Мой-мой

Глава 81. СЕКС НА БАЛКОНЕ. НОЧНОЙ КОШМАР.

– Все эти две недели здесь было ужасно холодно и дождливо, – сообщает мне встречающая меня на вокзале Ольга.

– Когда я уезжал, шел снег.

– Да, но он потом быстро растаял, и начались дожди.

– А я загорел. В Лондоне было тепло и солнечно, впрочем, в

Германии и в Голландии тоже. И в Хельсинки сегодня светило яркое летнее солнце, правда, было довольно ветрено и поэтому прохладно.

Ольга одета в белый просторный плащ. Она как белая ночь, опустившаяся на город. Не смотря на то, что уже начало двенадцатого, вокруг довольно светло, но небо пасмурно и грозит разразиться затяжным дождем. Мы целуемся и идем к стоянке такси.

– У меня есть вино, сейчас выпьем за благополучное возвращение и встречу.

– По Чайковского сейчас не проехать, – замечает водитель такси, – там ремонт, вся улица перекрыта.

– Странно, я уезжал две недели назад, но никакого ремонта там еще не было.

– Сейчас начали ремонтировать сразу несколько улиц, нагнали техники и рабочих. Город готовят к 300-летию, хотят привести в порядок весь исторический центр. С Чайковского уже сняли весь асфальт, идет перепланировка газонов и тротуаров.

– Вот это новости! Как все молниеносно меняется! Тогда поехали по набережной Робеспьера и по Потемкинской улице. Одним словом, везите нас к Таврическому саду, к кинотеатру "Ленинград", а там мы уже и пешком дотопаем.

– Спасибо за поздравления с днем рождения, что не забыл, – шепчет мне на ухо Ольга. – Очень красивая открытка. Я так смеялась. Никак не ожидала получить по почте из Лондона кусок упаковочного картона с твоими каракулями, рисунками и английской маркой. Весьма оригинально.

– Да, я давно уже рисую открытки сам. Это началось давным-давно, когда я поступил в Вене в Академию художеств. Я купил марок, чтобы отправить открытки своим друзьям и родственникам, но тратить деньги еще на открытки мне было жалко. Денег у меня было тогда в обрез, да и открытки все были сладенькие и пошлые, поэтому я нашел картонный упаковочный ящик из-под бананов, порезал его на куски, надписал адреса, нарисовал виды Вены, наклеил марки и отправил. Все были в восторге.

– Это как произведение искусства.

– Ты не далека от истины, есть такое направление – мэйл-арт, это когда по почте рассылаются художественные объекты или оригинальные послания, а затем все это выставляется, задокументированное почтовыми штемпелями. Это один из подвидов концептуализма. Художники мэйл-артисты обмениваются подобного рода посланиями из разных концов земного шара. На Западе в художественных газетах часто можно встретить объявления с просьбой присылать что-либо по заданной теме или, скажем, трамвайные и автобусные билеты. Я этим никогда специально не занимался, просто так сам для себя прикалываюсь.

– Классно.

Улица Чайковского действительно оказывается перекопанной, обесшкуренной, обескоженной. Когда мы проносимся мимо дома Пии, я успеваю метнуть беглый взгляд на окно ее кухни и сквозь брешь подворотни на охраняемую стоянку, чтобы убедиться в том, что свет у нее не горит, а ее машина отсутствует.

Значит, ее действительно нет дома. Впрочем, я в этом почти не сомневался. Ей не имело смысла врать мне по-мелкому, нанося и без того столь открытый, откровенный удар ниже пояса и вне всяческих правил.

Дома я бросаю тяжелые сумки, набитые накупленными в Лондоне шмотками, а Ольга бросается на меня. Ей так невтерпежь поскорее заняться любовью, что она забывает о бутылке вина, которую мы собирались выпить до. Что ж, придется теперь пить ее после. Вместо бутылки французского я вынимаю свой свалявшийся в дороге хуй, я вонзаю его глубоко в ее тело, подобно убийце, вонзающему нож. Ольга кричит.

– Давай пойдем на балкон, – говорю я.

– Тебе этого хочется?

– Да, да! Пусть нас видят и слышат дежурящие у консульства менты и случайные ночные прохожие! Только ты должна орать, словно шелудивая кошка, которую дерет свора бездомных уличных псов!

– Но псы не дерут кошек!

– Это не важно! Ты должна себе это просто представить!

Секс на балконе и красное вино в комнате делают свое дело, они меня расслабляют и клонят ко сну. Я глубоко зеваю, и уютно кладу голову на живот только что выебанной мною женщины, все еще глубоко дышащей после серьезной физической нагрузки.

– Может быть мне уехать, пока не развели мосты? – спрашивает Ольга.

– Нет, лучше останься, сегодня я буду спать, и твое присутствие не станет бесить меня, как раньше. Завтра утром мы пойдем завтракать в "Колобок". Хочешь? Я так по нему соскучился…

– А ты похудел.

– Я почти ничего не кушал. Переживал.

– Бедненький.

– Ладно, давай спать! Я там не только не ел, но и не спал.

Однако поспать мне удается не более часа. Просыпаюсь я от непонятного ужаса, меня вдруг во сне охватившего. Пытаюсь вспомнить, что снилось, и не могу. Меня охватывает странное беспокойство. Ольга мирно сопит рядом, свернувшись калачиком на желтом диване, словно шелудивая кошка, нещадно отодранная стаей бездомных уличных псов. За окном стало еще темнее, наверное, будет дождь. Или снова снег.

Пытаюсь себя успокоить и вновь погрузиться в дремоту. Как только закрываю глаза, вижу перед собой тряпичную самодельную куклу, наспех свернутую и завязанную грубыми нитками. У куклы нет лица, но мне почему-то кажется, что это я. Я ощущаю себя этой куклой и чувствую при этом подозрительный дискомфорт в области живота. Смотрю вниз, и замечаю, что из живота моего торчит деревянная обоюдоострая зубочистка.

В панике я хочу ее вытащить, но мои кукольные ватные ручонки не слушаются меня. На меня плотно наваливается ватное паралитическое бессилие. Оно окутывает меня, будто облаком, и, чем более я стараюсь, тем безрезультативней и бесполезней становятся мои усилия. Теперь я даже не могу пошевелиться. Делаю отчаянный рывок и резко вскакиваю на ноги. Наваждение исчезает. Я стою посреди комнаты, дрожа всем телом, со лба капает холодный пот, меня немного тошнит.

"Не может быть" – думаю я. – "Этого не может быть!" Страшные догадки вихрем врываются в мой взбудораженный мозг и заставляют беспокойно ходить по комнате. Ольга лежит с закрытыми глазами, но не спит. Я разбудил ее своими метаниями и скрипом нервных шагов по паркету.

Конечно же, я – свинья, я снова не даю ее выспаться, а ведь ей с утра на работу и для нее очень важно хорошо выглядеть – без синяков и мешков под глазами. Зачем я попросил ее остаться? Да, но тогда я еще не знал, не догадывался и не видел. Теперь же мне хочется вышвырнуть ее вон, хотя она ни в чем и не виновата, а только раздражает меня своим тихим присутствием и безропотностью.

Мне хочется выскочить на улицу и бегать по городу, за которым я так скучал, но я не могу оставить Ольгу одну в своей квартире, это исключено. Я вынужден ждать до шести утра, пока ее можно будет вытолкать на первую электричку метро. Черт бы ее побрал, она мне все портила и портит. Почему я терплю ее и поддерживаю с ней связь? Она мне не нужна! Я использовал ее как отдушину, как сексуальный объект. Наверное, даже любил, но не серьезно, не сильно, просто за то, что она любит меня.

Ольга старается спать, а я начинаю тяжело и истошно вздыхать и кашлять. Больше никогда не стану оставлять женщин на ночь. У меня всего одна комната, мне часто не спится, а они все – любительницы подрыхнуть в чужих постелях.

Мне необходимо, во что бы то ни стало, увидеть Пию. Мысль о том, что она сейчас спит с кем-то другим, мне невыносима, но моя интуиция подсказывает мне, что это не так. Обычно я чувствую, когда она с кем-то трахается. Сейчас у меня этого чувства нет.

Скорее бы утро! Хорошо, что она увезла в Финляндию Кая, теперь мы сможем больше времени уделить выяснению отношений. Господи, какое унижение сделать ей предложение сразу же после того, как она не ночевала дома и сознательно сделала мне больно! Нужно ли дарить ей дорогое кольцо с бриллиантами?

Выпроводив с утра Ольгу, я отправляюсь на длительную прогулку по городу. Захожу в сонный, только открывшийся Спасо-Преображенский собор, стою посередине храма, задрав голову к башне купола, из которой струится рассеянный свет пасмурного дня. А дождь все никак не соберется, хотя его близость очевидна – он висит в тугих облаках, но не падает вниз на землю, поскольку облака слишком туги. Необходим ветер, чтобы их расшевелить и растревожить. Без ветра стоит безветренное напряжение. Атмосфера угрожающе напряжена. Оказывается, перекопали не только Чайковского, но еще ряд улиц. В городе пробки и стойки, перерыты тротуары на Невском и перед Гостиным Двором.

Я жду от Пии сигнала, не решаясь писать или звонить первым. А она благоразумно молчит, выжидая, как поступлю я. Я тоже выжидаю, чего-то боясь. Не знаю, послать ли ей SMS, или позвонить на работу. Время терпит, еще не вечер. До 16:15 я могу подумать и подождать. Мне страшно звонить, чтобы не обломаться в очередной раз. Ситуация разрешается неожиданно. Возвращаясь уже домой, я замечаю Пию и Лизу, переходящих улицу на перекрестке улицы Чайковского и проспекта Чернышевского по направлению к "Колобку". Они меня не замечают, и я подхожу к ним сзади, когда Лиза берется уже за ручку двери, а Пия еще стоит на ступеньке.

– Привет, – говорю я Пие.

– Привет, – равнодушно говорит она.

– Я шел и случайно тебя увидел.

– У нас сейчас обеденный перерыв. Знаешь, у меня такое сильное похмелье, голова болит, я вернулась домой в половине пятого утра и почти не спала.

– Нам надо поговорить.

– Да, ты вернулся. Но я хочу спать. Сразу после работы я иду домой спать.

– А когда ты поспишь? Мы могли бы куда-то сходить.

– Хорошо, когда я посплю, я посылаю тебе мессидж.

– Привет, Лиза! Как дела? Что нового?

– А, Владимир! Привет! Мы покупаем пирожки. Будем пить в консульстве чай.

– Приятного аппетита!

Глядя, как они покупают пирожки – по дав с капустой и по два с яблоками, я отмечаю про себя, что вид у Пии и в самом деле не ахти какой. Похмелье действительно налицо. Усталые красные глаза, слезящиеся и слегка навыкате, опухшее от пьянки одутловатое пористое лицо, немытые слипшиеся волосы, располневшая от малоподвижной жизни квадратная фигура с широкими плечами, неопрятно накинутая на плечи кофточка с небрежно заломившимся на спине воротником. Она права, ей обязательно надо поспать, а еще принять душ и помыть голову. Понимая, что ей сейчас не до меня, я быстро прощаюсь и бодро выскакиваю на улицу.

Дождь все не идет. Я иду домой, где разбираю и перемериваю привезенные вещи, достаю золотистый пакетик с розой-футляром и колечком внутри, кладу на подоконник и завариваю себе крепкий кофе-эспрессо в специальной итальянской машинке, привезенной когда-то из Вены.