Нусантара

9 ЭКСКУРСИЯ В ПРОШЛОЕ ЯВЫ

В предыдущих главах мы ничего не говорили об архитектурных памятниках Явы, но обойти их вниманием невозможно. Наряду с прославленными храмами Индии, камбоджийским Ангкор Ватом и знаменитой бирманской падогой Шве-Дагон они внесли в культуру человечества огромный, еще не оцененный полностью вклад. Но и теперь нельзя себе представить всеобщую историю искусств, в которой не нашли бы места величественные памятники домусульманской Явы.

Нам повезло. Все примечательные сооружения седьмого — десятого веков на Центральной Яве лежали прямо на пути наших маршрутов. Все эти памятники (чанди) расположены в трех районах: на вулканическом плато Дьен (между Пекалонгканом и Чилачапом), в живописнейшей долине Кеду (район Магеланга) и в окрестностях Джокьякарты.

В современном яванском языке словом «чанди» обозначаются по существу все самые разнообразные древние памятники — мавзолеи, гробницы, храмы. Ведь старые буддийские и индуистские святыни еще в пятнадцатом веке, с победоносным шествием ислама, полностью утратили свое религиозное значение, а многие их них, даже самые грандиозные, надежно укрылись в чаще тропических лесов и были заново найдены учеными лишь полтораста лет назад.

Исключение составили только памятники плоскогорья Дьен с его бедными почвами и суровыми климатическими условиями. Здесь древние чанди продолжали оставаться на виду у сменивших религию жителей. Бесплодное плато Дьен стало, как говорят исследователи, «Олимпом яванской мифологии». Сохранившиеся здесь чанди связаны с именами легендарных воинов полумифического царя Пунтадевы: герой Арджуна, летавший на своем сказочном крылатом коне, Гатот Кача, Сено, Креспо, Бима, доблестно сражавшиеся со злокозненным раджой Суюдоно, со страшным великаном Девой, с раксасом-демоном Сватамой. Они совершали множество других подвигов, вошедших в традиционные героические спектакли яванского театра — вайанг. Примечательно, что Арджуна, обладатель чудесного Виджайя Кесума — цветка победы, кое в чем напоминает героев древнегерманских саг.

Под стать скудной растительности горного плато Дьен скупы и строги линии имеющих почти правильную форму куба, сложенных из вулканических пород храмов седьмого-восьмого веков: Сумар, Дваривати, Сембадра, Пунтадева, Гатот Кача и самого крупного из них — Арджуна. Храмы эти, несмотря на небольшие размеры, величественны, на их гладких стенах особенно четко выделяются экономные декоративные детали и немногочисленные скульптурные украшения. Мавзолей Шри Канди сложен из отдельных блоков. Границы между блоками подчеркнуто разделяют на части барельефную фигуру божества, покровителя этого удивительно цельного мавзолея.

Привыкнув к тому, что индуистские храмы обычно отличаются большой пышностью и разнообразием формы, не сразу понимаешь, почему специалисты относят эти геометрически строгие постройки к южноиндийским шиваистским памятникам и лишь в более вычурной чанди Бима усматривают влияние Северной Индии. Вместе с тем никак нельзя назвать эти храмы примитивными, хотя в них и проглядывает порой магическая простота дольменов. Вероятно, эта лаконичность была демонстративным протестом против плавных и мягких линий какой-то не дошедшей до наших дней архитектурной школы (памятники древнее пятого века на Яве не обнаружены). Ведь и суровая простота дорических храмов Эллады явилась в какой-то мере реакцией на вычурное искусство Крита.

В середине восьмого века значительную часть Явы захватило суматранское государство Шривиджайя, и буддийская династия Шайлендров вытеснила с центральной части острова шиваистских властителей династии Санджайя. В принципе буддизм даже в своей махаянской[7] разновидности должен быть более строгим, аскетичным и рационалистичным, чем склонный к внешней пышности индуизм, как шиваистского, так и брахманского толка.

Но именно в эту (а не в последующие) эпоху буддизм, потеснивший шиваистский индуизм Санджайя, оказался в оставленных им памятниках гораздо более пышным и декоративным. Обе мировые религии в яванских условиях очень сильно трансформировались под местным влиянием. Так, первобытный анимистический культ предков оказал влияние не только на все без исключения архитектурные памятники Явы, он пронизывает и современный индуизм балийцев. К эпохе Шайлендров относятся отделанные богатыми скульптурными фресками буддийские храмы долины Кеду и окрестностей современной Джокьякарты — очень стройная, устремленная ввысь чанди Павон (видимо, древний крематорий), вычурная чанди Мендут с великолепной статуей Будды и двумя предстоящими бодисатвами, гробница Каласан, посвященная царем Панчапана своей жене (опа изображена в обличии богини Тары), чанди Сари, незаконченная чанди Севу и, наконец, прославленный Боробудур.

Теперь считается, что этот величайший памятник мировой архитектуры выстроен в 772 году при том же царе Панчапана. Не верится, что долгие века это грандиозное сооружение было скрыто лесными зарослями. Однако это так. Боробудур был найден учеными в непроходимом лесу лишь в 1814 году. Когда поглотили его тропические джунгли? В десятом ли веке, когда на Центральной Яве вновь воцарилось индуистское государство Матарам? Или в одиннадцатом, после катастрофического извержения Мерапи, которое причинило непоправимый ущерб всей цивилизации Центральной Явы? А может быть, и значительно позднее, когда и буддизм, и индуизм были сокрушены магометанством, завоевавшим в пятнадцатом веке почти всю Нусантару? Кто знает? Ясно лишь одно, что в отличие от дьенского пантеона фольклорных героев религиозная, философская и политическая символика Боробудура чужда яванцу-мусульманину не меньше, чем европейскому туристу. Мы не слышали ни легенд, ни местных преданий, связанных с Боробудуром. Даже происхождение его названия исследователи истолковывают по-разному. Есть, правда, слабые зачатки новых ритуалов, но таких наивных, что не приходится говорить о них всерьез. Кто сумеет протянуть руку сквозь каменную решетку и дотронуться до скрытого под ней изваяния сидящего Будды, особенно до самой сокровенной части его тела, тот обретет счастье. Вокруг толпится народ, слышится смех, шутки. Тот, кто жаждет рождения сына, возжигает ароматные свечи-лучинки перед одной из каменных фресок.

Что же все-таки представляет собой Боробудур? Это огромный храм, но храм совершенно особый, особый хотя бы потому, что в нем нет специального храмового помещения. По существу это облицованный серым вулканическим трахитом холм, где камни не скреплены известковым раствором. Девять ярусов, девять окаймляющих каждый ярус галерей, ходы которых все время изгибаются под прямым углом. Каждый следующий ярус уже предыдущего, три верхних яруса представляют собой концентрические окружности, в центре их возносится к небу огромный купол очень своеобразной формы. Это ступа, или дагоба, типично буддийское сооружение, которое часто можно увидеть на полотнах Рериха.

Мне растолковывали как-то смысл сложного строения дагобы. Круглое ее основание символизирует землю, выше располагаются три диска — три вида человеческого счастья: центральная часть, похожая на колокол, соответствует сердцу человека, увенчивающая его четырехугольная плита соответствует четырем видам человеческой воли, а усеченное короткое острие отражает извечное стремление человека к богу.

Собственно, и весь ансамбль Боробудура представляет собой тоже огромную дагобу, но с иным соотношением частей: шесть усложненных прямоугольных галерей, три круглые. Не девять ли это гармоний человеческого духа? Помню, пагоду девяти гармоний я видел как-то в Хань-чжоу. А может быть, нужно принимать в расчет и десятый, засыпанный ярус. Тогда храм может символизировать десять ступеней бодисатвы на пути становления его Буддой. Верхняя дагоба, видимо, изображает острие. Эта дагоба глухая, в ней замурована статуя Будды, слишком священная, чтобы открыть ее для человеческих глаз.

На склонах каменного холма воздвигнуто еще четыреста тридцать восемь изображений Будды, часть из них расположена в нишах, но большинство тоже накрыто ступами, правда решетчатыми. Будды со сложенными ладонями изгоняют страх, с руками на коленях благословляют землю, Будда с ладонью вверх символизирует щедрость, со сложенными руками — просвещение. Каждый традиционный тип статуи ориентирован очень строго. Символ щедрости всегда повернут лицом на юг, благословляющий землю Будда — обязательно на восток.

Но это все, так сказать, частные символы. Общая символика храма так и осталась для нас непонятной, не нашел я ее толкования и в литературе, кроме самых общих слов: символ упорядоченности государства, символ упорядоченности человеческой личности, ее совершенствования и стремления к нирване, слиянию с божеством.

И все же какая-то стройная философская система, несомненно, чувствуется в этом гигантском шедевре. Ощущаем ее даже мы, бесконечно далекие от буддизма люди. Можно представить себе, как она действовала на приверженцев этой религии!

И наряду с этим — величественное пренебрежение к молящимся, к тем, для кого, собственно, храм и предназначался. Статуи Будд под колпаками дагоб, глухими или ажурными, сквозь которые видны лишь общие контуры статуй. Весь нижний ряд скульптурных фресок оказался замурованным, и замурован он не когда-то потом, а сразу же после их создания. Но самое главное, храм построен так, что нет на земле точки, из которой можно было бы увидеть его целиком во всей гармонии и упорядоченности. Долго-долго бродил я по лестницам и галереям Боробудура, любовался отдельными его деталями и частностями, представлял себе, как должны были эти детали действовать на чувства и разум верующего буддиста, но постепенно я начинал ощущать все большую и большую неудовлетворенность. Чего-то недоставало в обилии впечатлений от этого сказочного памятника. Наконец я понял, в чем дело. Ансамбль воспринимался мной лишь по частям, цельной же картины не оставалось, а это уже становилось тягостным.

Спустился вниз, пытаясь найти ракурс, чтобы памятник воспринимался в ансамбле. Ничего не получилось, и я чувствовал, что и не получится, если я даже отойду на несколько километров. Более того, при лицезрении со стороны стройность памятника вообще исчезала. Если лестницы и галереи, когда я был в самом Боробудуре, создавали стройную перспективу и чувство гармонии, то, глядя на храм снаружи, я никак не мог увидеть ничего, кроме нагромождения террас, выступов, беспорядочно торчащих обелисков. Так же воспринимали Боробудур и мои спутники, особенно те, кто хотел запечатлеть его ансамбль на фотографии. Им это не удалось, как и мне, как и авторам многих других изображений храма.

Помогла мне понять, в чем тут дело, чудесная книжка Норберта Фрида[8]. Но пусть чешский писатель расскажет об этом сам: «Строители Боробудура… в своем интеллектуальном высокомерии зашли очень далеко. Они не стремились к тому, чтобы их создание правилось как можно большему количеству людей. Не колеблясь, спрятали они часть рельефов под землю. Не побоялись спрятать н.а.с.т.о.я.щ.и. й вход в лабиринт. Поместили статуи семидесяти Будд в непроницаемые для взора каменные купола. Множество деталей, рассеивающих внимание, замаскировали всю гармонию плана.

И все-таки они, вероятно, стремились к общей гармонии. Им удалось придать своей постройке большое очарование, недоступное, однако, взору рядового человека. С муравьиным усердием строили они все так, словно этим должен наслаждаться взор, уже оторвавшийся от земли, направленный вниз с небес.

Вид на Боробудур с самолета прекрасен. Вся нестройность этой громадины исчезает, хитросплетение путей сразу распутывается. Неужели это тот самый скучный лабиринт? Ведь все это ясно, точно, открыто. Все как на ладони…

Не стремились ли строители продемонстрировать эту истину? Но тогда скажите, на кого они рассчитывали? Ведь не на самолеты же, не на аэрофотосъемку. Так не кажется ли вам, что верхушка духовенства создавала истинную красоту Боробудура в буквальном смысле слова как зрелище для богов?»

Боробудур представляет собой огромный музей древней скульптуры. По обе стороны бесчисленных галерей храма тянутся сплошной чередой прекрасные барельефы, иллюстрирующие так называемые джатаки — притчи о всех пятистах цятидесяти перевоплощениях Будды. Одни авторы говорят, что общая длина всех изображений составляет два с половиной километра, другие утверждают, что больше четырех. Не знаю, не измерял, но думаю, что правы вторые.

Иллюстрированная энциклопедия буддизма — назвал кто-то эту экспозицию. Нет, скорее, энциклопедия яванского быта восьмого века — поправил другой и был прав, так как эти жанровые сцены изображают самые различные стороны жизни народа. Мне же представляется, что это прежде всего великолепный музей древнего искусства, музей, равный которому по полноте экспозиции, пожалуй, и не встретишь в мире. Нечего было и думать о том, чтобы подробно рассмотреть все это богатство за один-единственный день. Я доволен и тем, что смог различать манеру школ или даже мастеров, ведь их здесь работал не один десяток. Одни более сдержанные, даже порой суховатые, другие откровенно любуются высеченной линией и сочностью композиции, третьи работают в торопливой и несколько угловатой эскизной манере.

Если когда-нибудь судьба снова занесет меня в Боробудур, я больше не буду вдумываться в религиозную символику буддизма, не буду рассматривать великолепно сделанные, но все же однообразные статуи Будд и вникать в оттенки их благословляющих или поучающих жестов, а все внимание и все свое время посвящу этим великолепным каменным картинам. Так, бегло пробежав по залам Эрмитажа и составив себе самое общее впечатление об их богатствах, мы мечтаем вернуться туда, чтобы рассматривать отдельные шедевры. Вот, пожалуй, то основное чувство, с которым я покинул Боробудур.

В девятом веке продолжалась борьба между буддийским суматранским государством Шривиджайя и индуистским исконно яванским Матарамом. У историков нет единого мнения о буддийской династии Шайлендров. Одни и те же ли цари правили на Суматре и на Яве или разные? Имеющиеся сведения расплывчаты и противоречивы. Допускается даже возможность, что Суматра и Ява составляли в то время единый остров, как это можно считать доказанным для Явы и Мадуры, и что Зондский пролив образовался только в четырнадцатом веке.

Как бы то ни было, но через средневековую, да и более позднюю историю Индонезии красной нитью проходит борьба за гегемонию в архипелаге между преимущественно малайской Суматрой и яванскими государствами Матарам, Кедири, Сингосари, Маджапахит. Часто эта борьба переносилась с полей битвы в покои царских дворцов — кратонов. Идея об объединении всей Нусантары в одно государство встречала отпор старояванской феодальной знати, противодействовавшей панмалайским «чужеземным» влияниям.

В начале десятого века на Центральной Яве снова господствовал традиционный шиваистский индуизм. Видимо, в 910–919 годах при матарамском царе Дакса из династии Санджайя был воздвигнут неподалеку от Джокьякарты замечательный ансамбль Прамбанана, насчитывающий сто пятьдесят шесть гробниц и восемь больших храмов. Среди них выделяется монументальный и пышный храм Шивы.

Этому блестящему скоплению архитектурных шедевров было суждено лишь очень недолго просуществовать в своем первозданном виде. Страшное извержение вулкана Мерапи в начале одиннадцатого века разрушило Прамбанан и засыпало его остатки пеплом. Руины заросли лесом и были обнаружены учеными лишь в 1797 году. Восстав из пепла в буквальном смысле слова, они и в то время поражали зрителей своей вычурной красотой. В пятидесятых годах нашего века правительство Индонезии начало большие реставрационные работы. Теперь центральные храмы Прамбанана уже восстановлены.

Каждая деталь всех храмов насыщена украшениями с воистину индуистской пышностью и щедростью. Но стоит отойти немного, и детали сливаются в стройное, законченное целое — то, чего так недостает Боробудуру. Эта цельность восприятия относится не только к отдельным храмам, но и ко всему ансамблю.

Один из храмов посвящен Браме. Его статуя вознесена на площадке верхнего сужающегося этажа. Фигура бога вырастает перед вами, когда вы поднимаетесь по ступеням к центру храма. Этот бог, создав вселенную, удалился затем от дел. Соответственно и почитание его носит какой-то формальный, лишенный эмоционального накала характер, по крайней мере у шиваистов. У другого очень красивого и по линиям, и по отделке храма центральной статуи нет. Кому он посвящен, так и остается неизвестным. Запечатлелся в памяти храм веселого, жизнерадостного Вишну. Отдельный храм отведен божественному быку Шивы — Нанди. На площадке высится его изваяние.

Центральный, наиболее пышно декорированный и самый величественный храм посвящен, разумеется, Шиве. В четырех его разобщенных приделах, к которым ведут лестницы с четырех сторон, стоят статуи Шивы божественного — Махадевы, Шивы учителя — Махагуру, мудрого бога науки — Ганеша, изображаемого в виде слона, и царственной супруги Шивы — богини Дурги. Со статуей Дурги, давно уже утратившей для местных жителей свой религиозный смысл, связано и другое, более распространенное в Индонезии название всего ансамбля — «Лоро Джонггронг» или «Стройная дева».

Нам рассказали легенду о создании Лоро Джонггронга. Знатный юноша посватался к красивой, но заносчивой девушке, которая сказала ему, что выйдет за него замуж лишь в том случае, если за сутки он выстроит город-храм, украшенный тысячей статуй (во всем ансамбле Прамбанана, включая и разрушенные гробницы, их было, вероятно, немногим меньше). Юноше помогали гномы или какие-то другие силы, но в общем девица увидела, что задание будет выполнено в срок. Тогда, за несколько минут до назначенного времени она, тоже с чьей-то помощью, похитила и уничтожила одну из статуй. Но разгневавшиеся боги превратили обманщицу в недостающую статую. Это и есть статуя божественной супруги Шивы.

Храмовой ансамбль великолепен. Как и Боробудур, он славится своей скульптурной резьбой. Снаружи храмов высечены самые различные, преимущественно декоративные (но, видимо, имеющие и символическое значение), сюжеты: какие-то лопоухие зайчики или кролики, птицы… Но что это такое? Под сенью густого дерева расположились две птицы с женскими лицами. Одно радостное, светлое, другое грустное. Да ведь это наши вещие птицы сирин и алконост! Каковы же были пути этого сказочного Мотива? От «Голубиной книги» византийского православия в Юго-Восточную Азию пли, скорее, наоборот?

Если в Боробудуре запечатлена в каменных иллюстрациях летопись жизни Будды, то Прамбанан хранит в своих камнях не менее блистательный индуистский эпос. «Рамаяну», или, вернее его индонезийский вариант, существенно отличающийся от подлинника — «Сказание о Сери Раме». На внутренних парапетах площадок центрального храма Шивы высечены картины жизни этого сказочного принца и царя, земного воплощения бога Вишну. Вот его отец Дасарта Махараджа находит в бамбуковом стволе красавицу Манду Дари, свою будущую супругу и мать Сери Рамы. Вот за больным царем ухаживают Манду Дари и преданная, но своекорыстная наложница Балия Дари. На другом рельефе Сери Рама, чтобы получить в жены царевну Ситу Деви, пронзает одной стрелой сорок посаженных в ряд веерных пальм. Царь демонов-раксасов злобный и чудовищный Равана похищает красавицу Ситу Деви. Сери Рама со своим братом и верным помощником Лаксаманой ищут пропавшую Ситу. Сери Рама торжественно сажает рядом с собой царя обезьян Ханумана, тем самым официально признав его своим сыном (умный, энергичный и храбрый Хануман был зачат Сери Рамой и Ситой, когда они силой злого волшебства были превращены в обезьян, но выношен другой женщиной). Хануман собирает обезьянье войско для решительного штурма заколдованного дворца Раваны. Вот доблестный Сери Рама снова вместе с красавицей Ситой Деви.

Многие находят, что каменная поэма «Рамаяны», высеченная в центральном храме Прамбанапа, превосходит по своим художественным достоинствам боробудурское жизнеописание Будды. Ее каменные фрески мягче и пластичнее, от них веет добротой и жизнерадостностью, здесь почти нет кровавых батальных сцен. Но на меня более суровые и даже более примитивные резные фрески Боробудура произвели не меньшее впечатление, хотя их сюжеты я знаю гораздо хуже, чем перипетии «Сказания о Сери Раме».

Неподалеку от храмового ансамбля расположен открытый театр, оснащенный современной осветительной техникой. В этом театре по полнолуниям в сухой сезон ставятся для многочисленных туристов и приезжих широко рекламируемые спектакли «Рамаяны». Только в сухой сезон — театр ведь открытый, а освещенные лунным светом храмы Прамбанана служат для представления естественной декорацией. Посмотреть эти спектакли мне так и не удалось, потому что именно к фазе полной луны приурочены самые большие отливы, когда обнажаются и те горизонты литорали, которые обычно скрыты под водой. Л такие дни были у меня всегда самыми горячими.

Доктор Сурьо утешал нас, что «Рамаяна» адаптирована для иностранных туристов, что из нее для большей понятности даже исключен текст и она превращена в пантомиму. Зато он как-то специально пригласил нас поехать в Суракарту на спектакль вайанг-оранга — «человеческого театра», где в отличие от излюбленных на Яве марионеток (плоских, объемных, теневых) и от различных видов театра масок играют живые актеры с открытыми лицами.

Спектакль проходил в парке «Шриведари», представляющем собой нечто среднее между нашим парком культуры и ярмаркой. К началу спектакля мы опоздали и поэтому торопливо прошли мимо бесчисленных торговых павильонов, мимо открытой эстрады, где джаз тщетно старался заглушить звуки, доносившиеся и из радиорепродуктора, и из полуоткрытого помещения, где уже началось представление вайанг-оранга. Эта смесь различных звуков еще больше оглушила нас, когда мы вошли в зрительный зал. К тому же еще зрители, не стесняясь, переговаривались в полный голос. Наша соседка что-то кричала своей приятельнице, сидящей через несколько рядов, та отвечала ей так же громко. Плакали дети.

Актеры что-то говорили на сцене, но их не было слышно, и начало своеобразного и красочного спектакля мы воспринимали как пантомиму. Однако через некоторое время мы все же начинаем улавливать и произносимые фальцетом монологи действующих лиц, и сопровождающую действие музыку гамеланга — оркестра, составленного из различных ударных инструментов, и певучий рассказ ведущего-даланга о том, что происходит между отдельными картинами.

Спектакль идет на средневековом яванском языке. Его не понимаем ни мы, ни, увы, наши спутники. Правда, двое из них знают сюжет спектакля и вкратце его нам пересказывают. На сцене совершают подвиги легендарные герои Арджуна, Сено, Гатот Кача, известные нам по их мавзолеям. Очаровательная принцесса-воин, имени ее я не запомнил, храбро сражается с раксасом — духом какого-то вулкана. Раксас с длинными клыками и звероподобной физиономией очень страшен, но девушка одним лишь презрительным и грациозным движением ножки заставляет его отскакивать и в ярости носиться по всей сцене. Очень своеобразна пластика актеров. Она вся какая-то плоскостная — сказывается влияние излюбленного на Яве теневого театра. Условен, но выразителен грим, условна вся манера игры, предельно стилизованы костюмы. Лишь декорации какие-то приторно натуралистические.

Патетика героических подвигов сменяется шутовскими сценами. Шуты с белыми, но почти незагримированными лицами. Это слуги царицы Шри Ганди. Они долго потешают публику шутливыми диалогами (судя по жестам и мимике, не очень высокого сорта), и их-то как раз большая часть аудитории воспринимает с интересом. Нам же, не знающим языка, все эти сцены кажутся невыносимо длинными, и мы с нетерпением ждем возвращения на сцену Арджуны или принцессы-воина.

Кое в чем вайанг-оранг напоминает пекинскую или, скорее, чжецзянскую оперу, и прежде всего — своей растянутостью. Видимо, этот слишком замедленный для европейца темп сценической игры вообще свойствен театру Юго-Восточной Азии — и бирманскому балету-пантомиме, и прославленной японской «Кабуки».

Странное впечатление оставляет музыкальное сопровождение. Гамеланг с его непривычной для европейского уха пентатонической гаммой то гипнотизирует вас какой-то расплывающейся, словно облака на небе, неторопливой музыкой, то ошарашивает неожиданными (но соответствующими действию) диссонансами.

Как-то, проходя по парку в Сурабайе, мы увидели на сцене открытого театра тех же героев, те же костюмы и грим, те же мизансцены того же спектакля, который, очевидно, очень каноничен.

Пьеса, которую мы видели, написана в одиннадцатом веке, при царе Эрлангге, когда яванская цивилизация уже сместилась на восток острова, в устье реки Брантас. Это был золотой век яванской литературы. Рознь между яванскими и суматранскими государствами продолжалась, но индуизм и буддизм в государстве Эрлангги стал постепенно примиряться и сосуществовать. Хотя царь был индуистом и даже считал себя земным воплощением Вишну, среди его приближенных было распространено тантрийское направление махаяны буддизма. Позднее обе эти религии слились в государствах Восточной Явы настолько, что когда в тринадцатом веке умер правитель государства Сингосари царь Вишнувардхата, то после сожжения его прах разделили между двумя гробницами. В чанди Млери Впшнувардхате поклонялись как воплощению Шивы, а в чанди Джаго — как бодисатве.

Нам, к сожалению, почти не пришлось повидать архитектурные памятники Восточной Явы, слишком уж они разбросаны по разным местам. Все же в приветливом горном городке Маланге нам удалось осмотреть чанди Кидал с его как бы слоистыми стенами и с очаровательной устало-скептической мордой доброго чудища Баронг над ее входом, а также полуразрушенную чанди Джаго с остатками барельефов, перегруженная композиция которых напоминает произведения современной балийской живописи.