Призрак миссис Рочестер

Глава пятнадцатая

Я лежу на пляже, мягко шелестят волны. Рядом со мной, тоже обнаженный, лежит Эван. Я растворяюсь в нем, и это сладкое, прекрасное чувство накатывает как море, такими же мягкими волнами, охватывая все тело.

Вот только за нами кто-то следит, и я чувствую ужас. Но не могу заставить себя посмотреть.

Вдруг я снова в своем коттедже, в постели, но кто-то по-прежнему следит за мной. Кто-то стоящий прямо за стеклянной дверью.

Нужно проснуться, открыть глаза, но я не могу шевельнуться. Не могу даже приоткрыть веки…

Вздрогнув, я резко проснулась в холодном поту.

Бросила взгляд на стеклянные двери: едва занимался рассвет, и за серой пеленой тумана ничего было не различить. Я ждала, что ощущение жути, вызванное сном, рассеется, и оно наконец прошло.

В отличие от уверенности, что кто-то в самом деле был здесь.

Кто-то реальный. И этот кто-то смотрел, как я сплю.

Выбравшись из кровати, я накинула халат и влезла в кроссовки, прямо на голую ногу. Подошла к стеклянным дверям и с силой дернула за створку, открывая, а потом закричала в туман:

– Кто здесь?!

Кусты и ветви перешептывались на ветру, откуда-то сверху, невидимая на дереве, неуверенно откликнулась какая-то птица.

Я сделала шаг наружу, прислушиваясь изо всех сил. Шелохнулись кусты у ступеней, а в ежевике, едва видневшейся в тумане, будто бы что-то трепыхалось. Помедлив, я спустилась по лестнице, полная решимости разобраться.

За колючие плети зацепился кусочек тонкой грязной ткани. Я попыталась отцепить его, но тут же укололась о шип и ойкнула. Немедленно налилась капля крови, и я сунула палец в рот.

И тут я заметила кое-что еще: под кустами ежевики виднелся кусок старого асфальта. И еще один чуть дальше, в листве. Остатки старой тропинки вели в заросли – точно гномья дорога прямо у моего коттеджа.

Такое ощущение, будто я продолжала спать и этот сон звал меня, точно Дороти, пойти по этой дороге, пусть и не из желтого кирпича. Осторожно отведя колючие ветки и высокие, серебрящиеся от росы папоротники, я шагнула вперед. Молодая поросль сосен выставила иголки как кинжалы, угрожая заколоть, а под ногами скользила каша из прелых листьев. Птица вдалеке снова прерывисто вскрикнула.

Сквозь кусты ломанулось какое-то животное, и я подпрыгнула от испуга, но прошла еще несколько метров, отмахиваясь от лезущей в лицо мошкары. Пригнувшись, пробралась под низко склонившейся сосновой веткой и тут наступила на что-то твердое.

Проржавевший кусок металла, квадратный, размером где-то чуть больше метра, был засыпан толстым слоем опавших иголок и листьев. Может, остался со времен перестройки особняка? Я поворошила листву кроссовкой и обнаружила, что это люк с ручкой у самого края – ржавым железным кольцом.

Может, я в самом деле сплю?

Наклонившись, я схватила кольцо, холодное и тяжелое. Совсем не похоже на сон. Потянув за него, я с трудом приподняла крышку на несколько сантиметров: под ней виднелась первая ступенька уходящей вниз винтовой лестницы в металлическом корпусе.

Дернув посильнее, я открыла люк еще на пару сантиметров, поняв, что шахта уходит вниз на несколько метров. Бóльшая часть лестницы была засыпана грязью и камнями.

Что-то зашуршало в листве прямо за спиной. Вздрогнув, я отпустила кольцо, и люк с лязгом захлопнулся.

Я обернулась: среди белых клоков тумана мне почудился расплывчатый белый силуэт. Оступившись, я зацепилась халатом за ветки ежевики, но чем сильнее дергала, пытаясь освободиться, тем крепче запутывалась. Наконец, вырвавшись из колючего плена, я бросилась к коттеджу сквозь заросли, взбежала по ступенькам и с силой захлопнула за собой дверь. А потом придвинула к ним шкаф.

Меня всю трясло. Я заварила кофе, такой крепкий, что он напоминал смолу, и выпила две чашки. В голове немного прояснилось, я перестала дрожать, и все произошедшее вновь показалось сном. Странный люк прямо в земле, металлическая лестница, уходящая вниз, точно та лестница в башне, обрывающаяся в воздухе. Призрачная фигура в белом тумане. И только саднящие царапины на лице и руках и укол на пальце доказывали, что все было на самом деле.

Мне вспомнилось то недавнее ощущение, что кто-то стоит прямо за дверью.

Смотрит, как я сплю.

Это могла быть София, которая ходила во сне, – но она провела ночь у Пейтон, и старший брат Пейтон должен был привезти ее утром. Та загадочная пара, Сандовалы? Может, приехали гораздо раньше обычного? Я снова вышла, в этот раз направившись на парковку. Но коричневого пикапа Сандовалов там не было.

Повинуясь порыву, нажала на кнопку, открывая гараж. «Теслы» на станции для подзарядки тоже не было. Он не вернулся вчера.

Ничего необычного – Эван часто оставался на ночь в отеле рядом с офисом в Лос-Гатос, было бы странно, если б вчера он вдруг закруглился раньше.

Так что подглядывал за мной ночью явно не он.

Оставался Отис, но он наверняка отсыпается после вчерашнего – еще бы, столько выпить. Или нет?

Нет, как я могу даже думать, что это был Отис.

Идя обратно к своему домику, я думала о той женщине, приехавшей к самому началу фейерверка. Милое личико с копной темных блестящих волос. Высокомерный наклон головы, оценивающий взгляд.

Кого же она мне напоминала?

Я пыталась вспомнить ее имя, начинавшееся с буквы «Л». Как инициалы на той карточке в цветах, которые оказались не тюльпанами. Это были нераспустившиеся лилии.

Я поспешила к коттеджу, прошла сразу к ноутбуку и набрала в поиске: Эван Рочестер и Лили. Множество страниц результатов. Сердце сжалось.

Но все они оказались посвящены игровому приложению под названием «Ниндзя Тигровой Лилии», которое спонсировал Эван в начале карьеры. В Японии игра произвела фурор. И ничего, по крайней мере среди результатов первого десятка страниц, не связывало его с женщиной с таким именем.

Тогда я по очереди заменила имя сначала на «Лауру», потом на «Лану». Безрезультатно.

Что ж, получается, я ошибалась. Она оказалась ужасно спешившей гостьей, которой просто надо было быстро поздороваться с хозяином вечеринки, и все. Вот только что-то не верилось. Та собственническая нотка в голосе, когда она сказала: «Я прекрасно знаю, как он выглядит».

А еще Рик Мак-Адамс говорил нечто такое… Да, что Эван уже начал процесс, чтобы Беатрис признали мертвой.

Потому что у него уже были отношения с другой?

Вот еще один недостающий кусочек мозаики. О нем мне думать не хотелось. Но что, если он и есть тот главный и недостающий?

София ворвалась в Морскую комнату днем в отвратительном настроении:

– Нечестно, что я должна сегодня заниматься! Еще же праздник!

– Сегодня среда. Много людей сегодня работает, и мы не можем больше пропускать занятия – до твоего первого экзамена всего шесть недель.

– Шесть с половиной! И это нечестно! – София мрачно плюхнулась на стул, и до меня донесся сильный запах ее цветочных духов.

– Почему ты пользовалась духами? Хочешь что-то скрыть?

– Нет.

– Ты опять пила? Или курила вейп?

– Да нет же.

– Пейтон курит?

– Нет. Олкотт, ее брат, курит, но ему шестнадцать, так что отец ему разрешает. – София заправила прядь волос за ухо – один из фирменных жестов Пейтон, – и по запястью у нее скользнул браслет из синих камней.

– Украшение из комнаты Беатрис?

– Я же говорила, она хотела их все выбросить. А отцу наплевать.

– Ты его спрашивала?

– Ага. Лишь бы я не отвлекала его, когда он с телефоном – то есть, получается, никогда, потому что на меня можно вообще не обращать внимания.

– София, это не так, – резко ответила я. У меня тоже было то еще настроение, и на ее капризы терпения не хватало.

– Нет, так. Он никак не может забыть Беатрис, хотя она была чокнутой. А еще она убила Делайлу.

– Кого?

– Мою любимую собаку. Маму Минни и Микки, Беатрис ее отравила. Она ее ненавидела. Она ненавидела всех собак и меня тоже. Меня бы она тоже отравила, если б я не уехала в школу.

– Очень сомневаюсь, – возразила я, потянулась к сумке и достала пакет из службы доставки. – Смотри, у меня есть для тебя кое-что. Пришло сегодня утром. – Это был «Маленький принц» на французском в твердом переплете. Я с нетерпением ждала, когда его доставят.

Она с энтузиазмом разорвала пакет, и улыбка пропала с лица.

– Это книга.

– Le Petit Prince. Я прочитала его впервые в твоем возрасте и с тех пор раз десять перечитывала.

– Мы читали его в прошлом году в школе.

Я подавила желание ее шлепнуть.

– Ладно, что ж, в таком случае ты легко его переведешь. Пожалуйста, начинай.

Она взяла прекрасную обложку книги двумя пальцами, будто та была чем-то противным, сказала, что принц выглядит полным придурком, а роза – нахалкой. Вытерпев несколько страниц ее издевательств над блестящей прозой Экзюпери, я не выдержала.

– Все, хватит. – Я выдернула книгу у нее из рук. – Если ты даже не собираешься стараться, то это бессмысленно. Просто уходи.

– Я могу идти?

– Да, иди.

Она схватила вещи и пулей вылетела из комнаты.

Но через пару часов София показалась на пороге коттеджа.

– Я есть хочу. Отис написал, что застрял в пробке и приедет очень поздно. – Она заглянула внутрь. – У тебя тут что-нибудь есть?

От нее веяло пронзительным одиночеством. Мысленно прикинув, что у меня может быть в холодильнике (подвядшая капуста и груша), я решила:

– Вот что, почему бы нам не пойти в дом и не приготовить что-нибудь?

На кухне я окинула взглядом внушительную кладовую. Повар из меня был никудышный. Когда мама болела и совсем потеряла аппетит, я пыталась уговорить ее поесть, готовя блюда из ее детства: картофельный кугель, пышные кныши с маслом из кулинарной книги «Радость приготовления пищи» 1931 года, суп с кнедликами по рецепту на коробке. А когда она уже не могла есть твердую пищу, я готовила ей яичные кремы с дополнительной порцией сиропа.

Сейчас ничего из этого не сработает. Тут я заметила такую привычную и знакомую коричневую коробку пасты пенне, и мне пришла в голову идея.

– Мама говорила: «Всегда начинай с макарон. А потом можно будет добавить что угодно, и в любом случае получится вкусно». Выбирай.

Я поставила кипятиться воду, и мы по очереди вытаскивали баночки и пакетики и смешивали все в большом медном сотейнике: домашний бульон Отиса, нарезанные остатки бифштекса, сметану, греческие оливки. Чем дальше, тем безумнее: «Вонючий сыр, фу!», «Шоколадная крошка? Ни за что!». Наконец у нас получилось что-то вполне прилично пахнущее.

– Ну и как назовем? – спросила я.

– Ле глю! – предложила София.

– Ле глю! Parfait!

Мы включили музыку, танцевали и подпевали Бейонсе и Ариане Гранде, а собаки прыгали вокруг. Потом вдруг Минни с Микки оба насторожились, прислушиваясь, а Пилот вылетел в холл.

– Папа! – София сдернула с руки браслет и сунула мне. – Не говори ему!

Я поспешно спрятала украшение в задний карман джинсов.

Эван появился в дверях в окружении лающих и крутящихся под ногами собак и прошел прямо к плите. Поднял крышку и принюхался:

– Это что?

– Ле глю! – сообщила София. – Отис застрял, так что мы сами приготовили. Пойдет к пасте. Хочешь?

– Да, умираю с голоду. Накладывайте что угодно.

Мы поели на кухне из белых тарелок за столом из черного дерева. София болтала без умолку – о покупках Пейтон для верховой езды, о ее брате Олкотте, который считал себя неотразимым только потому, что был капитаном команды по лакроссу. А потом она спросила меня:

– А каково это – работать на ТВ-шоу?

– Это как быть частью большой ссорящейся семьи, где тебе могут вонзить нож в спину, но также поддержат и утешат, когда тебе это действительно необходимо.

Эван проглотил свою порцию почти не жуя и пошел за добавкой. Он рассказал, как они ели жареную гремучую змею в Гондурасе.

– Отвратительно, – вставила София.

– Было очень вкусно. Когда в следующий раз проголодаюсь, пожарю твоего питона.

– Ни за что! – взвизгнула она, но глаза ее сияли.

А потом появился запыхавшийся Отис.

– Там на дороге на Кабрилло перевернулся грузовик с дынями, их там горы, раскатились повсюду! Что это вы едите? Глю? Что еще за глю? Как-то странно пахнет. – Но, схватив тарелку, он присоединился к нам.

Думая, что никто не видит, София потихоньку подкармливала остатками еды Пилота, и Эван, поймав мой взгляд, заговорщически подмигнул. Отис старательно выбирал из своей тарелки помидорные семечки, и мне вдруг подумалось: мы прямо как семья. Сейчас это – моя семья.

В этот миг волна с неожиданной силой разбилась об утесы, будто в насмешку, как бы говоря: это не для тебя. Скоро все исчезнет в пене. Меня охватил озноб.

Очень скоро Эван вновь уткнулся в телефон и поднялся. София, как всегда, ушла к себе дальше переписываться, а Отис начал убирать со стола. Я тоже поднялась.

Эван помедлил на пороге. Повернулся ко мне и провел пальцем по царапине у меня на лице.

– Что это?

– Ничего, – отозвалась я. – Наткнулась на ежевику за коттеджем.

– Что же вы делали в ежевике?

Гонялась за еще одним привидением.

– Заметила тропинку, старую асфальтированную дорожку в кустах, и не удержалась.

– Это на случай пожара, такие есть по всему поместью. Только не говорите, что вы пошли по ней.

– Только на пару шагов. И наткнулась на кое-что странное: прямо в земле был металлический люк, а под ним – полузасыпанная винтовая лестница.

Тут он улыбнулся.

– Тайный ход для побега. Джаспер Маллой построил его вместе с домом, надеялся сбежать от воображаемых врагов. Он обвалился задолго до того, как я купил особняк.

– И куда ведет ход?

– Вниз, в бухту. Откуда уже точно не сбежать. Маллой был просто старым пьяницей-параноиком. – Рочестер снова коснулся моего лица. – Не ходите туда больше. Слишком опасно. Везде шипы и ветки, глаз выколоть как нечего делать. – Его телефон снова звякнул, и, бросив на меня последний взгляд, Эван поднес смартфон к уху и вышел через черный ход.

В раковине с грохотом упала кастрюля. Вздрогнув, я обернулась к Отису.

– И когда это вы двое успели так подружиться?

– В смысле? Разве мы не должны вести себя по-дружески?

Отис оттирал сотейник из-под «Ле глю» специальной деликатной губкой.

– Он проглотит тебя глазом не моргнув, как и всех. Заманит на свою сторону, а потом захочет, чтобы ты что-то для него сделала.

– Что-то – это что?

– Что угодно, – пожал плечами Отис.

– В каком смысле? Он заставил тебя сделать что-то, чего ты не хотел?

– Нет. – Отис сильнее склонился над раковиной. – Забудь. Ерунда.

– В постель он меня не заманивал, если ты на это намекаешь. Даже не пытался.

В ответ раздалось недоверчивое фырканье. Я только вздохнула и начала очищать тарелки.

– Оставь. Сам все уберу.

Я помедлила в нерешительности, не зная, как поступить. Никогда еще не слышала от него такого измученного тона. Но Отис специально сгорбился над раковиной, показывая, что не в настроении разговаривать, так что я, вспомнив про спрятанный в кармане сапфировый браслет, пошла на поиски Софии.

– Это я, – постучавшись в ее комнату, позвала я.

Дверь приоткрылась, и оттуда высунулась София.

– Тебе надо вернуть это на место. – Я протянула ей браслет. – И прямо сейчас.

– Верну. Завтра.

– Нет, сейчас. София, ты мне соврала. Сказала, твоему отцу все равно, что ты берешь драгоценности. Или иди клади его на место, или мне придется вернуть браслет ему.

– Ладно, ладно. – София выскользнула из комнаты и поплелась вместе со мной к ступенькам, где и остановилась. – Мне не нравится подниматься туда в темноте.

– Почему?

– Слишком жутко. Будто она все еще там. А иногда, ночью у себя в комнате, я слышу, как там что-то двигается, и я точно знаю, что это не папа, потому что его в это время нет дома.

Я подняла голову к потолку. Какой-то подозрительный свет там и правда был.

– Что ж, пойду с тобой.

– А ты не можешь отнести браслет? Пожалуйста, ох, Джейн, пожалуйста! Прости, что я издевалась над «Маленьким принцем», на самом деле он мне нравится. А все, что тебе нужно сделать, – только положить браслет обратно на ее туалетный столик, я его оттуда взяла. Пожалуйста! Я обещаю, что больше никогда оттуда ничего не возьму!

София действительно была напугана.

– Ладно, – сдалась я. – Не ходи.

– Спасибо, – выдохнула она. – Дверь в ее комнату слева, папина – справа. – София развернулась и бегом бросилась обратно к себе.

Я быстро поднялась по открытой лестнице без перил и, оказавшись на лестничной площадке, обнаружила источник зловещего света. Верхний ряд окон шел прямо под потолком, и стекло пропускало последние лучи золотистых закатных сумерек. Быстро взглянув на комнату Эвана справа, я решительно подошла к двери, ведущей к Беатрис, и зашла.

Как-то тут… призрачно. Именно это слово пришло в голову. Белые стены, белая же мебель. Льдины белых ковров на белом полу. Огромные окна за прозрачно-белой пеленой занавесок.

И кругом ни единого пятнышка, ни пылинки. Постель будто только заправили, простыни и покрывало туго натянуты по углам – фирменный стиль Аннунциаты. Я провела ладонью по белому атласному покрывалу, представляя, как здесь лежит Беатрис и смотрит свои сны.

На белой стене напротив кровати выделялся прямоугольник другого оттенка, будто там долгое время висела картина, а потом ее сняли. Именно эту картину Беатрис видела, просыпаясь по утрам.

Тот портрет Модильяни в башне… он был как раз подходящего размера, во всяком случае, мне так запомнилось.

Если он висел здесь, почему Беатрис его уничтожила? Вырезала глаза, искромсала рот и грудь? Будто это было чем-то личным.

Я огляделась вокруг в поисках туалетного столика и нашла его в прилегающем вместительном будуаре. Роскошный, снова белый стол с трельяжем и лампочками по бокам. Сверху зеркал, на полочке, лежала щетка для волос марки «Мэйсон Пирсон», из щетины кабана, в которой запутались длинные светлые волосы. Рядом – помада в золотом футляре. Тот же блестящий лавандовый оттенок, как у помады в «Ауди».

Интересно, это та же самая? Если да, то кто положил ее сюда?

Надев колпачок обратно, я положила сапфировый браслет рядом с помадой. Из будуара дальше вел арочный проход: это оказался огромных размеров гардероб с зеркальными дверями-стенами. Я зашла внутрь: на меня, точно в фильме Басби Беркли, смотрело множество моих отражений.

А ведь в планах, которые мне прислали, этой комнаты с таким количеством дверей не было. Вероятно, ее добавили позже. А раз так, то, возможно, я была права насчет потайных ходов. Может, за одной из этих стеклянных дверей как раз и скрывалась еще одна комната или проход.

Наугад я открыла одну: там оказалась вращающаяся вешалка с кучей едва помещающихся платьев. Длинных, коротких, средних… вешалки и платья занимали все пространство. Закрыв эту дверь, я открыла следующую. На еще одной вращающейся вешалке так же плотно висели пиджаки и блузки.

Перейдя к дверям напротив, я выбрала следующую.

Туфли. Сотни пар на разных ярусах крутящихся подставок: на тонких высоких шпильках, без каблуков, босоножки, ботинки… Все педантично расставлены и выравнены по парам. Я слегка подтолкнула одну подставку, ослепленная разнообразием роскошной обуви, и та закрутилась. Но вдруг я кое-что заметила. Стоп. Одна из туфель стояла неправильно, задом наперед и съехав набок. Я сняла ее с подставки.

Нежно-розовые лодочки из тонкой кожи на высоком прозрачном каблуке. Очень большого размера и узкие. Я знала, что у Беатрис были необычные ноги, но это граничило с уродством. Я перевернула туфлю в поисках размера, и тут из нее что-то выпало.

Пошарив рукой по толстому ковру, я нащупала маленький камешек. Бледно-желтый, овальной формы, в какой-то засохшей желтой грязи. Я протерла его.

Не камушек. Тут были какие-то отметки. Едва различимые цифры: 200.

И вдруг перед глазами отчетливо всплыло воспоминание о маме. Ее ужасные последние дни жизни, когда она превратилась практически в скелет и уже ничего не могла проглотить, ни воду, ни таблетки…

– Что вы делаете?

При звуке голоса за спиной я резко обернулась, уронив таблетку обратно на ковер.

В арочном проеме стоял Эван и холодно смотрел на меня. По его лицу, скрытому в темноте, ничего невозможно было прочитать. Я открыла рот, но не могла произнести ни звука. Только сердце стучало как сумасшедшее.

Подойдя ко мне, он забрал туфлю, бесстрастно осмотрел и покрутил.

– У моей жены были необычные ноги, – ровным тоном заметил он, вообще без каких-либо эмоций. – Из-за этого ей сложно было участвовать в показах. Приходилось втискиваться в дизайнерские размеры. К концу Недели моды ноги у нее были все в синяках, до черноты, до крови. Боль была невыносимой. Собственные туфли ей делали на заказ в Милане и Париже.

Я все еще не могла вымолвить ни слова. Эти глаза напоминали черный лед.

– Что вы тут искали?

– Ничего, – выдавила я. – Простите. Мне не следовало влезать…

– Да, – согласился он. – Не следовало.

Я торопливо прошла мимо него через спальню обратно в коридор, а по ступенькам и на улицу спускалась еще быстрее. Дура, дура! Не сбавляя хода, я шла по дорожке прочь от особняка, сердце оглушительно стучало, и я все ждала, не раздастся ли сзади шорох лап бегущих овчарок и звук шагов Эвана, по-прежнему с тем же потемневшим лицом и черным ледяным взглядом.

Идиотка, ругала себя я. Что ты рассчитывала найти?

Тайные комнаты? Беатрис или ее скелет там, внутри?

Когда я уже перестану писать истории у себя в голове?

Вот только я же нашла кое-что.

Развернувшись, я поспешила к своему коттеджу, где, отперев дверь, прошла к ноутбуку и открыла браузер.

Я уставилась на симптомы. Галлюцинации. Суицидальные наклонности.

Взяла телефон. Отис говорил: «Не лезь в его дела». Но он должен знать.

Поколебавшись, я все же набрала номер Эвана. Послышались гудки, сердце так и колотилось как сумасшедшее. Ответит ли он?

– Да?

– Вам нужно кое-что знать, – как можно более ровным тоном сказала я. – В туфле, которую я держала, была спрятана таблетка клозапина. Когда вы меня позвали, я от неожиданности выронила ее на ковер.

Тишина.

– Ваша жена, должно быть, прятала их там – она могла найти способ не принимать лекарство. Возможно, в других туфлях есть еще.

– Ладно, – сказал он.

– Что ж… Это все.

Я повесила трубку.

С того раза в сарае Эмити я резала себя много раз: это помогало забыть обо всем на свете. Но я никогда не оставляла раны кровоточить надолго.

До этого дня. А теперь я сижу на полу душевой, стиснув колени и прижав к себе руку, но кровь никак не останавливается, она течет и течет, скользя по белым плиткам, у сточного отверстия превращаясь в красную детскую вертушку.

– Миссис Беатрис? – стучится в дверь ведьма с косами. – Время обедать. – Я слышу, как в замочной скважине поворачивается ключ.

– Мне нужно побыть одной! – кричу я громко.

– Хорошо, миссис Беатрис. – Аннунциата знает, что из-за яда, которым они меня пичкают, у меня пищевое расстройство. Мне нужно побыть одной.

Смотри, Беатрис, – шепчет Мария. – Кровь остановилась.

Так и есть: на белых плитках только старые красные потеки. Я включаю прохладную воду и отмываю все начисто. Мой тюремщик проверяет воду на наличие яда, никак не на кровь.

Теперь следующая часть плана, Беатрис. Бюстгальтер. Платье.

Выключив воду и не потрудившись даже взять полотенце, я прохожу в гардеробную, захватив с собой пакет из «Нейман Маркус». Открыв дверцу шкафа, где хранятся мои платья, нажимаю на кнопку, и вешалки начинают кружиться передо мной, точно на завершении показа, когда надо последний раз пройти по подиуму. Они кружатся и кружатся, а затем я снова нажимаю на кнопку, завершая показ. Я выбрала платье.

Платье от Кристиана Диора из голубого шелкового шифона с цветами, плавающими по ткани, точно кувшинки в пруду.

Кувшинки. Водяные лилии. Лили – так назвалась девчонка с портрета, когда выбралась из своей рамы.

Я гепард, я рычу и разрываю платье от Кристиана Диора на части зубами, а потом тру этими кусками порез под мышкой, который снова начинает кровоточить. Окровавленная ткань отправляется в тот же пакет.

Потом я подхожу к ящикам, где лежит аккуратно сложенное белье, и выбираю бюстгальтер из шелка цвета слоновой кости. 75B, размер, который я ношу всегда, кроме определенных дней месяца – тогда я ношу 75С.

Но мне больше не нужно ждать этих дней. Во мне не осталось ничего, кроме яда.

Используя все тот же окровавленный нож, я разрезаю шелковую ткань на части и кладу кусочки в тот же пакет.

Потом возвращаюсь к шкафу с одеждой и срываю с другого платья пластиковый, липнущий к ткани чехол. Завернув в него остатки бюстгальтера и разорванного платья, запихиваю все в пакет. Ведьма и колдун ничего не найдут.

Добудь его чертовы волосы. – Голос Марии звучит теперь как у той женщины из приемной семьи. – Закончи чертов план. Сейчас же, пока еще есть время.

Тут вклинивается голос Рикки:

И оденься! Ты что, совсем мозги растеряла, Бити Джун? Тащи свою тощую задницу к шкафу!