Меж двух океанов

В СТРАНЕ ПЯТИ ЗВЕЗД

История республики Коста-Рики сделана из несколько иного теста, чем история остальных стран Латинской Америки. Она отличается тем, что здесь в течение четырех столетий ничего сенсационного не происходило.

Спокойный и невозмутимый бег веков нашел свое идиллическое выражение и в государственном гербе Коста-Рики. Умиротворения на этом вычурно увитом лентами щите хоть отбавляй. Под пятью звездами, выложенными на небосводе изящной дугой, мирно катят волны два океана, разделенные тремя — извините за выражение — вулканами. Это отнюдь не те всепожирающие, жуткие и смертоносные вулканы, какими им надлежит быть. На гербе к звездам тянутся три конуса, три этаких холмика с закругленными и, вне всякого сомнения, накрепко закупоренными верхушками. Никаких кратеров, никакой лавы, ни огня и ни серы. Позади них из-за линии морского горизонта выглядывает половинка солнца на пару со старинной каравеллой. А впереди, занимая целых полморя, имеется еще одно красивое судно под парусами. Нет в гербе только самой Коста-Рики, Богатого берега.

Вероятно, именно на этой пленительной каравелле плыл славный открыватель Коста-Рики. Первым европейцем, ступившим на ее землю, был не кто иной, как Христофор Колумб. Его загнала сюда буря во время четвертого, последнего плавания к Новому Свету.

Брат Колумба, Бартоломэо, предпринял вылазку в глубь страны с той же целью, какую ставили перед собой и его многочисленные современники в «землях индийских». Он лекал золото, но, к счастью, не нашел. И хотя он встретил приветливых и миролюбивых индейцев, они заинтересовали его лишь в тот момент, когда стали рассказывать о золоте. Они направили его на юг, в Панаму. Бартоломэо Колумб обрел надежду, а индейцы — покой и мир для себя и для потомков на десять поколений.

Дело в том, что в этой маленькой стране между океанами не было ни золотой руды, ни кладов чистого золота. Поэтому конкистадоры, пираты и корсары шли иными дорогами. Кровавая история Нового Света обошла Коста-Рику стороной.

Только спустя семьдесят лет после открытия Америки его католическое величество в старой Испании вспомнило о маленькой стране в Центральной Америке и послало туда в качестве губернатора Хуана Васкеса Коронадо, а с ним в придачу и крупицу счастья. Коронадо не мечтал ни о золоте, ни о быстром обогащении. Стремясь обосновать в этой стране на постоянное жительство безземельных с бывшей родины, он пригласил пятьдесят семей, привез для них посевной материал и саженцы необходимых в хозяйстве культур. а также несколько голов племенного скота.

В то время на территории современной Коста-Рики проживало не более двадцати пяти тысяч индейцев. Это была ничья страна. А поселенцы Коронадо не желали ничего, кроме клочка плодородной земли. Современники конкистадоров, они даже и не помышляли сделать своей собственностью землю, на которой работали. Жители каждого селения вели хозяйство сообща.

Но вскоре этот цветущий уголок стал привлекать к себе внимание испанского дворянства. Теперь здесь уже имелось то, на чем можно было разбогатеть. В управе губернатора на — смену алчным глупцам пришли авантюристы. Вслед за ними сюда гурьбой ринулись дворянские сынки, одержимые мыслью приобрести латифундии и армии рабов и, купаясь в роскоши, вести праздную жизнь, на которую их благородным отцам там, за океаном, не хватало средств.

Однако подлинные феодальные крупные поместья за все время испанского владычества в Коста-Рике так и не — возникли.

Спокойное течение жизни в костариканском уголке, защищенном от ветров истории, было нарушено лишь после 1821 года, когда без единого выстрела Коста-Рика превратилась в самостоятельную республику. После этого в здешних правящих кругах разгорелась безудержная драка за власть. А в середине века в нее вмешался как удачливый третий лишний американский авантюрист Уильям Уокер, пират и насильник, незадолго до этого уже установивший диктатуру в соседнем Никарагуа. Он намеревался завоевать Коста-Рику и все прочие страны Центральной Америки и уже видел себя хозяином, владыкой и собственником Среднеамериканской унии. Это была первая со стороны Севера попытка захватить Карибскую область. В тог раз Коста-Рика защитилась, и Соединенным Штатам пришлось возместить убытки.

После первой мировой войны великие державы снова нацелились сюда, теперь уже из более тяжелых калибров, чем те, какими располагал Уильям Уокер. В первом ряду захватчиков встала Великобритания. Еще раньше она протаранила границы Коста-Рики кредитами капиталовложений. Единственная в Коста-Рике государственная железная дорога до сих пор принадлежит англичанам. За Великобританией, отставая от нее, ковыляли Франция с Германией.

Однако в последнее время слово взяли Соединенные Штаты Америки. Они владеют внешней торговлей Коста-Рики и держат в руках главную отрасль производства — разведение кофе и бананов.

Великобритания без особой охоты протрубила сигнал к отступлению.

Рассекая сердце Коста-Рики, тянется, как бы подвешенная на столбах погасших и до сих пор действующих вулканов, горная цепь Среднеамериканских Кордильер. На их склонах примерно в тысяче метров над уровнем моря лежит одна из лучших областей всей республики. Тут есть все, чего только не пожелает человек: умеренный субтропический климат, достаток воды, неисчерпаемо плодородная почва… По берегам Атлантического и Тихого океанов раскинулись леса. Ими покрыто целых три четверти площади страны. Зато северо-запад Коста-Рики местами выжжен так же, как равнины эфиопского Огадена и голые пространства Трансвааля.

В Коста-Рике проживает около миллиона человек. Несмотря на огромный промежуток времени и на поразительные изменения во внутреннем устройстве страны — от колонии через либеральную, неупорядоченную, зато по-настоящему независимую республику до нынешней республики, формально самостоятельной, но экономически связанной по рукам и ногам североамериканскими займами, — несмотря на все эти перевороты, среди большинства жителей Коста-Рики остались живы на редкость демократические традиции первых испанских поселенцев. Даже в недалеком прошлом Коста-Рика относилась к числу самых передовых стран западного полушария. Достаточно взглянуть на ее государственный бюджет. Пятнадцать процентов всех средств отдано народному образованию. Армии нет. В Латинской Америке Коста-Рика слывет за государство, которое отдает предпочтение книге, а не винтовке, и в котором до ликвидации армии было больше учителей, чем солдат. Оно дало культуре Латинской Америки поэтов, писателей, историков, археологов и философов. Оно считается здесь самой грамотной страной. И можно еще добавить, что Коста-Рика была одним из первых государств, объявивших в 1941 году войну агрессивным державам оси.

К сожалению, эта врожденная склонность к истинной, неподдельной демократии стала, особенно после войны, бельмом в глазу североамериканских дипломатов. Они смотрели сквозь пальцы на то, что Коста-Рика собственными силами и мирным путем решила территориальный спор с Панамой, открыла университет, основала больницы и энергично принялась за строительство автострады в Панаму. Больше того, они мирились даже с тем, что из казарм бывшей армии Коста-Рика устроила в Сан-Хосе музей и выставочные залы, что она ввела социальное страхование для служащих и что в ней успешно проводила деятельность профсоюзная федерация. Но в конце концов Коста-Рика начала мешать ростовщической «Юнайтед фрут компани». И она была тут же потоплена в собственной крови. Свыше тысячи членов левой партии «Вангуардия популяр» были убиты, права Конфедерации трудящихся буквально за одну ночь были урезаны до предела. Пятнадцать тысяч передовых людей сочли за лучшее эмигрировать.

А когда все успокоилось, в президентском кресле сидел Отилио Улате, бывший журналист и надежный ставленник «Юнайтед фрут компани». Конечно, ничего особенного не случилось, только американский сторож замахнулся «большой дубинкой» Теодора Рузвельта, чье изложение сущности демократии и свободы ныне более действенно для Латинской Америки, чем пятьдесят лет назад:

«…а на западном полушарии, где Соединенные Штаты придерживаются доктрины Монро, они (страны Латинской Америки) выросший у нас на коленях, сходились в одном. Через десять минут после того, как мы проехали мост, перекинувшийся над глубоким ущельем реки, мы на самом деле оказались в Сан-Хосе.

В Вашингтоне еще немало тех, кто в соответствии со взглядами Теодора Рузвельта решает, что правильно или неправильно в деятельности правительств двадцати республик Латинской Америки и куда необходимо направить дипломатов, запасных диктаторов либо морскую пехоту США.

Назвать это изящной визитной карточкой столицы было решительно нельзя. Вид, неожиданно открывшийся нам под мостом и на склоне над излучиной Рио-Торрес, напоминал временную колонию, очень похожую на ту, что мы видели месяц назад в окрестностях эквадорского Амбато после землетрясения. Лачуги, сколоченные наскоро и как попало из тех материалов, какие оказались под рукой и ничего не стоили: ломаные доски, мятая рифленая жесть, извлеченные из свалок кирпичи, листы просмоленного картона.

Мы даже растерялись, подумав, что свернули не на ту дорогу. Но как дорожная карта, так и план столицы, лежавший у нас на коленях, сходились на одном. Через десять минут после того, как мы проехали мост, перекинувшийся над глубоким ущельем реки, мы на самом деле оказались в Сан-Хосе.

Тем более поразил нас центр города. Его простор и деревенское спокойствие, очарование испанской колониальной архитектуры и современного градостроительства соединяются с необычайной чистотой. Казалось, будто улицы городского центра всегда настроены на улыбку. За небольшим исключением даже в предместьях здесь нет обычных для других городов скопищ господских особняков. И та безотрадная картина, которую мы увидели перед столицей, была применительно к условиям Латинской Америки весьма небольшой заплаткой нищеты на всем Сан-Хосе.

Жилые кварталы тут по. всюду раздались вширь; домики стоят один возле другого, маленькие, преимущественно одноэтажные, выстроенные из легкого материала, но опрятные и добротные, окруженные садиками и скверами. Весь город раскинулся на дне обширной котловины, окаймленной горным венцом. И эти горы также придают ему немало живописности и свежего очарования.

Главная площадь выглядит просто и неброско. Здесь нечаем здесь того хвастливого, выставляемого напоказ темперамента, которым в Южной Америке так часто прикрывают внутреннюю опустошенность. Зато на главной авениде нас поразило гораздо большее число книжных магазинов, чем реальный собор и зелень парка. Но прямо посреди площади стоит превосходно решенный в акустическом отношении музыкальный павильон. Да, да, музыкальный павильон на площади. И эго в Латинской Америке! Здесь регулярно устраиваются концерты городского симфоническою оркестра… Для приезжего европейца, не знающего испанской Америки, это, вероятно, не представляет ничего особенного. Но тем не менее Сан-Хосе со своей музыкальной культурой намного обогнал большинство городов Латинской Америки. У него есть своя музыкальная школа, свои композиторы и дирижеры, большое внимание тут уделяется и воспитанию молодого поколения музыкантов.

Внутренние связи проявляются сами собой. Мы в столице одной из немногих стран Латинской Америки, где закон об обязательном школьном образовании осуществляется по крайней мере в наиболее густозаселенных областях. Частные, церковные и сектантские учебные заведения от этого не страдают.

И здешние люди с первого же взгляда кажутся иными. Они отличаются от жителей Панамы и большинства южноамериканских городов одеждой, вкусом, манерами и внешним видом. Тут нигде не видно проявлений вопиющей роскоши, но и нищих в Сан-Хосе не знают. Мы почти не замечаем здесь того хвастливого, выставляемого напоказ темперамента, которым в Южной Америке так часто прикрывают внутреннюю опустошенность. Зато на главной авениде нас поразило гораздо большее число книжных магазинов, чем где-либо в предшествовавших странах. Недалеко от площади находится богато укомплектованная городская библиотека, доступная самым широким слоям населения. Вход туда бесплатный.

По на улицах, в магазинах, в парках и библиотеке всех объединяло и почти обезличивало выражение какого-то страха, запутанности. Этот страх и напряженность как бы висели над городом и над всей страной. Большая часть жителей не забыла о тех пятнадцати тысячах людей, которые были вынуждены покинуть свою родину.

Мы беседовали с журналистами в редакции журнала «Днарно де Коста-Рика», когда мимо нас прошел работник обслуживающего персонала с мелом в руке и… прямо за нашими спинами вылез через окно на галерею, идущую вокруг второго этажа. Только после того, как мы распрощались с сотрудниками редакции и вышли на улицу, нам стал понятен странный поступок этого «лунатика». Важные новости, поступавшие слишком поздно, редакция помещала на черной доске, вывешенной на фасаде здания. В тот раз на доске появилось короткое сообщение:

«Сегодня утром была сорвана новая попытка произвести покушение на президента республики, его превосходительство дона Отплио Улате».

Вокруг Сан-Хосе почти сплошное кольцо жилых кварталов, но нет и в помине промышленных предприятии, которые превышали бы размеры мастерской.

Зато здесь вовсю, необузданно, анархически кипит оптовая и розничная торговля. Куда бы вы ни забрели в Сан-Хосе — на центральные авениды или в переулки, — всюду там магазин на магазине. И даже если в фасадах некоторых домов нет витрин, то вы непременно найдете хотя бы дощечку с именем коммерсанта, оптовика, агента, посредника или импортера. А если перелистать обзоры костариканской внешней торговли, в них можно обнаружить еще более странные явления. Уже многие годы Коста-Рика ввозит больше, чем вывозит. И платит загранице гораздо больше, чем получает за свои товары, — так по крайней мере считает официальная статистика. Чем же страна покрывает эту разницу?

Частичное объяснение могли бы дать компания «Юнайтед фрут» и ее дочерние фирмы, которым принадлежат все крупные плантации. Цена экспортируемого кофе и особенно бананов смехотворна. Зато ввозимые удобрения, строительные материалы и другие необходимые товары импорта идут по полной стоимости.

Но куда более богатым валютным источником является массовая контрабанда импортных товаров в соседнюю Панаму и Никарагуа. Эти товары попадают в страну официальными путями. Но потом они исчезают, а вместо них появляются, словно deus ex machina, свободные доллары. О размахе подобной коммерции имеются косвенные сведения даже в официальной костариканской статистике. Из нецелого миллиона жителей! ручные часы носит явно не больше четверти. И никто не покупает часов каждый! год. Непосредственно в Коста-Рике их продают за год от силы двадцать тысяч штук. А ввозится сюда ежегодно примерно десять тонн ручных часов.

Но и столь обширных валютных источников, бьющих из подпольного реэкспорта, все равно не хватило бы для уравновешивания платежного баланса. Остаток используют Соединенные Штаты, чтобы новыми кредитами еще крепче привязать Коста-Рику к своим интересам и влияниям.

Впрочем, сильнее всего поражает структура внешней торговли. Это не только «перлы» вроде такой статьи экспорта, как «черепахи — 80 тысяч долларов». И даже не тот факт, что Коста-Рика вывозит сырье и ввозит промышленные изделия и другие товары первой необходимости, подобно любой африканской колонии. Бессмысленными кажутся прямые отношения между обеими сторонами внешней торговли. Коста-Рика продает бобы какао и покупает шоколад. Вывозит кожи и ввозит обувь и галантерейные товары. Экспортирует древесину и импортирует мебель. Отправляет морскую рыбу и тут же за бешеные деньги приобретает ее в консервах. Она вывозит каучук-сырец и вынуждена покупать за границей резиновые изделия, начиная с шин, калош, теннисных туфель и кончая игрушками. Коста-Рика не имеет права позволить себе перерабатывать собственное сырье. Она обязана вывозить его за низкую цену, оплачивать транспортировку в оба конца, дорогую работу и еще более дорогие счета североамериканских заводов и должна покупать за границей предметы первой необходимости, изготовленные из ее же собственного сырья.

Может быть, мы обижаем Соединенные Штаты Америки? Преувеличиваем?

В 1948 году Коста-Рика вывезла в США товаров на сумму двадцать пять миллионов долларов; в Англию на сумму двадцать пять тысяч долларов.

Из Соединенных Штатов она ввезла товаров на сто двадцать один миллион долларов. Из Англии едва на миллион.

Как же при таких условиях Коста-Рика может обеспечить себе экономическую независимость?

— Ваши экспортные компании часто упрекают меня в том, что я отдаю распоряжение направлять товары из Чехословакии не в Пуэрто-Лимон, а в Пунтаренас, — пожаловался как-то один «в костариканских импортеров. — С точки зрения карты и здравого смысла они, казалось бы, правы. Зачем возить все через канал на тихоокеанскую сторону, если Пуэрто-Лимон прямо под боком, на берегу Атлантики? И все-таки… — он замолчал, подыскивая подходящий пример, — и все-таки мы вынуждены делать приблизительно так, как если бы предприятия итальянского Турина получали южноамериканское сырье через Венецию или Триест и направляли океанские пароходы вокруг всей Италии прямо в Геную. Мы теряем время, много переплачиваем на транспортировке, платим за проход по Панамскому каналу, но иначе ничего не выходит. Железнодорожная линия из Пуэрто-Лимона принадлежит американцам, первоначально она строилась только для плантаций. Можете себе представить, какую радость доставляет им наша торговля с Чехословакией. Это пролом в их монополии, опасная конкуренция. И они подслащивают нам жизнь хотя бы тем, что задерживают наши товары до тех пор, пока плата за хранение не превысит то, что мы платим вам. А если к этому прибавить их огромные сборы за доставку, вы перестанете удивляться. Что же нам остается, как не посылать все из Лимона самолетами или мотаться на пароходах вокруг Центральной Америки?

Сан-Хосе относится к тем уголкам мира, где метеоролог не заработал бы прогнозами погоды даже на подсоленную воду. Таким предсказателем тут может быть любой, ибо правильный прогноз в Сан-Хосе зависит больше от часов, чем от науки. Период дождей в горной котловине — это не месяцы сплошных ливней. Короткие дождички во второй половине дня следуют с точностью расписания поездов. Брызнут они с неба, как девичий каприз, и не успеешь ты вдохнуть влажного ветерка, как солнце смело с небосклона последнюю тучу.

Устроители традиционных концертов в музыкальном павильоне на площади могут на год вперед записать в программу тот вечерний час, когда, даже несмотря на период дождей, тротуары и скамейки будут наверняка сухи.

Послушать хорошую музыку, часто под звездным небом и под аккомпанемент ветра, шуршащего в кронах пальм, — это регулярные развлечения жителей Сан-Хосе.

Однако вся Центральная Америка знает, что у площади в Сан-Хосе есть еще иная и гораздо более старая традиция. Как и везде в тропиках, жизнь тут тоже начинается лишь вечером. И начинается точно, изо дня в день, на протяжении, может, ста, а может, и трехсот лет. В седьмом часу молодежь всех слоев населения принимается водить по тротуару, окружающему парк, своеобразный двойной хоровод. Только вокруг парка. В парк же могут входить лишь пожилые и женатые люди.

Девушки идут четверками, циркулируя по внутренней половине тротуара. А по внешней, навстречу им, движутся строгие четверки парней. Порядок, без малого достойный монастырских уставов. Но никак не вяжутся с монастырем взрывы смеха, гомон и веселье над площадью. За все время прогулки — почти что обязательной для молодежи — парии ни словечком не перекидываются с девчатами. Если кто-то захочет ближе познакомиться с девушкой, он должен поздороваться. Получив ответ, парень имеет право сделать согласно установленному порядку следующий шаг. Он наносит визит родителям девушки и просит разрешения встретиться с ней. Таково по крайней мере правило Сан-Хосе.

Судя по спокойствию и размеренности, в первое время могло бы показаться, что Сан-Хосе живет ленивой жизнью провинциально-городских снобов. Но за внешним покоем и вошедшим в обычай соблюдением традиций не скрывается гражданская и культурная пустота провинциального города. В здешних людях живы не только влияния древней Кастилии, но и заветы трудолюбивых первопоселенцев.

В этой среде, как и почти на всем свете, мы нашли горстку наших соотечественников. Жизнь каждого из них — драма, полная крутых поворотов, неожиданностей, борьбы за существование и примеров силы и зрелости наших люден. Ни один из них не попал в Коста-Рику прямо с родины. Они покинули Чехословакию задолго до войны и в Латинской Америке прошли голодную школу изгнанников. Судьба бросала их из страны в страну, от профессии к профессии. пока они не обосновались на этой маленькой земле между двумя Америками и двумя океанами. Один разводит тропические фрукты, другой открывает костариканский рынок нашим товарам. Третий земляк, некогда сокольский[4] чемпион, стал преподавателем физкультуры и ввел нашу гимнастическую систему во все государственные школы Коста-Рики. В каникулы он регулярно нанимается матросом на рыболовное судно и целых два месяца работает на Тихом океане. И ныне Коста-Рика привлекает скромных и работящих людей. Фанфаронов, авантюристов и искателей легкой наживи всегда больше манили державы на юге, Аргентина и Бразилия. Там живут ради заработка. Здесь зарабатывают на жизнь.

Иногда, словно белые вороны, здесь появляются потерпевшие крах политические пли «политические» деятели, которые бежали с родины уже после освобождения и теперь как неприкаянные бродят из страны в страну. Земляки предпочитают их здесь не замечать, местные жители поворачиваются к ним спиной.

— Кто их здесь ждет? — с гневным осуждением говорил о них наш соотечественник, проживший в Коста-Рике четверть века. — Кто их звал сюда? Мы можем дома прямо посмотреть в глаза каждому, а те? Они по дешевке продают себя, свой труд и свои убеждения…

Отношение к бою быков разделило Латинскую Америку на два лагеря. В одном правительства склонили головы перед традицией и интересами министров финансов, в другом утонили корриду в уставах обществ по охране животных.

В Коста-Рике вынесли соломоново решение. Лишиться волнующего зрелища, не увидеть дикого быка, балета эспады, бандерилий в загривке животного — нет, нет, ни за что на свете! А как же быть с кровопролитием на глазах у женщин и детей? С истязанием бедной твари? Решение нашлось: бон проводиться будут. Тореро сможет выделывать свои очаровательные пируэты, сможет играть собственной жизнью, сможет доводить быка до исступления, но он не будет иметь права убить его. Как только судья решит, что победа одержана, истекающего кровью быка уведут с арены.

За оградой его прикончит мясник. Ура, да здравствует компромисс!

Но костариканцы не дали обмануть себя за понюх табаку. Они устроили аттракцион, который не так-то легко найти где-либо в других местах. Мы познакомились с ним через два дня после приезда.

«Asi mata Zuzana Rojas!» — на всех углах кричали рекламы. — «Так убивает Сузана Рохас! Эмансипированная женщина! Мужество и искусство современной женщины!» С реклам улыбались три девушки, одетые в традиционные traje de luces — сверкающие куртки тореадоров. А под фотографиями — бычья голова, налитые кровью глаза, шпага, по самую рукоятку вонзенная в шею.

— А как же ваша Сузана убивает быков, если у вас это запрещено? — спросили мы соседа, сидящего на скамье просторной арены.

То, что мы иностранцы, он понял сразу. Ведь ни у одного «тико», урожденного костариканца, столь наивный вопрос никогда не сорвется с языка.

— Реклама есть реклама, — обстоятельно начал он. — Сузана убивает. И еще как убивает! Но только в Колумбии. Здесь приходится смиряться. Этот снимок на рекламах — из Боготы, а с фотографии кровь не течет. Не покажи нам хотя бы этот снимок, кто бы поверил, что те девчонки вообще способны на такое! И все равно это не действует: посмотрите, какая малость людей на трибунах. Наверно, скоро прикроют…

Под дикий рев на арену вышла хрупкая девушка с черными волосами, связанными сзади широкой лентой, в светло-сером наряде эспады. Отвесив изысканный поклон перед судейской ложей, она обошла арену, на все стороны раздаривая улыбки.

Затем выпустили первого бычка. Это отнюдь не был классический бык, выращенный для тореро; он не походил даже на обыкновенного быка. Песок арены яростно взрезал копытами рослый годовалый теленок, едва ли взрослый бычок. И так как единственным препятствием на арене была Сузана Рохас, он ринулся на нее. Дальше все шло очень быстро. Молниеносная атака, взмахи красно-желтым плащом, неуверенное отступление на цыпочках то туда, то сюда. С трибун плеснул теплый дождик тридцати ладоней. Сузана приободрилась.

Первая пара украшенных лентами бандерилий торчит у бычка точно в загривке. Град аплодисментов. Вот уже вторая пара, третья. Сигнал отбоя, ура, да здравствует Сузана!

— Был тут как-то раз один мексиканец, — ударяется в воспоминания наш сосед. — Господи боже, вот это был бой! В жизни ничего подобного не видел. А каков конец! Тот тореро позабыл, что он не в Мексике, и убил быка. Ну, что можно сказать? Полицейские к нему, прямо на арену, хотели упечь в кутузку вместе с его парадным traje de luces. Не желайте себе увидеть то, что там началось. Мы, понятное дело, кинулись защищать мексиканца, но полиции было больше. Двадцать человек увезли тогда в больницу.

Между тем на арене уже другая участница. Страх сквозит в ее глазах и судорожной улыбке, страх подгоняет ее и в те минуты, когда она уклоняется от быка. Ждешь не дождешься, пока пролетят они. Вот она споткнулась о полу плаща, упала, несколько долгих, как вечность, секунд, лежит, беззащитная, лицом в песке; животное проносится, перескакивая через девичье тело. На арену выбегают две-три помощницы, чтобы отвлечь быка. Девушка встает, отряхивает брюки и неуверенно оглядывается на чьи-то руки, которые подают ей через барьер первую пару бандерилий.

— Ну, давай, давай! — хлещут ее с трибун громкие выкрики подростков. — Раз не можешь одолеть его тряпкой возьми маузер, красотка!

С десятого ряда было видно, как она с трудом глотнула воздуху. Словно затравленный зверек, осмотрелась вокруг и побежала навстречу быку, держа бандерильи над головой. Бежит, бежит, все мельче и мельче ее шаги — и вот бандерильи падают на песок, а Беатрис стремглав несется к барьеру. Она влетела в проход за секунду до того, как доски ограды затрещали под ударами бычьего лба. Фанфара, преждевременный конец боя, свист, издевательские смешки и ругань. Антракт.

Да, антракт, хотя и начинается следующее, еще более удивительное представление.

Девушки в национальных костюмах, Сузана Рохас и ее помощницы, медленно проходят вдоль трибун с желто-белым папским флагом, растянув его за уголки, как простыню. А впереди идет мальчик с большим штандартом: «Recoleta a beneficio de la lglesia de la Santfssima Trinidad en Barrio Mexico» — «Сбор в пользу церкви Наисвятейшей Троицы в районе Мехико».

На папский флаг падают монеты, Сузана Рохас поднимает с песка упавший рядом колон. А оркестр в проходе оглушительно играет польку «Жаль любви».

Журналисты, читатели, слушатели и друзья из пятидесяти стран в разговорах о нашем путешествии всегда сходятся на одном вопросе: «Какая из всех этих стран была самой лучшей?»

В числе первых наверняка была бы Коста-Рика, если бы…

Это роковое «если бы» известно каждому, кто прожил в Коста-Рике хотя бы совсем незначительное время. Сколько уж раз в Южной и Центральной Америке мы натыкались на ужасное слово «terremoto». В Коста-Рике оно неизменно как бы висит в воздухе. Здесь люди хорошо знают, что это такое, когда земля колеблется, дает трещины, разрывается и выворачивается наизнанку, когда за несколько секунд она отнимает у людей все, чем они ее украсили, — от мостков через ручьи до президентских дворцов.

Землетрясение, страшное, уничтожающее и убивающее все, ежедневно, ежеминутно угрожает самой населенной части Коста-Рики. Испокон веков здесь находится один из главных в Латинской Америке очагов вулканической деятельности. Но опасность непрестанно грозит также и всей стране. По ее территории от панамской границы на северо-запад, уходя далеко в Никарагуа, тянется горный хребет вулканического происхождения. От него к берегам Тихого океана расходятся десятки сопок. На карте Коста-Рики язвы вулканов обнаруживаются даже в области Атлантического побережья.

Километрах в тридцати по прямой от Сан-Хосе вздымается к небу вулкан Ирасу, а рядом с ним второй — Турриальба. Им обоим еще очень далеко до того непробудного сна, в который погружены потухшие вулканические нарывы на побережье. И это вам не какие-нибудь горки. Оба они чуть-чуть не достигают высоты в три с половиной тысячи метров. По другую сторону от Сан-Хосе раскаленная лава выжгла еще один большой участок местности, где господствует вулкан Поас. Во всей стране нет такого человека, который видел бы этих трех великанов спокойными. из одного все время валит дым и серные газы, у другого в недрах раздается гул и гром, под склонами третьего из земли бьют огромные гейзеры, а из кратера иногда поднимается на восемьсот метров мощный столб перегретых паров, серных вод и шлака.

Это созвездие вулканической красоты, зла и постоянной угрозы так близко от Сан-Хосе, что его можно наблюдать прямо с площади. Но не хватит и целых часов, чтобы перечислить особенности остальных костариканских вулканов.

Деятельность некоторых продолжается непрерывно, другие пробуждаются ото сна в такие минуты, когда люди в окрестностях меньше всего ждут этого. Они не говорят о дамокловом мече вулканов, не вспоминают о них больше, чем требуется. Но когда в разговоре речь заходит о вулканах, слова начинают звучать, как удары молота.

— Послушайте, — заключил беседу один из наших костариканских друзей. — Разве известно мне, найду ли я вечером свой дом таким же нетронутым, каким я оставил его днем? Крыша у меня над головой для того, чтобы защищать меня.

Но кто вечером поручится, что утром эта самая крыша не погребет меня?

По отличному асфальтовому шоссе поднимаемся на зеленые склоны над Сан-Хосе. Пока город у нас за спиной, глазам открываются широкие долины. Но через несколько километров дорога еще круче уходит вверх, кружит серпантинами, как бы отыскивая проходы из ущелья в ущелье, и несет нас все выше и выше.

Там, на другой стороне, перед Сан-Хосе, мы проезжали селение за селением. Здесь их можно было бы сосчитать на пальцах одной руки. Вместо них в этом романтическом краю друг за другом следуют лишь одинокие асьенды. И с шоссе у них больше общего, чем могло бы показаться на первый взгляд.

Еще недавно сюда вела временная дорога, проезжая только в сухое время года. Но и тогда повозка была тут редкостью — если, конечно, в краю царило спокойствие, как сегодня. А не раз случалось, что ее заполняли сотни обезумевших от страха животных и толпы люден, которые в панике бежали вниз, к городу, преследуемые призраком падающих домов, лавы, дыма и разверзающейся земли.

Однако старая дорога отжила свое, и правительство встало перед трудным выбором: либо перестроить жизненно важную артерию, соединяющую столицу с портом Пунтаренае, либо угодить нескольким богатым владельцам асьенд, старому и новейшему дворянству, бывшим, настоящим и будущим членам парламента и правительства. На прежней дороге деревянные кареты провинциалов чувствовали себя как дома, а современные американские лимузины капитулировали. Кому дать новое шоссе? Порту Пунтаренасу или асьендам? Дно государственной казны пустовало, кредита хватало только на одно капиталовложение.

В результате парламент принял соломоново решение: построить шоссе для туристов, которые приезжают осматривать вулкан Ирасу. Если туда не провести хорошего шоссе, они станут возить свои доллары к соседям. Выгадает и Картаго, старейший город Коста-Рики, — новое шоссе пройдет через него и закончится почти на вершине вулкана на высоте более трех тысяч метров над уровнем моря. О том же, что прямо на трассе находятся асьенды тех, кто должен был одобрить закон, предложение тактично умалчивало. Зато оно оговаривало, что со всех иностранцев за пользование этими тридцатью километрами шоссе будут взиматься высокие сборы.

Предложение сделалось законом, но едва успели рабочие залить асфальтом последний километр, как президент перестал быть президентом. Шоссе, а в придачу к нему и долларовый долг Соединенным Штатам за материалы и дорожные механизмы остались. Сборы не взимаются, так как многого никто не заплатит, а малого не хватило бы даже на административные расходы. До Пунтаренаса, важнейшего порта страны, продолжают ездить по разбитой дороге, которая тщетно взывает хотя бы к ремонту.

Новая дорога открывает гораздо больше, чем сенсационный финиш на вулкане. Тридцать километров от Сан-Хосе до конуса Ирасу — это сплошная цепь приятных неожиданностей. Уже сам край — один из красивейших в Центральной Америке. Сразу за городом он как бы расчесан гребнем эвкалиптов, которые из аллеи вдоль шоссе переходят в душистый полумрак глубоких рощ. Их темная зелень серебрится на солнце среди кофейных плантаций. И снова дорогу обдают зноем пастбища, чередующиеся с последними остатками субтропического леса. Прозрачный горный воздух, мягкое солнце и пухлые купы облаков создают в этом краю одну волшебную картин) — за другой. Две трети пути, Картаго. Престольный город губернаторов времен колониализма.

Это особенный городок. Весь он — от домиков на окраине до обширного, грузного кафедрального собора — выстроен из дерева. Конечно, здесь близко вулканы, землю часто выбивает из седла. Дерево защищает жизнь, а кирпич и камень сокрушают ее. Почти за четыре столетия Картаго не раз залечивал раны, катастрофические землетрясения дважды ровняли его с землей, не оставляя камня на камне. Но город вновь поднимался из мертвых. Люди, которые родились здесь, приросли к этим местам всем сердцем. Они никогда и не надеялись строить на века. Годы труда и секунды, уничтожающие этот труд, стали в их жизни такими же непременными, как день и ночь, и люди считаются с этим. Боятся же они только камня.

Недалеко от деревянного собора в эвкалиптовой роще лежат развалины большого каменного храма. Дважды начинали сооружать его, и дважды он рассыпался, не успев дорасти до сводов. После последнего землетрясения жители Картаго оставили руины солнцу и ветрам. И вернулись от камня к дереву.

Картаго расположен прямо у подножья вулкана Ирасу, в тысяче пятистах метрах над уровнем моря. Выходя из его улиц, шоссе начинает крутить по склонам и за несколько километров взбирается почти на две тысячи метров. Его конец под главной вершиной Ирасу превращается в узкую, но прочную дорогу, преодолевающую последний подъем к самой вершине вулкана. На площадке, лежащей на высоте трех с половиной тысяч метров, дорога сворачивается в маленькую петлю.

Испокон веков солнце гневается на великана Ирасу. Только здесь и нигде больше прячется оно за легкие пушинки облаков, затянувших всю вершину. И лишь для кучки робких путников оно по доброй воле приподнимает эту белоснежную завесу: «Смотрите, дети мои, изумляйтесь и — молчите…»

В шестидесяти километрах к юго-западу, за зубцами гор, поблескивает гладь Тихого океана; на том же расстоянии к северо-востоку, совсем на горизонте, покоится в бархатном ложе дымки Атлантический океан. А далеко-далеко на северо-западе, где-то за границами Коста-Рики, лишь угадывается сквозь насыщенный влагой воздух озеро Никарагуа.

А прямо под ногами у нас лежит иной мир — исполинский серый котел, изборожденный бесчисленными оврагами и рытвинами. В памяти возникает картина — потоки раскаленной лавы, некогда стекавшей назад, в бурлящий тигель, который снова и снова плавил ее и выбрасывал к небу. Так, наверное, выглядит ныне и жерло Вовоквабити, новорожденного вулкана, который мы крестили два года назад в сердце Африки.

На три-четыре сотни метров спускаются изрытые склоны к краям внутреннего кратера, этой дымовой трубы Ирасу, непрестанно выбрасывающей клубы пара и желтоватого дыма. Кратер влечет к себе, притягивает как магнит. Но стоит только склониться над ним за последним выступом скал, как он тут же затуманивает тебе мозг страшным головокружением. Внизу, на дне, кипит и бурлит желто-зеленое озеро, выпуская чудовищные пузыри серных газов, гулким грохотом сотрясая каменную воронку. Бога ради отвернись, оторви глаза от этого гипнотизирующего зрелища и беги, беги к тем черным точкам наверху! Вернись к людям, пока головокружение не сбросило тебя в этот жуткий котел!

И как же вдруг сразу становится хорошо, когда ты, чувствуя бешеный стук сердца, снова вскарабкаешься на вершину. Как мило звучит людской голос, какое спокойствие вливает в тебя слово человека. И как понятна тебе эта покорная запуганность в глазах, прикованных к кратеру! Молча стоят здесь группы людей из асьенд, из деревень и из Сан-Хосе, люди в традиционных нарядах и городских костюмах, водители и ремесленники, иностранные туристы, женщины из селения, что под самым вулканом, студенты, молодежь. Ее здесь больше всех. И только нет здесь профессионального гида, да он и не требуется никому. Тут не нужно слов.

На самый край кратера поднялись несколько пожилых женщин и мужчин, селян. Остановились, один за другим встали на колени и перекрестились. Долго, долго стоят они, коленопреклоненные, не шевелясь, глядя туда, вниз, в дымящуюся пропасть. Зачем пришли сюда эти люди? Склонить головы перед богами подземелья? Безмолвно упрекнуть Гефеста за тех, кого он отнял у них в последнем приступе неистовства? Или принести благодарение за годы жизни?..