Русалочка: книга-игра

Глава 9c

Итак, ты решил, что Майя доверилась звездной гостье. Посмотрим, какая сказка из этого получилась.

– Русалочка! – сказала звезда. – Возьми эту нить. До рассвета ты должна сплести сеть из звездного света. – И луч звезды истончился невесомой ниткой. – Набрось сеть на себя. Ты не будешь больше Русалочкой, но не погибнешь, а станешь звездой. Посмотри на небо – видишь, сколько у тебя будет подруг? Ты станешь звездой – и мы будем купаться в бархате ночного неба. Твой свет направит заблудившегося в ночи. Ты будешь навевать чудесные стихи поэтам. А как будут рады тебе влюбленные! Вот что такое звезда!

– Я растаю, как снег в марте, – подумала Русалочка.

Использовать кинжал ей и в голову не пришло. Но было грустно знать, что тебя не будет.

– Я растворюсь пеной, точно забытый детьми снеговик. Но придет зима – снег выпадет снова и снова. А меня не будет?.. Подводное царство – беспечальная тьма. Любовь отогнала тьму, в которой я жила. А теперь тьма будет всегда?

И Майя согласилась. Чайки проснулись и подтягивали звездные нити клювами. Крысы выползли из трюмов и сматывали нить в клубочек.

Море натянуло волны ткацким станом. И к утру чудесная ткань была готова. Майя накинула сеть. И тотчас ее тело засверкало. Руки и ноги превратились в лучи звезды. Она поднималась все выше и выше. И скоро затерялась среди подруг.

– Смотрите, новая звезда! – говорили люди.

– Добрый знак! – соглашались другие.

Свет звезды над утесом всегда был светел и ровен.

Но в общем-то, людям некогда было любоваться небом. Жизнь в северной стране была сурова и нелегка. Людей – рыбаков, лесорубов, охотников – больше заботило, чем сегодня накормить семью.

Северный полуостров, который облюбовала Майя, каменистой грядой уходил в море.

Жители кормились тем, что пошлет холодное море, да время от времени то один, то другой уходил на промысел.

Майя жалела обветренные лица и растресканные руки крестьян. Но чем тут поможешь?

Но чаще всего звезда над утесом заглядывала к Хане. Может, потому, что ее утлый домишко стоял у самого края обрыва,- песком сползавшего в море. А, может, из-за Акселя – шестилетнего сына вдовы Ханы. Беднее, пожалуй, не было никого в селении. Редко хлеб бывал на столе. Одежка – заплата на заплате. А в избе смех с утра до вечера.

Долга северная ночь – много месяцев Майя подглядывала в подслеповатое оконце избы. Но раз перед Рождеством Хана и Аксель поссорились. Мальчик был серьезным маленьким мужичком, слишком степенным для своих лет и рассудительным. Но мать, подхватив молчуна, подкинет, зацелует. А тут сидят по обе стороны стола. Аксель подпер кулачками щеки, щурился на коптилку с тюленьим жиром. Хана тоже за вечер ни слова. Горбится над шитьем, прокалывая костяной иглой медвежью шкуру.

Отложила шитье. Виновато попросила сына:

– Доставай из печи котелок. Поужинаем – и спать.

Звезда подивилась: похлебка в этот раз была наваристой, с кружочками сала поверху – Хана где- то добыла гусиный жир. А Аксель молчит, точно и не к нему обращается мать.

И Хана примолкла.

Маленький Аксель представлял рождественскую елку, какие бывают в богатых домах. На каждой ветке – румяный поросенок. Сушеная рыба висит вязками. Вырезанные из бумаги белки держат в лапках корзинки с орехами и брусникой. Мать рассказывала, что под Рождество к послушным детям приходит волшебник с длинной бородой и приносит то, чего больше всего хочешь. Целый год Аксель старался слушаться и не шалить. Обдумывал, что бы выпросить у волшебного деда. У матери валенки совсем прохудились. Да и отцовский заячий треух, который вечно наползал Акселю на глаза, хорошо бы сменить на новый. И в подполье пищат от голода мыши. Уже с начала зимы Хана ходит то стирать, то убирать.

Но больше всего Аксель мечтал о лодке с парусами. Была у них когда-то лодка с чиненым, но еще крепким парусом. Буря унесла ее в море. Лодку, пустую, прибило к берегу через неделю.

– Видно, нанялся наш отец к морскому царю в услужение, – успокаивала ребенка Хана. Мал еще, к чему ему знать правду?

Аксель верил, что отец послужит Нептуну, да и вернется с полными карманами жемчуга. Но как ни просил мать, лодку и парус продали.

Вот и задумал он выпросить у волшебника с бородой новую лодку. Вернется отец, а будто не уходил. Научит Акселя бросать сети, солить в громадных бочках рыбу.

Накануне Рождества Хана в тревоге спросила Акселя, который вдруг днем улегся на печь:

– Ты не болен? – и коснулась лба.

Аксель ответил, что должен выспаться.

– А то придет волшебник завтра, увидит, что я сплю, и отдаст нашу лодку другому.

– Но волшебники – чудаки, они не всегда приносят то, о чем их просят дети, – пошла на попятную Хана.

– Ну, пусть несет, что есть, – поразмыслив, Аксель решил, что дареному коню в зубы не смотрят.

Только завтра же. А то мельник уже целый месяц с матерью расплачивается: «Завтра! Да завтра!».

Но вот уж звезда над обрывом почти ушла за скалу. Давно в деревне пировали, а дед все не являлся.

– Ну, – Аксель глядел исподлобья, – так где твой подарок? Где дед-кудесник? – и Аксель расплакался.

У Ханы сердце замерло, столько ненависти было в голосе ребенка. Случайно ее взгляд упал за окно. Звезда, ярко-голубая, небывалая, прижалась к самому стеклу.

– Вон! Да вон твой подарок, – вытирала Хана слезы сына.

Тот недоверчиво всхлипнул:

– Где?

– А вот видишь, дед принес тебе звезду!

– Неправда! Она тут всегда висела!

– Да, всегда, – торопилась Хана, путаясь в словах, – но только с сегодняшней ночи это будет только твоя звезда. А звезды приносят счастье тому, кому их подарят, – привстала мать, гладя волосы сына.

– Счастливая звезда, – Аксель круглыми глазами глядел в окно, – моя звезда счастья!

Хана простила себе вранье:

– Вырастет, забудет. А пока пускай верит, что хоть кому-то на свете, кроме меня, он нужен.

А Аксель, уже пристроившись рядом с матерью, поминутно вскакивал, проверял, на месте ли подарок.

Звезда была на месте. Но даже во сне ребенок видел ярко-голубой свет.

А Майя, внезапно решившись, вдруг ринулась вниз, прочертив на ночном небе яркий след.

Русалочка, точно всегда тут жила, прошла по селению, остановившись у избушки вдовы Ханы. Вблизи дом не казался прижатым к земле. Лишь чуть покосился и опирался на горбыль одной стеной.

Хана не сразу услышала короткий стук в дверь. А когда, накинув на плечи кожушок, сняла щеколду, перед ней стояла незнакомка.

– Здравствуй, Хана, я буду тут жить!

Девушка-звезда подтолкнула Хану в избу и заперла за собой дверь. Долго не гас свет. Никто так и не узнал, о чем говорили вдова и девушка- звезда. А только Майя осталась жить в избушке у Ханы.

И скоро не только в селе, а и в дальних округах только и было разговоров, что о девушке в золотом плаще. О плаще – это Ханс расстарался. Ходила Майя, как все крестьянки, в стареньком, не по росту платье Ханы да в кожушке. Но люди не замечали ее будничного наряда – так красива была девушка-звезда. Казалось, лицо девушки вырезано из кости талантливым мастером. Губы – точно вишни, карие глаза – ягодки черной смородины. А когда, осторожничая на льду, Майя с коромыслом спускалась к реке, парни только присвистывали ей вслед.

И Хана повеселела. Признаться, после смерти мужа держалась лишь думами о сыне. Майя в три дня надраила полы. На оконце топорщилась накрахмаленная занавеска. А Майя вывернула сундуки.

Хана пыталась остановить:

– Это же мое приданое! Еще девушкой шила-вышивала!

– Вот пусть люди и любуются! – сказала Майя.

Мутное стекло, стоило Майе дохнуть, засверкало, как лед под солнцем.

– И какому богу молиться, что тебя нам послал? – радовалась Хана.

– А вот этому! – Майя подхватывала ребенка на руки.

– Что я, маленький? – отбивался мужичок и уворачивался от поцелуев.

Но Майю он любил, ходил за ней, как собачонка.

Ухажеры даже злились:

– Позовешь ее к околице, а следом этот воробей скачет!

Но Майя никого особо не отличала и со всеми была приветлива. Всем улыбалась. Парни зубами скрипели от злости:

– Да она и точно ледяная! – но ничего не могли с собой поделать.

Особенно зачастил под окошко к Хане сын мельника Иоханн, парень видный, дерзкий и собой красавец. А как растянет лемеха гармони – не у одной белозубой селянки сердце зайдется.

Но Иоханн прикипел к девушке-звезде. Торчал под изгородью. Встретит в селе – проходу не давал:

– Майя, сердце мое! Не выйдешь за меня – утоплюсь!

– Подожди, пока лед сойдет! – отвечала Майя.

Ее сердечко навек заледенело – у звезд не бывает горячих сердец. Она пожалела ребенка, как жалеем мы мимоходом кошку на парапете моста.

Но Иоханн не отставал. Ух и в селе потешались. И отец грозил сосватать за сына первую, что пойдет. Парень лишь становился злее.

И как-то Иоханн не выдержал – шапку в охапку, да был таков.

У самого леса стояла изба колдуна. Он давно забросил ремесло. Доживал вдвоем с кошкой Машкой. Ставил силки на зайцев. Помогал подавившемуся дитяти, встряхивал ребенка за ноги и что-то бормотал.

Поначалу, как забрел в селение старик, приходили за приворотным зельем. Совали кошелку с яйцами:

– А этот мой сосед – вот уж негодный человек. А не стал бы он порассудительней, если бы его годовалая телка пала? – и ждали у порога, теребя в руках шапки.

– Телка, говоришь? – колдун поднимался из-за стола, громадный, седой, кряжистый, и сжимал кулак так, что трещали пальцы.

А наутро жена просителя с воем вылетала из хлева. Ходить к колдуну перестали. Даже имя его припорошило пеплом: старик да старик. Но Иоханн, решившись, упрямо колотил в дверь:

– Эй, колдун, помоги! Иначе как бы по твоей крыше не заскакали огненные белки!

Дверь медленно раскрылась.

Колдун, сидя при коптилке, заскорузлыми пальцами чинил сеть, точно и не стоял на пороге незваный гость.

В полгорницы печь, закопченные стены да вязанки трав и низки сушеных грибов по притолоке. Изба была жарко натоплена. На столе остывал котелок с похлебкой. В углу в лукошке из лозовых прутьев попискивали котята. Кошка жмурилась рядом, прикрыв мордочку хвостом.

Колдун отбросил работу. Сдернул с гвоздя на стене кожух:

– Идем, раз хочешь.

Под разлапистой елью стояла Майя и была бледней обычного. Девушка грустно перебирала, точно четки, бусы из белых блестящих камешков.

Никогда еще девушка не была так хороша – Иоханн рванулся через сугроб. Видение усмехнулось. Что-то жестокое исказило черты. Привидение застонало и исчезло, как клок тумана.

– Ну, что дашь за девушку?

Колдун уже стоял рядом, хотя, казалось, не двигался с места.

Иоханн дернул, разрывая застежки, отвороты кожушка:

– Бери, что хочешь. Отцовскую мельницу! Избу бери! Не жить мне без нее!

– К чему мне твои подарки? – теперь колдун глядел на парня сверху. Он висел в воздухе – Иоханн даже видел запорошенные снегом подметки сапог из оленьей кожи. Но все виделось ему в полубреду. Колдун стоял напротив – и в то же время его лицо виднелось между еловых лап.

– Душу! Ее и твою! – старик шептал, а вихрь прошел по вершинам ельника.

Лес загудел, частый перестук, будто били коло- тушей по дереву, прозвучал в чаще.

– Господи! Что я творю? – Иоханн опрометью бросился прочь.

Ели тянули лапы. Несколько раз, поскользнувшись, он проваливался в засыпанные снегом овраги. Раз чуть не въехал в медвежью берлогу. Казалось, старик гонится за ним, и, настигнув, схватит сзади и разорвет горло. Он не чувствовал ни рук, ни ног, когда наконец, выбрался к селу.

Перед глазами мельтешили золотые точки. Вот одна из них подросла, увеличилась, лукаво клонила голову к плечу.

– Майя! – слезы злости тут же замерзли, склеив ресницы.

Дверь колдуна чуть не слетела с петель. Расхристанный, с обмороженными руками и багровым румянцем на щеках Иоханн, пошатываясь, придерживался за косяк.

– Черт с тобой! – прохрипел он. – Отдаю тебе душу!

И качнувшись, Иоханн упал на колени.

Следующие дни были цепью бессвязных обрывков. Но рядом со шкурой, на которой бредил парень, всякий раз оказывалась Майя: с питьем ли в руке или с мокрой тряпицей от жара.

Через неделю парень проснулся здоровым. Чистая половина была приотворена. Иоханн, еще покашливая, сполз с полатей. И шлепая босыми ступнями, проковылял к скамье. В кадке воды было с верхом. С ковшика упало на дерево несколько капель. Иоханн тут же выплеснул ковшик – кадка до краев была наполнена кровью.

– А, вот и ты, – колдун ухмылялся в проеме.

«Время», – екнуло сердце Иоханна.

Удивляло и то, что колдун ни словом не обмолвился, искал ли кто Иоханна, и куда девалась Майя.

На вопросы колдун не отвечал, лишь супил брови. Крупные квадратные зубы покусывали горькую травинку.

Иоханн шагнул в горницу. Комната оказалась больше, чем можно было ожидать. Куда подевались бревенчатые стены с клочьями мха в щелях?

Ноги по щиколотку проваливались в ворс ярко-изумрудного ковра, устилавшего пол от стены до стены. Подвешенная к потолку на цепи свисала золоченная клетка. Иоханну челюсти свело: в клетке, свернувшись рядом с наполненной молоком плошкой, дремала гадюка. Узорчатая голова с неподвижным взглядом приподнялась, когда колдун раскрыл дверцу. В знакомом лукошке извивалось с десяток змеенышей. Колдун прижался щекой к голове змеи. Провел пальцем вдоль хребта. Приласкав, опустил змею в клетку.

– Змеи куда привязчивей домашних животных, – пояснил он Иоханну.

Парень едва сдерживал тошноту. Теперь колдун кормил змеиных детенышей.

Разжевав полоску сухого мяса, колдун доставал детенышей по одному из лукошка и языком заталкивал кусочки им в пасти.

– Помоги, – кивнул Иоханну.

Того ноги не держали. В голове зашумело.

– Да шучу я, – усмехнулся колдун, опуская в лукошко последнего змееныша. Отер засаленные руки. Чего-то ждал.

– Ну, пора! Чего тянуть, верно? – и колдун, сунув два пальца в рот, свистнул.

Тотчас горница потемнела. Змея в клетке испуганно зашипела, извиваясь и пытаясь свернуться. Коптилка полыхнула пламенем вверх, осветив потолок и погасла. В темноте слышались взвизгивания, торопливый топот десятка бегущих ног, кошачье мяуканье. Иоханн оказался в капкане звуков, шорохов и криков. В горнице вспыхивали и чертили зигзаги зеленые с синим болотные огни.

Изба раскачивалась. Изо всех углов полезла лесная нечисть. Мохнатые лешие, обросшие клочьями мха, тащили за волосы речных кикимор.

Злыдни-домовые, оставшиеся без избы и хозяев, щелкали мелкими острыми зубками. Вурдалаки, скинув медвежьи шкуры, скалили клыки.

Гнилостный запах болота наполнил горницу. Голос колдуна в неразберихе звучал вкрадчиво, почти ласково:

– Ну, не дорога ли цена за девушку?

Поминутно чихая, Иоханн выкрикнул:

– Нет! Доводи начатое до конца!

И тотчас нечисть утихла, сгинула. Восточный ковер оказался домотканой дорожкой. В лукошке капризно мяукали котята. Никакой клетки с гадюкой не было и в помине.

«Обморочил, старый!» – подумалось Иоханну.

Пережитый страх выступил потом. Рубаха на спине намокла, а зуб на зуб не попадал.

– Хорошо же, – многообещающе процедил колдун.

Теперь стало страшно по-настоящему. Если бы ноги не приросли к половицам, Иоханн бы бежал. Колдун скинул длиннополый кожух, который не снимал и у жарко натопленной печи.

И сразу стал меньше ростом, макушкой едва доставал юноше до груди. Горб на спине прижимал голову колдуна так, что он мог глядеть лишь исподлобья. Пальцы удлинились, потеряв грубость. Длинные, с белой нежной кожей, эти руки пугали больше всего. Глаза колдуна светились красным светом. Зубы поредели и теперь походили на острые зубы хорька.

Даже голос изменился: грубый и низкий перешел в тонкий, почти женский.

– Душа твоя станет моей, – пищал колдун, потирая розовые лапки, – и я спасусь! А душу девушки я оставлю в теле колдуна! Сотни лет я был принужден мучиться в ненавистном теле: и не было мне покоя, потому что не было у меня души! Но с твоей помощью я обману судьбу! Дай же руку!

В кулаке колдуна сверкнул кинжал. Как во сне, Иоханн протянул руку. Подпрыгнув и зависнув на секунду в воздухе, колдун кинжалом распорол грудь Иоханна. Разломав ребра, по локоть залез в грудь юноши. Точно ледяные когти переворачивали внутренности Иоханна. Крови не пролилось ни капли – душа парня съежилась и похолодела от страха. Она затаилась в самом темном уголке, но длинные пальцы колдуна шарили совсем рядом.

Когда Иоханн опомнился, колдун жадно сжимал что-то в кулаке. Рана на груди затянулась сама собой.

– Одна есть! – шипел колдун. – Теперь идем– я заберу душу Майи.

И только тут Иоханн заметил лежащую на скамье девушку, связанную по рукам и ногам. Повязка на лице туго сжимала рот, и Майя могла только мычать.

– Смотри! Он отдал за тебя душу! – колдун взвесил на раскрытой ладони что-то невидимое. – Неужели такое благородство не найдет у тебя отклика? Соглашайся, девушка! Вы с Иоханном проживете немало земных лет. А какое тебе дело, куда денется твоя душа после смерти? Соглашайся, – нашептывал горбатый карлик.

Руки колдуна дрожали от нетерпения. Обманом он заманил девушку-звезду в свою избушку, но никакое колдовство не может забрать душу насильно. И колдун шептал-нашептывал, обещая блаженство и богатство.

– И всего-то за пустячок.

Иоханн равнодушно прислушивался к уговорам. Жизнь показалась ему пресной. Девушка на скамье – лишь одной из многих. Обещанные дары колдуна – вещь стоящая. Но зачем ждать, пока подадут?

Оставленный колдуном кинжал лежал на краю стола. Иоханн поднял, подошел к колдуну и равнодушно погрузил клинок в спину карлика.

Колдун захрипел и хотел повернуться. Но ноги подкосились, он упал на колени.

Тем же кинжалом Иоханн разрезал путы Майи, брезгливо оттолкнув умирающего колдуна.

– Уговор! – прохрипел колдун.

Розовая пена пузырилась на губах.

– Молчи, падаль! – пнул Иоханн колдуна.

У колдуна никогда не было души, и он не знал, что это такое. А душа человека – это и есть он сам. Его совесть, любовь, слово чести.

Колдун не знал, что, забрав душу Иоханна, он получит удар в спину: с душой он забрал его совесть.

Под телом колдуна расплывалось кровавое пятно. Дыхание становилось все реже. Колдун дернулся в агонии и застыл. Душа Иоханна освободилась из его мертвых пальцев, покружила над горницей и взмыла в небо.

Иоханн почти ничего не почувствовал, лишь легкий укол, словно вытащили из сердца ледяную иглу.

Майя выпуталась из обрывков веревки, но удержать тело юноши не успела. Прислонилась к его груди. Сердце Иоханна перестало биться в тот миг, когда душа коснулась вершины ели у избы.

Майя бросилась за подмогой. Но стоило ей ступить за калитку, диковинное громадное пламя охватило избу колдуна.

От села бежали соседи, но изба сгорела в одночасье. Не удалось даже растащить головешки. Изба сгорела порохом, не оставив и пыли.

А Майя по-прежнему жила в избе вдовы Ханы. Вначале нянчила Акселя. Потом его детей. Потом внуков. И хоть постарела, все еще бодро ходит по избе и, мешая молодым хозяйкам, перехватывает любую работу.

Прожить долгую жизнь: хоть не принцессой и не звездой, – тоже неплохо. Славная сказка, согласен, приятель?