Скульптор твоего тела

Глава 15

Я проснулся от поцелуев, женские губы целовали мое лицо — глаза, лоб, щеки, нос, подбородок. Какое приятное пробуждение! Еще не открывая глаз, я стал отвечать на поцелуи и тут же ощутил, что я уже не отпущу проказницу просто так. Мой организм четко просигнализировал об этом голосованием.

Не знаю, как для женщин, слышал, что они не любят с утра, не скажу и за всех мужчин, но для меня лично утренний секс — самый лучший и самый, как бы это сказать, острый, что ли? В том смысле, что только с утра я получаю такую остроту ощущений, как ни в какое другое время суток. Не знаю, почему так, может, это особенность моего организма, а, может, у всех мужиков так, я этим вопросом не интересовался. Но начинать день с утреннего секса — это для меня как проснуться в раю. К сожалению, поскольку острота ощущений просто запредельная, то все заканчивается очень быстро, но так классно, что хоть кричи!

Элис лежала на мне, расслабившись, почти мурлыкая, а я смотрел в потолок и улыбался. Просто так, просто потому, что мне было очень хорошо.

— Надо вставать, — прошептала она мне на ухо. — Завтракать, а потом на океан. Часов до одиннадцати у меня есть время, а потом надо идти, собирать вещи и в двенадцать сдавать номер. Можно я до вечера оставлю вещи у тебя?

— Зачем ты спрашиваешь? — улыбнулся я. — Не можно, а нужно. Я тебе помогу с вещами.

— Да что там помогать, у меня один маленький чемодан на колесиках!

— Это не имеет значения, важно то, что я хочу тебе помочь.

Элис засмеялась и, подняв голову с моей груди, посмотрела мне прямо в глаза. Я же смотрел на ее щеку, которую еще вчера уродовал безобразный шрам, и понимал, что я должен как-то реагировать.

— Ах, вот оно что, — сказал я совершенно ненатуральным голосом, — а я ведь поверил, дурачок!

— Ты о чем? — не поняла Элис.

— Да о шраме твоем. Я ведь принял его за настоящий, а ты, оказывается, та еще обманщица! Зачем ты его вчера приклеила или что это было, к чему весь вчерашний маскарад? Или некая проверка? Типа, клюнет ли кто-то на меня вот такую, да?

— Что? — недоуменно вскинула Элис брови. — Ты вообще, о чем сейчас?

— Я говорю, без шрама ты смотришься намного лучше.

— Ты издеваешься надо мной? — удивленно воскликнула она.

Я нахмурил брови, изображая непонимание. А Элис провела ладонью по щеке, еще раз, а потом спрыгнула с меня и с кровати, и шагнула к большому зеркалу в прихожей. Я склонил голову и посмотрел на сверкавший зеркалами встроенный шкаф рядом с кроватью за моей спиной. Она, что, его не заметила или у нее зрение такое плохое? Может, она вечером сняла контактные линзы?

Потом прикрыл глаза, пытаясь удержать уходящие ощущения и одновременно гадая, что сейчас будет и как мне себя вести. Я знал только одно: признаваться я не должен ни при каких обстоятельствах! Что бы ни случилось, я должен отрицать всё. Зачем, зачем я это сделал? Блин, вот же я долбодятел!

Раздался вскрик, потом шлепанье босых ступней к другому зеркалу в туалете, щелчок выключателя. И тишина, длившаяся минут пять, не меньше. Потом послышались тихие шаги, и я, приоткрыв глаза, широко улыбнулся навстречу девушке. Она была прекрасна своей неприкрытой одеждой красотой. Но сейчас, судя по выражению ее лица, она об этом вообще не помнила. Ее глаза были так широко распахнуты, что я даже удивился, как такое вообще возможно. И словно в унисон моим мыслям я услышал ее слова.

— Как? — сдавленно прошептала она, остановившись перед кроватью и гладя мне в глаза. — Как ты это сделал?

— Если ты о шраме, то, думаю, даже твой водостойкий грим или что там, стерся от моих жарких поцелуев, — еще шире улыбнулся я.

— Хватит! — зло крикнула она. — Хватит придуряться! Это ты каким-то образом убрал шрам, так ведь? Но как это возможно, объясни!

Она стояла надо мной — обнаженная, прекрасная в своей ярости, уперев кулаки в бедра. И что мне ответить?

— Подожди! — я нахмурился. — Ты хочешь сказать, что шрам на самом деле был настоящий?

Она сверлила меня глазами, а я изо всех сил старался изобразить предельно честный удивленный взгляд. Не знаю, что она там увидела, но развернувшись, села на кровать спиной ко мне и уронив лицо в ладони, заплакала. Я подвинулся и стал осторожно гладить ее плечи и спину, не зная, что надо говорить в таких случаях. Поэтому просто молчал.

Наконец, всхлипывания прекратились, она подняла голову и какое-то время смотрела на себя, обнаружив, наконец, что сидит прямо перед зеркалом встроенного шкафа. Я тоже смотрел на отражение заплаканной девушки, на лице которой не было никаких изъянов.

— Я в душ, — наконец, пробормотала она, вставая и собирая свою одежду, разбросанную по номеру.

— Чур, я второй! — попытался пошутить я, но Элис, похоже, даже не поняла, что я сказал. Или я сказал это по-русски?

Дверь в совмещённую с туалетом душевую закрылась, и я услышал щелчок замка. Хм, закрылась изнутри. Ладно, пусть девчонка хоть немного придет в себя. Я ее прекрасно понимаю, сам однажды точно так же проснулся утром. Так, стоп! Я точно так же проснулся утром?

Да нет, не может быть, я был один, в квартиру никто не мог зайти. Или мог? Мама, бабушка? Я ведь так и не узнал, какой у них дар. Да нет, исключено. Если бы они были скульпторами или какими-нибудь целителями, никакой псориаз изначально не задержался бы на мне. Кто еще? Пропавший отец? Какой у него был дар? Надо выспросить у предков. А еще, если это действительно было так, то почему он не помог раньше? Не знал? Не мог? Может, есть какое-то ограничение по возрасту? Кстати, это объясняет и то, что я, такой «великий скульптор», столько лет не мог помочь даже самому себе. Если, конечно, я действительно самоисцелился.

Да уж, мне не на океан надо было ехать, а искать тех, кто ответит на вопросы. Мама с бабушкой отвечать не хотят, почему? Это ведь странно, разве нет? Я ведь их сын и внук! Хотят меня уберечь? От чего? И не может ли быть так, что они могли исцелить меня, но предпочли, чтобы я страдал тому, что я узнаю, кто я? Но если это так, то это точно не было самоисцелением. И почему я не подумал об этом раньше? Ладно, разберемся со временем, в какие игры все вокруг меня играют. Я даже с подозрением посмотрел на дверь санузла, может, эта Элис тоже подстава? Ну, нет, это уже точно паранойя. Шрам у нее был настоящий и давний, это я точно знаю. Стала бы адама ходить с таким шрамом, имея возможность избавиться от него? А если не было возможности? Вдруг, это очень редкий дар? Тогда… что? — Да все то же самое, меня играют втемную.

Если задуматься, с какой стати я вдруг в первый же день прицепился к этой Элис? Я что, елы-палы, Дон Жуан какой, на первую же девку прыгать? Да ввек со мной такого не было! А тут, прям, осмелел, подвалил и, увидев шрам, не охладел к ней, как положено, а воспылал желанием помочь! Если подумать, это нормально для меня? Да вообще не нормально! И что это значит? В чем подстава? Я прям, почувствовал, что подстава здесь есть и еле дождался, когда Элис вышла, уже одетая и причёсанная. Но потом все же сдержался и просто прошел в душ, не глядя на нее.

Стоя под струями воды, я еще раз прокручивал весь вчерашний день и еще раз убеждался в том, что меня очень тонко вели как по ниточке. Это какой-то особый дар? Наверняка!

Стоп! — остановил я сам себя. Не слишком ли ловко она изображала эмоции от исчезновения шрама? Хотя, почему изображала? Даже если она адама, избавление от уродующего щеку шрама — это, что, разве не должно вызывать подобных эмоций? Конечно, она немного играла, но…

***

Обмотав бедра полотенцем, я вышел из душевой и первым делом, встретился взглядом с лежавшей на кровати поверх одеяла Элис. Она молчала. Я подошел и лег рядом. Тоже немного помолчал и она моего молчания не прерывала. Наконец, я решился:

— Только честно, Элис, ты ведь адама?

С противоположной стороны кровати размера «king size» не прозвучало ни слова в ответ. И уже это было ответом. Я повернул голову и уставился на ее профиль.

— Извини, Олег, — наконец, ответила она в потолок. — Я хотела просто подойти и попросить тебя помочь. Не знаю, что на меня нашло. Когда мне сказали, что в России появился Скульптор, я сразу же хотела бросить все и лететь к тебе. Но меня попросили не делать этого. Важные люди попросили, я не могла отказать.

Она помолчала.

— Но потом я узнала, что ты взял тур сюда, узнала, на какое число. И я не могла упустить этот шанс. Никому ничего не сказав, позвонила в отель и сняла номер на неделю.

— Какой у тебя дар?

— У меня нет дара, я не чистая адама, моя мама — человек. Но у меня есть талант, я умею привлекать людей, заинтересовывать их. Ничего сверхъестественного, в сравнении с настоящим даром, просто я умею нравиться людям, даже несмотря на свое уродство. Ой! Не могу привыкнуть, что его уже нет. В общем, вот, — неожиданно оборвала она сама себя и замолчала.

— Другими словами, — медленно начал говорить я, — ты умеешь втираться в доверие людям и, мягко говоря, влиять на те или иные их решения?

— Ну, что-то типа этого. — Элис повернула лицо ко мне, — Ты не подумай, это не внушение, не гипноз какой-то, ты не был марионеткой в моих руках. Да я этого и не умею. Я лишь постаралась понравиться тебе, вызвать у тебя жалость к моей проблеме и желание помочь. Теоретически, это может любая девушка, даже не адама, но если они используют свою красоту, привлекательность для мужчины и прочие женские уловки, то мне приходиться заинтересовывать как-то иначе.

— Например, очень эротичным танцем у океана?

— А что бы ты делал на моем месте? — вскинулась она.

Я лишь пожал плечами, мне не хотелось спорить. Я был на ее месте долгие годы. Но я ведь и не девушка. А еще мне показалось, что если она и не врет, то что-то явно не договаривает. Вот как она могла узнать, что я приеду сюда? Отец, который, вероятно, чистый адам, узнал для любимой дочурки? Вполне может быть, но я ей больше не верил. Тот, кто начинает обманывать с первого слова, способен врать всегда. Но я ни капли не жалел о том, что помог ей. Хорошие поступки совершать легко и приятно. К тому же, после того, как мы провели ночь вместе, сердиться на нее совсем не хотелось. Ну, соврала, подумаешь, с кем не бывает. Ничего плохо ведь она мне не сделала! К тому же, я тоже получил от нее то, что хотел.

Я улыбнулся последней мысли и с этой улыбкой повернулся к адаме из Канады, подумав, что «там» у нее все устроено как у обычных девушек. Зубов нет. И засмеялся вслух, блин, какая только чушь в голову не лезет! Усилием воли заставив себя прекратить смех, я быстро поднял голову и дотронулся губами до ее губ, показывая тем, что не сержусь на нее.

— Прости, Олег, — глаза Элис увлажнились. — Я так благодарна тебе! И еще хочу сказать тебе, что ты в моем лице приобрел себе друга на всю жизнь. Будет нужна моя помощь, я всегда найду способ помочь. Просто Скульпторов совсем сейчас нет. Ходят слухи, есть где-то в Африке, но они прячутся. Один есть в Японии, но он отказал мне.

— Почему? — удивился я.

— Он не объяснил. Вы, скульпторы, адамы творческие, непредсказуемые. Говорят, вы часто выгораете и, если не переходите на следующую ступень, порой начинаете избегать и людей и адамов. Не знаю точно почему, но это как-то связано с твоим даром. Ты пока очень молод и дар получил недавно, но, вполне возможно, подойди я к тебе через несколько лет, ты бы только равнодушно скользнул взглядом по шраму и пальцем бы не пошевелил, чтобы помочь. Поэтому я так спешила, поэтому испугалась и обманула.

— Так, Элис, — прервал я этот словесный поток, — я тебя прощаю и не сержусь.Но за это ты расскажешь мне все, что знаешь об адамах, об устройстве их сообщества…

— Нашего.

— Что?

— Не их, а нашего сообщества, ты тоже адам.

— А, ну…, неважно, пусть — нашего. Я почти ничего не знаю, мне никто не хочет объяснять.

— Узнаю адамов, — горько усмехнулась Элис. — Сплошная скрытность во всем! Я очень мало знаю, я ведь не чистая. Но все, что знаю, все, что мне рассказывал отец, а он чистый, я расскажу. До вечера я в твоем распоряжении. И еще, Олег… мне очень понравилась сегодняшняя ночь, честно-честно.

«Какая ее часть? Первая или в моменте исцеления?» — так и подмывало спросить, но я промолчал, улыбнувшись и поцеловав ее. Мне были нужны сведения.

***

А вот хрен тебе на блюде, а не сведения! Она меня обманула еще раз, ха-ха! А ведь я опять поверил! Да уж, талант пудрить мозги у нее точно есть.

После завтрака мы договорились встретиться через полчаса на пляже, искупаться и вместе пойти за ее вещами. Я ждал час, потом пошел к ее корпусу, но, не дойдя, развернулся. Корпус-то большой, а я не знаю, в каком она номере, да и карточку электронного ключа я незаметно вернул ей в сумку еще утром. Но я уже чувствовал, что ее там нет, я уже внутренне понимал, что ее нет и в отеле. Поэтому пошел сразу на ресепшен. Поздоровался и спросил у портье, не оставляли ли мне какого послания. Да, послание было, от Элис. Очень короткое: «Прости, Олег. Э.».

— Эта девушка съехала из отеля? — спросил я. И получил утвердительный ответ. Сдала ключи, вызвала такси и свалила подальше от моих расспросов. Да что такое творится-то, а?

Я вернулся на пляж и очень долго не выходил из воды, качаясь на волнах и стараясь ни о чем не думать. Непроизвольно мне хотелось отмыться, меня преследовало чувство, что меня просто используют: трахают, когда им надо, получают от меня бесплатные плюшки, а потом просто бросают за ненадобностью. Сначала Ирина, теперь вот Элис. Котельникова? Да, для нее я тоже лишь инструмент, хотя и дорого оплачиваемый. Ну, здесь хотя бы бизнес, все честно, а эти две вообще все на шару получили и теперь, наверное, посмеиваются над лохом. Неожиданно вспомнились слова из Книги: «Нашел я, что женщина горше смерти: она — силок, ее сердце — сеть, а руки ее — оковы. Кто угоден Богу, ускользнет от нее, а грешник будет пойман ею»[1].

Впрочем, всё это рок-н-ролл! Я блаженно растянулся на лежаке и натянул на глаза солнечные очки, я тоже получил кое-что. Нет, дело не в сексе, хотя и в нем тоже, но лишь как в приятном бонусе. Главное — это возможность потренироваться, отточить свое мастерство. И, значит, мы квиты. Все получили то, что хотели. Да, я сам себя успокаиваю, но лучше думать так. Так комфортнее, спокойнее. И я успокоился, глядя на набегающие волны. Сегодня океан был более подвижен, над пляжем реял не зеленый флаг, как вчера, а красно-желтый. Купаться можно, это не полный штиль, как вчера. И это тоже хорошо, я люблю волны, люблю качаться на волнах, люблю, когда океан показывает свой характер. В шторм, конечно, в воду не полезу, но при желтом флаге купаться люблю. А при красном вообще полный кайф, далеко от берега лучше не отходить, слишком близко стоять тоже не стоит, а то волнами по песку размажет. Но зато, какой восторг взлетать к небу на пике высоченных волн, а потом падать в пропасть между ними!

А тут и официант подошел из пляжного бара с презентом от отеля. Что у нас там? Коктейль Пина-колада, залитый в очищенный изнутри ананас, из отверстия которого торчит соломинка. Поблагодарил, взял, попробовал. Что сказать? Ром с ананасовым соком — коктейль на любителя, но холодненький и жажду утоляет. Я поднял спинку лежака повыше и уставился на прибой, потягивая горьковатую жидкость через соломинку. Я уже понял, что влюбился в океан, влюбился в этот остров, словно выплывший из старой рекламы «Баунти — райское удовольствие!». Батончики Баунти мне никогда не нравились, а вот те далекие тропические пляжи, что я, еще совсем ребенок тогда, видел в той рекламе, всегда манили меня своей красотой. И вот я здесь, даже не верится! Словно в сказку попал. Хотя местные аборигены, выросшие и всю жизнь прожившие здесь, так, наверное, не считают. Но, в отличие от них, я на отдыхе и неплохо за этот отдых заплатил. Поэтому проблемы местных жителей — это не мои проблемы.

Так я и сидел, глядя на накатывающие волны — до самого заката, красным заревом долго уходящего в океан. Это успокоило мои нервы, прогнало злость и обиду, превратив все это в еще один жизненный урок, который мне надо запомнить на будущее и, по возможности, не повторять. Не обижаться и не злиться на Элис, а склонив голову, поблагодарить ее за ценный урок. Настроение сразу пошло в гору и я отправился в номер, чтобы принять душ, побриться и приготовиться к ужину.

***

Едва я ступил на родную землю, как прямо в аэропорту очутился в объятиях Котельниковой. Впрочем, вполне дружеских и деловых. Мне нравится эта современная мода обниматься с друзьями, а особенно, с подругами, при встрече и расставании. Есть в этом что-то такое, что сближает самых разных людей. А, может, ничего такого нет, просто мне нравится обниматься.

Светлана выглядела восхитительно, я ни за что не дал бы ей больше двадцати пяти лет. Прямо, роковая красавица, созданная для того, чтобы разбивать мужские сердца! Что я ей прямо и сказал. Она рассмеялась в ответ, было заметно, что ей комплимент понравился.

— Благодаря тебе, Олег, благодаря тебе! — она тихонько коснулась губами уголка моего рта и тут же ладонью стерла помаду. Я любовался тем, как она наслаждается своим новым видом и гордился ей как, как…хм, да, как хорошо сделанной работой. У меня, что, уже началась профессиональная деформация? Не рановато ли?

Когда мы уселись на задние кресла ее шикарного «Бентли», то Светлана, назвав водителю мой адрес, сразу же подняла стеклянную перегородку, отгораживаясь от него. Я насторожился. И, как выяснилось, не зря.

— У нас небольшие проблемы, Олег.

— Насколько небольшие?

— Ты можешь сделать так, чтобы у человека лицо стало другим настолько, чтобы его невозможно было узнать?

Я подождал минуту, потянув время, потом спросил:

— Этот человек в розыске?

Светлана вздохнула:

— Я точно не знаю, но, думаю, да. Иначе, зачем ему это?

— Кто он? — я старался говорить спокойно, но внутри все закипало. Почему-то я совершенно не боялся, я очень злился, с какой стати я должен помогать бандиту, который неизвестно что натворил?

— Я не знаю, — Котельникова сморщилась, но даже это получилось у нее красиво. Кто делал? Мастер делал! — Просьба пришла от одного очень важного и уважаемого человека, известного банкира Дауда Айшетовича Байматова, может, слышал?

Я покачал головой, банкиры — это не мой круг знакомств. Лишь спросил:

— Чеченец?

— Вроде бы да, я плохо в этом разбираюсь. Это имеет значение?

Я неопределенно покачал головой. С одной стороны, я точно не националист и людей по национальному признаку никогда не делил. С другой стороны, все знают, что одна из самых серьезных бандитских структур в городе — кавказкая. И если сложить два и два, то, скорее всего, этого Байматова попросили помочь именно из этого круга. У них ведь очень важны кровные и родственные связи, как и у всех малых народов. Это просто такой способ выжить, сохранить свои обычаи и не раствориться при этом в огромной межнациональной России.

Вопрос не в этом, а в том, чем лично мне это грозит?

— Как думаешь, Света, они меня потом уберут?

— Зачем? Ты что, не выдумывай!

— Смотри, — вздохнул я. — Возможно, этот человек натворил что-то такое серьезное и страшное, за совершение чего его будут искать и найдут даже за границей. Неважно, Контора или бандиты. Если это так, то очень логично убрать человека, который знает его новую и старую личность и, теоретически, может его опознать.

— Олег, — прошептала Котельникова, — отказаться нельзя, понимаешь? Нам самим тогда прятаться придется. Они такие страшные люди… Ты думаешь, надо заявить в…?

Она замолчала и сжалась в комок в углу салона. Я посмотрел на нее, и мне стало жалко гордую, строгую и неприступную госпожу Котельникову, которую боятся все, кто на нее работает. Куда делась эта грозная бизнесвумен, способная одним взглядом поставить человека на место?

— Не бойся, — улыбнулся я. — Когда это надо сделать?

— Ждали только твоего приезда. Я сказала, что специалист на отдыхе за границей.

— А точнее?

— Завтра, максимум — послезавтра.

Я кивнул, а в голове у меня уже складывался план.

— Скажи, Светлана, а этот банкир знает, кто будет оперировать?

— Нет, Олег, пока никто не знает, кто ты, кроме меня. Они просто хотят, чтобы тот, кто оперировал меня, оперировал его.

— Вообще ничего не знают? — быстро уточнил я.

Котельникова задумалась и, тряхнув головой, твердо ответила:

— Нет, вообще ничего, даже не знают, мужчина ты или женщина.

— Хорошо, тогда слушай, что нужно будет сделать.

***

Гази уже и сам стал понемногу забывать свою настоящую фамилию, доставшуюся ему от отца. Более двадцати последних лет своей жизни он прожил под чужими именами, скрываясь то от федералов, то от ЦРУ, то от Моссада. Лишь имя свое он никогда не менял, поскольку считал себя прирожденным воином[2]. Среди братьев, особенно — молодых, ходили легенды о его подвигах, вполне, как он считал, правдивые. Впрочем, тех, кто мог бы рассказать о том, как все было на самом деле, уже не было на этом свете.

Сейчас на хвост ему села Контора, да так прочно, что он почти физически чувствовал, как они дышат ему в затылок. Не надо было возвращаться в Россию, ох, не надо! Он своей знаменитой чуйкой ощущал это как никогда! Но как откажешь, тому, кто его попросил? И он выполнил просьбу, сделал то, что умеет лучше всего — убивать. Сделал профессионально, но кто-то его слил. Кто, он еще выяснит, обязательно выяснит. Тем и опасна для него сейчас Россия, что Контора держит всех на крючке, даже тех, о ком часто и не подумаешь.

Как он ушел, как сидел в каком-то грязном подвале за кучей мусора почти двое суток, лучше не вспоминать. Главное, он опять ушел. Вот только теперь за него взялись серьезно, обложили так, что, мышь не проскользнет. Хорошо, он сумел позвонить Дауду, мужу его младшей сестры, и тот прислал за ним машину, в багажнике которой его доставили в особняк родственника. Но это ненадолго, надо валить, не верил Гази этим банкирам, торгаш — он и есть торгаш, родную мать продаст, если выгодно будет, а уж его и подавно. Не верил старый волк, что за банкиром не присматривает вездесущая Контора. Никому он не доверял, даже своей любимице — младшей сестренке. Она его, конечно, любит, но своя новая семья и дети ей все же ближе. И если опасность будет угрожать его племянникам, он знал, она первая позвонит "туда, куда надо". Она женщина и мать, он на нее не обижался. Как волчица она будет защищать свое потомство до смерти. Он улыбнулся, вспомнив племянников, он сам их очень любил, своих-то детей Аллах не дал, его путь — война. Вот только не нравилось ему, что живя и воспитываясь в России, они сами уже мало отличаются от русских, даже родной язык совсем плохо знают!

И здесь ему вдруг вспомнилось свое детство в Грозном, не том, который сейчас, а в Грозном — столице Чечено-Ингушской АССР. Они ведь тогда жили все вместе, в их дружной детской компании были и русские, и грузины, и дагестанцы, и украинцы. Никто тогда не различал никого по национальности, очень дружно жили. «Почему все это ушло, зачем»? — с неожиданной тоской подумал он, — кто их стравил, бывших друзей?

Тихо открылась дверь, и в комнату вошел мужчина. Гази внимательно посмотрел на него, запоминая. Высокий, чуть сутулящийся и худой. На вид, лет под шестьдесят, волосы короткие, все седые уже, даже в густых бровях торчат седые волоски. Лицо жесткое, морщины у глаз и на лбу. Хорошо, подумал Гази, что старый, пожил уже, не так обидно умирать будет.

То, что хирурга придется убить, он решил заранее, так будет надежнее. А родне он свое новое лицо просто не покажет, закроет. Если не знаешь, то и не предашь, это он усвоил твердо. А самые надежные хранители секретов — покойники.

Гази встал с жесткого стула, на котором сидел в одной из подвальных комнат дома Дауда. Он настоял, чтобы операцию провели здесь, ехать в их центр, как они предлагали, было опасно.

— Здравствуйте, доктор! — улыбнувшись, поздоровался Гази.

— Здравствуйте, — спокойно ответил тот, остановившись и рассматривая, в свою очередь лицо Гази. Гази захотелось крикнуть, чтобы не рассматривал его, но он сдержался, понимая, что тот осматривает фронт предстоящей работы. Голос у доктора был с хрипотцой, такой не спутаешь. Наверное, курит много, подумал Гази и принюхался. Но табаком не пахло, это хорошо, не любил Гази табак.

— Ты доктор? — Гази еще раз улыбнулся, но на этот раз — хищно, как он умел и знал, что людей нервирует такая его улыбка. Но вошедший внешне никак не отреагировал, ответив вопросом на вопрос:

— А ты, значит, пациент? — и улыбнулся широко и открыто.

И отчего-то улыбка эта Гази совсем не понравилась.

[1] Библия, Книга Экклезиаста, глава 7, стих 26.

[2] Гази (тюркск.) — воин, герой.