Нетронутые снега

10

Морозный туман заволакивал станцию и ее окрестности. Звуки паровозных гудков как-то особо глухо прорывались сквозь эту плотную пелену. С севера дул леденящий ветер и нес мелкий колючий снег. Люди, сгорбившись, с поднятыми воротниками, бежали по улице.

Стояли лютые крещенские морозы.

Начальник экспедиции занял небольшую комнату, которая его вполне устраивала. Может быть, уже десятый раз садился он за карту и график движения экспедиции. Цифра дней, нужных для отдыха в пути, требовалась большая, но урвать откуда-нибудь день было невозможно. Стоило «вылезти» из графика, то есть перерасходовать точно отведенное число дней на дорогу, как все могло пойти насмарку. Сойдет снег — и движение остановится. Экспедиция застрянет где-нибудь между реками.

Было уже поздно. Начальник вытащил общую тетрадь с клеенчатыми корочками, раскрыл ее и стал записывать:

Аргунов закрыл тетрадь и вышел на крыльцо. Поселок спал. На станции маневрировал паровоз. Резкие свистки рассекали воздух. Сразу же за полотном железной дороги начиналась тайга.

Он посмотрел в сторону Севера. Что ждет там экспедицию?

…Утром в квартиру Аргунова вбежал Бояркин.

— Транспорт, товарищ начальник, транспорт пришел у Есаулова! Я увидел и мигом к вам. Теперь уж скоро поедем.

Он быстро повернулся, подбежал к порогу, взял веничек и аккуратно обмел снег с катанок.

Аргунов посмотрел на молодого техника с большой симпатией.

Как только Ваня Бояркин услышал об экспедиции, он сразу же вообразил себя на Севере… Пурга. Вокруг ничего не видно. Потик[2] отказывается идти. Все ориентиры уже давно потеряны. Ваня с руганью, замерзшими руками вытаскивает из-под снега измученных большим перегоном собак. Он видит себя одетым во все меховое. Громадные унты кверху шерстью, как у казака Дежнева, пыжиковая кухлянка, рукавицы чуть не до локтей, сбоку нож, за спиной карабин, в зубах трубка. «Возьмет ли меня Николай Федорович с собой? — подумал Бояркин, и видение сразу же растаяло. — Мигом к нему», — решил он.

Это было несколько дней назад. А сейчас Аргунов с удовольствием слушает от Бояркина приятную новость и, не задерживаясь, выходит из квартиры.

Дом Есаулова высокий, с фигурными наличниками, обнесен частоколом. Немало было вложено труда в сооружение широких тесовых ворот. Каждая воротина подвешена на массивных петлях, окована крест-накрест полосовым железом и скреплена болтами. В некоторых местах железо надсечено в кольца и барашки. Высоко над воротами — причудливая вырезка, окрашенная в красный цвет. «Ничего себе ворота, — подумал Аргунов, — хозяин-то, видно, думал от новой жизни отгородиться».

Калитка, взнузданная тяжелым кольцом, открывалась со скрипом. Большой двор был чисто выметен. Приземистый амбар охранялся мохнатым кобелем, который неустанно бегал на длинной цепи. Сенник огорожен плетнем. Возле лошадей копошились два человека.

Хозяин был дома. Он сидел за столом на широкой крашеной скамье и пил чай. В сухарнице лежали белые толстые калачи, которые обычно берут в дорогу возчики.

— Садитесь, уважаемые товарищи, садитесь, угощу, чем бог послал, — приглашал приветливый хозяин, — отведайте нашего хлеба-соли.

Загорелый и обветренный, с облупившимся носом, он медленно жевал, прихлебывая из блюдца чай со сливками.

— Ко мне пожаловали, прошу, прошу. Хорошим людям всегда рад.

Он, не торопясь, спокойно и деловито повел разговор. Справлялся о грузе, о людях, куда едут. На его широком лице часто появлялась улыбка, которая ясно говорила, что хозяин все знает, он уже пронюхал, что экспедиция нуждается в срочном выезде, знает, какой груз и сколько людей нужно везти.

Как не понять такую улыбку! Аргунов все хорошо понимал. Он не впервые подряжал подводы для себя. И везде эти хозяева вылеплены из одного теста.

Есаулов, опустив к полу глаза, со вздохом сказал:

— Видите, мой транспорт мне не дает никаких доходов. Я, порядив, порассудив, решил своих лошадок продать. Правда, немного оставить для своего хозяйства, этак пять-шесть и жить спокойно, а то налоги… Хотя, кто знает, может, и договоримся. Я понимаю ваше положение, я могу, пожалуй, и повременить с продажей лошадей, пойти вам, так сказать, навстречу и сделать последний конец до Быралона. Вообще-то даже и не знаю, что делать. Заходите завтра, а я пока подумаю, может, и договоримся.

После этой тирады хозяин поднял на Аргунова глаза, и на его лице снова появилась любезная улыбка.

С Есауловым сторговались в цене лишь на пятые сутки.

И вот, наконец, назначен день выезда. Подводы прибыли вовремя. С передних широких саней удало соскочил Есаулов. Он щелкнул бичом и обратился к Аргунову:

— Давай будем грузить.

Во время погрузки Есаулов стоял с кнутом в руках и покрикивал на возчиков:

— Куда вертишь, завертки оборвешь, шлею-то поправь, ослеп, что ли?

В высокой рысьей шапке, в полушубке и звериных унтах, он скорее походил на северного купца, нежели на хозяина обозных лошадей. Маленький возчик с рыжими усами больше всех бегал и крутился возле саней, помогал укладывать возы, увязывать их.

Хозяин крикнул ему:

— Эй ты, мокроусый, опять засуетился, тащи веревки да иди вон к Играньке, вяжи воз.

Мужик быстро побежал за веревкой.

— Как, нравится вам этот игреневый конек? — обратился Есаулов к Аргунову и, не ожидая ответа, продолжал: — С виду будто и неказист, а как идет иноходью! Закачаешься! На нем в бега только бегать, а тут вот приходится в воз ставить. У одного даурского купца перекупил, чистым золотишком отдал. Взгляните на его ноги только, как точеные, а грудь, ширина-то какая! Вот вам бы такого конька…

Игреневый кусал удила и, как всякий норовистый конь, дергал из себя вожжи, переступая, озираясь.

Люди разместились на возах, кто как смог, и транспорт тронулся.

Большие выбоины, недокопанные кюветы, раскаты делали дорогу очень тяжелой. На раскатах сани летели боком, ударялись в высокую кромку набитой колеи и с силой перевертывались, а пассажиры, летели в снег. К перевернутому возу сбегались люди. Сохатый больше по привычке, нежели от мороза, постукивал нога об ногу, громко хлопал рукавицами, поправляя большую шапку с длинными ушами, из-под которой на лоб лезли волосы, и не без иронии командовал:

— Еще разок взяли. Так, так, еще немного поднатужились. Ходом сама пошла. Не пошла. Воз на месте. Еще разочек!

Возчики поглядывали на него и не сердились.

Аргунов, Коточков, как и все остальные, таскали мешки, укладывали большие неудобные тюки палаток. Аргунов, сбросив рукавицы, быстро и сноровисто увязывал воз.

И вот снова крутой поворот и широкий раскат, возчик не успел придержать коня. Тяжело нагруженные сани с силой скользнули по раскату, возчик схватился за оглобли, стараясь помочь выдернуть тяжелый воз. Но было уже поздно, сани угодили в целик снега. Есаулов выругал возчика, осмотрел насколько крепко засели сани. Заткнув рукавицы за кушак, важно поплевал на руки. Покряхтывая, крепко ухватился руками под копылья и выбросил сани из снега. Но поставить воз на дорогу не смог.

Шилкин, как по чьей-то команде, быстро сбросил рукавицы, и не успел Есаулов перевести дух, как очутился на возу. Подхваченные сильными руками Шилкина, сани взлетели на дорогу. Хозяин, задетый злой шуткой, спрыгнул с воза, схватил конец веревки, который болтался сбоку саней, дернул его с остервенением, оборвал и пошел прочь.

— Веревка-то перетерта была, — хихикнул маленький мужичок с рыжими усами, рассматривая оторванный конец.

Вся эта сцена разыгралась быстро и занятно. Кто-то свистнул на лошадей, и обоз тронулся.