Солнечная тропа

НОЧНЫЕ ЗАБОТЫ

Ночью, когда бабушка затихла в своей спальне, Лёнька поспешил в кухню на свидание к домовому. Хлопотун явился туда ещё раньше, но, как видно, не для того, чтобы вести задушевные разговоры, — доможил был поглощён работой.

— Садись на сундук, — озабоченно скомандовал он мальчику, — а под лавкой я чистить буду.

Лёнька не сразу понял, чем занят хозяйственный домовик. Тот меховым шаром не спеша катился по полу, и из-под лап его вырывался какой-то писк и скрежет. Спросить Хлопотуна Лёнька не решался: уж больно серьёзным и строгим казался тот сегодня. Хлопотун докатился наконец до Лёнькиного сундука и мягко ткнулся мальчику в ноги.

— Вставай, — приказал он и отбросил в сторону что-то тихо звякнувшее. Лёнька догадался, что это был один из незнакомых ему предметов деревенской жизни, с помощью которого Хлопотуша очищал деревянный пол от грязи.

А Хлопотун тем временем обнял бабушкин сундук-богатырь, всей грудью приналёг на него и стал теснить вправо. В ответ сундук недовольно заскрипел, слегка подавшись от усилий доможила. Хлопотун фыркнул, как боевой конь, и снова приступил к сундуку. А тому ой как не хотелось сдаваться! Казалось, что он пустил корни и навеки врос в дубовый пол. Хлопотун совсем осерчал и ринулся на сундук со всей своей хозяйской страстью.

— О-о-ох! — побеждённо простонал тот и отъехал в сторону.

— Хлопотун, а бабушка не проснётся? — встревожился Лёнька.

— Для твоей, уф, бабушки у меня особое средство имеется, — Хлопотун нырнул за печку и выбрался оттуда с растрёпанным веником. — «Половица, не скрипи, ты, хозяюшка, поспи!» Скажу это, и целую ночь твоя бабушка спит как дитя и сладкие сны видит.

— А ещё есть какие-нибудь… — Лёнька запнулся, — поговорки?

— Есть и ещё… всякие, — Хлопотун старательно выметал место за сундуком. — Вот ещё так говорят: «Коли нету домовушки — нет и счастия в избушке».

— Я знаю, — оживился Лёнька. — Мне об этом дедушка Акимыч говорил.

Тут его мысли перепрыгнули на самого деда фёдора и его вредную старуху.

— Хлопотуша, — с беспокойством спросил он, — и у Акимыча в избушке теперь нет счастья?

— Это что Выжитень в сарай сбежал, что ли? — нехотя переспросил Хлопотун.

— Выжитень? — не понял Лёнька.

— Ну да, так доможила их теперь зовут. Это значит, выжили его из дому — вот он и Выжитень.

Лёньке показалось, что Хлопотун говорит неохотно и даже с какой-то неприязнью к дедову домовому. И точно, вскоре тот бросил через плечо, не отрываясь от работы:

— А уж я ему другое имечко подыскал бы за то, что на всю округу нас, домовых, опозорил…

— Да ты что, Хлопотуша, — растерялся Лёнька, — его ведь и так обидели. Бабка Пелагея невзлюбила его и совсем заругала…

— Ишь ты, заруга-ала, — передразнил Хлопотун жалобный Лёнькин голос. — Да знаешь ли ты, что никто не может выгнать домового из его дома? Хозяин в избе он! Эта сила в нас ещё от Светоносца. И Выжитень вовсе не потому дёру дал, что глупого бабьего визгу испугался, а затем что старика своего пожалел. Дескать, уйду — старуха и успокоится, и уж деда за меня пилить не будет. Понятно тебе?

Лёньке было понятно, но от этого незнакомый Выжитень нравился мальчику ещё больше. Между тем Хлопотун вернул веник за печь, сам вспрыгнул на сундук и с расстановкой заговорил:

— Опозорил он всех нас потому, что ушёл самовольно из дома, оставил его без присмотра. Хуже этого для доможила и придумать ничего нельзя. Да ты сам посуди: дом, хозяйство — всё оставил. А вдруг пожар, вдруг болезнь — ну кто тогда его деду поможет? Иной домовой — уж и хозяев-то на белом свете нету, и дом стоит пустой — а он из него не уходит, до конца его бережёт. А разрушат дом — он на развалинах жить остаётся. А этот при живых хозяевах из родного дома в заброшенный сарай подался!

Хлопотун был не на шутку сердит, его мохнатые уши не знали покоя. Наконец он решил, что негоже серьёзному доможилу так распаляться впустую, и махнул лапой:

— А что ему! В карты-то можно и в сарае играть!..

И Хлопотун продолжил свою уборку, нисколько не собираясь вести с Лёнькой задушевных разговоров. «Может, мне спать уйти?» — в замешательстве подумал мальчик, но тут другая, простая мысль пришла ему в голову.

— Хлопотуша, а давай я помогу тебе, — предложил он.

Хлопотун, напротив, так удивился, что замер на месте и его глаза от изумления сделались круглыми, как у кошки. Домовой не знал, что ответить, ему никто и никогда ни в чём не помогал. Наоборот, это он, следуя своей склонности, всю жизнь тихо и незаметно помогал людям. То, что сегодня человек захотел подсобить ему, было ужасно непривычно, неправильно и в то же время приятно.

— Да ты, поди, набегался за день-то, — тяжело переводя дух, ответил доможил, — ну а я днём сплю. — И нерешительно добавил:

— Может, в другой раз когда…

Лёнька не понял смятения Хлопотуна, зато хорошо почувствовал, что настроение его изменилось. И тогда он тихонько спросил:

— Хлопотуша, а много в вашей деревне домовых?

— Много? Какой там… Это раньше много было. А теперь раз, два — и обчёлся. Многие за хозяевами в чужие края подались, а остальным и податься-то некуда. В жилых избах только я да Кадило, а прочие — кто где… Кто в пустом курятнике ветру подвывает, кто, опять же, в сараюшке приют нашёл. Один домовёнок в старом магазине поселился, прямо смех. А что ты ему скажешь, неприкаянный мы нынче народ…

Лёнька догадался, что домовёнок — это вроде как маленький ещё домовой, доможилов ребёнок.

— Ну да, дитёнок и есть, — вздохнул Хлопотун. — Да ещё сирота. Прибился тут к нам с год назад. Буду, говорит, в вашем магазине жить, это, мол, самый красивый дом на всю деревню. Ну, живи, какой-никакой, а всё угол… А после поймали мы его. Раз ночью слышим: какие-то голоса в магазине. Мы чух-чух туда, окошко там одно выбито было, так мы к нему. Видим, домовёнок наш стоит за прилавком и важно так говорит:

— Вам, гражданочка, этот платок не подходит. Потому что он в горох, а в вашем возрасте нужно носить поскромнее. Вот, например, возьмите с цветочками, они маленькие, и никто ничего плохого про вас не подумает. А горох лучше купите своей дочке. Она если в городе оденет такой платок, то все сразу и скажут: ну до чего же красивая и нарядная гражданочка, и станут к ней свататься…

Мы стоим, аж рты пораскрывали, а Кадило вдруг как заржёт и всё представление испортил. Продавец-то наш с перепугу под прилавок забился, не высовывается, а Кадилу неймётся.

— Эй, — кричит, — открывай свою лавку! Желаю и себе горох, чтобы в нём жениться! Га-га-га!

Лёньке показалось, что Хлопотун и сам смеётся, хотя наверняка этого не сумел бы сказать никто: лицо домового было так густо покрыто чёрными шёлковыми завитками, тесно прильнувшими один к другому, что в лабиринте этих завитков заблудилась бы всякая улыбка. И лишь голос домового безошибочно выдавал его настроение: то сухо и отрывисто шелестел поздней листвой, то ласкал слух лепетом первой зелени.

— Он после того конфуза с неделю на глаза не показывался, — с невидимой усмешкой продолжал Хлопотун. — Думали уже, что совсем сбежал из Песков. Я тогда Кадилу чуть самого с деревни не погнал. Ему и всегда-то лишь бы позубоскалить, а малый застыдился… Но ничего, объявился через неделю, а мы сделали вид, что никакой такой торговли в магазине и не видели. А недавно новую штуку выкинул наш пострелёнок. Тут к нам один дачник наезжает — расфуфыренный, прямо весь в картинках. Так наш выдумщик у него фуражку стянул и сам её носит. Фуражка такая забавная, разноцветная, и впрямь малолетке носить… За это домовые его Панамкой прозвали.

— А что за Кадило? — решил заодно узнать Лёнька.

— О, это громкая личность. Для Песков наших даже чересчур громкая, — загадочно ответил Хлопотун. — Постой, да ты хоть знаешь, что такое кадило? Понятно, откуда тебе… Ну, тогда и говорить зря нечего. А лучше возьму я тебя с собой на наши посиделки, раз ты такой любопытный. Завтра, если к полуночи не сморит, пойдёшь со мной, а? — нарочито сурово спросил Хлопотун.

— Пойду, Хлопотуша! — Лёнька аж подпрыгнул от радости. — И Панамка туда придёт?

— Прибежит, без него у нас ничего не обходится, — хмыкнул Хлопотун. — Ладно, давай-ка прощаться, стану дальше работать.

— Хлопотуша, — остановил его Лёнька, — бабушка сегодня очень радовалась крольчатам.

— Как не радоваться, — довольно отозвался домовой. — Я своё дело знаю. А вот кабы и я побежал из избы? То-то и оно. Ты, кстати, бабушке своей скажи между прочим, что на сушиле, мол, яйца куриные видел, в сене, прямо у окошка. Это Рябушка взялась там не у места нестись…