Мой-мой

Глава 48. В ОЖИДАНИИ ВОЗВРАЩЕНИЯ ПИИ.

Я родился в Сибири и привык ко многому – могу обходиться неделями без еды и месяцами без секса. Причем совершенно спокойно. У меня нет от этого особой зависимости. Но иногда мысль о женщине способна сводить меня с ума и привносить в мою жизнь беспокойство. Так, неосторожно брошенная мне из Лапландии фраза не дает мне теперь спать. Сама по себе она бессмысленна, но из-за этого она еще более притягательна. Мне нравятся милые женские глупости. Я могу в них влюбляться. Они бывают эротичнее жеста.

Я лежу на спине и думаю. Спать не хочется. Может вообще не спать? В девять придет Гульнара. Сегодня последний день. Уже хватит делать массажи. Я в полной форме. Уже ничего не болит и нигде не ломит. Завтра пойду на вводную лекцию по коррекции зрения в кинотеатр "Ленинград". Моя близорукость – это колоссальное неудобство. Глаза быстро устают, да и носить очки тоже не особо приятно. Можно будет попробовать, хотя я и мало верю. Будилов тоже пойдет со мной на вводную лекцию. Посмотрим, что нам расскажут.

Да, мы нашли и заказали плитку. Такую, как нужно. В "Доме Лаверна" на Старо-Невском. Пойдем забирать ее в понедельник. С каждым днем становится все теплей и теплей. Я уже загорал на балконе. Куплю шезлонг и буду лежать на солнце.

Семен Левин приходит в "Борей" с двумя девушками. Одну зовут Наташа, а другую – Алена. В такую теплую погоду сидеть в помещении грех, поэтому мы покупаем бутылку водки и шоколад, и идем через дорогу в парк при музее Ахматовой. Пьем на лавочке. Алена приехала из Вологды. Она привезла девочек на показ мод.

Ей под тридцать, преподает моду в каком-то лицее, так теперь называются профтехучилища. Девочки будут показывать свои модели завтра на "Звездной" и она нас туда зазывает. А сейчас ей надо в общежитие к своим питомицам, посмотреть, чем они там занимаются. Я предлагаю ей встретиться вечером. Она согласно, но она придет с девочками. Всех вместе их будет девять. Ну и ладно. Записываю ей мой телефон, чтобы звонили, когда выедут в центр.

– Владимир, – говорит мне Семен Левин, – я хочу познакомить вас с

Верой Бибиновой – редактором журнала "НоМИ". Она знает немецкий язык и прикалывается на все немецкое. Я ей позвоню и договорюсь о встрече.

– Сегодня вечером будут девочки! – сообщаю я по телефону Будилову.

– Много?

– Штук девять.

– Ого!

– Заходи ко мне, они будут звонить.

– А?

– Они позвонят мне домой. Так ты заходишь?

– Ага.

Примерно в половине девятого раздается звонок.

– Вы где?

– На Дворцовой.

– Выходите на набережную Невы и идите в направлении Летнего сада.

Мы пойдем вам навстречу.

Мы с Будиловым выходим на набережную и быстрым шагом идем вдоль черной невской воды, заглядывая в лица встречных женщин. Мы – два рысака, несущихся на поиски стада молодых кобылиц, которых надо огуливать. В нас бьет весенний гормон, стуча в наши головы – "тук-тук!" Мы дышим ветром и запахом только что лопнувших почек Летнего сада.

А вот впереди нестройный бег и топот копыт по финскому граниту набережной. Они замечают нас и останавливаются, как вкопанные, хотят повернуть назад, фыркают, прядут гривами, привставая на дыбы, и неуверенно коротко ржа. Но вот мы уже вклиниваемся в их ряды, вызывая смущенье и панику, легкий разброд и слабое метание. Это длится всего несколько минут – хаос, броуновское движение.

И, наконец, весь табун, ведомый золотогривым вожаком (Будилов недавно выкрасился в блондина), устремляется вперед. Он несется по каменным питерским улицам прямо в "Челюсти", жадно поедающие молодость и красоту, выплевывая на Моховую осунувшиеся лица и посиневшие ноги. "Это ловушка!" – хочу крикнуть я, – "Поворачивай на Белинского – пить дешевую водку в "Водах Лагидзе"!" Но, поздно – "Челюсти" уже сомкнулись за нашими крупами, и какой-то джаз-бэнд тихо заиграл композицию Дьюка Эллингтона.

Из "Челюстей" идем в кафе на Некрасова. По улицам бродят одуревшие от весны люди. Пьем водку и чай. Пыл гаснет. Красавицам рано вставать. Их ждет напряженный день, Будилова ждет напряженная жена, а меня ждет одинокая, как я, ночь.

Что делать, когда нечего делать? Вот в чем вопрос. Куда пойти, когда некуда пойти? Эти и сходные проблемы часто вставали и встают на моем жизненном пути и их не всегда просто обойти стороной. Бывают дни, когда опускаются руки, но почему не бывает ночей, когда опускается хуй? Кто ответит мне? А почему женщины никогда не ждут? Если у меня в России возникает роман, то, приехав через несколько месяцев, я застаю уже другую картину – мое место занято, а меня даже не хотят видеть.

И я абсолютно уверен, что стоит мне летом куда-нибудь отлучиться, скажем – в Вену на выставку Хайдольфа, чтобы помочь ему с возведением капеллы в Кюнстлерхаусе, то, вернувшись через месяц-полтора, я найду Ольгу в объятьях другого. Могу биться об заклад, что так оно и будет. Для этого не надо быть провидцем и уметь заглядывать в будущее.

Достаточно отлучиться, и – вуаля, то есть – вот вам, пожалуйста, подвиньтесь и отойдите в сторону, вас здесь не ждут, но по телефону еще поговорят, хотя и так все ясно, чего тебе еще надо, козел, сам виноват, а то кто же еще, надо было не сваливать, а оставаться здесь, или брать меня с собой, или, сам знаешь, жизнь – это жизнь, а годы уходят, ждать каждого – не наждешься, короче говоря, позвони мне вечером, только я буду поздно, а лучше – завтра, да ты не пропадай, звони, очень рада тебя слышать, но нет времени, надо наносить визиты родственникам, извелась вся, ближайшие полторы-две недели расписаны по минутам, целую, дружок, как-нибудь встретимся, у тебя плохое настроение, но и это пройдет, ты найдешь себе девочку, не грусти, сходи в кино, или в бар, устрой вечеринку с друзьями, познакомься в метро и так далее и тому подобное. Все это знакомо. Множество раз. Бесконечное повторение пройденного.

К вопросу о русских женщинах – они редко умеют комбинировать и вести несколько полноценных любовных линий одновременно, начав новую, они обрывают старую, оставляя за собой пустыню, изменяя, они при этом и предают, не понимая, что измена – это еще не предательство. Ведь кроме любовных отношений есть человеческие.

От этого полового максимализма и измен-предательств меня всегда будет коробить. Но воспитать женщину невозможно. Однажды я женился на семнадцатилетней, надеясь сделать из нее девушку своей мечты, но обломался, она сделала меня несчастным. Жениться на женщине с надеждой, что она станет лучше – глупо, после вступления в брак женщины становятся только хуже, потому что у них пропадает стимул заниматься самоусовершенствованием.

День рождения Ленина. С днем рождения, вождь! Мы с Будиловым идем на вводную лекцию в кинотеатр "Ленинград". Весенние запахи лезут в ноздри, а весенние звуки – в уши, в глаза лезут ноги девушек, а в рот уличная пыль, разгоняемая по оттаявшим от снега улицам заблудившимся ветром, растерянно бросающимся в разные стороны и закручивающемся на месте в смерч, подымающий бумажки и легкий мусор.

На вступительной лекции показывают фильм об иридодиагностике. Существует точка зрения, известная еще из древнейших времен, будто все болезни человека отражаются в глазе. Если знать, куда и на что смотреть, то, заглянув в глаз, можно безошибочно определить, чем человек болен. При советской власти в Киеве был создан даже специальный научно-исследовательский институт, занимавшийся разработкой иридодиагностики. Фильм был снят лет тридцать назад, но не в том суть. Он служил лишь примером для аргументации того, что глаз – это только отражение нездоровья прочих органов и общей или местной зашлакованности. Таким образом, чтобы вылечить глаз, надо вылечить все остальное, но, прежде всего, очистить печень.

Большой зал кинотеатра "Ленинград" битком набит пенсионерами.

– Знаешь, – говорит Будилов, – мне плохо. Наверное, это оттого, что я здоровый, а они здесь все больные. Это же, как сообщающиеся сосуды! В меня переливается от них всякая гадость. Пойдем скорей, не то мне станет еще хуже.

– Если тебе становится плохо, значит, кому-то в это время становится хорошо.

– Я не хочу, чтобы кому-то становилось хорошо! Я хочу, чтобы мне не было плохо!

– Ладно, пойдем, погуляем в Таврическом парке.

Из Таврического сада мы выходим на Парадную улицу. Проходим мимо казарм справа и видим слева магазин промтоваров. Заходим посмотреть, что там есть интересного, и находим раскладной шезлонг. Это для балкона. Я покупаю шезлонг и заношу его домой. Заходим к Будилову пить чай. Начало шестого. Мессидж от Пии – "We just came. Call me at home". Звоню ей домой. Нету. Звоню через десять минут. Запыхавшийся голос:

– Ездила на заправку. Ты где?

– Я у художника Будилова. Мы пьем чай.

– Придешь?

– Через полчаса. А оленье мясо?

– Да, я привезла тебе оленьей колбасы.

– Отлично, тогда – бегу!

– Уходишь? – спрашивает Будилов.

– Ухожу, но мне остро необходим твой совет. Скажи, что мне делать с этим крючком? Пие его подарил ее бывший бой-френд из Новой Зеландии. Когда она была у меня, она его сняла и забыла. Я стал его носить, а потом решил выбросить. Но Пия просит его назад. Не знаю почему, но мне не хочется его отдавать.

– Отдай, – говорит Будилов, – если просит. А еще дай ей вот это!

Он лезет на полку и достает осколок кокосового ореха – чуть больше половины, внутри которого лежат африканские мраморные слоники. Слоников три и они битые, у одного нет ног, у другого хобота, а третий вообще склеен из кусков.

Я беру странный подарок Будилова, кладу его в сумку и выхожу по грязной лестнице во двор. На помойке в подворотне роется бомж. Рядом с ним двое бездомных собак в ожидании, что он найдет что-нибудь съедобное и даст им. Наверное, это добрый бомж, если он кормит собак. Два мальчика гоняют по двору палками рыбью голову сырого копчения. С банкой сметаны идет домой бабушка. Я смотрю на детали, ища в них знаки. Знаков нет. Начинает темнеть. Вечер.