Песни трубадуров

Хоть это и звучит не внове,[284]

Претит мне поза в пустослове,

Спесь тех, кто как бы жаждет крови,

И кляча об одной подкове;

И, бог свидетель, мне претит

Восторженность юнца, чей щит,

Нетронут, девственно блестит,

И то, что капеллан небрит,

И тот, кто, злобствуя, острит.

Претит мне гонор бабы скверной

И нищей, а высокомерной;

И раб, тулузской даме верный[285]

И потому ей муж примерный;

И рыцарь, о боях и проч.

И как до рубки он охоч

Гостям толкующий всю ночь,

А сам бифштекс рубить не прочь

И перец в ступке натолочь.

Претит — и вы меня поймете —

Трус, ставший знаменосцем в роте,

И ястреб, робкий на охоте,

И если гущи нет в компоте;

Клянусь святым Мартином, не

Терплю я вкус воды в вине,

Как и участье в толкотне

Калек, ибо приятней мне

Быть одному и в тишине.

Претит мне долгая настройка

Виол, и краткая попойка,

И поп, кощунствующий бойко,

И шлюхи одряхлевшей стойка;

Как свят Далмаций, гнусен тот,

По мне, кто вздор в гостях несет;

Претит мне спешка в гололед,

Конь в латах, пущенный в намет,

И в кости игроков расчет.

Претит мне средь зимы деревней

Плестись, коль нет приюта мне в ней,

И лечь в постель с вонючкой древней,

Чтоб в нос всю ночь несло харчевней;

Претит — и даже мысль мерзка! —

Ждать ночью мойщицу горшка;

И, видя в лапах мужика

Красотку, к ней исподтишка

Взывать и тщетно ждать кивка.

Претят наследников уловки,

Клянусь Творцом, и без сноровки

Кикс, сделанный в инструментовке,

И ростовщик, что ждет поклевки;

Как свят Марсель, осточертел

Мне плащ в два меха,[286] и прицел

Трех братьев на один надел,

Четырехгранность пик и стрел,[287]

И кто богат, а не у дел.

И не терплю я, боже правый,

Чтоб резал мясо мне лишавый,

И стол под скатертью дырявой,

И тяжкий груз кольчуги ржавой;

Мне тошно высадки в порту

Ждать в ливень на сквозном ветру,

И наблюдать друзей войну,

И, чуя в сердце маету,

Зреть в каждом равную вину.

Прибавлю, что мне также тяжки

Девицы уличной замашки,

Курв старых крашеные ряшки

И фат, в свои влюбленный ляжки;

Претит мне — о святой Авон![288] —

У тучных женщин узость лон,

Под ноль стригущий слуг барон;

И бденье, если клонит в сон, —

Вот худший для меня урон.

Но тем я полностью задрочен,

Что, в дом войдя, насквозь промочен

Дождем, узнал, что корм был сочен

Коню, но весь свиньей проглочен;

Вконец же душу извело

С ослабшим ленчиком седло,

Без дырки пряжка и трепло,

Чьи речи сеют только зло,

Чьим гостем быть мне повезло.

Гостил я в раю на днях[289]

И до сих пор восхищен

Приемом того, чей трон

Встал на горах и морях,

Кто свет отделил от теми;

И он мне сказал: «Монах,

Ну как там Монтаудон,

Где больше душ, чем в Эдеме?»

«Господь, в четырех стенах

Келейных я заточен;

Порвал не один барон

Со мной, пока я здесь чах,

Неся служенья вам бремя;

Мне в милостях и благах

Не отказал лишь Рандон

Парижский[290] вместе со всеми».

«Монах, ходить в чернецах

Не мною ты умудрен,

А также нести урон

В честолюбивых боях

Иль сеять раздоров семя;

Ты лучше шути в стихах,

А братией будет учтен

Барыш на каждой поэме».[291]

«Господь, но звучащий в строках

Песенных суетный тон —

Грех, а гласит ваш закон,

Что мертв погрязший в грехах;

Я ключ не нашел к проблеме,

Лишь чувствую божий страх

И, путь забыв в Арагон,[292]

Об пол разбиваю темя».

«Монах, потерпел ты крах,

Когда не пошел вдогон

За тем, чей лен — Олерон;[293]

Так вот: кто был с ним в друзьях,

Кого он спас в свое время,

Кто знал, что в его дарах

Вес стерлингов не сочтен, —

И предал! — король не с теми».

«Господь, это вашей взмах

Десницы к тому, что он

Не встречен, ибо пленен,[294]

Привел — все в ваших руках;

Плывет сарацинов племя

К Акре[295] на всех парусах,

И, значит, тот обречен,

Кто вдел «ради вас ногу в стремя».[296]