоса произнес Крупенюк и тяжело перевел дыхание.

Он жестом велел ей пригнуться и, когда она это сделала, начал пояснять:

— Ишшо метров пятьсот. Вон лесочек видите? Сейчас лощинка будет, потом угор, кусточки, а там пустошь. Это мертвое пространство...

— Безопасно? — спросила Галина Михайловна.

— Не-е. Самое опасное. Говорю — мертвое.

Галина Михайловна в душе улыбнулась над тем, как он своеобразно понимает «мертвое пространство», но ничего не сказала.

— Это метров десять, — продолжал Крупенюк. — Это бежать надо. Там камень по дороге. Не спотыкнитесь. Ну и остаток по-пластунски.

Она слушала и удивлялась: чего тут такого? Как об этом можно столько говорить? Она видела снежное поле. Кустики. А совсем недалеко лесок. Только какой-то странный, срезанный, куцый, почти без вершин.

Что-то дзинькнуло. Крупенюк притиснул её к дереву. Не успела она возмутиться, он произнес:

— Клюнуло, — и показал глазами на дерево.

Галина Михайловна взглянула на ствол и заметила царапину, будто по коре провели острым предметом. Но и это её не напугало. Она продолжала ощущать себя отрешенной и посторонней. Это он, санинструктор Крупенюк, был действующим лицом, а она шла за ним и наблюдала.

— От плохо. — Крупенюк покачал головой. — Засекли, значит.

«Так не ходите», — хотела сказать она, жалея его и совсем не думая о себе.

— Подождем. Замри, — прошептал Крупенюк и опустился на локти, глазами повелев ей сделать то же. Но Галина Михайловна вовсе не хотела ложиться в снег и подчинилась исключительно из чувства сострадания к санинструктору.

— За мной. И не отставайте, — прошептал Крупенюк, привстал и, как в воду, снова нырнул в снег.

Впереди себя он толкал её чемодан, а за ним полз сам, ловко передвигая ногами. Галина Михайловна видела широкие подошвы его сапог со стоптанными каблуками. Она ползла, сдерживая возмущение. «И чего? И зачем? Нагоняет страху».

Было тихо. Никто не стрелял. Снег лежал белым, нетронутым. Смотреть на него приятно, но когда он попадает в рукава и холодит тело — совсем не радостно. «Слушайте, пойдемте нормально», — собиралась предложить Галина Михайловна, но в этот миг где-то сбоку послышались хлопки, будто кто-то играл в детскую хлопушку.

— Быстрее, — зашептал Крупенюк, и подошвы его сапог стали отдаляться от лица Галины Михайловны.

За кустами они остановились. Галина Михайловна повернулась на бок, чтобы вытряхнуть снег из рукава. И тут заметила, как на нее стали падать веточки, словно их срезал невидимый садовник. Наблюдать это было забавно: никого нет, а веточки падают.

— Тихо. Замерли, — прошептал Крупенюк.

Из сочувствия к нему она даже дыхание затаила. Кругом было пусто, и казалось, что за десятки километров вообще нет ничего и никого живого.

— Теперь рывок. Сперва я, потом вы. Только со всей силы. Пушше, пушше.

Крупенюк вскочил, подхватил чемодан и рванулся вперёд.

«Куда вы?» — хотела крикнуть Галина Михайловна.

Но Крупенюк был уже далеко, и ей ничего не оставалось делать, как побежать за ним...

Галина Михайловна невесело усмехнулась, вспомнив, о чем она тогда думала, когда бежала за санинструктором. Она думала, не высоко ли она поднимает ноги, прилично ли она бежит.

— Замерли, — приказал Крупенюк, и она снова затаила дыхание. — Чего они молчат? — прошептал он.

— И вообще надо было... — вырвалось у Галины Михайловны.

— Тихо. Ишшо не все.

Крупенюк осторожно прополз еще несколько шагов и не выдержал тишины, приподнял голову. И тут опять хлопнула хлопушка, и он уткнулся в снег. Галина Михайловна обратила внимание на его подошвы, левая как-то странно подвернулась, носком внутрь.

— Что такое? — спросила она. — Товарищ Крупенюк, товарищ Крупенюк. Ну-ка, встаньте сейчас же.

Крупенюк не двигался. На мгновение, лишь на мгновение она оцепенела, то есть тело оцепенело, а голова вдруг заработала отчетливо: «Прежде всего, надо выяснить, что с ним». И она приказала себе действовать. Подползла к санинструктору, повернула его на бок и увидела над правой бровью круглое красное пятнышко. И больше ничего. Только завязанная шапка на затылке пропиталась кровью, хлюпала под рукой. Пунцовые щеки Крупенюка побледнели.

— Мертв, — прошептала Галина Михайловна и повела глазами по сторонам, поняв, в каком ужасном положении она очутилась.

Среди пустого поля. С мертвым человеком на руках, Под пулями врага. Теперь она стала не наблюдательницей событий, а непосредственным участником их. От этих мыслей, от этого преобразования ей сделалось не по себе, тело покрылось противным потом, а во рту сухо, как в сильную жару. Она машинально захватила пригоршню рыхлого снега, поднесла его к губам и не ощутила холода.

«Что делать? Что делать?»

Заработал инстинкт самосохранения, спавший в ней до тех пор.

«Ползти назад по свежим следам? Но мне нужно не назад, а вперёд. Назад так же опасно. Там это... »мертвое пространство». Мы его проскочили. А вперёд куда? Я же не знаю дороги. А, все равно. Не лежать же...»

И она сделала движение вперёд.

«А Крупенюк? А чемодан? А сумка?»

Сумку она с трудом сдернула с мертвого, закинула себе на спину, чемодан оставила среди поля. А Крупенюка ухватила за ворот.

Проволокла несколько шагов и почувствовала усталость.

«Надо», — повелела она себе и вновь поползла.

И тут совсем близко грянули выстрелы. Она не разобрала, кто и откуда стреляет. Отползала, подтягивала мертвого и вновь отползала.

Неожиданно послышался голос. Он напугал её больше выстрелов.

— Счас, счас, только не поднимайте голову.

Она замерла.

— Счас, счас, — донеслось тяжелое дыхание.

Она увидела перед собой глаза, смотревшие в упор. Ничего. Лишь голубые глаза под выцветшими бровями.

— Ползите по моему следу.

— А он?

— Я вытяну.

— Там чемодан.

— После...

Все остальное как в бреду. Ока подползает к окопам. Несколько рук тянут её на себя. Ставят на землю. Ведут куда-то. Появляется рослый человек в белом маскхалате. У него четкие черты лица, четкие губы, нос, брови, глаза — кажется, будто его специально подретушировали перед встречей с нею. Он ничего не говорит, берёт её за руку, заводит в блиндаж, протягивает флягу. Она делает глоток и задыхается. Ей подают кружку воды и опять флягу.

— Пейте, пейте, — советует человек в маскхалате. (Позже она называла его «белым ангелом». «Какое там, — возражал он. — Это вы — белые ангелы. Вы нас, можно сказать, с того света спасаете».)

— Нам поздно сообщили, — извиняется он, пока сна запивает спирт. — Мы бы прикрыли. Встретили.

Она не замечает, что у нее по щекам текут слезы, лишь ощущает солоноватый вкус во рту.

Человек в белом маскхалате кивает и уходит. Она остается одна. Голова светлеет. Она чувствует слезы на щеках. Поспешно утирает их. Успевает причесаться.

Вновь появляется человек в белом маскхалате:

— Давайте знакомиться/Комбат капитан Булат. Она по-штатски протягивает руку, называет себя...

А дальше... Дальше она несла службу. Выполняла свою работу. После того, что случилось, все остальное её уже не пугало. Привыкла к обстрелам, к матерщине, к стонам и крови. Не раз, коль обстановка заставляла, сама ползала за ранеными на «нейтралку» и дальше.

— Зачем? Чтоб не было! — кричал на нее комбат.

— Эго моя служба, — отвечала она. — Они ж не трусят.

— Они солдаты. Они с оружием.

— И я солдат.

Себе она внушила: «Что суждено, то суждено. Чем больше помогу им, тем лучше». С этой мыслью и жила и выжила. Почти пять месяцев в самом пекле. Не выход? из боёв. Три состава сменил батальон. Сотни людей прошли через её руки. Многие обязаны ей жизнью.

Солдаты её любили. Сергей Булат опекал. Наверное, в конце концов не уцелеть бы и ей. Везение не может быть бесконечным.

Вызволил её комбат. Зачем? Она не хотела. Ей там хорошо было. Лучше всего было там, возле него, среди солдат, которые её охраняли. Но он сделал, он отлучил её от себя.

Однажды в окопах появилось большое начальство. Она наткнулась на него случайно, вышла из своего блиндажа крикнуть санитара.

— Вы кто? — спросил её грузный человек с грубым голосом.

Она не успела ответить. Ответил комбат:

— Наш военврач.

— Почему без знаков?

— Представляли к званию. Тянут.

— Давно воюете?

— С первых дней, — снова вмешался комбат, словно не доверял ей и не надеялся на её ответы. — Очень хороший врач. Только... ну, разве здесь место женщине?

Грузный человек что-то буркнул через плечо и, оттеснив Галину Михайловну грудью, пошел дальше. Свита двинулась за ним.

«Эх, Сережа, Сережа. Вот ты сам и разлучил нас...» Шум и голоса на территории прервали воспоминания.

— Настенька, что там?

Сестра выскочила и через минуту вернулась.

— Поступил кто-то.

— Один?

— Один. Его сопровождает капитан Сафронов. Смешной он.

— Он славный, Настенька.

Медсестра взглянула на нее удивленно, но ничего не сказала.