Нетронутые снега

9

Стояла морозная ночь, выпал Снежок. Рядом с Аргуновым шел, глубоко засунув руки в карманы, присланный из Главка инженер. Было тихо. Ни одна щелка оконных ставней не светилась. Инженер иногда прикладывал ладонь к озябшему носу, к щекам, отдувался.

— Холодновато сегодня, — говорил он.

— Да… Вот и моя квартира, сейчас отогреемся.

Аргунов легко постучал в окно. Жена не спала. Дверь скрипнула, в сенях щелкнула за ложка.

— Ну, вот мы и в тепле, — пропуская в дверь инженера, проговорил Аргунов, — прошу, раздевайтесь.

Инженер снял пальто, повесил на вешалку и стал энергично потирать озябшие ладони.

— Знакомьтесь, это моя жена Анастасия Семеновна.

Инженер назвал себя Михаилом Александровичем Коточковым.

— Проходите, Михаил Александрович, в столовую, здесь быстрее отогреетесь, — пригласил Аргунов.

Инженер сегодня прибыл с вечерним поездом в Аларск в распоряжение начальника экспедиции.

Аргунов прошел к двери своего кабинета.

— Я думаю, Михаил Александрович, вам не стоит искать квартиру на каких-то пять-шесть дней. Если вас устраивает мой кабинет, то занимайте его. Мы вам перенесем вот эту кушетку, и вы можете свободно располагаться.

— Если я вас не стесню, Николай Федорович, — немного смущаясь, проговорил Коточков, — то я с удовольствием.

— Чего там, какое тут стеснение.

Аргунов только сейчас хорошо рассмотрел уже немолодое лицо инженера с глубокими морщинами в углах глаз, густые брови и реденькие волосы на голове. Ему можно было дать лет сорок пять. Лицо его было не загорелое, не обветренное. Руки были нежны. Он стоял возле этажерки, разглядывая книги.

В сенную дверь постучали.

— Кто бы это мог быть так поздно? — удивленно проговорила Анастасия Семеновна, поставила тарелки на стол и пошла открывать двери.

В квартиру тяжело ввалился широкоплечий человек с котомкой за плечами, в плисовых приискательских шароварах, в коротком ватнике. В коридоре было темно. Гость снял шапку, ударил ею о голенище ичига, сшибая снег, и медленно, усталыми движениями стал освобождать плечи от лямок котомки.

— А, Романыч! Ну, здравствуй. Раздевайся, проходи, — приветствовал его Аргунов, — да дай я тебе помогу снять котомку.

Романыч распоясал кушак, разделся, все аккуратно сложил в угол и стал земно кланяться Анастасии Семеновне.

— Вам низкий поклон и наилучшее пожелание, и добра много, и здоровья от всей братии таежной.

— Да будет тебе, Романыч, все шутишь, ведь устал и так, наверное, с дороги, проходи, садись.

Романыч прошел, тяжело стукая мерзлыми ичигами о линолеум.

— Знакомьтесь, Михаил Александрович, это мой старый приятель Василий Романович Сохатый, приискатель из приискателей.

Сохатый, познакомился с инженером и сел в широкое дубовое кресло.

— Какими судьбами, Романыч?

— Да по делу… — уклоняясь от прямого ответа, проговорил тот.

Сохатый сидел, откинувшись на спинку. Аргунов и Коточков закурили табаку из объемистого кисета приискателя.

Аргунов справился о здоровье Сохатого.

— Здоровье, куда оно денется, здоров. Живем да здоровьице бережем, что нам больше делать! — пошутил приискатель.

— Ты как-то, я помню, жаловался на сердце? — спросил Аргунов, хитровато прищурившись на Романыча.

Приискатель насторожился.

— На сердце? — переспросил он. — Нет, сердчишко у меня здоровое.

Он осторожно одной рукой отставил тяжелое кресло в сторону и прошелся по комнате. «Однако силен этот Романыч», — подумал инженер, мысленно взвесив дубовое кресло.

— Вот это черт! — приискатель с удивлением остановился. — Когда же это ты забил такого? А я и не слышал…

Сохатый стоял, чуть согнувшись и склонив набок голову, и смотрел на громадную шкуру медведя.

— Наверное, из этой трехстволки? — Он показал на красиво гравированное ружье штучной работы.

— Из нее.

— Вы еще и охотник, Николай Федорович? — проговорил Коточков.

— Да.

— Действительно, чудесная шкура!

— О! Федорович — охотник знаменитый, его вся тайга знает. Ружьишко, однако, бьет здорово, — похвалил трехстволку Сохатый и осторожно снял ее с рогов.

— Помню, как в прошлый год, прямо в лоб изюбрика своротил, красота одна. А этого когда ты подстрелил?

— Да вот, когда последний раз на Канар ездил.

— Здоровый черт! Сколько?

— Четырнадцать четвертей.

— Как, одному пришлось?

— Одному.

— Хорош загривок-то, смотри какой, как у иноходца твоего, чалого. — Он так же осторожно повесил ружье на прежнее место, чиркнул спичкой и, прикурив угасший окурок, сел поближе к Аргунову.

Тот ждал, когда заговорит приискатель. Он уже догадывался, зачем пришел его старый друг. Большая котомка говорила о многом.

— Вот я к тебе, Федорович, — артелка послала. Поди, говорят, к управляющему, пусть он разберется в наших артельных делишках. Я и пришел вроде делегата. Осенью подошли к золотишку. Да, знаешь, побаиваюсь я почвенной водички, не ухнул бы разрезик. Аммонала на вскрытие шурфов сожгли черт знает сколько. Не погибло бы все.

Сохатый говорил рассудительно, спокойно и останавливался на каждой мелочи, которая как-то может помешать в большой работе. Умные, с хитринкой глаза его чему-то улыбались.

«Ох, мужик себе на уме», — думал с лукавой улыбкой Аргунов.

Еще долго продолжали они вести разговор о «почвенной водичке», о «разрезиках», о машине «Эмпаир», о паровике-«чайнике» и насосе. Говорили степенно, не торопясь, много раз прикуривали, угощали друг друга табаком, Уже все было решено и насчет паровика и насчет насоса, а хитроватые глаза Сохатого все еще прощупывали что-то в лице Аргунова, не выдавая своего.

Коточков слушал внимательно, вникая в каждую деталь, но и не подозревал даже, что присутствует при своеобразном состязании на выдержку.

Наконец, Аргунов сказал:

— Давай, Романыч, к столу, закусим. Мы с тобой уже давненько не встречались. Ты там, а я здесь, и не выпадает нам одна дорога.

Сохатый испытующе посмотрел на Аргунова. Его глаза говорили: «Ты мои все повадки знаешь, я вижу, что ты понял, зачем я пришел сегодня к тебе. Но куда же ты клонишь?» И он решил приступить к выяснению позиции «противника».

— Что-то я тебя, Николай Федорович, разучился понимать последнее время. Смотрю вот на тебя и не пойму, то ли ты шутишь, то ли всерьез намекаешь.

Но Аргунов не торопился принимать вызов.

— Двигай, Романыч, к столу, ужинать будем, — как ни в чем не бывало пригласил он.

Сохатый взглянул на приятеля, на стол.

— Что ж, ужинать так ужинать, — подошел и сел.

Аргунов наполнил граненые рюмки.

— Прошу, Михаил Александрович. За твое здоровье, Романыч. Тебе, пожалуй, скоро будет шесть десятков? — словно невзначай уронил он.

Сохатый не любил вспоминать, сколько ему лет.

— Пожалуй…

Они чокнулись:

— Дай-то бог тебе здоровья, — проговорил приискатель. — Хороша, черт! — громко крякнул, осторожно ставя пустую рюмку на стол и разжевывая ломтик омуля.

— Так, так, — Аргунов посмотрел в лицо приискателя, — золотишко, говоришь, хорошее у вас в разрезе?

— Хорошее, — Сохатый кивнул головой.

— И бояться не надо, что разрез может затопить?

— Паровичок будет, чего же бояться.

— Он уже есть. На лето хороший заработок тоже обеспечен?

— Вполне, чего греха таить.

— Мне только одно непонятно, Романыч.

Сохатый насторожился. Чуть отодвинул тарелку.

— Мне непонятно одно, скажи мне, зачем ты сейчас артель бросил?

Улыбка широко и безудержно расплылась по лицу Сохатого, и он громко засмеялся.

— Угадал, Федорович, ей-богу, угадал! И как я могу отстать от тебя? Только услышал, что ты собираешься, я быстро устроил свои артельские дела — и к тебе.

— Романыч, Романыч, не поторопился ли ты?

— Нет, — просто ответил приискатель, утирая широкой ладонью свисающие книзу усы, — нет, вовремечко. Раз застал, значит, вовремечко.

— Как все же с артелью у тебя?

— Я же говорю: полностью собрался к тебе. Кое-как отпустили, едва отбрыкался. Помог им председателя другого выбрать — и айда.

Улыбка снова залила его лицо.

— Старина, старина, надумал ты, такую дорогу… Умыкали тебя, Романыч, длинные дороги.

Сохатый положил ладони на подлокотники кресла, с силой сжал их и чуть приподнялся, как будто хотел вскочить и сейчас же отправиться в эту дальнюю дорогу.

— Нет, Романыч, тебе не придется ехать со мной.

Сохатый опустился, будто его ударили.

— Обожди, обожди, Федорович, — он вытянул вперед руку, как бы защищаясь от удара. Рукав, смятый в гармошку, обнажил обветренную руку. — Ты мне все же расскажи, где эта планета такая Комюсь-Юрях, как там и что… Ну, ты сам знаешь, что надо рассказать мне.

— Дорога, Романыч, дальняя.

— Какой ее маршрут?

Аргунов стал рассказывать.

Сохатый щурил глаза, старался наглядно представить всю тяжесть пути. И потом облегченно вздохнул:

— Я думал и верно далеконько, где-нибудь там за севером, а это мы одолеем. Ты же сам всегда говорил: «Если думаешь найти золото, забудь про блины». Тяжестей я не боюсь, да и никто тут не заплачет обо мне, что если и случится со мной.

Романыч сам налил рюмку вина и выпил.

— Дело не в том, заплачет кто о тебе или нет. Не забывай, тебе уже шестьдесят.

— Тяжело мне слышать, что ты стал во мне как бы сомневаться, а давно ли мы с тобой вместе по тайге хаживали, ныряли на порогах, голодали, а теперь, видишь, что… Нет, и не думай. Помощь тебе окажу немалую, тебе ли про меня рассказывать, а что года мои… про них я не вспоминаю. Они сами собой, а я сам собой. Нет, не верю и даже не могу подумать, чтобы я отстал.

Аргунов наполнил рюмки.

— Давай по последней, да и спать, а завтра ты пойдешь к врачу экспедиции. Пусть он решит, годен ты в такую дорогу по состоянию здоровья или нет.

— Правильно, Федорович, правильно.

Сохатый оживился, улыбка появилась на его раскрасневшемся лице, большим пальцем он лихо подбросил кверху усы и повел широкими плечами, как бы показывая силу и здоровье. Потом осторожно взял высокую рюмку, словно боялся ее раздавить.

— За здоровье!

Крякнув, уже весело спросил:

— Кого берешь-то с собой?

— Едет Узов, Шилкин, молодой техник Бояркин, а остальных ты не знаешь.

— Хлипкого-то Узова не боишься брать?

— Ничего, свыкнется.

За разговором время прошло незаметно. Спать легли поздно.

Рано утром Сохатый пришел в контору. Аргунов был уже там.

В эти беспокойные дни сборов, дел у Аргунова пропасть. Нужно все учесть, предусмотреть, проверить.

— Вот, товарищ начальник, я у врача даже официальную справку стребовал, что здоров и годен не только на север, а и в солдаты. Вот и все.

Сохатый стоял и гордо улыбался. Можно было подумать, что он только сейчас смыл богатую пробу, и на дне лотка горела добрая щепоть золота.

Все так же улыбаясь, он захватил со стола Аргунова образец кварца, машинально повертел его в руках и опять положил.

Случись раньше, Сохатый непременно рассмотрел бы его и спросил: «Откуда это такой интересный образчик?» И Аргунов бы ему объяснил, что этот образец был найден в такой-то пади, на северном или на южном склоне горы. И обязательно бы взял камень в руки и сказал: «Ты посмотри, Романыч, какой это интересный образец». И подробно рассказал бы о своих надеждах. «Найдем здесь, Романыч, золотую жилу, обязательно найдем. Будет здесь рудник». И Сохатый бы этому нисколько не удивился. Он знал, что если Аргунов скажет найдем, то душа вон, а найдет.

А сейчас… положил на стол.

Аргунов коротко предложил:

— Тогда садись и слушай: должность твоя — завхоз экспедиции. Сегодня же принимайся за хозяйство. Вчера я осмотрел подготовленное снаряжение. Палатки сшили одинарные, трубы к железным печкам сделали прямые, чтобы дым глотать при ветре, — он посмотрел на Сохатого таким взглядом, как будто тот был со всем виноват, — топор додумались взять один, хотя в списке написано ясно сколько. Пилу взяли тоже одну, возовых веревок совсем нет. Не забудь, Романыч, заказать чулок собачьих, пары по две на брата. Делай все быстро. Нам срок формирования дан очень маленький, всего двенадцать дней, из них половина уже прошла. Торопись со всеми заказами. Двадцатого выезжаем.

Сохатый попросил перечень снаряжения, продовольствия. Детально ознакомился с ним. Сделал ряд дополнений, с которыми не мог не согласиться начальник.

К концу дня усталый, возбужденный, но довольный, ввалился он в кабинет к Аргунову, снял шапку и сел на стул:

— Прежде всего, товарищ начальник, надо сказать о наших людях, с которыми я уже перезнакомился. Этот новый инженер Кочетков…

— Коточков, — поправил Аргунов.

— Дак вот этот Коточков заказал себе шапку, я видел в мастерской, просто страх, из медвежьей шкуры и такие же рукавицы. Сам сатана откажется в такой ехать — всех перепугает. Я ему, конечно, рассказал порядком, достал белок и заказал беличью шапку. Я не знаю, где ты взял такого инженера-молчуна и еще к тому же нетаежника.

— Про Коточкова ты зря, Романыч. Он очень дельный человек, хороший специалист, а что нетаежник, то это не беда. Попривыкнет, надо ему помочь, если чего не знает. Рассказывай дальше.

— Если наш инженер дело знает — это хорошо.

Сохатый налил из графина полный стакан воды, выпил и стал рассказывать, что он сделал за день.

— Кое-что я приготовил. Сшил маленькую палаточку на всякий случай, заказал ящик для посуды и суточного запаса продуктов, трубы к печкам переделал, заказал другие печки, пошире. Да вот что плохо, Федорович, весь город обегал, но сапог резиновых не нашел, а их обязательно нужно и притом большого размера. Наледи будут по рекам, без сапог пропадешь… Запиши… Так же не нашел половинку[1]. А то что катанки, разве это таежная обувь, бабам на базар ходить только. Начнут в катанках мерзнуть ноги и не отогреешь. Да и в пути разве их просушить! А в унтах, как в чулках, легко, вымочил — помял их возле печки, и они снова сухие. Про половинку тоже запиши. А чулки собачьи на всю экспедицию заказал, завтра будут готовы, по две пары на каждого.

Аргунов одобрительно кивнул головой.

— Ну вот, видишь, — в довольной улыбке расплылся Сохатый, — а ты меня к врачу!