Поездка Есенина в Туркестан

Мечты о любимой До 21 апреля 1921 года

Нахлынувшая слава и признание лидерства в поэзии отодвинули в глубину сознания Есенина поэтический образ любимой женщины. Он делал все, чтобы этот образ не исчезал, не выпадал из его жизни, но сделать это было трудно, так как окружающая его обыденность была суровой, далекой от романтики.

Одиночество ему не грозило. На его жизненном горизонте появилось сразу несколько молодых девушек, которые не скрывали своих чувств к нему. Развод с Зинаидой Райх освобождал Есенина от внутренней моральной ответственности и делал его свободным. Эта «свобода» подтолкнула к решительным действиям и некоторых его поклонниц. Г. Бениславская записала в дневнике: «Становиться на чьем-либо пути тогда я не была способна. Узнав, что он «свободен», для меня ясно, что раз никаких внешних преград нет, то я пойду на все» Но она знала, что и соперниц у нее достаточно, Взять, например, Женечку Лившиц, эту стройную худощавую девушку из Харькова со строгим и очень изящно выточенным лицом восточного типа. Как влюблено смотрит она на Есенина и с какой жадностью слушает она его стихи! Есенин также к ней неравнодушен, пытается пойти на большую близость с ней, но Женя не поддавалась. Активность стала проявлять и молоденькая поэтесса Надя Вольпин, девушка с боевым и самостоятельным характером, живущая одна. Она влюблена в Есенина, но сближение этих двух свободолюбивых и очень неуживчивых характеров даже теоретически не предполагало перерастания в семейный союз. На брак с поэтом не могла рассчитывать ни одна из влюбленных в него в то время девушек. Есенин не был к этому готов.

Но память не отпускала. А что было бы, если бы он избрал другой путь? Сколько у него было за последнее время любовных встреч! Речь идет не о случайных интимных связях, о которых и вспоминать не хочется, У него складывались с девушками и длительные, нежные отношения, которые не забываются, хотя некоторые привязанности, если к ним внимательно присмотреться, могут показаться странными. Порой было трудно отличить подлинные чувства от выдуманных, рожденных воображением молодого Есенина.

Долгие годы продолжался его роман в письмах с Маней Бальзамовой, с которой он даже ни разу и не целовался. Вряд ли это можно назвать большой любовью, скорее это были теплые дружеские отношения. Сергей, доверяя Маше Бальзамовой, в письмах к ней откровенничал, писал обо всем наболевшем, но это было не признание в любви. Он не кривил, когда писал Грише Панфилову, что после первой встречи с Машей, которая неожиданно для него напросилась быть ее другом, он принял единственно разумное, с его точки зрения, решение «Я простился с ней, знаю, что навсегда, но она не изгладится из моей памяти при встрече с другой такой же женщиной» ( VI. с. 14). Встреч, действительно, не было, но переписка продолжалась долго.

Перед самым отъездом в Туркестан Сергей узнал, что 7 апреля 1921 года в возрасте 25 лет в селе Дединове Рязанской губернии скоропостижно скончалась Анна Алексеевна Сардановская. Известие о смерти Анны потрясло поэта. Он видел в ее смерти какое-то мрачное предзнаменование. Что-то обрывалось в его жизни, терялось безвозвратно. Поэт Иван Грузинов, навещая в эти дни Сергея, увидел его в ужасно взволнованном состоянии. И. Грузинов вспоминал: «1921 г. Весна. Богословский пер., д. 3. Есенин расстроен. Усталый, пожелтевший, растрепанный. Ходит по комнате взад и вперед. Переходит из одной комнаты в другую. Наконец садится за стол в углу комнаты:

- У меня была настоящая любовь. К простой женщине. В деревне. Я приезжал к ней. Приходил тайно. Все рассказывал ей. Об этом никто не знает. Я давно люблю ее. Горько мне. Жалко. Она умерла. Никого я так не любил. Больше я никого не люблю» (8).

Отъехав от Москвы, С. Есенин в вагоне это печальное известие оценивал более сдержанно. Он понимал, что не все, о чем он рассказывал Ивану Грузинову, соответствовало реальности, что в отношениях с Анютой Сардановской было много создано его воображением. Мечтать никому не запретишь, особенно когда хочешь не только любить, но и быть любимым.

Когда же он впервые увидел Анюту? Это случилось в 1906 году, до его поступления в Спас-Клепиковскую второклассную учительскую школу. В Константиново в дом священника отца Ивана приехали его дальние родственники, Вера Васильевна Сардановская с дочерьми Анной и Серафимой и сыном Николаем. Дом отца Ивана находился недалеко от избы Есениных. Сергей быстро подружился с прибывшими гостями, но больше всего ему приглянулась Анюта. Это была бойкая девчушка с уже сформировавшимся характером. Умела хорошо играть на гитаре, любила петь романсы и народные песни, знала поэзию, играла в любительских спектаклях.

Обычно Сардановские приезжали в Константиново накануне престольного праздника Иконы Казанской Божией Матери, который 8 июля в России широко отмечался. В праздновании принимали участие стар и млад. А какие были в эти дни спевки! После игр, танцев, застолий вечерами исполнялись любимые песни, чаще всего грустные. Запомнилось исполнение песен на слова А.П. Серебрянского «Умрешь – похоронят, сгниешь и не встанешь», А.В. Кольцова «Тяжело на груди, злая грусть налегла», Н.А. Некрасова «Не глади же с тоской на дорогу». Песни заставляли исполнителей и слушателей задуматься о смысле жизни, незавидной доли, предполагаемых несчастьях в будущем. Есенин не только любил слушать эти мелодии, но и был одним из активных хористов.

Сергей и Анюта часто уединялись, делились друг с другом сокровенными мыслями. У них было много общих тем для разговоров, но чаще всего говорили о своих занятиях в школе. Анюта училась в Рязанском епархиальном училище, которое закончила в 1912 году. При таких встречах она нередко просила Сергея прочитать свое или другого поэта стихотворение.

Юношеские чувства Сергея и Анюты не были для окружающих секретом. У них же дело дошло до тайного соглашения о будущей свадьбе после окончания учебы. Возможно, что инициатива исходила от Сергея, который считал себя вполне самостоятельным в принятии собственных решений. Об этом он рассказал в переданном Анюте несохранившемся стихотворении «Зачем зовешь ты ребенком меня». То ли в шутку, то ли всерьез, но свое решение о женитьбе они скрепили клятвой «Кто первый изменит и женится или выйдет замуж, того второй будет бить хворостиной».

Есенин, вспомнив эту клятву, грустно улыбнулся. Какие же они были наивными в те годы. После отъезда в Москву отношения с Аней начали ухудшаться. Ей стало известно, что Сергей ведет переписку с ее подругой Машей Бальзамовой. Такая измена ей была неприятна. Последовали упреки, подозрения. В феврале 1914 года Есенин написал Бальзамовой «С Анютой я больше незнаком, я послал ей ругательное и едкое письмо, в котором поставил крест всему» (VI, 58). Казалось, что все закончено, возврата к прежним отношениям нет. Но образ первой юношеской любви вытравить из своей души Сергей не мог. Он был самолюбив, не переносил неудач. В начале 1916 года Есенин отправляет в «Ежемесячный журнал» редактору Виктору Сергеевичу Миролюбову стихотворение «За горами, за желтыми долами…», которое было в апрельском номере журнала опубликовано с посвящением «Анне Сардановской». Есенину очень хотелось, чтобы Анюта прочитала его строки о родных местах, ощутила радость как бы повторной встречи. Это было не любовное послание девушке, а поэтический этюд о родной Рязанской земле, где в деревушках живут и трудятся крестьяне, где ходят в гости по лесным тропам или вдоль рек и озер, где далеко просматриваются золотые купола церквей и строения монастырей, к которым в одиночку или группами стекаются странники, чтобы поклониться и через молитвы донести всевышнему разные прошения верующих.

За горами, за желтыми долами

Потянулась тропа деревень.

Вижу лес и вечернее полымя,

И обвитый крапивой плетень.

Там с утра над церковными главами

Голубее небесный песок,

И звенит придорожными травами

От озер водяной ветерок.

Не за песни весны над равниною

Дорога мне зеленая ширь -

Полюбил я тоской журавлиною

На высокой горе монастырь.

Каждый вечер, как синь затуманится,

Как повиснет заря на мосту,

Ты идешь, моя бедная странница,

Поклониться любви и кресту.

Кроток дух монастырского жителя,

Жадно слушаешь ты ектинью,

Помолись перед ликом Спасителя

За погибшую душу мою.

Во второй половине июня 1916 года санитар С. Есенин получил краткосрочный отпуск. Несколько дней был в Константинове, виделся с Анной. Встреча убедила обоих, что отношения между ними изменились. Изменились не в лучшую сторону. Сергей хотел, чтобы Анюта видела в нем поэта, который становится знаменитым, что он уже не тот деревенский паренек, каким она его знала несколько лет назад. Сердечного разговора не получилось.

В конце июля Сергей Есенин возвратился на военную службу. Но его самолюбие было уязвлено. Он не хотел признавать, что в потере любимой девушки есть его вина. Стал писать Анюте письмо, но на ум приходили какие-то будничные фразы, не имеющие никакого отношения к его возвышенным чувствам. Неудивительно, что Есенин скоро получил ответ, в котором не было также нежных чувств: «Совсем не ожидала от себя такой прыти – писать тебе, Сергей, да еще так рано, ведь и писать-то нечего, явилось большое желание. Спасибо тебе, пока еще не забыл Анны, она тебя тоже не забывает. Мне несколько непонятно, почему ты вспоминаешь меня за пивом, не знаю, какая связь. Может быть без пива ты и не вспомнил бы? Какая восхитительная установилась после тебя погода, а ночи – волшебство! Очень многое хочется сказать о чувстве, настроении, смотря на чудесную природу, но, к сожалению, не имею хотя бы немного слов, чтобы высказаться. Ты пишешь, что бездельничаешь. Зачем же так мало побыл в Константинове? На празднике 8-го было много народа. Я и вообще все достаточно напрыгались, но все-таки». (VI, 380). Не такого письма ждал Есенин. Он тут же ответил, но опять сумбурно, без душевной теплоты и нежности. Понимал, что Анюта ожидает от него иных слов. Пришлось извиняться «Прости, если груб был с тобой, это напускное, ведь главное-то стержень, о котором ты хоть маленькое , но имеешь представление» (VI, 80). Под стержнем он понимал только свое предначертание быть поэтом.

А. Сардановская долго не отвечала. Осенью С. Есенин отправил ей небольшую записку, оказавшейся последней точкой не только в их переписке, но и во взаимоотношениях. «Очень грустно, - писал Есенин. - Никогда я тебя не хотел обижать, а ты выдумала. Бог с тобой, что не пишешь. Мне по привычке уже переносить все. С.Е.» (VI, 87).

Позже Есенин узнал, что Анна 4 февраля 1920 года вышла замуж за учителя местной школы В. Олоновского. Когда. Сергей вновь оказался в Константиново, то навестил Анну в деревне Дединово и подарил ей сборник стихов и автограф одного из своих стихотворений. Он не мог привыкнуть к новой фамилии Анюты по мужу, поэтому написал на подаренной книге «А.А. Алоновской», но потом исправил на Олоновскую. Перед отъездом из Константинова передал Анне письмо через знакомую монашку. «Что же пишет тебе наш поэт?»- спросила Сардановскую монашка. Анюта грустно ответила «Он, матушка, просит тебя взять пук хвороста и бить меня, сколько у тебя хватит сил». Но Есенин хорошо знал, что клятву первым нарушил он, так как женился намного раньше Анны. Так что хворостина не по ней, а по нему плакала, как любили поговаривать в деревне о виновнике.

Любовная тема в последние годы в жизни поэта и его творчестве как-то отодвинулась на второй план. Поэта больше волновали социальные проблемы. Интересная беседа состоялась в феврале 1921 года С. Есенина с литературоведом И.Н. Розановым. Узнав, что Есенин работает над трагедией «Пугачев», И.Розанов рассказал ему историю, которую слышал когда-то от самого Г.Короленко, мечтавшего написать повесть о трагической участи последней жены Пугачева. Ей было семнадцать лет, когда Пугачев взял ее «за красоту» себе в жены, взял насильно, так как она его не любила. Когда же Пугачева поймали и судили, то ее, без вины виноватую, схватили как лжецарицу и бунтовщицу и очень долго морили в тюрьме.

Есенина этот рассказ не заинтересовал. Он предполагал избежать любовной интриги в задуманной трагедии. На вопрос об отношении к теме любви в «Капитанской дочке» Пушкина С. Есенин ответил: «У Пушкина сочинена любовная интрига и не всегда хорошо прилажена к исторической части. У меня же совсем не будет любовной интриги. Разве она так необходима? Умел же без нее обходиться Гоголь». И после небольшого обдумывания продолжения разговора Есенин добавил: «В моей трагедии вообще нет ни одной бабы. Они тут совсем не нужны: пугачевщина – не бабий бунт. Ни одной женской роли. Около пятнадцати мужских (не считая толпы) и ни одной женской. Не знаю, бывали ли когда такие трагедии». (9, с.439).