Призрак миссис Рочестер

Глава двадцать девятая

Все события после ареста Эвана слились в один калейдоскоп сменяющихся картинок.

Блеск застегивающихся на его запястьях наручников. Бьющаяся в истерике София, пытающаяся догнать отца, но столкнувшаяся с женщиной-полицейской. Отис, схвативший меня за рукав и что-то бормочущий, как сумасшедший.

Новая группа полицейских в форме в зале. Малик Андерсон, наконец приехавший и говорящий так спокойно, что мне хочется броситься ему на шею, как София к отцу.

– Они нашли тело Беатрис? – спросил Отис.

– Мне об этом ничего не известно. Все, что они говорят, – это о найденных доказательствах того, что здесь был совершен акт насилия. Мне пока мало что известно.

– А где другой адвокат? – спросила я. – Мистер Дендри?

– Он поехал прямо к Эвану, чтобы быть рядом. Уверяю вас, он один из лучших адвокатов по уголовным делам в стране.

– Так мой отец преступник? – всхлипнула София.

– Милая, его арестовали, но это не означает, что он преступник. Много хороших и честных людей арестовывали, но твоему отцу нужен адвокат, который будет представлять его интересы в суде.

– А вы останетесь с нами? – спросила я.

– Нет, я сейчас поеду к Айзеку и Эвану, но сюда едет адвокат нашей партнерской фирмы из Монтерея, ее зовут Кэрри Хорват, отличный специалист. И пока она не приедет, не отвечайте ни на чьи вопросы и ни с кем не говорите.

– А когда я смогу увидеть собак? – спросила София.

– Скоро, милая, – тепло улыбнулся ей Малик.

Новая картинка калейдоскопа – и вот уже с нами адвокат из Монтерея, Кэрри Хорват; ей около пятидесяти, лицо прямо излучает спокойствие, как и костюм – тоже спокойного серого цвета.

– Вам придется уехать отсюда на несколько дней, – сообщила она. – Пока полиция не закончит обыскивать территорию.

– И как долго это продлится?

– Два или три дня максимум.

– И куда же нам ехать?

– Для вас уже подготовлен дом, можете взять какие-то вещи, но потом сразу же уехать.

– А собаки? – спросила София? – И моя змея?

– Змея? – прищурившись, переспросила Кэрри.

– Это королевский питон в террариуме, – пояснила я. – Один из нас может его нести.

Еще картинка. Теперь я в коттедже, судорожно бросаю вещи в сумку под наблюдением одной из женщин-полицейских, а потом мы все набиваемся в машину Отиса, так как другие машины считаются частью места преступления. Пилот сидит спереди рядом с Отисом, мы с Софией на заднем сиденье, между нами Гермиона, а Джулиус – на коленях у Софии. Овчарки уехали вместе с Сандовалами, а Кэрри Хорват отважно согласилась перевезти питона, Ниалла, в своем «Лексусе». Следом за ней мы выехали из Торн Блаффса.

Фургоны газетчиков и телеканалов уже собирались у дороги, и репортеры выкрикивали нам вслед вопросы, стуча в окна.

– Отвалите, шакалы! – заорал на них Отис, и Гермиона завыла в ответ. Только Пилот был вне себя от радости.

Мы ехали за нашим адвокатом примерно час и приехали к большому особняку за внушительным забором, устроившемуся среди мягких холмов долины Кармела. В нем оказалось шесть роскошно обставленных спален, место для костра и спа-комплекс на открытом воздухе.

Место было явно предназначено для пьянок, всяких мальчишников и девичников, а вовсе не для трех потерянных людей, бегущих от полицейских обысков.

Не до конца понимая, что происходит, мы выбрали себе комнаты; в каждой было джакузи. Глупо, но мозг почему-то это отметил.

Женщина из органов опеки появилась словно из ниоткуда, у нее были огромные глаза навыкате, как у какого-нибудь пиксаровского мультяшного персонажа, и я мельком подумала, не из-за этого ли ее взяли на работу. Увидев ее, София снова распсиховалась.

– Я не ребенок! Что она вообще тут делает!

После обстоятельной беседы с адвокатом женщина уехала, а Кэрри Хорват подошла к нам.

– Ей пришлось связаться с твоей бабушкой, потому что она твой официальный опекун, – объяснила она Софии. – Но хотя бы до завтра ты можешь остаться здесь.

– А какой еще был вариант?

– Поехать в безопасное место. Хороший приют.

– Ни за что! К бабушке я тоже не поеду! Никто меня не заставит! – Она бросилась в свою комнату и с грохотом хлопнула дверью.

– У нее должно быть право голоса, – обратилась я к Кэрри. – София права, она уже не маленький ребенок.

– Согласна. Но в глазах закона она – несовершеннолетняя, у которой нет никакого права голоса. Конечно же, мы сделаем все возможное, чтобы она осталась с вами.

– А когда мы сможем поговорить с Эваном?

– Надеюсь, скоро. Буду держать вас в курсе.

К особняку подъехал фургон доставки, и взволнованный парнишка, которому пришлось отбиваться от пронюхавших про нас репортеров, принес пакеты с зеленью, овощами, мясом, выпечкой и едой для собак.

– Мы здесь как в тюрьме, – проворчал Отис, разбирая продукты. – И они не прислали выпивку.

– В гостиной есть бар, – сообщила я. – Забит под завязку, а еще вино в холодильнике.

Мы налили себе по порции водки и включили телевизор размером во всю стену. Местные новости говорили только об обыске в Торн Блаффсе.

– Не уверен, что выдержу это, – заметил Отис, но не сдвинулся с места.

Показывали нарезку видео Беатрис на пике славы супермодели, потом повторяли старые кадры прошлого декабря – как Эван отпихивает от лица микрофон, потом съемку Торн Блаффса с вертолета – особняка, башни и видневшегося сквозь листву моего коттеджа «Магритта».

Потом шли интервью с жителями Кармела, из которых я узнала Хани с занятий по йоге: она рассказывала о ссоре между Рочестерами на террасе «Вентаны». Затем слово дали слесарю, чинившему протекающую раковину: «Он держал ее там взаперти, да. Мне она казалась узницей, которая не может сбежать».

Я с облегчением заметила, что Эллы Махмед среди них не было.

Экстренный выпуск новостей прервал репортаж, и темноволосая корреспондентка с горящими от доставшейся ей сенсации глазами представила Ричарда Мак-Адамса:

– Брат Беатрис Мак-Адамс-Рочестер сообщил мне, что недавно предоставил полиции новые доказательства и что именно они позволили получить ордер на обыск.

На огромном экране появилось лицо Рика Мак-Адамса, до сих пор с бинтом на голове, может, даже побольше прежнего.

– Вот гаденыш, – пробормотал Отис.

Я сделала звук погромче.

– Да, Рамона, я чистил сообщения в телефоне с незнакомых номеров, – раздался голос Рика, – ну, знаете, когда вам звонят из онлайн-магазинов и всякие мошенники. Я даже не прослушивал их, просто кликал «удалить», «удалить». Но потом я увидел одно и, к счастью, обратил внимание на дату, 17 декабря. День, когда пропала моя сестра. Звонок был в 16:56. – Он сделал паузу для вящего эффекта. – Всего за полчаса до того, как ее муж сообщил о том, что она якобы утонула.

– Вы прослушали это сообщение, да?

– Да. Будто что-то меня подтолкнуло.

– Ричард, расскажите, что вы услышали.

– Я услышал голос своей сестры, Беатрис.

– И что же она говорила?

– Я пока не могу раскрывать детали. Но могу сказать, что она была напугана. Умоляла меня приехать и помочь ей. – Голос его жалостливо дрогнул. – Беатрис сказала, где собирается спрятаться от него. В тайном месте. К сожалению, оно оказалось недостаточно тайным и не спасло ее. – Эмоции переполняли его. Он потянулся за стаканом воды, но не сделал ни глотка. – Рамона, это было так мучительно. Испуганный голос сестры, умоляющей спасти ее, когда уже было слишком поздно. Но это доказывает, что ее убил собственный муж.

– Что вы чувствуете, зная, что могли прослушать это сообщение раньше?

– Я просто потрясен. Но благодарен, что не стер его, как остальные. Наверное, нечто, возможно какая-то глубокая связь между нами, заставило меня прослушать его. Мы с сестрой были очень близки. Будто даже после смерти она пыталась связаться со мной.

– Чушь, – пробурчал Отис.

– Так вы считаете, что ваша сестра мертва? – печально уточнила репортерша.

Лицо Рика исказилось.

– Да, Рамона. Я всегда так считал. И я бы почувствовал, будь она жива.

Камера приблизила лицо репортерши, излучающее глубокое сочувствие.

– Когда она исчезла в декабре, вы называли Эвана Рочестера монстром и социопатом. И что ваша сестра боялась за свою жизнь.

– Эти заявления говорят сами за себя, Рамона. Я лишь добавлю, что, бывало, я и сам боялся за свою жизнь.

– Так это Эван Рочестер нанес вам травму?

– Я пока не могу об этом говорить. – Рик посмотрел в камеру: сама искренность, а все ему так несправедливо не верили. – Все, что могу сказать: я благодарен за то, что он наконец под стражей.

Репортерша поблагодарила его, Рик скорбно покивал, и камера вернулась к ведущим службы новостей.

– Ты хоть чему-то из этого бреда веришь? – спросил Отис.

Я выключила звук.

– Не знаю. Рик написал мне на прошлой неделе, что нашел новые доказательства, и сострил, что всегда нужно слушать старые сообщения, а потом перестал выходить на связь. Больше я от него ничего не получала.

– Господи. Ты сказала Эвану?

– Нет. Решила, Рик может блефовать и просто пытается вывести Эвана из себя. Это было на него похоже. Но я собиралась рассказать Эвану после того благотворительного мероприятия.

– Боже. – Отис побелел как простыня и трясущейся рукой долил себе еще водки.

– Ты в порядке? – Его вид в самом деле внушал тревогу.

– Так он виновен? Эван?

– Мы еще не знаем. Не знаем, какие у них доказательства.

– Но теперь они у них есть. Ты слышала Мак-Адамса. Они, должно быть, нашли ее останки в том тайнике, о котором он говорил. И я буду в полной заднице, потому что я знал, что это он.

Внутри все похолодело.

– О чем ты, Отис?

– Я знал, что он собирается ее убить. Ну то есть не прямо знал, но догадывался – я правда считал, что он этого хочет. А потом так и произошло.

– Почему ты так уверен?

Отис от души глотнул водки.

– Той ночью, перед тем как она утонула, Беатрис пыталась сжечь дом.

– Она устроила пожар в библиотеке?

– Так ты об этом слышала?

– Лак на пианино весь вздулся и потрескался. Как будто его поливали водой.

– Да, она подожгла книгу, один из своих альбомов по искусству, который лежал на пианино. Я услышал, как сработала пожарная сигнализация, побежал за огнетушителем, но когда прибежал, пожар уже потушили разбрызгиватели. Потом я пошел в зал, где Эван схватил Беатрис за руки, и господь свидетель…

Бокал трясся в его руках, и я, забрав его, поставила на стол.

– Продолжай, рассказывай.

– Он будто поймал какое-то дикое животное, страдающее бешенством или чем-то вроде этого. Я видел в его глазах, как сильно он ее ненавидит. Будто хочет задушить собственными руками. – Отис содрогнулся. – А может, и задушил бы, если б я не вошел. Так что я помог ему отвести ее в комнату, она билась в истерике, кричала что-то вроде «не запирай меня в этой будке», «паутина» и другую чушь. Он закрыл ее в комнате и посадил Микки у двери сторожить, а Минни – у дверей террасы.

– Так это правда. Он все время держал ее взаперти.

– Нет, так – никогда. Но я не видел прежде, чтобы она творила что-то настолько дикое. Обычно ей давали сильное успокоительное, и Аннунциата внимательно за ней следила. – Он провел рукой по волосам, взлохмачивая и без того растрепанную прическу. – А следующим утром Эван сказал мне забронировать столик в «Сьерра-Мар», чтобы они там отпраздновали свою годовщину, как ни в чем не бывало. Будто она не была совершенно слетевшей с катушек.

По телевизору без звука снова показывали съемку Торн Блаффса с воздуха, и я заметила ту зловещую бухту под мысом, на котором возвышалась башня, – ту бухту, где я однажды заметила скользящую в тумане фигуру. Мне вдруг стало очень холодно.

– Если меня вызовут в суд, мне же придется все это им рассказать?

– В этот раз тебе придется рассказать всю правду.

– И меня могут обвинить в пособничестве убийству? И отправят в тюрьму?

– Ты торопишься с выводами. Нам всем нужно успокоиться.

– Тебя тоже вызовут в суд. И ты должна будешь признать, что спала с ним.

– И мне тоже придется сказать всю правду, – медленно произнесла я. – Нам понадобятся адвокаты.

– Малик берет тысячу двести долларов в час, – саркастично хмыкнул Отис. – Дендри, возможно, больше. А Хорват выставит счет на пять-шесть сотен.

– Разберемся. Мы же всегда справляемся, правда? И всегда прикрываем друг друга. – Я взяла его за руку, и он слабо пожал мою ладонь в ответ.

– Да, наверное…

Так мы всю ночь и просидели как на иголках. Отис слишком нервничал, чтобы готовить, поэтому отмокал в спа снаружи, распивая водку и закусывая кукурузными чипсами с чили. Выглянувшая из комнаты София разогрела в микроволновке замороженные эмпанадас и ушла обратно к себе, хлопнув дверью. Мне есть не хотелось совершенно, так что я просто продолжала как одержимая листать новости.

Слухов о том, что нашла полиция, было множество: говорили, что это или кинжал, или складной нож, или японский резак для разделки суши, весь в засохшей крови. Или не в крови, а всего лишь с парой капель на рукоятке.

Еще там могли найти отрезанный палец, или руку, или нижнее белье, или расчлененное тело.

Постоянно показывали, как Айзек Дендри, мужчина с лицом патриция и седыми, стального цвета волосами ныряет в черный внедорожник. Идеальный актер для роли адвоката защиты.

Телефон разрывался от сообщений и звонков: журналистов, друзей, даже людей, с кем я уже сто лет не общалась. Уэйд и Кейко тоже позвонили.

– Мы с ума сходили от беспокойства!

– Детка, езжай обратно в Нью-Йорк, прямо сейчас! Я не шучу. – Тут Уэйд с Кейко были единодушны.

– Не могу, – вздохнула я. – Меня, вероятно, вызовут на допрос, а если я улечу в Нью-Йорк, это привлечет внимание. Сейчас я этого не вынесу.

– Ну тогда уезжай куда-то еще, где безопасно.

– Я в безопасности. У меня есть подруга в Кармеле, которая меня в крайнем случае приютит. Или я могу поехать к тете и пожить у нее немного.

– Какой тете?

Ну конечно, они еще не знали. Я вкратце рассказала о том, как нашла тетю Джоанну.

– Я могу взять машину в аренду и быть там уже через семь часов.

Они заставили меня пообещать, что, как только адвокаты разрешат, я уеду из штата. Я ответила, что если без этого никак не обойтись, то да, придется, и более-менее их успокоила.

Малик Андерсон заехал следующим утром и собрал нас всех на выходящей на задний двор террасе, с видом на гряду холмов.

– Сначала хорошие новости. Улики серьезные, но все еще косвенные. Айзек вполне уверен, что сможет добиться изменений и будет обвинение не в убийстве, а в рукоприкладстве. В таком случае Эван сможет внести залог.

– То есть его отпустят домой?

– Да, но не раньше понедельника, потому что по выходным такие вопросы не решаются. И, вероятно, ему придется носить браслет для слежения.

– Так косвенные улики означают, что тело не нашли? – спросил Отис.

– Нет, тело не нашли. Только нож с ДНК. Еще волосы и кусочки одежды с кровью. Все отправили в лабораторию ФБР на экспертизу.

– Где они нашли их? У башни? – спросила я.

– Нет, где-то ближе к главному дому, в какой-то подземной шахте с лестницей.

Та винтовая лестница, ведущая вниз, в люке за коттеджем.

– Скоро будет больше информации, – продолжил Малик. – Вы, наверное, уже слышали в новостях, что Беатрис оставила сообщение брату перед самой смертью.

– Ага, – фыркнул Отис.

– Айзек его слышал. Говорит, что оно весьма дискредитирующее. Но есть и смягчающие обстоятельства.

– Что это еще значит? – требовательно спросила София.

– Это означает, что все не так плохо, как кажется, – пояснила я.

– Да, именно так, дорогая, – согласился Малик. – Беатрис, скорее всего, перестала принимать свои лекарства – около месяца назад Эван нашел спрятанные в туфлях таблетки, с ним был адвокат, независимый свидетель. Эван сразу же сообщил ее психиатру и мне. Без таблеток у нее, вероятнее всего, начались параноидальные галлюцинации. Она могла слышать голоса, хотеть навредить себе или другим.

– Так это правда! – воскликнул Отис. – Она все-таки сама утопилась!

– По крайней мере, достаточно оснований для сомнений.

– И нам не придется давать показания.

– Вас вызовут на допрос. – Малик чинно сделал глоток минеральной воды. – Вопросы могут быть непростые. Отис, они знают, что ты отвез картину на хранение в Сан-Хосе в тот день, когда исчезла Беатрис. Модильяни стоимостью в миллионы долларов.

Отис снова побледнел.

– И что? Это же была его картина, нет?

– Не совсем. Она была частью совместного имущества Эвана и Беатрис, он использовал портрет как обеспечение для большого займа, но без ее согласия. Он подделал ее подпись на договоре. Более того, Модильяни оказался подделкой.

Меня бросило в холод.

– Черт, – выдохнул Отис. – Ведь я знал, что что-то не так. Я в полной заднице. Меня арестуют.

– Вероятнее всего, тебя заставят дать показания против него. И тебя, Джейн, тоже.

– Только потому, что она с ним спала? – спросила София.

Если Малик и был удивлен, то никак этого не показал.

– Тут кое-что другое. Джейн, Ричард Мак-Адамс утверждает, что Эван напал на него, угрожал ему, чтобы он ничего не рассказывал. Говорит, что ты прикрывала его. Есть запись с камер наблюдения у больницы, в поддержку его заявления.

– В каком смысле? – София пораженно уставилась на меня.

– Однажды ночью в Торн Блаффс вломились. Это был брат Беатрис. Он упал и разбил голову и потребовал, чтобы твой отец мне позвонил. Эван мне позвонил, и я отвезла Ричарда Мак-Адамса в больницу.

Отис вытаращился на меня.

– С этим разберемся позже, – решил Малик. – К допросу мы вас всех тщательно подготовим.

– Вы скажете нам, что говорить? – уточнила София.

– Не совсем. Мы не хотим, чтобы кто-либо из вас лгал, так что просто поможем избежать того, что только ухудшит ситуацию Эвана и вашу собственную. – Взглянув на свой «Ролекс», он добавил: – Еще одна хорошая новость в том, что вы все завтра возвращаетесь в Торн Блаффс.

– И я тоже? – воскликнула София. – Мне не придется ехать к бабушке?

– Прости, дорогая, но нет. Органы опеки не позволят тебе остаться с отцом. Тебе придется уехать до его возвращения.

– Но это нечестно! Я не хочу уезжать! Я отказываюсь!

– Боюсь, мы больше ничего не можем сделать. – Малик встал и ободряюще улыбнулся. – А теперь оставляю вас в умелых руках Кэрри Хорват.

Я тоже встала.

– Я не… – взглянув на Отиса, я поправилась: – Мы не можем позволить себе такого адвоката.

– Обо всем уже позаботились. Для мистера и миссис Сандовал тоже.

– В смысле, Эван платит? – уточнил Отис.

– Да.

– Тогда он уже банкрот, – пробормотал Отис. – Господи…

– Можно его увидеть? – спросила я.

– Он не хочет, чтобы кто-либо приезжал. Но Эван может вам позвонить, и очень скоро.

Позвонил Эван только к вечеру. Связь была ужасной, а из-за непрерывного гвалта у него на заднем фоне мы его почти не слышали.

– Ты как, справляешься? – спросила я. Что за глупый вопрос… Но мне столько нужно было сказать и спросить, что я не знала, с чего начать.

– Переживу. – Голос у него был вымотанный. – Как вы? Дом нормальный?

– Куда больше, чем нужно.

– София держится?

– В какой-то степени. Она расстроена, растеряна и очень злится из-за того, что ее отправляют к бабушке.

– Тут ничего не поделать. – Голос его зазвучал тише и отчетливей: – Ты же не веришь тому, что говорят?

– Малик рассказал нам про Модильяни, – поколебавшись, сообщила я. – Что ты подделал подпись Беатрис, чтобы взять кредит.

– Да, признаю.

– И что картина ненастоящая.

– Да. Я заказал копию. – На заднем фоне раздался чей-то повелительный отрывистый голос. – У меня нет времени. Потом все объясню. Скажи Софии, что я позвоню ей, как только смогу. И, Джейн…

– Да?

– Дождись меня. Пожалуйста. – И он повесил трубку.

Я пошла искать Отиса, который с пустым взглядом сидел перед телевизором, по которому шел повтор сериала «Чокнутая бывшая». Узнав о звонке, он только апатично пробурчал что-то в ответ.

– А где София?

– Давно ее не видел, – дернул плечом он.

– Она сегодня вообще ела?

– София большая девочка. Если чего-то захочет – найдет. – Взяв один из бокалов, Отис вытер его о футболку с изображением «Металлики» – редкой, коллекционной, он всегда ее очень берег. Да, дело серьезное.

Я пошла в комнату Софии – каморку за прачечной, так и говорящую «оставьте меня все в покое», которую она себе выбрала. Постучав в дверь, ответа я так и не получила. Тогда я постучала еще, позвала ее по имени, а когда она не ответила, открыла дверь.

София лежала в темноте на кровати.

– Уходи.

Я включила свет. Черт. На прикроватной тумбочке – целый набор пустых бутылочек из-под ликеров: «Калуа», «Шартрез», еще что-то, а рядом полупустой стакан для воды с чем-то напоминающим «Франжелико». И баночка с таблетками.

– Это что такое? – Я уже сделала шаг и протянула руку, но она схватила ее первой, вытряхнула в ладонь целую горсть и запихала в рот, а потом запила ликером из стакана. Я с силой ударила ее по спине, и таблетки вылетели из нее.

– Блин! – Она тут же насыпала себе еще, я попыталась выхватить пузырек, и какое-то время мы боролись. София была сильнее, но я не сдавалась, так что в конце концов вырвала у нее таблетки, попутно сбив стакан и разлив ликер по всему покрывалу. В комнате запахло орехами.

– Иди к черту! – завопила София.

Я посмотрела на этикетку: аспирин. Слава богу.

– Сколько ты уже выпила?

София с вызовом смотрела на меня и молчала. Ее макияжу было не меньше двух дней, и он стекал по лицу, точно дорожки блестящих голубых слез. Из-за размазавшегося фиолетового блеска для губ казалось, будто у нее синяк на пол-лица.

– Сколько, София? – требовательно повторила я.

– Несколько.

– И сколько это?

– Не знаю. Мне плевать. Уходи.

Я бегло оценила размер бутылочки и количество таблеток: почти полная. Вряд ли она проглотила много.

– А сколько ты собиралась выпить?

– Все. Я собиралась выпить все. Потому что я хочу умереть. Всем на меня наплевать, я никому не нужна, моя жизнь полное дерьмо, я ненавижу все на свете и хочу умереть!

Я попыталась присесть рядом, но тут же подпрыгнула, услышав:

– Не раздави Ниалла!

Из-под липкого покрывала выглядывал питон. Он скользнул под подушку, и тогда я села.

– София, послушай меня. Я понимаю, как ты себя чувствуешь. Понимаю, как сильно скучаешь по маме.

– Нет, не скучаю. Она просто сволочь, и я ее ненавижу!

Я дернулась.

– Не говори так. На самом деле ты так не считаешь.

– Нет, считаю! Ей тоже было на меня наплевать! Она взяла и поехала в эту свою Африку, а если б не поехала, то не умерла бы от дурацкого арахиса! Но она поехала, а теперь она умерла, а ее гребаная щетка еще стоит все в той же дурацкой чашке «Суперсемейки», и чертовы тапочки у кровати, и идиотский велосипед все в том же коридоре! Все они еще здесь, а она просто сволочь, и я ее ненавижу до глубины души!

– На самом деле ты так не думаешь, – сурово отрезала я. – Ты знаешь, она даже подумать не могла, что умрет, и никогда бы никуда не поехала, если б сомневалась, что вернется к тебе.

София потерла глаза, размазывая остатки макияжа.

– Какая разница. Я ее ненавижу.

– София, послушай…

– Не буду. Убирайся. – Она отвернулась к стене.

Потребовался весь мой самоконтроль, чтобы не наорать на нее.

– Можешь любоваться на стену сколько хочешь, – взяв себя в руки, спокойно начала я, – но я никуда не уйду, и тебе придется меня выслушать. Ты же знаешь, что моя мама тоже умерла. В прошлом году.

– Мне все равно.

– У нее был рак легких, хотя она ни дня в жизни не курила. Это было чудовищно нечестно. И когда она умирала, я злилась до чертиков. Тогда я думала, что это из-за другого. Я была влюблена в одного парня, и пока мама умирала, он бросил меня. И, хуже всего, он ушел к моей самой близкой подруге.

София фыркнула.

– Знаю, было глупо не заметить. Он оказался подонком, они оба. Я была просто в бешенстве. И только потом поняла, что злилась не на них. На них тоже, конечно, но не только. Сильнее всего я злилась на маму. – Помедлив, я продолжила: – Я винила ее за то, что она умирала, хотя знала, что она в этом не виновата. Она не хотела умирать и оставлять меня. Но она умерла, и я осталась совсем одна, без родных.

В ответ только пожимание плечами.

– После ее смерти я тоже много пила. Раньше я работала в баре, и у меня оставались друзья, которые приносили мне выпивку. Я напивалась до безумия. Но это не помогало, и я чувствовала себя только хуже. А потом я потеряла работу и почувствовала… ну, как себя чувствуют, когда чем дальше, тем только хуже? – делано пренебрежительно фыркнула я. – Будто ты в темном и страшном мире, в тумане, из которого нет выхода. И так было, пока я не приехала сюда.

София что-то промычала в ответ.

– Что?

Она повернулась ко мне:

– Здесь тоже туман.

У меня вырвался смешок.

– Да, но я имела в виду эмоции.

– Я знаю, что ты имела в виду. Мне не шесть лет.

– Конечно, нет. Но я пытаюсь сказать, что чувствовала себя так же, как и ты, – что кругом только темнота и так будет всегда. Но потом я приехала сюда, и все изменилось. Мне снова стало хорошо. Я будто стала частью новой семьи. Понимаешь?

Помолчав немного, она ответила:

– Тебе проще.

– Почему? Потому что я старше?

– Нет. Потому что ты симпатичная, а я нет.

Я ошарашенно уставилась на нее.

– И почему ты думаешь, что не симпатичная?

– Потому что это правда. Я как собака. У меня прыщи и большие уши, смешной нос и грудь тоже.

– София, это неправда! Ты хорошенькая, я так подумала сразу, как увидела тебя, и с каждым днем ты становишься красивее.

– Никто так не считает, – возразила она.

– Кто этот «никто»? Кто-то что-то сказал?

Еще пожатие плечами – точнее, одним плечом.

– Это Пейтон? Или ее брат? Как его, Олкотт?

– Он ничего не говорил, – поколебавшись, произнесла она.

– Тогда что? Он что-то сделал?

– Он меня не насиловал, если ты это имеешь в виду.

– Просто расскажи. Пожалуйста.

Она покачала головой.

– Ничего. Забудь.

– Ты посылала ему откровенные фотографии?

– Иногда, – после очередной паузы произнесла она.

Дьявол.

– Так, понятно. Верх и низ?

– Оставила стринги. С фронтальной камеры.

– Так, – мягко повторила я. – Он что-то сказал?

– Они все сказали. Он и все его друзья.

– Он переслал им твои сообщения?

Она опустила голову.

– Есть такая игра… называется «Поцеловать, жениться, убить», знаешь?

– Да, знаю.

– Вот только… – совсем тихо произносит она, – еще она называется «Переспать, жениться, убить».

– И это знаю. Они использовали твои селфи?

– Наверное. И никаких «жениться» или «переспать» я не получила. Они все поставили «убить». Кроме одного, Келлера, он поставил «переспать», но «только с мешком на голове».

Во мне поднимается гнев. Испорченные тупые засранцы!

– Как ты узнала?

– Пейтон рассказала. Ей все поставили «переспать», кроме одного мальчика, Джейка Голдберга, он поставил «жениться», потому что он, типа, такой горячий парень, что смог бы уговорить ее выйти за него замуж, если б хотел. Ну то есть если б они были старше.

Вот уроды. Не могу найти слов. Ей всего тринадцать, у нее умерла мать, отца арестовали. Но я также знаю, что в тринадцать лет даже такая трагедия может поблекнуть, если твои обнаженные фотографии высмеивают популярные красивые мальчики.

– Солнышко, послушай. Они просто глупые мальчишки, которые пытаются казаться старше, чем на самом деле. А правда в том, что они тебя боятся.

– Не боятся.

– Боятся. Ты вызываешь в них эмоции, которых они боятся. Настоящие эмоции. И они боятся это показать.

– Чушь.

– Нет. Это просто кучка неуверенных в себе отморозков, и узнай твой папа об этом, он бы их убил.

– Что, буквально? – ехидно уточняет она. – Как Беатрис?

– София, ты же не можешь знать про нее наверняка, – потрясенно возразила я.

– Они его за это арестовали. Значит, знают, что это он сделал.

– Еще ничего не доказано. Его могут признать невиновным.

– А ведь ты не говоришь, что он этого не делал. А если он никогда не выйдет из тюрьмы, что будет со мной? Бабушка уже немолодая и может свалиться замертво в любую минуту.

– Не такая она и старая.

– Это твоя мама была не такой старой. А моя мама вообще старой не была. – Голос Софии стал тоньше. – Ты ничего не знаешь! Ни черта ты не знаешь!

– Кое-что я, черт возьми, знаю, – сорвалась я. – Что я тебя никогда не оставлю!

Она подняла на меня изумленные глаза.

– Даже если мы не будем жить в одном доме, ты всегда сможешь поговорить со мной, когда захочешь. И если я когда-нибудь очень сильно тебе понадоблюсь, я сразу же примчусь, несмотря ни на что.

Пару мгновений она смотрела на меня с прежним упрямством, но потом эта маска неожиданно дала трещину и спала. Лицо Софии выглядело таким юным, уязвимым и потерянным, что у меня сердце кровью обливалось. Я обхватила ее за плечи, притянув к себе.

– Ты больше не останешься одна, пока я жива, – пообещала ей я. – А я пока не собираюсь падать замертво еще долгое, долгое время.

София хихикнула и посмотрела на меня.

– Ты же никому не расскажешь?

– Никогда. Обещаю. Пойдем приготовим что-нибудь поесть – я умираю с голоду, и ты, наверное, тоже. И выкинем эти бутылки. Никогда не любила ликеры.

– Они отвратительные, – согласилась она.