Медсанбат-0013

34

Медсанбат развернулся и ожидал поступления раненых. Все произошло быстро и естественно. Палатки вырастали на глазах, как грибы после дождя, за какие-то считанные минуты.

Сафронов по дороге сюда опасался, что взвод не справится с задачей, но Любу ему вернули (вместо нее в госпитальный передали санинструктора из эвакоотделения), а отсутствие одного санитара пока не ощущалось, потому что раненых поступало немного, шли они небольшими группами, через интервалы. Такую нагрузку их неукомплектованный батальон вполне мог выдержать.

Тут Сафронов подумал: «Вот так, как сейчас, и надо. А лучше бы совсем не было раненых. Пусть бы продвигались без потерь».

Эта мысль не показалась ему странной. Странным показалось другое: как она раньше не появлялась? Но тотчас же он возразил сам себе: «Не мы же хозяева положения. Хозяин — война».

Он стоял у своей палатки и так вот спокойно рассуждал сам с собой. На поляне расположилось несколько легкораненых. Их уже осмотрели, кого надо подбинтовали и в любую минуту могли эвакуировать дальше в тыл. Легкораненые не хотели эвакуироваться, и почти каждому он отвечал безоговорочно: «Так положено. Вы тут не командуйте».

«Но нет же, нет, не то это», — в душе возражал он сам себе, вспоминая последний разговор с корпусным врачом и его едкое замечание: «Предложение ваше, капитан Сафронов, явно опережает ваши рабочие возможности. Работайте лучше, а насчет организации мы уж сами как-нибудь...»

Показалась Люба, попросила разрешения на минуту пройти в госпитальный взвод.

— Я мигом.

— Пожалуйста, пожалуйста.

— Вы знаете, Галина Михайловна о вас хорошо отзывается.

— Я тоже, — поспешно ответил Сафролов, скрывая неожиданное смущение. Хотя действительно Галина Михайловна была ему по-человечески симпатична, и он искренне сочувствовал ей, ему почему-то казалось, что проявление этих чувств может скомпрометировать его перед подчиненными.

Подошла машина. Из нее, неуклюже придерживая ногу, вылез человек с редкой фигурой: большая голова, квадратное туловище — будто огромный арбуз положили на книжный шкаф, а к нему приладили короткие, как у рояля, ножки.

— Э-э, — козырнул солдат. — Э-э, это санбат?

— Да, а вы из какой части?

Солдат назвал часть.

— По адресу, — сказал Сафронов. — Как самочувствие? Есть жалобы?

— Э-э, нормально. Э-э, жалоб нет. Э-э, есть просьба. Сафронов поначалу думал, что солдат контужен или заика, но теперь увидел, что икает он по другой причине: в момент паузы подбирает подходящее слово.

— Слушаю.

— Э-э, не отправляйте. Никуда я не хочу, потому, э-э, в свою часть желаю вернуться.

Сафронов молчал, а солдат продолжал упрашивать, все более распаляясь.

— Э-э, честное слово, пустяк. Э-э, два осколочка. Язви их. Я и в полку говорил. А они, э-э, язви их...

Тут Сафронов вспомнил, что у него не хватает санитара, и придирчиво оглядел прибывшего: «Кряж. Наверное, за двоих сойдет. А почему бы и нет?»

— Фамилия?

— Э-э... — Солдат принял стойку, доложил по форме: — Рядовой Лебко.

— Останетесь у меня санитаром. Не возражаете?

— Э-э, большое спасибо.

— Только зайдите, пусть оформят и рану посмотрят.

— Э-э, есть.

Он хотел дать строевым шагом, но оступился и, скрывая боль, похромал в палатку.

Дело шло вяло. Ни работа ни отдых — так, занятость. За полдня прошло два десятка раненых, в основном, легких и средней тяжести.

«"Вы — солдаты без оружия..." Что без оружия, то — да, а что солдаты, то...» И тут Сафронов представил ночной бой. Тени врагов, что метались от берёзы к берёзе. Свои выстрелы.

«Пусть не положено медикам брать оружие, на этот счет вроде бы и конвенция есть, но бывают исключительные случаи... В данном случае самооборона. Мы раненых защищали. И я лично уничтожил одного фашиста».

Вернулась Люба, сообщила негромко:

— Там все нормально. Вам привет.

Он почему-то снова смутился и постарался перевести разговор:

— У нас новый санитар. Вы с ним позанимайтесь, пока есть время.

Он вспомнил, что новенького нужно оформить, и направился в штаб.

После всего, что произошло, Сафронов относился к НШ без прежней предвзятости, без иронии, с большим уважением. Он не переставая твердил при каждом удобном случае: «Но НШ предвидел... И если бы не он...»

НШ как обычно, сидел за бумагами.

— Как раз! — воскликнул он, завидев. Сафронова. — Наградные составляем. Вы кого представите? Офисеры — наше дело, а сержантский и рядовой состав — тут вы поработайте.

Сафронов не знал, что ответить.

— Присел не точный, но попытка не пытка, — ободрил НШ. — Пишите.

Сафронов взял несколько незаполненных наградных листов.

— Вообще-то я по другому делу... Там санитар объявился, а у нас недостает по штату.

— Сенный человек?

— Точнее — крепкий, — улыбнулся Сафронов, представив фигуру Лебко. — Поправится — думаю, за двоих потянет.

И тут его осенило:

— Товарищ НШ... А ведь в других взводах... И у них вроде бы не хватает санитаров.

НШ кивнул:

— Четыре единисы выбыли по ранению.

— Разрешите подобрать из легкораненых? НШ повел выцветшими бровями, одобрил:

— Мыслишь. — И повторил: — Мыслишь. Разрешаю. Сафронов радостно козырнул, собираясь уходить, НШ остановил:

— Можете резервик иметь. Мало ли. В крайнем случае отправим с последней партией.

— Слушаюсь.

— Понадобится народ — буду к вам обращаться.

— Пожалуйста.

Сафронов возвращался с радостью на душе: «Хоть что-то. Хоть какая-то отдушина. Смотри-ка, а НШ какую мысль подкинул... Действительно ценную».

Он начал строить план действий: отберёт в санитары тех, кто хочет остаться, кто наиболее способен, — смекалистых, крепких и понятливых людей. А в активе у него тоже будут надежные, опытные и расторопные солдаты. Таким образом, он сразу двух зайцев убьет: и медсанбату окажет помощь, и своему корпусу сохранит наиболее преданных и обстрелянных воинов.

«Но НШ одно, а комбат — другое, — мелькнула мысль. — Всё-таки комбат командует, а не начальник штаба. А он, может, и не одобрит этой затеи».

Сафронов даже остановился от разочарования. Идея, которая еще минуту назад окрыляла его, вдруг сложила крылья, как птица, подбитая влёт. «За самоуправство по головке не погладят, особенно если корпусной узнает. Он тогда, за этот дополнительно развернутый стол, на меня взъелся, а тут такое дело... Но у меня же есть палочка-выручалочка», — подумал Сафронов о замполите.

— Товарищ гвардии... То есть капитан, — навстречу шагнул Галкин. — Цупу привезли!

— А что на второе? — не вникнув в смысл слов санитара, спросил Сафронов.

Галкин фыркнул и затрясся в хохоте.

— Из-звиняйте.

Смех застревал в горле и не давал ему говорить.

— Что такое?

— Так то ж не суп, а тот... что бежал-то, — Цупа. «Вот вам и первый кандидат», — подумал Сафронов и вошёл в палатку.

Возле раненого стояли все свободные от работы его подчиненные. У Цупы была перевязана голова. Из бинтов торчал один глаз, но он горел таким блеском, что Сафронов понял: солдат еще там, в бою.

— Ну, здравствуй, — сказал Сафронов, подходя к бывшему санитару.

— Здравия желаю, — четко ответил солдат и, предупреждая возможный вопрос, заговорил торопливо: — Вы не обижайтесь. Так получилось... Не удержался... К своим потянуло.

— Не будем старое вспоминать. Остаться хочешь?

— Так как же?..

— Если ранение нетяжелое — оставлю.

— Благодарю, — воскликнул Цупа таким тоном, точно ему сам генерал награду вручил.