Поездка Есенина в Туркестан

От Оренбурга до Ташкента
До 13 мая 1921 года

Железная дорога от Оренбурга до Ташкента была построена в начале ХХ века. Императору Николаю П было представлено для утверждения два проекта. Первый вариант предусматривал строительство железнодорожных путей от Александров-Гая до Чарджоу, а второй – от Оренбурга до Ташкента. Император 4 апреля 1900 года написал резолюцию: «Предпочитаю в настоящую минуту направление Оренбург-Ташкент». Железную дорогу начали строить осенью 1900 года с двух сторон через Илецк, Актюбинск, Казалинск, Перовск и Туркестан. Строительство продолжалось до 1906 года. Поезда стали передвигаться в сторону Ташкента, минуя многие вновь построенные железнодорожные станции, по кратчайшей железнодорожной линии от Самары до Ташкента..

От Оренбурга железнодорожный путь прокладывали по безлюдным местам со скудной растительностью, безводностью и знойным солнцем. К поездам на станциях приезжали степные кочевники. Они пытались что-нибудь выменять, предлагая мясо, шкуры зверей, живых баранов, верблюжье молоко. Громко кричали на своем языке. Между станциями, а также за полустанками, в степи, видны были юрты, в которых жили киргизы. Так обобщенно россияне называли в то время всех степных кочевников. Изредка встречались родовые мусульманские кладбища с необычными для европейца кладбищенскими строениями.

В поэме «Пугачев» этнографические наблюдения С. Есенина нашли отражение в речи русских казаков, рассказывающих о степи, о кочевниках, их быте и обычаях. В тексте встречается выражения: «рев верблюдов сливался с блеянием коз», «не кибитки ль киргиз-стога?», «бараньи костры среди юрт», «кочевнический пересвист», «с солончаковых плесов потянулись в золото степей». Подобные образные зарисовки увиденного позволило Есенину передать общее впечатление о далекой Азии. Примечателен монолог Емельяна Пугачева о неизвестной Азии. Вряд ли мог так говорить в ХVIII веке неграмотный руководитель крестьянского восстания, который никогда не был в азиатских краях. Скорее всего, это было собственное есенинское мнение:

О Азия, Азия! Голубая страна,

Обсыпанная солью, песком и известкой.

Там так медленно по небу идет луна,

Поскрипывая колесами, как киргиз с повозкой…

Не с того ли так свищут монгольские орды

Всем тем диким и злым, что сидит в человеке?

Уж давно я, давно я скрывал тоску

Перебраться туда, к их кочующим станам,

Чтоб разящими волнами их сверкающих скул

Стать к преддверьям России как тень Тамерлана.…

Но как в европейской России, так и в азиатских местах на железнодорожных станциях до самого Ташкента толпились изможденные, озабоченные, неряшливо одетые люди, стремящиеся любым способом добраться до столицы Туркестана. Эти сцены наблюдал и описал А. Неверов: «На станции горели фонари бледным светом. В темноте копошились люди. Двигались огромными толпами, толкая друг друга, тонули в криках, в тонких голосах плачущих ребятишек. Лежали стадами, плакали, молились, ругались голодные мужики. Точно совы безглазые тыкались бабы с закутанными головами, с растрепанными головами. Тащили ребят на руках, тащили ребят, привязанных к спине, тащили ребят, уцепившихся за подол. Словно овцы изморенные падали бабы около колес вагонных, кидали ребятишек на тонкие застывшие рельсы. Щенками брошенными валялись ребята: и голые, и завернутые в тряпки, и охрипшие, тихо пикающие, и громкоголосые, отгоняющие смерть неистовым криком». (19, с. 242). Мрачная картина действительности. И так на каждой станции, на каждом разъезде. «По вагонам, по вагонным крышам ходили солдаты с ружьями, - писал А. Неверов.- сбрасывали мешки, гнали мужиков с бабами, требовали документы. Мужики бегали за солдатами, покорно трясли головами без шапок. Охваченные тупым отчаянием, снова лезли на буфера, с буферов на крыши, опять сбрасывались вниз и опять по-бычьи, с молчаливым упрямством заходили с хвоста, с головы поездных вагонов» (19, с. 255).

И все это ради хлеба, ради своего будущего. В чем вина этих людей? Разве у них на родине в полях раньше не убирали хороший урожай, не заполняли закрома зерном? Ведь раньше обеспечивали хлебом не только себя, но и продавали зерно в достаточном количестве. Почему это случилось в последние годы? Неужели во всем виноваты только природные условия? Такие вопросы витали, но на них не было ответа. Опасно было называть истинных виновников навалившегося несчастья, все старались списать на неурожай. Потом и кровью добивались урожая земледельцы, а их беспощадно грабили те, кто к этому урожаю никакого отношения не имел. Хлеб - это жизнь, это составная часть человеческого бытия. С хлебом нужно обращаться, как с живым существом, а не безжалостно и бездушно резать пшеничные и ржаные колосья как головы лебедей, а затем связанные снопы избивать при молотьбе цепями, перемалывать зерно в мельничных жерновах. Свою любовь к труду земледельца, тревогу о тяжелой судьбе хлеба Есенин выразил в стихотворении «Песня о хлебе», напечатанном в сборнике «Звездный бык» в начале 1921 года, на которое критики обратили внимание. В стихотворении не только прослеживается путь хлеба от начала уборки урожая до приготовленного и поставленного на обеденный стол пышного каравая, но и указываются виновники навалившегося на российскую землю голода. Виновата не природная стихия! Голод был результатом преступной, хорошо спланированной деятельности имеющих власть «шарлатанов, убийц и злодеев». И сейчас, по пути в Туркестан, глядя на обездоленных , покинувших не по своей воле родные края, вновь и вновь вспоминал поэт «Песнь о хлебе»:

Вот она суровая жестокость,

Где весь смысл страдания людей.

Режет серп тяжелые колосья,

Как под горло режут лебедей.

Наше поле издавна знакомо

С августовской дрожью поутру.

Перевязана в снопы солома,

Каждый сноп лежит, как желтый труп.

На телегах, как на катафалках,

Их везут в могильный склеп – овин.

Словно дьякон, на кобылу гаркнув,

Чтит возница погребальный чин.

А потом их бережно, без злости,

Головами стелют по земле

И цепами маленькие кости

Выбивают из худых телес.

Никому и в голову не встанет,

Что солома – это тоже плоть.

Людоедке-мельнице – зубами

В рот суют те кости обмолоть.

И из мелева заквашивая тесто,

Выпекают груды вскусных яств…

Вот тогда-то входит яд белесый

В жбан желудка яйца злобы класть.

Все побои ржи в припек окрасив,

Грубость жнущих сжав в духмяный сок,

Он вкушающим соломенное мясо

Отравляет жернова кишок.

И свистят по всей стране, как осень,

Шарлатан, убийца и злодей…

Оттого что режет серп колосья,

Как под горло режут лебедей

В раздумье о тяжелой доле крестьянства С. Есенин сделал на черновых листах рукописи поэмы «Пугачев» небольшие зарисовки, хотя рисовал он крайне редко.. Так появился рисунок с подписью «Колосья» в набросках к главе под названием «Ветер качает рожь». Этот же набросок поэт повторил в другом месте рукописи еще раз, подписав «Рожь».