На поповских хлебах

Алюминиевые кольца

Со своим будущим мужем я познакомилась в Ленинградской духовной академии и семинарии. Вернее, нас познакомила сестра Луки, с которой мы обе были прихожанками семинарского храма и постепенно сдружились. Я тогда заканчивала третий курс Ленинградского государственного университета, а Лука приехал поступать в семинарию… Через год мы стали подумывать о создании семьи, хотя и не торопили это событие, решив, что мне нужно сначала закончить университет, да и Лука к тому времени будет на старших курсах.

Но человек предполагает, а жизнь… У меня было правило: со всеми своими новыми друзьями очно или заочно я знакомила родителей и старшую сестру. В данном случае знакомство должно было быть, конечно, очным. Но неожиданно для меня моя мама, которая всегда с радостью встречала моих друзей, отказалась видеться с Лукой. Как выяснилось вскоре, видеть дочь в роли матушки — жены священнослужителя — ей никак не хотелось. Но кто же слушает родителей в вопросах сердечных привязанностей! Такое было, наверное, лишь во времена «Домостроя». Я попыталась убедить маму и успокоить её, пообещав, что до окончания университета выходить замуж не буду, но она оставалась непреклонна. Отец повёл себя спокойнее, сказав: «Мне это, конечно, не нравится, но переубеждать тебя я не стану, у тебя мой характер, и всё равно ты поступишь так, как решишь сама». Это я и сказала маме и сестре: решать буду сама. И тогда мне просто-напросто отказали от дома. Возникла непростая ситуация: мне было решительно некуда ехать на последние летние каникулы. Отец Луки был сельским священником в Винницкой области. Явиться на лето в семью будущего свёкра, да ещё в деревню, да ещё к священнику — это по тем временам было не просто странно, а совершенно невозможно. В студенческом общежитии оставаться тоже нельзя, летом его отдавали приезжим стройотрядам. Вот так и пришлось мне в конце четвёртого курса спешно выходить замуж.

Лука уехал на родину первым, незадолго до Пасхи, и оттуда прислал мне телеграмму, рассмешившую всё общежитие (телеграммы лежали на вахте, и каждый проходящий брал их в руки, чтобы посмотреть, не ему ли адресовано). Когда я вернулась после занятий и библиотек, меня встретил дружный хохот. В телеграмме пропечаталось: «Подал заявление в ЗАГС. Роспись приблизительно 10-го апреля. Если хочешь — приезжай. Не забудь паспорт».

И я поехала, не дожидаясь означенного срока. Родители Луки о назначенном в ЗАГСе сроке не знали. Хотя они и не были резко против нашего брака, но всё же считали, что сын должен выбрать невесту из своего круга, так что волновать их заранее мы не хотели.

Всё в доме готовилось к Пасхе. Она была в тот год ранней — 6 апреля. Мы встретили её, как положено, в храме. А потом вместе с отцом Авксентием и матушкой Татьяной ходили с поздравлениями по домам, служили на кладбищах в своём и окрестных сёлах, возвращались к ночи и падали без сил. Так я впервые прикоснулась к «пышным поповским хлебам». На второй день Пасхи внезапно приехал мой отец. Он прибыл в наше питерское общежитие сразу после моего отъезда и вместе с одним из моих однокурсников, вызвавшемся его сопровождать, отправился вдогонку. Пробыли они у о. Авксентия два дня, о чём-то говорили, и в конце концов объявили нам, что договорились о свадьбе через год. Мы молча переглянулись, но не сказали о назначенной сельсоветом дате регистрации. С тем мой отец и уехал, успокоенный.

^{_{Мой свёкр о. Авксентий (в центре). Справа мой муж о. Лука, 1981 г.}}

И вот — 10-е. Я еле дождалась утра. Но — входит отец Авксентий и объявляет, что мы немедленно едем на целый день в отдалённую деревню. Всё пропало! Мир рушится! А ведь мы уже съездили к благочинному и договорились о венчании на 16-е апреля! Но в семье священника спорить с отцом не принято. И весь этот солнечный день мы мотаемся по похоронам и кладбищам. А на следующий день — снова служба. И только после обеда, когда родители легли отдохнуть, мы мчимся в сельсовет. Там Лука объясняет ситуацию по-украински (в этой деревне на границе с Молдавией никто не говорит по-русски) и спрашивает, когда же теперь можно будет расписаться. «Чэрэз годыну», — слышу я ответ и, бледнея, опускаюсь на стул. Через год?! Работница сельсовета смотрит на меня и понимает моё смятение по-своему. «Ну, як що нэ успиетэ чэрэз годыну, то можно чэрэз дви годыны». А Луку разбирает смех. Оказывается, «годына» по-украински — это «час». Один час дают нам на сборы! А сборов-то всего — разбудить родителей и ошарашить их новостью. Отец Авксентий встречает известие стойко. Велит матушке собрать корзину снеди, берёт бутылку коньяка, и мы, провожаемые любопытными взглядами, шествуем с этой корзиной в сельский совет. Дружек у нас нет, поэтому засвидетельствовать наши подписи приходится самим сотрудникам администрации. Нам вручают свидетельство о браке, коряво выписанное шариковой ручкой по-украински (ох и намучились мы за жизнь с этим свидетельством: везде требовали перевод на русский, а и знатокам украинского нелегко было разобрать витиеватую надпись с незнакомыми географическими названиями и редким отчеством моего мужа). И тут же, убрав со стола бумаги, конторские работники выпивают коньяк, заедая его куличами с домашней колбасой. Всё. Впереди — венчание.

Венчаться у благочинного мы решили потому, что от него требовалась справка о состоявшемся венчании для предоставления в семинарию.

Отец Авксентий всё же был на нас немного сердит (да и было за что — свадьба без благословения, да ещё и без предупреждения!), а мы — немного горды. Поэтому решили быть самостоятельными до конца. От предложенного празднования в районном ресторане отказались. Да и к чему? Друзей наших всё равно не было с нами. Выделенными сельсоветом ста сорока рублями (компенсация за подорожание золотых обручальных колец) распорядились так: купили Луке костюм и рубашку, а мне — туфли и венчик для фаты. Саму же фату и платье пришлось взять за 25 рублей напрокат у предприимчивой селянки. Сложнее всего было с кольцами. Уже подумывали о том, что придётся слепить их из свечного воска. Но мама Луки нашла в сельмаге пару широких алюминиевых колец, покрытых «золотой» краской — по 50 копеек за штуку. И это чудо пришлось нам обоим впору, и целую неделю потом сияло, как настоящее золото! Сегодня они, потускневшие и посеревшие, хранятся у нас в шкатулке, увязанные в скромный носовой платок, бывший у Луки в кармане во время венчания…

Ночь накануне венчания почти не спали. Оба мучили свои головы на жёстких подушках. Я накрутила мокрые пряди на бигуди, а Лука, наоборот, вымыв голову, стянул её платком, чтобы волосы остались прямыми (у него была пышная кудрявая шевелюра, смахивающая на завивку в парикмахерской). Из этой затеи, конечно же, ничего не вышло: мои волосы не высохли и повисли сосульками, а обычно крупные локоны жениха свернулись мелкими колечками и походили на баранью шерсть.

До районного городка Тульчина Винницкой области, где служил благочинный, добираться приходилось автобусом больше двух часов. А до трассы, по которой ходил этот автобус, из села, где служил о. Авксентий, — около часу хода. Чтобы попасть к назначенному времени венчания, пришлось встать в четвёртом часу утра. В резиновых сапогах, обхватив узелки с одеждой, прошлёпали три километра по грязи, дождались автобуса и прибыли наконец пред очи отца благочинного. В храме был жуткий холод (церкви в ту пору не отапливались), но я наотрез отказалась венчаться в пальто. Мне повезло: моей восприемницей на венчании была сестра Луки Нина, приехавшая из Ленинграда ночным поездом. А вот в восприемники пришлось пригласить единственного в церковном хоре мужчину. Вместо того чтобы держать венец над головой жениха, он надел его на голову Луки, да и сам за него держался, оттягивая голову назад, а я всё никак не могла понять, почему мой суженый всё время неестественно отклоняется от меня. После венчания — лёгкая трапеза на церковном дворе, где хоть и лежал ещё снег, но светило апрельское солнышко и было теплее, чем в храме. Тот же автобус и пеший переход — домой. Через день я возвращалась в Ленинград, одна, с начинающимся воспалением лёгких (которое, впрочем, быстро вылечили). Мой муж, уладив дома какие-то дела, вскоре тоже вернулся в Питер. И началась наша супружеская жизнь… в разных общежитиях: денег на то, чтобы снять квартиру, у нас не было, да и проблематично это — в конце учебного года. Зато теперь я вполне законно могла отправиться на летние каникулы к родителям мужа! Но прежде был «медовый месяц» моей летней практики в Днепропетровске, где мой временный начальник, редактор «Днепра вечернего», пожалел нас и поселил сначала в гостинице, а затем в комнате студенческого общежития. Жизнь налаживалась.

^{_{Венчание, 16.04.1980 г.}}

В сентябре мы вернулись в Питер. И снова — каждый в своё общежитие. Помощи ждать было неоткуда, выход оставался один — работать. Но где и как? Воспитанники семинарии имели в день не больше двух-трёх часов свободного времени, да и то каждый раз выход за стены семинарии нужно было аргументировать и получить благословение отца инспектора. Оставалось одно: рукополагаться и ехать на приход. Владыка Агафангел, по направлению которого Лука поступал в семинарию, отказал недоучившемуся семинаристу. Владыка Михаил хотя и согласился принять нас в свою епархию, но предупредил, что житьё в этой самой бедной епархии РПЦ (он в то время служил в Вологде) очень тяжёлое и что лучше уж для начала «завербоваться на БАМ». И тогда мы поехали в Курск…