Призрак миссис Рочестер

Глава четырнадцатая

– Куда же запропастились девчонки? – ворчал Отис.

Я сидела рядом в его «Форде», самом большом автомобиле в гараже Торн Блаффса.

– Написала Софии, – сообщила я. – Они выходят.

День независимости, четвертое июля. Из трех драгоценных месяцев пролетело уже больше трети. На пляже за Санта-Крузом, где-то в ста километрах выше по побережью, Эван решил устроить вечеринку с фейерверками для сотрудников, и нас тоже пригласили.

Отис нажал на гудок. Через несколько минут София забралась на заднее сиденье, а за ней – девочка из теннисного клуба, Пейтон Дрейер. В последнее время София считала ее лучшей подругой и оставалась у нее с ночевкой так часто, как только разрешалось. Одеты девочки были практически одинаково: в джинсы с блестящими сердечками и котятами и пестрые короткие куртки, а веки от души накрасили одинаковыми радужными тенями, напоминавшими мне крылья колибри.

– Что это у вас обеих на глазах? – не понял Отис.

Пейтон вздохнула так явно, как бы говоря: «Неужели действительно нужно объяснять?», но ответила:

– Праздничный макияж. Мы же идем на вечеринку.

– Праздничный, – эхом вторила София.

– Я считаю, вы обе выглядите великолепно, – обернувшись к ним, похвалила я.

София радостно улыбнулась, а Пейтон восприняла как должное и прихватила губами прядь волос. Она была на год старше Софии, с симпатичным, хоть и слегка приплюснутым лицом, а манера держаться у нее была такая, будто ей все должны. Глядя, как София повторяет за ней, мне становилось не по себе.

Отис открыл себе газировку, и я уловила запах вишни.

– Что это у тебя?

– «Доктор Браун», содовая, черная вишня. Диетическая.

– Просто жесть, – заметила София с заднего сиденья. – В кладовой целые ящики.

Отис начал выруливать с парковки одной рукой.

– Беатрис ее пила, – пояснил он. – Чтобы перебить вкус таблеток.

– А ты ей никогда не приносил его в башню?

– Смеешься? Говорил же, я туда и близко не подхожу.

– А кто-то приносил. Там стоял пустой бокал с остатками напитка.

– Господи, Джейн! Ты что, залезла туда? Говорил же, никому нельзя!

– А я почти зашла внутрь, – раздался сзади голос Софии. – Но по двери ползал тарантул, и я так перепугалась, что не пошла.

– Ты выдумываешь, – возразил Отис. – Тарантулы у нас не водятся.

– В Центральной Калифорнии очень даже водятся, – встряла Пейтон тоном всезнайки. – И преогромные. Волосатые такие, с клыками, и после спаривания самки пожирают самцов. А если самка не хочет спариваться, то просто убивает другого паука и уже потом съедает.

– Фу! – отозвалась София.

– Вот и нет, – высокомерно возразила Пейтон. – Это естественно.

– Давайте музыку послушаем, – решил Отис, включив микс эмо-рока, и девочки возмутились, на этот раз единодушно, и, уткнувшись в телефоны, склонились друг к другу.

Мы зигзагами виляли в плотном потоке машин, едущих вдоль побережья полуострова, и примерно через полтора часа свернули с шоссе на пыльную парковку. На галечно-песчаный пляж вела утрамбованная тропинка, по которой мы и спустились. Там уже на пледах и непромокаемых ковриках для пикника расселись многочисленные гости, между которыми бегали дети. Из динамиков гремела танцевальная музыка.

К нам подбежал молоденький стажер-индус с растрепанными волосами.

– Привет, я Халим, искал вас везде, – поздоровался он. – Вам забронировано место в первых рядах, там, внизу. – Он повел нас по пляжу, лавируя между гостями. Я мельком заметила Эвана, приехавшего рано утром, чтобы все проконтролировать. Вокруг него собралась целая толпа, а остальные ждали своей очереди.

Мы разместились на отведенном нам месте, разложили коврик, а Отис, сбегав на поиски съестного, вернулся с хот-догами, кока-колой и другими закусками и напитками. София с Пейтон схватили по банке газировки и пакетику рифленых чипсов. Вечеринка была в самом разгаре, и мы влились в толпу.

– Эй, там Малик! – Отис помахал сидевшей недалеко парочке с тремя долговязыми сыновьями-подростками, и отец семейства помахал в ответ. Я узнала его: Малик Андерсон, главный юрист и адвокат Эвана, чей стильный красный «Порше»-купе я частенько видела у особняка. Время от времени мы перебрасывались парой фраз; темнокожий, с веснушками и гладко выбритой головой, он говорил очаровательно и умно, проницательно глядя на собеседника темными глазами. И одевался он всегда изысканно – даже ветровка на нем выглядела сшитой на заказ.

Пейтон с Софией принялись прихорашиваться и поправлять волосы, поглядывая на сыновей Малика, а мальчишки, прекрасно зная, что за ними наблюдают, затеяли шутливую потасовку. Вскоре девочки бросили нас с Отисом и убежали к ним. Отис тоже поднялся:

– Принесу нам еще еды.

Я оказалась одна, но не чувствовала себя одинокой. Вечер стоял прекрасный. Круглое солнце садилось прямо в океан, точно нахохлившаяся рыжая курочка в темное гнездо. Скоро должны были запускать фейерверки, а мне это всегда нравилось. Я ощущала себя очень живой, будто наконец начала выздоравливать после долгой болезни.

Послышался голос Эвана, и я увидела, как он подходит к Малику, а потом садится рядом с Софией и Пейтон, заводит разговор, и что бы он им ни говорил, они снова начали ерзать и восторженно хихикать. София что-то ответила, и он рассмеялся, так открыто и искренне, как я любила. Меня охватило тепло.

Эван поймал мой взгляд и улыбнулся. Ласково сжав плечо Софии, он, легко поднявшись, подошел ко мне.

– И что же вас так задержало?

– Мы только чуть-чуть опоздали. София с Пейтон хотели выглядеть особенно празднично.

– И им это удалось. – Забрав у меня бутылку пива, он сделал глоток и вернул ее обратно. – София растет и становится привлекательной девушкой. Может стать настоящей красавицей.

– Даже не сомневаюсь.

– И за ум взялась. Ну или хотя бы частично. За это нужно вас благодарить.

Я покраснела от удовольствия.

– Ей всего лишь нужно было немного больше уверенности. Может, в этом я действительно помогла.

– А что вы думаете о ее подружке? Она выглядит довольно хладнокровной девицей.

– Пока не могу ничего сказать. София смотрит ей в рот, и не уверена, что это хорошо.

– Если под ее влиянием София носит вещи, прикрывающие значительную часть тела, это не так плохо. – Эван устроился полулежа, откинувшись на локтях. На нем была черная тяжелая куртка, которой он укрыл меня в тот вечер, подсадив в пикап Гектора. И я помнила то ощущение тепла, которое хранила плотная ткань. Я отвернулась, сделав вид, будто разглядываю толпу.

– Прекрасная вечеринка. Очень щедро с вашей стороны.

Он только пренебрежительно фыркнул.

– Ничто по сравнению с тем, что я устраивал раньше. Но в следующем году… В следующем году, – уже шутливым тоном продолжил Рочестер, – у меня соберется народа в три раза больше – а то и в четыре. Вызову того, кто устраивает фейерверки для сети «Мэйсиз», и попрошу устроить такое же шикарное шоу. И самого популярного диджея. А еще лучше – живую группу. Кого бы вам хотелось услышать?

Он думает, что и через год я буду здесь?

– Назвать можно кого угодно?

– Кого угодно. Я их приглашу.

– Ладно, тогда Дэвида Боуи. Или Принcа. Или нет, погодите, Арету. Точно, Арету[10].

Он внимательно посмотрел на меня, без тени прежнего веселья.

– Я многое могу сделать. Но вернуть к жизни мертвых мне не по силам.

Я снова покраснела, на этот раз гораздо сильнее.

– Простите, это было глупо. Мне не стоило… – я запнулась.

Эван снова забрал у меня пиво и осушил бутылку.

– Это случилось, Джейн, – неожиданно счастливо произнес он. – Все наконец сложилось.

– Имеете в виду со сделкой?

– Да, с «Дженовэйшн». Необходимая сумма будет. Было непросто, Господь свидетель, ох как непросто. Я дал им все, что они просили, но они хотели еще и еще. Меня считали бракованным товаром, я это понимаю. И все эти чертовы слухи. Но теперь все пойдет как надо.

– И вы не потеряете Торн Блаффс?

– Нет, не потеряю, – улыбнулся он. – Хотя я стоял на краю. И мог в любой миг остаться без гроша. Шакалы уже поджидали неподалеку. Но они будут разочарованы. Я верну каждый цент, который потерял, и заработаю гораздо больше.

Я отвела глаза.

– Хорошо. Я очень рада за вас.

– Правда?

Это он про то, что станет богатым как Крез? Нет, неправда. Ни капельки. Я посмотрела на него.

– Конечно, рада. Вы рисковали, много работали, и я рада, что все это не зря.

– А что, если бы все случилось по-другому? Если б я все потерял: деньги, собственность, даже свободу?

Меня вдруг окатило холодом, точно тень накрыла тревожным предчувствием. Будто то, что он описал, – потеря всего, даже свободы – и должно было случиться.

– Вы бы остались со мной, если б у меня не осталось ни цента? – продолжал он. – Или хладнокровно бросили бы и пошли дальше?

– Смешной вопрос, – отозвалась я. – Что бы изменилось для меня, даже потеряй вы все деньги?

– Для большинства людей здесь изменилось бы все. Их бы сразу и след простыл.

– Они ваши подчиненные, а не друзья. Ваши настоящие друзья останутся с вами.

Эван очень серьезно посмотрел на меня.

– Так вы мой друг? – тихо спросил он. – Думаю, да.

Просто друг? Вот как он обо мне думал? Только все в нем – глаза, выражение лица – говорило об обратном: его тянуло ко мне точно так же, как и меня к нему. Неужели я могла так ошибаться?

Даже самый профессиональный лжец в мире, даже социопат не смог бы подделать эти эмоции. Или мог?

Он поднял голову: к нам приближался Малик Андерсон.

– Привет, Малик. Вы с Джейн знакомы?

– Конечно, я знаком с новой обитательницей коттеджа в Торн Блаффсе. Мы несколько раз виделись. – Малик тепло улыбнулся мне. – Как вам вечеринка, наслаждаетесь?

– Да, здесь прекрасно.

– Нам нужно поговорить, – обратился он уже к Эвану. – Я только что получил сообщение от людей Сарояна.

– Какие-то проблемы? – Эван тут же вскочил на ноги.

– Пара вопросов к списку условий. Ничего серьезного, но лучше разобраться сейчас. В лагере телефон хорошо ловит. Простите, Джейн, но придется его украсть, – покаянно развел руками Малик.

– Понимаю. А где дети? – бросив взгляд в сторону его места, удивилась я.

– К грилю убежали, за бургерами.

– Тогда лучше пойду посмотрю, как они. – Я тоже поднялась на ноги.

– Передайте, что шоу скоро начнется, – сказал Эван. – Уже почти стемнело. – И вместе с Маликом они направились к белому организаторскому шатру, поставленному у воды.

Я начала пробираться через толпу и столкнулась с Отисом: как он ухитрился уместить на картонный поднос такую гору еды?

– Ты куда? – удивился он. – Я только раздобыл нам ужин.

– Скоро запустят фейерверки, хочу забрать девочек.

– Отличная идея, а то травкой пахнет отовсюду.

Музыка стала громче, звучал национальный марш Сузы, грохочущий, максимально патриотичный – и близко не стоящий с Аретой Франклин. Вокруг все ходили туда-сюда, переговариваясь межу собой в ожидании.

По дороге к фудкорту с грилем, размещенному сразу за тропинкой к парковке, мне помахала женщина, как раз спускавшаяся по ней. И я ее откуда-то знала.

– Эй, привет! Извините! – крикнула она, и, когда незнакомка подошла ближе, я поняла, что обозналась; просто женщина мне кого-то напоминала.

Она была одета как для какого-нибудь модного приема, а не для калифорнийского пляжа с его холодными ветрами: короткое льняное платье без рукавов, босоножки на высокой платформе – да и бледно-розовый прозрачный шарфик на шее служил частью наряда, а не источником тепла.

– Извините, – повторила она. – Не подскажете, где мне найти Эвана Рочестера?

– Только что его видела. Он направлялся к шатру организаторов.

– И где это? Я спешу. Мне надо быть на другом мероприятии в Купертино. – Что ж, это объясняет ее наряд.

– Идите дальше к воде, там увидите верхушку белого шатра.

– Вы уверены, что он там?

Ее властный безапелляционный тон вызвал у меня мгновенное и отчетливое чувство антипатии.

– Нет, не уверена, – отрезала я. – Но даже если нет, его легко заметить. Он высокий, с темными кудрявыми волосами…

– Я прекрасно знаю, как он выглядит.

Теперь в ее голосе звучала собственническая нотка, отчего моя неприязнь только усилилась. И очаровательная внешность женщины совсем не помогала: изящная, грациозная, с блестящими темными волосами, подчеркивающими овал лица и миндалевидные темные глаза.

– Отлично, – ответила я. – В таком случае без проблем отыщете.

Она слегка склонила голову набок, изучая меня.

– Вы же не из его компании, верно?

– Нет.

– Так с кем же вы тогда? Из «ВиСи»? Или «Хагерсли Бразерс»?

– Нет, – коротко ответила я. – Я сама по себе.

Она прищурилась, явно разрываясь между любопытством и подозрением. Оставшийся краешек солнца, ярко вспыхнув, скрылся за горизонтом, и с воды подуло прохладой. Женщина зябко повела плечами.

– На пляже настоящий мороз.

– Вечером всегда так. Если нормально одеться, то совсем не холодно.

Она снова наклонила голову.

– Да. Что ж, спасибо за помощь. – Женщина отвернулась, уже делая шаг к воде, и в этот момент порыв ветра подхватил ее затрепетавший тонкий шарф, открывая длинную шею, где почти у затылка, на загривке, темнело родимое пятно.

Уродливое, большое. Пурпурно-красного цвета, в форме параболы и слегка сморщившееся.

Или нет, не родимое пятно. Скорее похоже на шрам. Может, от ожога?

Она явно хотела его скрыть, потому что торопливо дернула шарф обратно и потуже завязала концы и только потом пошла дальше.

Я наблюдала, как она с трудом пробирается по песку на этих смехотворно высоких каблуках. Кто-то выкрикнул ее имя, и она обернулась. Было похоже на «Лауру». Или «Лану». Ветер унес большую часть звуков.

Но оно совершенно точно начиналось на «Л».

Раздалось громкое шипение.

И тут белая змея взлетела в небо и взорвалась, осветив темное небо над океаном белыми сверкающими хризантемами.

– Отис? – На обратном пути водителем назначили меня. Девочки, объевшись чипсами и фастфудом вместе с украдкой раздобытым пивом и устав от внимания, крепко спали на заднем сиденье, да и Отис уже клевал носом.

– А? – пробормотал он.

– Поздно вечером приехала женщина, ей около тридцати, очень хорошенькая, с короткой стрижкой, волосы темные. И одета была по-вечернему, не для пляжа.

– Не заметил…

– Ее звали как-то то ли Лаура, то ли Лана, и на шее сзади шрам.

Он озадаченно повернулся ко мне:

– О чем ты вообще говоришь?

– О девушке, которая искала Эвана. Я подумала, может, это она послала ему те тюльпаны.

– Какие тюльпаны?

– Ну помнишь, когда Эван обустраивал новый офис, прислали вазу с белыми тюльпанами, огромный букет еще не распустившихся цветов?

– А, да. Так это были тюльпаны? Я решил, что это какие-то лилии.

И он уснул, тихонько похрапывая.

Лилии, лилии, лилии, лилии.

Голоса поют в голове, когда я все глубже втыкаю нож в подмышку. Боль резкая, словно укус. Кровь течет струей, покрывая нож, лезвие, рукоять, и стекает на пол душевой кабины.

И тогда я делаю второй разрез, между бедром и лобком, и кровь струится уже по ноге.

Еще разрез, небольшой, прямо по границе лобка. Боль колет точно жало, но мне хорошо. Так я снова чувствую себя Бити Джун.

Теперь я вся в крови и вожу по ней ножом, и все кричу, кричу без звука, внутри себя. А потом кладу окровавленный нож в пакет из «Неймана Маркуса».

Выдрав клок волос с макушки, обмакиваю их в кровь и кладу в тот же пакет, а потом разрешаю себе сползти на пол по стене.

Сев прямо под душем, поджав колени к груди, крепко прижимаю руку к телу, чтобы кровь из всех порезов остановилась, и вспоминаю, как я впервые порезала себя.

Мне было двенадцать, я жила в доме у приемной семьи, ту женщину звали Эмити. Служба опеки отправила Рикки в другой дом, и Эмити отказалась давать мне его телефон. Но Рикки узнал, где я, и рано утром бросил мне в окно ком грязи. Я выбралась через то же окно, и мы сбежали на остров Амилия, в Фернандина-Харбор. Рикки одолжил у пристани катер. Он был умный, очень умный, и умел заводить мотор без ключа. Он отвез нас в открытое море, остановился и бросил якорь.

Нацепив на крючок креветочную голову, он забросил леску в воду, и через какое-то время она дернулась. Рикки вытянул уродливую рыбу, судорожно забившуюся на дне лодке.

– Ого, Би Джи, это иглобрюх. Смотри. – Рикки ткнул в белый живот рыбы, и иглобрюх надулся в большой шар со сложенным бантиком, точно для поцелуя, ртом.

Я рассмеялась, надула губы и наклонилась к рыбе.

– Какого черта ты делаешь? – Рикки тут же схватил меня, не давая склониться.

– Хочу его поцеловать. Проверить, превратится ли рыба в принца.

– Господи, Бити Джун! Ты вообще мозги потеряла или как?

– Да я просто пошутила. Думала, будет весело.

Оглушив рыбу ударом о лодку, он выбросил ее за борт.

– Они же смертельно ядовитые! – объяснил он. А потом повел катер с такой скоростью, что мы начали подскакивать на волнах так, что я испугалась, а Рикки, наоборот, ликовал: – Тут быстрина!

Катер трясся так, будто мы вот-вот перевернемся, и я закричала:

– Остановись! Мне страшно! Я не хочу утонуть!

– Ты можешь справиться с течением, Би Джи. Ты выиграла все последние соревнования, одиннадцать подряд. Остальные тебе и в подметки не годятся.

– Рикки, я не могу. Это течение слишком сильное.

– Конечно, можешь. Вот что тебе нужно сделать. Эти разрывные течения от берега – мерзкие, но узкие. Ты даешь себя увлечь, пока не почувствуешь, что их хватка ослабла, и тогда сделаешь рывок в сторону и поплывешь к берегу. Для пловца вроде тебя – плевое дело.

Лодку все еще трясло, и я по-прежнему кричала от ужаса.

– Я не могу, Рикки! Оно слишком сильное!

Он рассмеялся, как безумный.

– Есть только один способ проверить.

И он столкнул меня с лодки в море.

Помню, как было холодно и как течение пыталось утащить меня вниз. Было очень страшно. А Рикки крутился вокруг на катере и смеялся, вытаскивая меня из воды.

Я была вся в песке и водорослях, а когда добралась до дома, куда меня определили, Эмити с силой ударила меня по лицу тапкой. Она позвонила в службу опеки и пожаловалась им на Рикки, а потом заперла меня в саду, в алюминиевом сарае.

– В этот раз просидишь тут два часа, Бити. Попробуешь сбежать еще раз – и обещаю, тогда получишь куда больше.

В сарае было очень жарко, везде висели паутины с пауками, и мне было страшно. Но в этот раз я не собиралась кричать и шуметь. В сарае было полно острых штуковин – инструментов с проржавевшими лезвиями. Я выбрала одно, с тонким острым лезвием и не такое ржавое, и сделала свой первый порез, между бедром и лобком, чтобы Эмити не заметила и не сдала меня органам опеки.

Мне стало хорошо от этой острой боли.

Она заставляла забыть обо всем остальном. Как и сейчас.

Но кровь все еще идет и может не остановиться. Мне снова становится страшно.