Газеты в Сан-Хосе уделяли этому не слишком много внимания. Да и зачем? Кому здесь интересно, начались дожди в провинции Гуанакасте или еще только собираются? Разве сейчас кто-нибудь ездит из Сан-Хосе в Гуанакасте? Иногда дожди там обрушиваются на неделю раньше, иногда двумя неделями позже. Людям на асфальте Сан-Хосе от этого ни жарко, ни холодно, а земледельцы во всей пограничной области ждут влаги как спасения. Они хорошо знают, что после первых дождей путешествиям на долгие месяцы конец. Поэтому они заблаговременно привозят себе запасы на полгода, а там пусть хоть чертям тошно станет! Из года в год повторяется одна и та же история: пыльные и глинистые дороги приморья превращаются в непролазную грязь, реки и потоки вздуваются и выходят из берегов. И все это кратко называется invierno, зима.
Для нас же это было событием номер один: в Гуанакасте начались дожди.
Неприметное сообщение в газете сразу же напомнило нам еще об одном факте, не менее печальном и малоутешительном. О том, что мы узнали из разговора с мексиканскими бродягами по свету, которых встретили в Гольфито две недели назад.
— Местами нам приходилось тащиться на ограниченной первой скорости, — сказали они тогда, не вдаваясь в подробности. — Хуже всего было у Ла-Круса.
Тот самый Ла-Крус они уже проехали. Без дождей.
А нам еще предстояло проехать его. Льет уже там или нет?
Что такое emergency low, ограниченная первая скорость у вездехода «джипа», мы знали слишком хорошо. Правда, их четырехколесный ветеран был отнюдь не новенький'! он отслужил свое где-то на фронтах Дальнего Востока и был вполне готов перейти на пенсию. Но с теми парнями ему досталась не самая худшая доля. От Мексики до Панамы он не нес почти никакой тяжести. О том снаряжении, что было у Штепана Галабука и Харта Глеесена в двух холщовых мешках, не стоило и говорить. Третий человек в машине весил бы больше.
— А мы все еще везем с собой восемь центнеров, — сказали мы тогда, тоскливо глядя на прогнувшиеся рессоры «татры» и ее придавленные шины.
Но решить мы были обязаны. И теперь же. Либо направиться дальше по дорогам, а вернее — по бездорожью, к границе Никарагуа, либо вернуться в Пунтаренас и пуститься ка очередную перебежку по воде. Но нам уже поперек горла встали все эти лягушачьи прыжки по морю и железной дороге. Начиная с Панамы это было сплошным ожиданием, погрузкой и выгрузкой, раздобыванием портовых кранов и помощников, плавучих скорлупок, железнодорожных платформ. «Татра» все же предназначена для того, чтобы возить нас, а не для того, чтобы мы возили ее. Иначе мы бы совсем уподобились господину Глиддену из Массачусетса, который полвека назад совершал первое кругосветное путешествие на автомобиле, делая один прыжок за другим. Пятьдесят лет назад он имел на это право, ибо соперничал только с каретами.
— Так и быть, завтра утром едем дальше. По суше, пока будет можно. Зайди еще раз в министерство общественных работ, может, там уже получили телеграмму из Гуанакасте, А я пойду узнавать у радиолюбителей.
«Carretera todavia transitable», — лаконично сообщала телеграмма, которую нам показали в кабинете министра. — «Дорога пока еще проезжая».
— Но ненадолго, — прибавил чиновник. — Дожди могут начаться каждый день — и тогда конец. Эти данные на сегодняшний полдень, вполне допустимо, что они уже устарели.
Клуб радиолюбителей не уступал министерству. Поддерживая связь с несколькими современными робинзонами, живущими в далекой глуши провинции Гуанакасте, он получает сведения давностью не более часа. «За Лас-Каньясом проехать еще можно. Но небо все время затянуто, вам бы следовало поспешить».
Лихорадочные сборы, последняя заметка в путевом дневнике, осмотр машины, бензин, масло, запасы на дорогу. И лишь далеко за полночь погас, наконец, свет на ночных столиках в пансионе, который целую неделю был нашим домом.
Утреннее солнце гнало перед «татрой» ее собственную тень по знакомому шоссе от Сан-Хосе до Пунтаренаса. Деревня Сан-Ремон, необходимо остановиться: здесь последняя бензозаправочная станция. Дорожные полицейские на двухцилиндровом «харлее» заинтересовались не столько документами, сколько необычным видом заграничной машины, которая возит мотор сзади, вместо того чтобы держать его под передним капотом.
— А куда вы, собственно, едете? — спрашивают они скорее из любопытства, чем по служебной обязанности.
— В Никарагуа.
— Стало быть, до Пунтаренаса, а после пароходом, да?
— Нет, сеньор, по земле… то есть хотим попытаться.
Полицейские с недоверием посмотрели на нас.
— Послушайте, месяц назад, еще в су. уое время, сюда притащили вездеход — он застрял где-то там, в реке. В прошлую неделю оттуда приехал один, в грязи по уши. А у него был «джип» с лотками на все колеса. Мостов там нет!
— Мы знаем об этом.
— Bueno, bueno. В таком случае — счастливого пути!
Руки взлетают к козырькам фуражек. И «татра» с полным баком и полными канистрами выезжает навстречу ненадежным километрам.
Развилка с дорогой к порту Пунтаренае давно осталась позади нас. Цветущие кофейные плантации, леса и банановые рощи исчезли, как фата-моргана; вместо них дорогу со всех сторон обступил край, изможденный солнцем и засухой. Песок и высохшая глина, кое-где щетинка выжженной травы и заросли колючек, совершенно такие же, как в Чако на границе Аргентины и Парагвая. С той лишь разницей, что пейзаж здесь исковеркан безотрадным лабиринтом низких крутых холмов.
Широкая трасса недостроенного шоссе просто издевается над путевыми планами. В скором времени она переходит в узкую, извилистую дорогу. Двадцать, тридцать километров ползет «татра» с бугра на бугор; нигде ни живом души, не говоря уже о человеческом жилье или даже деревне.
Только через сорок километров из-за вершины холма показалась кучка деревянных построек. Около них валяются остовы автомобилей, бочки из-под бензина, ржавые механизмы и труды стертых шин. Старый лагерь тех времен, когда здесь готовились строить шоссе, проезжее круглый год.
А теперь даже готовиться перестали.
На холме возле лагеря растерянно суетится вокруг небольшого автобуса горстка людей. Шофер ругается с механиком, который лежит под другой машиной, ковыряясь в неисправном сцеплении.
— Те digo, по pasaras! — кричит он из-под машины. — Говорю тебе, не проедешь! Два дня дождя не было, но ты погляди на небо!
Механик высунул голову и показал гаечным ключом на тучи, прямо перед нами плывшие низко над землей и как бы привязанные к ней двумя косыми полосами ливня.
— А если завязнешь?
— Не бойся! — криком изливает свою злость шофер. — Не тебе же оплачивать бензин за всю дорогу из Сан-Хосе и обратно, если я вернусь!
— А кто тебе возместит убытки, если все переломаешь или утопишь в грязи, а? Ведь даже младенцев везешь. Ты, что ли, станешь их кормить, пока дорога не подсохнет?
Несколько пассажиров очень кстати вмешались в спор: они заодно с шофером, согласны рискнуть. Этот старый автобус для них — почти последняя, хотя и не совсем надежная возможность добраться до дому в Багасес, в Лас-Каньяс, в деревни, затерянные на северо-западных равнинах в шестидесяти километрах отсюда. Сейчас как раз начинается, а может быть, уже начался период изоляции, продолжающийся несколько месяцев. Из Сан-Хосе до их домов не доехать даже на велосипеде. А попробуй-ка в такую даль шлепать по вязкой жиже пешком!
Более осторожная часть пассажиров подчинилась, механик пожал плечами и вдруг подбежал к окошку уже тронувшегося автобуса.
— Поспеши, брат, ветер в нашу сторону!
В следующие секунды мы поняли, почему работы на строительстве нового шоссе бесславно кончились именно на этом холме. Прямо за его вершиной открывается стометровая впадина. Дорога круто спускается в нес, без поворотов, напрямик. Перегруженная «татра» опасно разгоняется, хотя мы удерживаем ее первой скоростью, а от тормозов идет дым. На сыпучем грунте колеса то и дело теряют опору. А на дне — первый брод с неприятными, обрывистыми берегами. Но в нем было немногим больше четверти метра воды — только еще предвестник наступающей борьбы. Дорожная карта показывала, что до Лас-Каньяса будет шестнадцать рек и речушек. Разумеется, без мостов. Дальше за Лас-Каньясом, к границам Никарагуа, вообще кончалось независимо от погоды нерегулярное транспортное сообщение. Вполне достаточной для него преградой было состояние дороги даже в самое сухое лето.
Некоторое время перед нами маячит кузов автобуса. Шофер гонит его по плохой дороге с бешеной скоростью. Высокая, набитая людьми машина на поворотах опасно наклоняется. Для такого автомобиля да еще на такой дороге вполне достаточной была бы скорость сорок километров, и то потребовались бы крепкие нервы. А эта колымага перед нами скрипит, дребезжит и стонет, делая семьдесят километров в час. Шофер на самом деле отчаянно дерется за каждую минуту, зная, зачем это нужно. Мы прибавляем газу, и вскоре автобус скрывается в туче пыли за нами.
Что-то стукнуло по ветровому стеклу. Потом еще раз. Первые капли дождя. А через несколько секунд они слились на стекле в сплошные потоки. Плотная пелена дождя сократила видимость до пятидесяти шагов. Вот уже «татра» принялась выделывать пируэты. С огромным трудом она удерживается между канавами по крайней мере до той минуты, пока не удается затормозить ее мотором. Третья скорость, вторая, первая… и уже только ливень хлещет тишину выключенного двигателя плетьми воды, которые, подобно фонтану, разбиваются и разбрызгиваются по капоту и ветровому стеклу.
Вдалеке, позади нас, в ливень въезжает и автобус. Шофер продолжает рисковать даже на мокрой глине, но не проходит и десяти секунд, как его автобус оказывается поперек дороги, задними колесами в кустах. Теперь мы в двойном плену. Все помыслы о бегстве из окружения можно спокойно отложить в долгий ящик.
В голове мелькает воспоминание о топкой грязи на сомалийско-кенийской границе в канун сочельника. Здесь мы хоть не будем задыхаться в пятидесяти девяти градусах оранжерейной жары. Дуновение прохладного ветерка сквозь сантиметровые щелки окна освежает потное тело, помогает привести мысли в порядок. Спокойствие! И терпение!.
Уходя, ливень напоследок словно взъярился, стегнул там и сям по лесу водяными бичами и унесся с ветром полудня. Покров туч заметно полегчал, но не пропустил солнце на мокрую землю.
Сосед позади нас все еще торчит задними колесами в кустарнике. Шофер гонит пассажиров в грязь, в который уж раз требуя освободить машину. Тщетные усилия. Ни благими желаниями, ни злостью дороги не осушить. Никто теперь не знает, сколько времени придется тут вместе ждать. Может быть, выехать удастся ночью, а может, и через неделю. Пессимисты заявляют, что остается лишь возвращаться пешком, так как автобус застрял здесь до самого конца дождей. «Мы же вам говорили это у дорожного лагеря! Мы хотели вернуться!»
Поистине надежное предисловие ко всеобщей перепалке. Приятная перспектива!
В сгущающихся сумерках где-то впереди загудел мотор грузовика. За поворотом дороги меньше чем в километре от нас он завыл на высоких оборотах, замолк и, как бы взяв второе дыхание, снова взревел. В последний раз. А потом в глухой тишине леса слышалось только, как падают с листа на лист капли воды.
Идем на разведку, следом за нами бредет шофер. Его перессорившийся балаган на колесах утихомирится и без него. В размокшей глине ноги разъезжаются как на льду. После каждых пяти шагов нам приходится счищать с подошв килограммы налипшей глины. Наслаждение не из великих, но именно эти нашлепки на подошвах придают нам максимум надежды на избавление, если ночью нас не постигнет новое водяное бедствие. Большая часть воды растеклась по глинистой поверхности дороги, размочив лишь тонкий верхний слой, который и прилепляется к обуви на каждом шагу. В следах же остается сухая пыль. За ночь, возможно, она впитает с поверхности избыток воды, а утром…
Через полчаса мы были у товарищей по несчастью. Грузовик с пятью тоннами леса и с цепями на колесах, накренившись, засел, как в гнезде, в придорожных кустах. Люди сплошь в грязи, извилистый след на дороге говорит обо всем. И он сух, как трут! Вся мокрая глина накрутилась на шины.
Но как они добрались до этого места?
— Чего спрашивать? — отрубил помощник водителя. — Вы только посмотрите туда, всюду песок — одна радость. В Лас-Каньясе даже не капало. Этой проклятой глины тут всего несколько километров. Несколько жалких километров! Сперва мы чуть было не вывалили все, а теперь вот работаем как ишаки. Прокля… — он оборвал себя на полуслове и прислушался. Да, вдали раздавался шум мотора.
— Видите, вот и мы так же строчили и вдруг — хлоп! Хорошо еще, если он увидит нас по свету фар.
Этой второй машине повезло, она вовремя остановилась на песке, вслед за ней подъехали еще два грузовика.
Между тем в автобусе был сплошной хаос. Дети плакали от голода, несчастным матерям нечего было дать им. Нашего неприкосновенного запаса для всех не хватило, и много рук осталось пустыми.
Казалось, что ночи не будет конца.
После полуночи отказались от всех попыток и водители грузовиков. Лишь к утру нас одолела усталость. Уже засыпая в гамаках между деревьями, мы чувствовали, как мучит нас засевшая в голову неотвязная мысль: «Не опоздай мы всего на одну минуту, и могли бы быть далеко отсюда». Всего на одну минуту опередил нас ливень.
Одна минута… одна… минута…
Свежее утро над лесом, дорога словно выметена, машин нет. Смутно припоминаем, что на рассвете сквозь сон слышали рокот грузовиков. Исчез и автобус.
— Нет ли чего-нибудь в машине к этим сухарям?
— Полбутылки воды. Подожди, я принесу, а ты сложи пока гамаки.
Не прошло и пяти минут, как со стороны дороги послышался треск веток и раздался голос Иржи:
— Сюда едет машина!
— Откуда?
— От Сан-Хосе. Бери скорее гамаки и иди!
А дальше все разыгралось стремительно, как в детективном романе. Заскрипели тормоза, секунды изумления, растерянность.
— Простите, сеньор… вы не знаете дороги до…
Вместо ответа от руля резануло острое:
— Кто вы такие?
— Послушайте, сеньор, — говорит Иржи, с трудом избавляясь от последних пут утренней сонливости, — не могли бы вы хоть опустить свой револьвер? Вы же видите, что у меня нет оружия.
— Не сердитесь, но в здешних краях…
— Благодарю. А еще приятнее было бы, если бы вы совсем убрали эту хлопушку. Мы едем через Никарагуа в Мексику, чехословацкие журналисты, и хотели бы попросить у вас информа…
— Ja das ist doch der aclit-Zyllinder Tatra!
Что из этого выбрать? Сначала глазеешь на револьвер, теперь слышишь панибратский тон этакого старого собутыльника при встрече после долгих лет разлуки; оружие беззаботно сунуто за ремень брюк, и, наконец, из «джипа» вылезает сам он, грузный сорокалетний человек. Как в этом разобраться? Судя по марке и номеру, «джип» из Никарагуа, а мы в Коста-Рике, стало быть, незнакомец размахивает револьвером в чужой стране; говорит же он то по-испански, то по-немецки.
Тот перехватил наш беглый обмен взглядами.
— Entscluildigen Sie, — протянул он руку, представляясь, — я поверенный в делах аргентинской миссии в Манагуа. Но родом из Германии. Что же касается револьвера, то здесь отнюдь небезопасно. Особенно сегодня. Мне бы хотелось как можно скорее убраться отсюда. Если желаете, присоединяйтесь ко мне, ведь вы едете туда впервые, не так ли?
— Впервые. Вчера мы тут завязли в грязи.
— Macanudo! — непроизвольно перешел он с немецкого на аргентинский диалект. — Отлично! Но все, что осталось позади, было лишь прогулкой. Впереди вас ждет самое плохое. Броды, пыль глубиной в полметра, яма на яме, холмы с дом, перед границей вам непременно понадобится пристяжка — легковой машине там и порожняком не проехать. Так что, если хотите, собирайтесь и едем!
— Вы можете подождать пять минут?
— Соmо nо, но дольше задерживаться не следует. А… у вас есть оружие?
— Конечно, ружье и два револьвера. На дне чемодана.
Потребовалось некоторое время, пока у него не прошел
приступ смеха. А затем он обратился к нам с пресерьезным выражением лица:
— В таком случае побыстрее вытаскивайте оружие и оставьте его под рукой: здесь оно может пригодиться раньше, чем вы думаете.
Два часа мы изнуряем моторы на разбитой дороге. Сколько интересного рассчитывали мы увидеть именно на этом участке, сколько мест тут прямо взывало к объективам фотоаппаратов и кинокамеры! Но наш проводник не станет ждать, а его спешка, намеки на возможность нападения и оружие наготове говорит о том, что это делается не без оснований. По крайней мере до Лас-Каньяса нам нужно «идти в ногу», дальше видно будет. Солнце палит с безоблачного неба, выпаривая из края избыток влаги. Лишь кое-где от колес еще брызжут фонтаны грязи, оставшейся после вчерашнего ливня. Но под водой поверхность твердая и грубая.
На поворотах «джип» заносит к обочине дороги, он подскакивает на ухабах, но водитель беспощадно гонит его дальше. Нам с перегруженной «татрой» приходится держаться в хвосте и не отставать: мы должны выдержать еще одно испытание на крепость нервов. Броды становятся все более глубокими. В последнем перед селением Лае-Каньяс было с полметра воды, она перекатилась через капот, на несколько секунд превратив ветровое стекло в матовое. А камни, нагроможденные на дне реки, яростно бьют по картеру и и всему днищу машины. Не было бы ничего удивительного, если бы крышка картера и коробки передач оказались разбитыми вдребезги.
Уже виден Лас-Каньяс… Но что там такое происходит? Неужели сегодня сошла с ума вся Коста-Рика?
Перед въездом в селение поперек дороги стоит цепь вооруженных людей. Они энергично размахивают руками, намереваясь остановить нас. «Джип» отвечает клаксоном и прибавляет газу, винтовки вскидываются к плечам, нацеливаясь на нас, и мы останавливаемся в пяти метрах. Да, это полиция, усиленная добровольцами. Документы, подозрительные взгляды, похоже на то, будто в Коста-Рике объявлено чрезвычайное положение. Наконец нас пропускают. Договариваться с водителем «джипа» некогда: как только дорога освободилась, он сразу же погнал машину дальше.
Не проехали мы и двадцати километров, как новый контроль, на этот раз одни военные — полицейский патруль из селения Багасес. Долго просматривают документ нашего проводника. Собственно говоря, это даже не заграничный паспорт, а простая бумага со штампом министерства иностранных дел республики Никарагуа, небольшой фотографией владельца и подтверждением того, что он находится на дипломатической службе Аргентины. Предъявляем свои паспорта. Полицейские бегло проверяют в них визы, отдают честь и пропускают нас. Когда же, наконец, мы узнаем, что тут происходит, зачем все эти проверки, почему нас останавливают даже группы вооруженных гражданских лиц?
— Не спрашивайте, случилась ужасная вещь, — говорит начальник патруля, как на похоронах. — Будьте осторожны! Большего сказать я не имею права.
— А дорога? Она и дальше такая же плохая?
— Что, плохая? До сих пор это была автострада. Ведь сюда ходит автобус и ездят грузовые машины. А плохая
только еще начнется. Если вас будет кто-нибудь останавливать между селениями, не слушайтесь и гоните вовсю. Adios!
Теперь мы вообще ничего не понимаем. Странная утренняя встреча, запыленный человек в «джипе», который сначала приветствует нас револьвером, потом испанским и немецким языком и, наконец, удивляет знанием «татры», дипломат без паспорта, проверки документов, вооруженные патрули, предостережения полицейских… Но сейчас нет времени на размышления. Фотоаппараты останутся закрытыми. Сто километров до границы Никарагуа мы во что бы то ни стало должны преодолеть как можно быстрее.
Полицейские были правы. Мы не успеваем даже записывать путевые заметки. На трясущемся сиденье карандаш то врезается в бумагу, то отскакивает от нее, как чертик на пружине. Шестой брод, пока худший из всех. Мы застряли посреди русла, протянувшегося наискосок между двумя бороздами от вывороченных камней. Каким-то чудом стартер снова заработал, по чистой случайности вода до него не дошла. Камни под машиной скрежещут и грохочут так, что мороз продирает по коже. Не хватало бы еще завязнуть именно здесь, в реке, окруженной девственным лесом, более таинственным, чем где-либо. А когда мы преодолеем эту преграду, где и как закончится сегодняшняя погоня, напоминающая нравы Дикого запада? Сантиметр за сантиметром одолевает мотор каменистое дно, и, наконец, мы опять благополучно оказываемся на суше. Но мучения машины растут с каждой минутой. Здесь еще не было дождя, пыли чем дальше, тем больше. Фильтры перед карбюратором в скором времени забиваются, мотору нечем дышать. Тучи пыли за «джипом» целые минуты неподвижно стоят в мертвом воздухе. Сам «джип» давно уже скрылся из виду; пыль вынуждает нас все больше и больше отставать, и мы даже не слышим его мотора.
В конце концов забитые фильтры отказали; нужно останавливаться как бы там ни было. Двигатель так наглотался пыли, что не может работать. Выйдя из машины, мы выше щиколоток погружаемся в рыхлый покров. Он лежит тут целыми перинами, коварно маскируя четвертьметровые выбоины. На дороге пыль, на полу «татры» потоп от бродов, вещи плавают.
Напрасно стараемся мы потом наверстать упущенные пять минут: рытвины и ухабы под машиной заставляют нас тащиться со скоростью улитки. В довершение всего дорога разветвляется на два, на три направления, везде одинаковые следы от колес автомобилей-вездеходов. Избираем путь наобум, едем, вернее — скачем, на «татре» по тесной дороге в ложбине. Легкий ветерок сзади то и дело накрывает нас тучами пыли, поднятой собственной машиной. Колеса ее проваливаются в колеи, выезженные тут повозками, днище, картер и выхлоп непрестанно трутся о выпуклую середину дороги.
Неожиданно в конце ложбины перед нами показывается стоящий «джип». Даже под слоем покрывшей его пыли поблескивает красная краска. Конечно, это машина не аргентинца. Та, вероятно, либо давно проехала иным направлением, либо мы обогнали ее в этом лабиринте ответвлений.
Объехать «джип» невозможно. Но должен же быть где-нибудь поблизости шофер, не мог он надолго оставить такую машину в этой глухомани!
На сигналы никто не отзывается.
— Я пойду посмотрю. Если в машине окажется ключ, я отъеду куда-нибудь в сторону, где дорога пошире…
— Юрко, осторожно! За деревом, впереди! Целится в тебя!
А из зарослей уже прозвучал сухой приказ:
— Раге! Manos arriba! — Стой! Руки вверх!
Из-за дерева показались три запыленных парня в полотняных брюках и рубашках, в широкополых шляпах. Только теперь мелькнуло у нас в голове замечание полицейского за Багасесом: «Вне селений не останавливайтесь!» Но разве могла «татра» перепрыгнуть «джип», стоящий на дороге в ложбине?
За деревом блеснул еще один ствол автомата.
— Выходи второй! Выходи из машины! Пошевеливайся, не то подгоню!
Стоим оба друг возле друга перед «татрой», без оружия. В таком окружении револьверы все равно были бы ни к чему, с их помощью нам не удалось бы выбраться из этой заварухи.
— Мирек, похоже на то…
— Говорите по-испански!
К удивлению, все происходящее кажется нам дешевыми кадрами на киноэкране. Слишком много в нас спокойствия, какого-то застоявшегося сознания того, что мы скорее зрители, чем участники некоей банальной историйки о нападении в дикой глуши. Изнуряющая езда, две бессонные ночи, пустой желудок и пересохший рот притупляют остроту восприятия. После сегодняшней серии все более и более ошеломляющих сюрпризов мозг противится еще одной неожиданности, он только регистрирует ее, оставаясь в утомленном напряжении. Вот он отмечает шум мотора: что еще такое? Ах да, этот шум раздается сзади, все ближе и ближе и — подъезжает наш взбалмошный дипломат с револьвером вместо паспорта. Теперь-то мы в самом деле зрители, на сцене повторяется картина нападения…
Аргентинец вынул оружие и послушно бросил его в пыль. Нет, он не сумасброд и не самоубийца, чтобы палить из револьвера против четырех автоматов — еще двух стрелков мы только сейчас замечаем за деревьями: мы уже не в счет, они прячутся от вновь прибывшего.
Самый длинный из парней крикнул:
— Предъявить документы!
— Вы полицейский отряд? — Эту надежду мы постепенно теряли.
— Молчать! Бумаги!
Он перелистал паспорта, конфисковал, несмотря на протесты аргентинца, его странное удостоверение и снова закричал:
— По машинам! Через сто метров свернете влево и поедете дальше. Медленно, в другую сторону не сворачивать, не останавливаться! Поезжайте!
Ползем по указанной нам дороге. Местами она почти теряется в зарослях колючек. Позади нас рокочет «джип». Аргентинец глотает нашу пыль прямо из-под колес. Но пыль — это, пожалуй, последнее из того, о чем он сейчас думает.
Кто были эти вооруженные люди, напавшие на нас? Полиция? Но что ей тут делать в запыленной гражданской одежде? Люди от начала и до конца вели себя как бандиты. О ком же еще так серьезно предупреждала нас полиция у Багасеса, как не о бандитах?
Но разве бандиты спросили бы документы? Или, быть может, им хотелось просто узнать, кого они поймали? А зачем полиции гнать нас перед собой по второразрядной, почти не используемой дороге? Может, они ищут уединенного местечка подальше от главной дороги?
Можно было бы попытаться бежать назад, в Багасес.
Вздор! Они выглядели не настолько глупыми, чтобы не оставить в засаде кого-нибудь на всякий случай. А если бы и так, то у них же порожний «джип», и они настигнут нас в любое время.
Через пятнадцать минут, долгих как день, мы очутились на просеке, от которой во все стороны, словно щупальца, расходились дороги. С одной из них вылетел «джин» со стрелками, нацелившимися в нас. Долговязый грубиян, что командовал на месте нападения, махнул автоматом, указывая на одну из дорог:
— Туда, и теперь побыстрее! В Либерии повернете налево и остановитесь.
— В селении Либерия?
— В селении Либерия, caramba, поезжайте! — заорал он, побагровев от злости.
И вдруг хмурый, отчаянно глухой лес показался приветливым. У этих «грабителей» было что-то общее с законом.
Едва мы остановились перед казармами полиции в Либерии, как к нам сбежались караульные. Посмотрите-ка, щелкают каблуки, руки взлетают к козырькам! Оказывается, мы имели честь быть захваченными господином майором лично. Высшим начальником полиции во всей провинции Гуана-касте!
Вооруженный конвой отводит нас в казарму, майор изрыгает приказы. Вскоре шестеро парней принимаются разбирать груз «татры» и все — до последней коробочки, до последнего грязного носка — относят в штаб. Не забыли они заглянуть и под сиденья, и под крылья, и под капот. И принесли даже рукоятку от мотора и пустые канистры. Никогда за все время путешествия «татре» не было так легко. Ну что ж, у этих шестерых сил больше, чем у двух измученных путников; выгрузка вещей и сушка их после купания были запланированы. Еще час назад на последнем броде половина багажа плавала на полу. Теперь же, когда в машине не осталось ни одного винтика, нам позволили под надзором двух мушкетеров вытереть с пола остатки воды.
— Мирек, думал ли ты там, в реке, что мы будем убирать машину с такими ассистентами? Почетный караул у этих тряпок — вот был бы снимок!
Между тем к аргентинцу вернулся прежний цвет лица, и наш дипломат стал бушевать в полную силу. Протест за протестом. По праву — если правомочны были его документы. Захват члена дипломатического корпуса, хотя в дороге он запылился и перемазался до неузнаваемости, противоречит всем правилам международных отношений. Протесты еще больше усилились, когда полицейские начали выносить из его машины вещи так же основательно, как и из пашей.
На все эти излияния гнева и возмущения майор поначалу смотрел свысока. Но под конец он заорал на нашего сообща ника, как на преступника:
— Callese! Замолчите, а то упрячу вас вон туда, под землю! — и он махнул в сторону зарешеченных подвальных окошек на дворе казарм.
Из дверей канцелярии до нас доносится монотонное:
— …сета-и-ка-эм-у-эн-де, сикмунд.
Коротковолновая рация передает куда-то о нашем аресте. А старый капитан, помощник начальника, тем временем досконально осматривает наши вещи, расспрашивая о подробностях на совершенном американизированном английском языке.
— Мы так же хорошо понимаем по-испански, не затрудняйте себя!
Мгновенное смущение, потом капитан непринужденно потянулся, зажег трубку — она долго не раскуривалась — и как бы невзначай обронил:
— По-испански я знаю лишь самое необходимое.
Помощник начальника, который проявил такой интерес
к нашим вещам, был американец.
Следующее радиодонесенне. Теперь мы уже поняли, что ее принимает главное управление полиции в Сан-Хосе. Но зачем все это?
Доброе слово и пачка сигарет смягчили одного из стражей закона.
— Национальный траур! Три дня не будут работать кино. В Картаго совершено страшное преступление. У нас украли Негриту!
Правда, вспоминаем мы, ведь на казармах, на церкви и на многих домах в селении висели черные флаги.
— Негрнта, говорите? А кто это такая?
— Негрнта же! Наша Негрнта, черная дева Мария, покровительница Коста-Рики. При этом в церкви убилн ночного сторожа и вместе с Негрптой украли все ее драгоценности и одеяния! Но это все равно, лишь бы нашлась Негрита. Если мы ее не найдем, бог весть что стрясется! Сам президент взялся за расследование. Из Соединенных Штатов приедут лучшие сыщики. Вся страна приведена в готовность.
— Вот оно что! А когда это произошло?
— Сегодня, в три часа утра, мы еще никак не опомнимся.
О его вышестоящих начальниках этого сказать было нельзя.
Осмотр закончился, мы сидим как на иголках. Сейчас для нас дожди — куда более важная проблема, чем трагикомедия в лесу. В любой момент может начаться новый потоп, и мы ни за что ни про что проторчим здесь целые месяцы.
Пусть себе на здоровье ищут свою Негриту и вершителей святотатства, а нам нужно ехать дальше. Мы энергично добиваемся разговора с начальником до тех пор, пока конвоир не провожает нас в его канцелярию.
— Вы закончили проверку и допрос, майор?
— А вам что?
Насколько иначе выглядит сейчас его полицейское высокомерие! Самое время оградить себя от этого и прекратить игру в воров.
— У нас свой план путешествия. Вы знаете, что нам еще только предстоит самая тяжелая дорога. А после проверки и допроса вам известно также, что ничего общего с преступлением в Картаго у нас…
— Кто вам выболтал это? — выскочил майор из-за стола.
— Это наше дело. У вас здесь должно быть вчерашнее донесение полицейского патруля, который проверял наши документы перед Пунтаренасом. В селении Багасес есть люди, приехавшие сегодня утром на автобусе. Мы кормили их детей вчера вечером, когда завязли в грязи перед Лас-Канья-сом. Мы вместе с ними ночевали там. А это в двухстах километрах от места преступления. Мы требуем немедленного освобождения и гарантии, что вторично нас не схватят.
— Это решаю я! — выкрикнул майор, но голос у него как-то странно сорвался.
— Майор, вы же знаете, что мы не имеем ничего общего с Картаго. Вы видели наши официальные паспорта и официальные визы вашего министерства иностранных дел. Мы понимаем, что произошло в Коста-Рике. Вы были обязаны задержать нас и расследовать дело. Но теперь ваш долг выпустить нас и гарантировать безопасность вплоть до границы Коста-Рики.
майор утратил фельдфебельскую самоуверенность.
— Подождите снаружи, я разрешаю вам свободу движения в вестибюле… и под наблюдением караульных можете собираться. Они вам все принесут обратно.
Через три часа после нападения в лесу выезжаем из Либерии с сальвокондукто, сопроводительным письмом, гарантирующим нам свободный проезд вплоть до границы Никарагуа.
На письме собственноручная подпись полицейского начальника из Либерии.