Ретромания. Поп-культура в плену собственного прошлого

Ностальгия и ретро

Сам термин «ностальгия» и его концепция были предложены в семнадцатом столетии доктором Иоганном Хофером для описания психологического состояния, беспокоившего швейцарских легионеров во время длительных военных кампаний. Ностальгия была описана как болезнь тоски по дому, подрывающая физическое здоровье страстным желанием вернуться на родину. Её симптомы: меланхолия, анорексия и иногда суицид. Вплоть до конца девятнадцатого столетия эта болезнь (сейчас очевидно, что психосоматического характера) сильно тревожила военных врачей, так как моральное состояние кадрового состава было крайне важным для успешного проведения боевых операций. Итак, изначально ностальгия относилась к желанию вернуться куда-либо в пространстве, а не во времени. Это была боль перемещения. Малу-помалу этот термин перестал употребляться только в пространственном контексте, его стали относить и ко временным параметрам, то есть это не только тоска по дому, но и по утраченному времени. Понятие ностальгии постепенно перестало быть медицинским термином, ностальгия переросла из индивидуальной эмоции г. коллективную тоску по более счастливым, более простым и более невинным временам. Изначально ностальгия считалась изнуряющей пагубной эмоцией, от которой было одно спасение — сесть на первый попавшийся военный катер или торговый корабль и уплыть обратно домой к родным и близким, вернуться в привычный

понятный мир. В современном понимании, ностальгия является невозможным, а вернее будет сказать, безнадёжным эмоциональным переживанием: единственное, что может утолить эту эмоцию, — путешествие во времени. Такое изменение смысловой нагрузки стало следствием технического прогресса. Перемещение на большие расстояния сегодня — дело обыденное и общедоступное. Оно началось с массовой эмиграции в Новый Свет и дальнейшего продвижения фермеров и первых поселенцев в глубь Америки; в Европе — с колониальной или военной службы на благо империи; сегодня оно продолжается благодаря растущему числу людей, которые уезжают на поиски более выгодного и перспективного места работы.

РЕТРОМАНИЯ

Ностальгия по прошлому особенно усилилась из-за того, что мир вокруг нас стал меняться намного быстрее. Экономические преобразования, технический прогресс и культурные скачки обусловили то, что, рождаясь в одном мире, ты стареешь и умираешь в совершенно другом. От окружающего нас пространства, которое кардинально меняется, обрае:тая жилыми комплексами и офисными зданиями (когда я был мальчишкой, в моём жилом районе кругом были пустыри), до новых технологий, которые меняют чувство и ритм повседневной жизни. Мир, в котором ты мог бы чувствовать себя как дома, исчезает прямо на глазах. Настоящее становится чужой для тебя страной.

С середины двадцатого столетия ностальгия больше считается не патологией, но всеобщей эмоцией. Она, как болезненная тяга к прошлому, может быть спроецирована на индивидуума или на общество в целом. Часто последнее принимает форму реакционного стремления к старому порядку, при котором классовые рамки были более чёткими. Проще говоря, когда каждый знал своё место. Тем не менее ностальгия не всегда является основой для консервативных взглядов на уклад общества. Радикальные движения в своей истории часто проповедовали не столько революционные, сколько ретроградные идеи: вернуть старый порядок, вернуть золотой век социального равновесия и правосудия, которые пострадали от исторических катаклизмов или в результате происков правящей верхушки. По аналогии с гражданской войной в Англии: парламентаристы

считали себя консерваторами, а короля Чарльза I — новатором, порочащим честь короны. Точно так же, как левеллеры (одно из самых радикальных движений после казни короля, в период правления Оливера Кромвеля) верили, что именно они — «великая хартия вольности» и обладатели «естественных прав».

НЕ ОБОРАЧИВАЙСЯ

Революционные партии часто строят свои нарративы, отталкиваясь от сюжета «Потерянного рая» и «Рая возвращённого». Ситуационисты (теоретики Парижских мятежных сообществ 1968 года) писали об «утерянной целостности» — «райском» режиме социального единства и индивидуального неотчуждения, который, как они уверяли, существовал до эпохи индустриального капитализма и дефрагментации общественного сознания, произошедших из-за классового разделения, профессиональной специализации и почасовой оплаты труда. Они верили в то, что автоматизация освободит человечество от необходимости работать и вернет ему былую целостность. Аналогично, некоторые феминистки верят в первичность матриархата, который когда-то процветал в обществе, свободном от превосходства и понуждения, в котором человечество находилось один на один с матерью природой.

НОСТАЛЬГИЯ КАК ФАНТАЗИЯ ПРОТИВ НОСТАЛЬГИИ КАК РЕКОНСТРУКЦИИ

Теоретик Светлана Бойм исследовала дихотомию ностальгических настроений в политической и личностной плоскостях - ностальгия-реконструкция и ностальгия-фантазия. Первая - проявление консервативной нетерпимости ко всему новому и прогрессивному, которая зачастую приводит к насильственным попыткам вернуть старый политический порядок. При этом она может принимать совершенно разные формы: от недавно возникшего в Америке «Движения чаепития» и «Restoring Honor rally», организованного Гленом Беком в 2010 году, до разных течений теократического фундаментализма, монархизма, шовинизма, неофашизма, пропагандирующих этническую чистку родных государств и так далее. Реконструкционная ностальгия стремится к масштабным пышным зрелищам (достаточно вспомнить Оранжевые шествия в Ольстере), упирает на фольклор и романтизирует национализм. Стимулирует коллективное эго легендами о былой славе, прошлых несчастьях и травмах народа (многовековая национальная обида народа стран бывшей Югославии).

В противовес реконструкционной мечтательная ностальгия носит глубоко личный характер. Избегая политической арены, она реализуется в живописи, литературе и музыке, не стремясь воскресить ушедшее прошлое. Она наслаждается туманной размытостью прошлого и культивирует сладостную тоску по нему. Реконструкционная ностальгия опасна тем, что её жертвы свято верят в то, что брен-

Вот что по-настоящему радикальное и провокационное несёт в себе ностальгия — недовольство настоящим — настоящим, возникшим как следствие индустриальной революции, урбанизации и капитализма. С приходом новой эпохи жизнь стала концентрироваться в шаговой доступности от заводов и офисов (отчасти это относится и к школам — кузницам кадров для всё тех же индустриальных институтов) и всё меньше зависеть от природных циклов вроде смены дня и ночи или времён года.

РЕТРОМАНИЯ

Отчасти ностальгия относится и к тем временам, когда время ещё не было существенной частью сознания — к бесконечно долгому настоящему раннего детства. То же самое можно сказать и про любые эпохи человеческой истории, как, например, викторианское очарование Средневековьем, которое можно назвать аналогом детства в человеческой истории. В своей книге «The Future of Nostalgia» писательница Светлана Бойм рассуждает о том, как можно испытывать ностальгические чувства о «доностальгическом» состоянии бытия. В действительности когда я, вспоминая, с тоской обращаюсь к самым счастливым моментам своей жизни, будь то детство, любовь или участие в современных музыкальных движениях (когда я был подростком — это был постпанк, на пороге тридцатилетия — зарождение рейв-движения), в такие моменты я всегда поглощён настоящим. В контексте поп-культуры ностальгия становится

ные тела политических режимов могут быть оживлены и введены в строй. Мечтательная ностальгия, наоборот, рождается из понимания того, что прошлое безвозвратно потеряно — время нанесло ему смертельную рану. Её средство - страдание, добровольное принятие муки, наградой за которую могут стать едва уловимые моменты, когда мир вокруг вдруг становится прежним.

В контексте поп-культуры Моррисси можно считать главным протагонистом мечтательной ностальгии (хотя Рэй Дэвис тесно конкурирует с ним на этом поприще со своими «Waterloo Sunset» и «The Kinks Are the Village Green Preservation Society»). Будь то период The Smiths или сольной карьеры, Моррисси всегда тоскует по месту и времени (Манчестер шестидесятых и семидесятых), в которых ему не довелось побывать. Правда, иногда Моррисси находится одной ногой в опасной зоне рекон-струкционной ностальгии со своими неоднозначными публичными заявлениями (когда, например, во время рок-фестиваля он завернулся в английский флаг), реакционными песнями («The National Front Disco») и неосторожными репликами в интервью (в 2007 году он сказал NME, что Англия сегодня едва ли похожа на страну, в которой он вырос, и немалая вина за это лежит на иммигрантах).

Зб

действительно интересным явлением тогда, когда ощущается восхищение повседневностью тех времён, в которых ты, на самом деле никогда не жил. Панк и рок-н-ролл пятидесятых несли в себе это ощущение, но у свингующих шестидесятых его не было. По иронии судьбы, именно отсутствие каких-либо признаков ностальгии и возрождения стало основной причиной того, что шестидесятые — главный источник вдохновения последних лет. Частично шарм этого периода человеческой истории состоит во всепоглощающем желании наслаждаться сегодняшним днём. В конечном счёте это было десятилетие, чей лозунг был «здесь и сейчас».

Во второй половине двадцатого столетия ностальгия всё больше проникала в поп-культуру. Выражая себя через «возрождения», ''golden-oldie’ шоу на радиостанциях, переиздания и тому подобные атрибуты. Однако и поп-культура активно взывала к ней через артефакты масскульта: полузабытых знаменитостей и винтажные телешоу, причудливые рекламы и танцевальные движения, дремучие мелодии и подзабытый сленг.

Фред Дэвис в своей монографии 1979 года «Yearning for Yesterday: A Sociology of Nostalgia» отметил, что эпигонский масскульт очень быстро вытеснил политические события, например войны и выборы, из ранга фундаментальных для памяти целых поколений. Так, для тех, кто вырос в тридцатые, нежные воспоминания связаны в первую очередь с комедийными радиошоу и живыми музыкальными трансляциями, в то же время для тех, кто вырос в шестидесятые и семидесятые, временными маркерами являются популярные ТВ-шоу, такие как «American Bandstand», «Soul Train», «Ready Steady Go» и «Тор of the Pops». И для более позднего поколения, того, которое сейчас создаёт музыкальный фон, ностальгия заряжается от кричащей актуальности восьмидесятых, будь то неуклюжие попытки возвести телетрансляцию в особую форму искусства, которые предпринимались на MTV, или до бесконечности футуристичные на тот момент, а сегодня просто смехотворные компьютерные и аркадные игры с роботизированными мелодиями и смачными синтетическими звуками.

П

НЕ ОБОРАЧИВАЙСЯ

3

Ностальгия в настоящее время тесно переплетена с потребительским сектором. Мы испытываем потребность в устаревших вещах, в новинках и развлечениях нашей юности. Вытесняя индивидуальные увлечения (хобби) и коллективную активность (например, любительский спорт), массмедиа и поп-культура занимают всё большую и большую часть нашей духовной жизни. Вот почему, например, телешоу «I Love the ‘70s/’80s/» и так далее так точно попадают в цель: увлечения, мода, знаменитости и всё прочее, что формирует наш частный мир, стало безнадёжно быстро устаревать.

РЕТРОМАНИЯ

На пересечении индивидуальной памяти и массовой культуры как раз зарождается ретро. Время — вот что, пожалуй, наиболее чётко отличает ретро от других форм взаимоотношения с прошлым:

(1) Ретро всегда ассоциируется с недавним прошлым, с вещами, которые ещё живы в короткой памяти.

(2) Ретро подразумевает доступность источника. Открытый и неограниченный доступ к архивным документам (фотографии, видеозаписи, музыкальные записи, интернет) позволяет доподлинно воспроизводить старый стиль, будь то музыкальный жанр, графическое искусство или мода. В результате чего элемент воображения, как результат недостатка информации о прошлом (как, например, искажения и мутации, которые характерны для культов вокруг Средневековья, вроде неоготики), практически нивелируется.

(3) Ретро всегда имеет отношение к артефактам популярной культуры. Это отличает ретро от других возрожденческих культурных форм, которые, как отмечал историк Рафаэль Самуэль, базировались на фундаменте элитарной культуры и инициировались высшими кругами общества — ари-стократами-эстетами и антикварами с утончённым вкусом к изысканным коллекционным предметам. Ретро подпитывают не аукционные дома или антикварные лавки, а «барахолки», секонд-хенды и лавки старьёвщиков.

(4) Последняя отличительная черта ретро заключается в том, что оно не идеализирует и не симпатизирует прошлому, но стремится быть в плену у него. В общем и целом это не научный или пуристский подход, а скорее ироничный и эклектичный. «Ретрошик забавляется с прошлым» — так описывает этот процесс Самуэль. Вся эта несерьёзность связана с тем, что ретро, по сути своей, в большей степени про настоящее, чем про прошлое, которое оно возрождает или оживляет. Оно использует прошлое как хранилище материалов, из которых путём переработки и перекомпоновки можно воссоздать некую культурную основу (модность, одним словом) — бриколаж культурной безделицы.

НЕ ОБОРАЧИВАЙСЯ

Откуда же появилось слово «ретро»? Историк моды Элизабет Гаффи утверждает, что термин возник в начале шестидесятых и был заимствован из лексикона покорителей космоса. Ракеты обратной тяги (ретроракеты) использовались для торможения космического корабля. Связь «ретро» с эпохой спутников и космических гонок навязывает забавную аналогию «ретро» в качестве культурного аналога «обратной тяги», учитывая, что ностальгия и «возрождение» возникли в семидесятые, как реакция против бурных, рвущихся «за границы возможного» шестидесятых.

Как бы ни была эта гипотеза красива, но надо признать, что правдоподобней выглядит версия филологического казуса, в результате которого приставка «ретро-» отвалилась от таких слов, как «ретроспектива», «ретроградный», «ретрогрессив-ный» и тому подобных определений. Термины, начинающиеся с приставки «ретро-», как правило, носят негативный оттенок, в то время как приставка «про-» ассоциируется с такими словами, как «прогресс». Ретро само по себе слово ругательное, мало кто хотел бы быть с ним связан. Наиболее ужасающее тому доказательство — трагическая история жителя Бирмингема, управляющего паба Дональда Кэмерона, который покончил собой в 1998 году. Это произошло после того, как он узнал, что владельцы, компания Bass Breweries, решили сделать из его заведения ретроориентированный паб под названием «Flares».

Его бывшая жена Кэрол рассказала следствию, что перспектива носить одежду семидесятых годов и парик повергла Кэмерона в настоящее отчаяние: «Он думал, что просто ничего не сможет делать в пабе, что люди будут смеяться над его нелепым внешним видом». После того как боссы из Bass Breweries объявили ему выговор за нарушение трудовой дисциплины, так как он упорно приходил на работу в своем, современном на тот момент, костюме и галстуке, тридцатидевятилетний отец двоих детей отравился выхлопными газами собственного автомобиля.

РЕТРОМАНИЯ

Безусловно, это крайности, но я не раз замечал, как люди, у которых я брал интервью, стремились подчеркнуть, что они не имеют ничего общего с ретро. Зачастую это были люди, чьё творчество как раз было обращено к не так давно прошедшим музыкальным эпохам или субкультурам. Вряд ли этих людей удручала перспектива быть связанными с трухлявыми затхлыми продуктами масскульта или проиграть в сравнении с более «зрелыми» аналогами. К1а самом деле многие из них с удовольствием порвали бы все связи с современной поп-культурой. Они противятся слову ретро как синониму дешевизны, иронии и модности. Ретро в том виде, в котором они его понимают, есть не что иное, как мелочные, крайне поверхностные попытки копировать стиль, которые далеки от нежной любви к музыке, её существу.

В сознании многих людей ретро прочно ассоциируется с хипстерами — ещё одна аналогия, которая задевает абсолютно всех, даже самих хипстеров. Последние несколько лет минувшего десятилетия прошли под знаменем ненависти к хипстерам при поддержке СМИ, критиковавших хипстерское движение как фальшивую богему. После появились статьи, освещающие феномен «хипстерофобии», то есть культурного дискурса, при котором никто добровольно не захочет относить себя к хипстерам, но при этом самые ярые «хипстероненавистники» вполне вписываются в образ среднестатистического протагониста. Эта тематика породила новый поджанр журналистики, адепты которого пытаются ответить на вопрос о том. что же, в конечном счёте, произошло с новаторством. В данном контексте термин 4 О

«ретро» используется как обозначение всего старомодного и второстепенного. Некоторые адепты будущего, в том числе и ваш покорный слуга, дошли до того, что стали использовать «ретро» как бич, карающий каждого музыканта, который с почтением относится к своим культурным корням и отдаёт им дань в своём творчестве. Очевидно, что быть подверженным влиянию своего культурного багажа не значит создавать ретро. Норман Блейк из Teenage Fanclub однажды сказал: «Любая рок-музыка, которая звучит непохоже на что-то, что было уже написано до неё, звучит ужасно». Я не совсем согласен с таким посылом, но как можно создавать музыку, не имея при этом точки опоры? Большинство музыкантов, художников и писателей, по крайней мере в начале своего творческого пути, подражали кому-нибудь. Также быть консервативным в музыкальных вкусах ещё не значит быть ретро. Наилучшим примером в данном случае является британская фолк-сцена. Это движение зародилось в самом конце девятнадцатого столетия как форма антикварной музыкальной фольклористики. Коллекционеры, такие как Сесил Шарп, изъездили Британские острова вдоль и поперёк, собирая архив народных песен от людей, которые доживали свои последние дни в деревнях. И эта работа по аккумуляции народного культурного наследия, а впоследствии воссоздания его в новом виде не что иное, как ретро в современном его толковании. Это было до смерти серьёзное дело с политическим подтекстом, так как фолк — народная музыка, а значит «левацкая». Постепенно, когда британская музыкальная сцена сформировалась, произошёл раскол между пуристами и теми, кто считал, что для поддержания жизни в музыке её нужно осовременивать. Последние позволяли себе фривольно обходиться с наследием народа: изменять инструментарий или использовать электронные инструменты, сопровождая всё это более богемными и контркультурными текстами.

НЕ ОБОРАЧИВАЙСЯ

Певица Элиза Карти — лидер современного молодого поколения британской фолк-сцены. Она продолжает семейное дело по реставрации британской традиционной музыки, следуя по стопам своих родителей, Нормы Уотерсон и Мартина Карти. Но она не стесняется использовать синтезаторы наравне

с традиционными инструментами вроде скрипки или работать с жанровыми канонами от джаза до трип-хопа. Она вполне комфортно чувствует себя, используя в творчестве современные технологии.

РЕТРОМАНИЯ

Ближе к ретро в его более широком смысле приближаются протагонисты американского фри-фолк-движения (иногда их называют фрик-фолк или «чудной фолк»). Это молодые исполнители вроде Джоанны Ньюсом, Девендры Банхарта, MV & ЕЕ, Wooden Wand, Espers. Они тоже сфокусированы на музыкальном наследии конца шестидесятых — начала семидесятых, временах рассвета британской фолк-сцены, когда те же Мартин Карги и Б1орма Уотерсон сделали себе имя. Но их внимание больше сосредоточено на таких неоднозначных персонажах, как The Incredible String Band и Comus, или довольно странных исполнителях вроде Вашти Баньян.

Адепты фри-фолка с особым трепетом относятся к акустике и аналоговому звучанию. Они прилагают невероятные усилия, чтобы добиться аутентичного винтажного звучания, и тщательно подбирают музыкальные инструменты. Разница между фолк- и фри-фолк-сценами только в манере подачи: Элиза Карти на сцене и на обложках своих альбомов предстаёт панкухой с кольцом в носу, ирокезом или фиолетовыми волосами. В противовес ей фри-фолкеры отдают дань золотым временам своими пёстрыми нарядами, девичьими косами и бородами. Обложки их альбомов всегда благоговейны и очень консервативны. Фотосессии группы Espers своими лесными пейзажами перекликаются с оформлением классических пластинок шестидесятых годов группы The Incredible String Band, а обложка совместного альбома групп Wooden Wand и Sky High Band «Second Attention» является, по сути, репродукцией фотографии любовных объятий с конверта к пластинке «Stormbringer», выпущенной в 1970 году Джоном и Беверли Мартин.

Пока Элиза Карти пытается освежить фолк-музыку для современной аудитории, адепты фри-фолка хотят перенести прошлое в настоящее, подобно путешественникам во времени. Фолк у Карти в крови, она выросла под эту музыку, в то вре-

мя как последователи фри-фолк-движения с предметом своего культа познакомились через записи на подержанных пластинках, да и к тому же они сфокусированы на британском наследии фолк-сцены и крайне дистанцированы от американской субкультуры того же периода. Им абсолютно неинтересны современные персонажи вроде Карти или текущая деятельность ветеранов брит-фолка, таких как Ричард Томсон.

HE ОБОРАЧИВАЙСЯ

«Это музыка коллекционеров» — так сказал один из ведущих журналистов, освещающих происходящее на фолк-сцене, и прода!вец пластинок в одном лице Байрон Коули музыкальному критику Аманде Петрусич. В большей степени фри-фолк — это воплощение в жизнь мифа, который возник в процессе прослушивания пластинок, а не традиция, которая передаётся из поколения в поколение. Коули: «В основном это одинокие парни, коротающие ночи со своими блокнотами». Один из главных заступников жанра — гитарист Джон Фэи — был одержимым коллекционером и в свои последние годы жизни открыл лейбл Revenant (название означает призрака или мертвеца, который вернулся к жизни, чтобы преследовать живых), где выпускал мрачный примитивистский фолк, блюз и госпел, выкопанный им из недр истории.

Изобретённая в девятнадцатом веке, но определившая век двадцатый, звукозапись создала благоприятные условия для появления ретро. Аудиозаписи и другие формы документирования (фотография, видео) не только закладывают фундамент для ретрокультуры, но и благодаря возможности повторного воспроизведения позволяют увидеть или услышать мельчайшие стилистические детали. «Всё это радикально изменило саму основу, изменило наш образ мышления. — Ариэль Пинк рассуждает о том, почему произошёл перекос в востребованности музыки как события и музыкальных записей. — Музыкальные записи кристаллизуют событие и делают из него больше, чем просто набор мгновений. Атмосфера времени запечатлена. Если всё изменится, люди смогут бесконечно освежать свои воспоминания». Технологический прогресс позволяет таким маргиналам, как Пинк, добиваться специфического устаревания звучания музыки и голоса. К примеру, в песне «Can’t hear my eyes»

с традиционными инструментами вроде скрипки или работать с жанровыми канонами от джаза до трип-хопа. Она вполне комфортно чувствует себя, используя в творчестве современные технологии.

РЕТРОМАНИЯ

Ближе к ретро в его более широком смысле приближаются протагонисты американского фри-фолк-движения (иногда их называют фрик-фолк или «чудной фолк»). Это молодые исполнители вроде Джоанны Ньюсом, Девендры Банхарта, MV & ЕЕ, Wooden Wand, Espers. Они тоже сфокусированы на музыкальном наследии конца шестидесятых — начала семидесятых, временах рассвета британской фолк-сцены, когда те же Мартин Карти и Норма Уотерсон сделали себе имя. Но их внимание больше сосредоточено на таких неоднозначных персонажах, как The Incredible String Band и Comus, или довольно странных исполнителях вроде Вашти Баньян.

Адепты фри-фолка с особым трепетом относятся к акустике и аналоговому звучанию. Они прилагают невероятные усилия, чтобы добиться аутентичного винтажного звучания, и тщательно подбирают музыкальные инструменты. Разница между фолк- и фри-фолк-сценами только в манере подачи: Элиза Карти на сцене и на обложках своих альбомов предстаёт панкухой с кольцом в носу, ирокезом или фиолетовыми волосами. В противовес ей фри-фолкеры отдают дань золотым временам своими пёстрыми нарядами, девичьими косами и бородами. Обложки их альбомов всегда благоговейны и очень консервативны. Фотосессии группы Espers своими лесными пейзажами перекликаются с оформлением классических пластинок шестидесятых годов группы The Incredible String Band, а обложка совместного альбома групп Wooden Wand и Sky High Band «Second Attention» является, по сути, репродукцией фотографии любовных объятий с конверта к пластинке «Stormbringer», выпущенной в 1970 году Джоном и Беверли Мартин.

Пока Элиза Карти пытается освежить фолк-музыку для современной аудитории, адепты фри-фолка хотят перенести прошлое в настоящее, подобно путешественникам во времени. Фолк у Карти в крови, она выросла под эту музыку, в то вре-

мя как последователи фри-фолк-движения с предметом своего культа познакомились через записи на подержанных пластинках, да и к тому же они сфокусированы на британском наследии фолк-сцены и крайне дистанцированы от американской субкультуры того же периода. Им абсолютно неинтересны современные персонажи вроде Карти или текущая деятельность ветеранов брит-фолка, таких как Ричард Томсон.

HE ОБОРАЧИВАЙСЯ

«Это музыка коллекционеров» — так сказал один из ведущих журналистов, освещающих происходящее на фолк-сцене, и продавец пластинок в одном лице Байрон Коули музыкальному критику Аманде Петрусич. В большей степени фри-фолк — это воплощение в жизнь мифа, который возник в процессе прослушивания пластинок, а не традиция, которая передаётся из поколения в поколение. Коули: «В основном это одинокие парни, коротающие ночи со своими блокнотами». Один из главных заступников жанра — гитарист Джон Фэи — был одержимым коллекционером и в свои последние годы жизни открыл лейбл Revenant (название означает призрака или мертвеца, который вернулся к жизни, чтобы преследовать живых), где выпускал мрачный примитивистский фолк, блюз и госпел, выкопанный им из недр истории.

Изобретённая в девятнадцатом веке, но определившая век двадцатый, звукозапись создала благоприятные условия для появления ретро. Аудиозаписи и другие формы документирования (фотография, видео) не только закладывают фундамент для ретрокультуры, но и благодаря возможности повторного воспроизведения позволяют увидеть или услышать мельчайшие стилистические детали. «Всё это радикально изменило саму основу, изменило наш образ мышления. — Ариэль Пинк рассуждает о том, почему произошёл перекос в востребованности музыки как события и музыкальных записей. — Музыкальные записи кристаллизуют событие и делают из него больше, чем просто набор мгновений. Атмосфера времени запечатлена. Если всё изменится, люди смогут бесконечно освежать свои воспоминания». Технологический прогресс позволяет таким маргиналам, как Пинк, добиваться специфического устаревания звучания музыки и голоса. К примеру, в песне «Can’t hear my eyes»

с альбома «Before Today» присутствует партия ударных, которая как по временному тоннелю проносит вас в конец семидесятых, время, когда умами правили Джерри Рафферти со своим «Baker Street» и Fleetwood Mac и их «Tusk». Пинк так описывает свои взаимоотношения с поп-культурой прошлого: «Сохранение светлой памяти. Реанимация того, что уже готово умереть прямо на руках». И восклицает: «Нет!!! Это всё дорого мне как любителю музыки. Я люблю делать то, что мне нравится. Но то, что мне нравится, я не слышу сегодня».

РЕТРОМАНИЯ

Поп-музыка зависела от пластинок. Их качество, актуальность и путь, которыми они проникают в нашу жизнь, обуславливается тем, как часто композиции звучат на радиостанциях или покупаются в магазинах, разносятся по домам и там проигрываются до бесконечности на повторе. Музыканты могут достучаться до огромного числа людей по всему миру в более приватной обстановке, нежели на концерте. Но у этой медали есть и обратная сторона: теперь можно зациклиться на каком-то одном музыканте или конкретной песне. В действительности музыка наработала себе такую богатую историю, и теперь появилась возможность отдать предпочтение поп-музыке другого периода, не того, в котором ты сам живёшь. Ариэль Пинк: «Когда люди слушают музыку шестидесятых, они застревают во времени. Они начинают проживать то время заново, слушая музыканта и вспоминая, что в то время они впервые отрастили длинные волосы. Они смотрят фотографии и чувствуют, что сегодня могут жить тем временем. Для моего поколения, которому не довелось пожить тогда (Пинк имеет в виду, что не мог жить в то время чисто физически, так как родился в 1978 году -прим, авт.), — это возможность по-настоящему жить „там“. Для нас понятие времени стёрто».

Грампластинки создают своего рода философский казус: они делают мимолётные мгновения вечными. Это поездка в обратную сторону по улице с односторонним движением, и имя этой улице — Время. Суть популярной музыки состоит в том, чтобы улавливать момент, моменты, которые определяют эпоху, такие как выступление Элвиса Пресли на телешоу Эда Салливана или прибытие The Beatlles в аэропорт Кеннеди, уничтожение звёзд-

но-полосатого флага Джими Хендриксом или брань Sex Pistols в эфире шоу Билла Гранди. Но ведь и сами СМИ существуют для того, чтобы фиксировать моменты, делать события объектами бесконечного повторения. Момент стал монументом.

НЕ ОБОРАЧИВАЙСЯ