Так кто же развалил Союз?

МОСКВА. 28 МАРТА

Референдум 17 марта вроде бы должен был снять или хотя бы снизить политическое напряжение в стране — вроде бы все ясно: народ желает проживать в едином обновленном доме. На самом деле напряжение все возрастало. По всему было видно, Горбачев попытается использовать результаты референдума, чтобы укрепить свою власть и максимально ослабить позиции Ельцина и руководителей других республик. Но особенно — Ельцина. Вполне возможно, — вообще отстранить его от власти: этот замысел довольно четко проявился сразу же после дерзкого ельцинского телевыступления 19 февраля.

Со своей стороны, Ельцин поставил перед собой ближайшей целью выжать максимум из результатов российского «президентского» референдума — немедленно начал, по существу, избирательную кампанию.

— Решение народа принято, — заявил он, выступая 22 марта на Кировском заводе в Ленинграде.

По его словам, «Коммунисты России» собирались «совершить конституционный переворот еще до референдума, дело свое грязное сделать — отбросить крупнейшую республику на политическую периферию». У нас на глазах, предупредил Ельцин, «формируется коммунистический фундаментализм… [зовущий] опять в светлое будущее». Между тем, страна «так и не получила программу выхода из кризиса… Повышение цен — вот экономическая программа: снять последнюю рубашку для поддержки загнивающего режима».

(Без повышения цен, точнее без их освобождения, как мы знаем, и самому Ельцину не удалось обойтись. Оно произошло всего лишь через восемь месяцев. Другое дело, что это была действительно осмысленная реформа, в отличие от бессмысленной павловской суеты).

Далее Ельцин рассказал, что он сам в перспективе собирается делать, что обсуждается в плане социально-экономических мер: 24-дневный отпуск, 40-часовая рабочая неделя, увеличенный минимум зарплаты… В общем, обещания, какие и полагается давать в предвыборную пору. Из не совсем обычного, нового — налоговые льготы для предприятий российского подчинения (дескать, не мешкайте, переходите «под крыло» России!), резкое сокращение расходов на оборону, на космос, на «братскую помощь» зарубежным друзьям, ускоренная приватизация…

Были оглашены и некоторые программные наметки политического свойства.

«Программа действий российского лидера, — писал «Коммерсант-Власть», — в общем и целом продолжает программу, оглашенную им ранее: приватизация земли, борьба с коммунистическими функционерами на местах, создание массовой партии, подтверждение решительного разрыва с Горбачевым… Ельцин, очевидно, намерен в максимальной степени использовать пиковую ситуацию, в которой находится союзное руководство: грядущее повышение цен (так называемая «павловская реформа» — О.М.), плюс забастовки шахтеров, плюс отсутствие сколько-нибудь ясной программы действий, плюс холодное отношение Запада…

Шансы Ельцина уникальны: накануне съезда, на котором коммунисты намерены дать ему «последний и решительный бой», коммунистическое союзное руководство, будучи абсолютно непопулярным, проводит абсолютно непопулярные экономические мероприятия».

III внеочередной Съезд народных депутатов РСФСР, на котором коммунисты и их союзники собирались сместить Ельцина, был намечен на 28 марта. У демократов, естественно, цель была противоположная — отстоять Ельцина и добиться, чтобы Съезд, следуя результатам российского референдума, принял официальное решение о всенародном избрании президента России, назначил его дату.

Чтобы поддержать Ельцина, движение «Демократическая Россия» наметила провести в день открытия съезда массовую манифестацию в столице. Ответные шаги предприняла и противоположная сторона. Стремясь воспрепятствовать выступлению демократов, союзный Кабинет министров вполне прямолинейно и бесхитростно принял 25 марта постановление «О временном приостановлении в г. Москве проведения митингов, уличных шествий и демонстраций». На следующий день, 26-го, как бы в подкрепление этого постановления, Горбачев издал указ «О создании Главного управления Министерства внутренних дел СССР по городу Москве и Московской области», то есть объединил столичное и областное милицейские управления как бы в единый кулак и напрямую подчинил их союзному Министерству внутренних дел, как бы выведя из состава российского МВД. Явно подразумевалось, что это управление и должно выполнять запретительное правительственное постановление — это будет его главная задача.

Тем не менее демократы не отказались от своего намерения выйти в намеченный день на улицы Москвы.

Прямыми запретительными мерами дело не ограничилось. Поздним вечером 26 марта Горбачев выступил по Центральному телевидению с пространным, почти полуторачасовым, интервью, в котором попытался обозначить свою позицию накануне надвигающихся серьезных событий. Значение этого выступления подчеркивалось тем, что одним из двоих интервьюеров был собственной персоной главный телевизионный начальник Кравченко — тот самый, который костьми ложился, чтобы не давать эфир Ельцину.

Как писала «Независимая газета», «среди потока сиюминутных политических банальностей» из уст президента прозвучали также «слова, которых мы уже давно от него не слышали; это наводило на мысль, что, возможно, демократический потенциал «инициатора перестройки» отнюдь не исчерпан».

Газета цитировала некоторые из этих слов:

«Я не ухожу от ответственности за совершенные ошибки».

«Я переживаю, что пролилась кровь» (как мы знаем, в последний раз она пролилась в Прибалтике. — О.М.)

«Мы будем опираться на свободу суждений по любому вопросу».

«Если вы не согласны с моей политической линией, это не значит, что вы мой враг».

«Новое насилие — это была бы моя политическая смерть».

«Мы должны осуществить глубокие перемены в рамках демократии».

«Я сторонник честной политики»…

(Тут вспоминался упрек, брошенный Ельциным своим политическим противникам, в первую очередь, конечно, Горбачеву: «Мы по своей искренности все считали, что там все-таки политика нравственная. Ничего там нравственного нет. У них политика безнравственная, грязная…»)

Все эти декларации, высказанные Горбачевым в его длинном телеинтервью, можно было объяснить двояко — и просто как декларации, призванные приостановить разрушение горбачевского имиджа как инициатора демократических перемен в стране, и как искреннее желание все-таки окончательно «не сжигать мосты» между собой и российскими демократами.

Впрочем, высказывая эти «правильные» слова, Горбачев одновременно обрушился на «так называемых демократов», обвиняя их во всех смертных грехах.

Намекая на готовящуюся демократическую манифестацию, он бросил упрек оппозиции:

− Оппозиция хочет подтолкнуть народ… к действиям с непредсказуемыми последствиями.

Что подразумевалось под этими последствиями? Это можно было понимать и как угрозу: манифестация встретит жесткое противодействие. Тем более, что по всему было видно: власть всерьез к этому готовится. А когда на улице начинаются столкновения, декларации типа «Я переживаю, что пролилась кровь», «Новое насилие — это была бы моя политическая смерть» — как-то повисают в воздухе и быстро забываются.

Кстати, о самой «безразмерности» горбачевского интервью. «Российская газета» писала по этому поводу:

«Почти полтора часа говорил президент. Ему повезло на собеседников. Президента не прерывали, не пытались украсть его эфирное время… (Тут, возможно, был намек на телеинтервью Ельцина 19 февраля, когда собеседник, напротив, бесцеремонно прерывал его, пытался сбить спонталыку. — О.М.) Все это выглядело бы вполне прилично, имей такую же возможность общения с многомиллионной аудиторией и оппоненты Горбачева. Но они по его воле отлучены от голубого экрана. Хотя президент и не постеснялся заявить, что у оппозиции есть все возможности в том числе и на ТВ, излагать собственную точку зрения».

Да, мы ведь помним, какие «возможности» были у Ельцина, когда он перед референдумом пытался получить эфир, хотя бы на сорок минут.

27 марта, накануне манифестации, Координационный совет «Демократической России» выступил с обращением «к гражданам суверенной России», в котором изложил, как он видит сложившуюся политическую ситуацию.

«Почти полгода продолжается наступление реакции, — говорилось в обращении. — Демократические силы уже привыкли к беспардонной травле, информационной блокаде, попыткам парализовать деятельность подконтрольных им органов власти.

Вместе с тем в последнее время наблюдается консолидация демократических движений и партий, крепнет их связь с рабочими, возрастает поддержка народа. Кампания дискредитации демократов, Б. Н. Ельцина дает обратные результаты. Об этом говорят результаты российского референдума, беспрецедентные по масштабу и стойкости политические забастовки шахтеров».

Это, говорилось далее в обращении, невыгодно руководству КПСС, с каждым днем теряющему социальную базу. Единственный шанс сохранения своей власти оно видит в применении силовых методов, рассчитывая на поддержку армии, КГБ и МВД.

Авторы высказывали опасение, что в ближайшие дни партийная номенклатура попытается решить несколько критически важных для нее проблем, одна из которых, — может быть самая важная, — не допустить, чтобы открывающийся 28 марта Съезд народных депутатов РСФСР принял решение об избрании президента России общенародным голосованием, за что россияне проголосовали на референдуме. Вторая проблема связана персонально с Ельциным: на этом съезде «Коммунисты России» будут пытаться снять Бориса Николаевича с его поста. Трудно поверить, что Горбачев и его команда не понимают: в этих условиях запрещение митинга «воспринимается москвичами как прямое оскорбление и может привести к массовым забастовкам в столице…»

Стиль действий, постановлений, выступлений и т. п. президента и его сторонников, по словам авторов обращения, поразительно напоминают январские события в Прибалтике… Здесь и ультимативное предложение «образумиться», и «прекратить конфронтацию», и принятие постановлений, относящихся к компетенции республиканских властей, причем постановлений явно антиконституционных и, наконец, перевод ГУВД Москвы и области в союзное подчинение.

Заканчивался текст предупреждением, адресованным власти, и призывом к стойкости и сплоченности, обращенным к народу:

«Демонстративно дразнить, унижать, втаптывать в грязь собственный народ — занятие, как показывает опыт, небезопасное. Впрочем, мы меньше всего хотели бы повторения в нашей стране румынского сценария (вот на что намек — на печальную судьбу супругов Чаушеску, расстрелянных в ходе антикоммунистического восстания. — О.М.) Мы уверены, что и народы России, показавшие свою политическую зрелость 20 января и 10 марта, не позволят задушить демократию и защитят ее сплоченными, организованными и вместе с тем исключительно мирными акциями.

Главное — не дать себя запугать! Помните, что победившая реакция безжалостна и мстительна к любым оппонентам, в том числе нерешительным и непоследовательным… Да и вся политика союзного руководства в корне противоречит интересам почти всех слоев населения, в том числе и тех, кто носит мундиры и шинели».

Между тем, как и ожидалось, власть в преддверии 28 марта вынашивала вполне серьезные намерения. В город были введены дополнительные силы милиции, подразделения внутренних войск и даже армейские подразделения, внушительная военная техника. Вот как описывали это корреспонденты агентства «Постфактум»:

«На Пушкинской площади находятся сотрудники милиции и техника — 42 грузовика, четыре машины с надписью «Огнеопасно» и два водомета. В Козицком переулке находятся еще шестнадцать автомобилей с надписью «Огнеопасно». Военные расположились также на Тверской улице возле гостиницы «Интурист», на Красной площади, улице Огарева. Пешеходные подходы к Манежной площади по Тверской улице перекрыты милицией. Кремль оцеплен. Во дворе факультета журналистики МГУ (проспект Маркса) находится водомет. Сотрудники милиции находятся также на Советской площади… В 16–30 от станции метро «Площадь Революции» к Кремлю направилась большая колонна военных. Возле Красной площади расположились четыре машины «Скорой помощи»… В 16–50 движение по улице Тверской у Пушкинской площади было перекрыто. Движение преградили люди в защитной форме со щитами и дубинками… Милиция и войска в 16–40 перекрыли Исторический и Кремлевский проезды».

Непосредственно 28 марта обстановка в столице с самого утра сложилась напряженная. Хотя, как уже говорилось, 25-го и 26-го и были приняты грозные постановление и указ, истинные намерения властей, — каким образом они будут использовать втянутых в город «правоохранителей», — до последнего момента были неясны. Никто не мог исключить, что им будет отдан приказ стрелять, избивать, давить… В конце концов есть какая-то логика в решениях и действиях. Логика последних месяцев вполне допускала (и даже требовала) жесткого разгона демонстрантов и митингующих, ареста организаторов… Какое решение примет Горбачев?

Город бурлил почти с самого утра. То здесь, то там возникали группы манифестантов с транспарантами, российскими флагами, пытающиеся прорваться поближе к Манежной площади — традиционному в ту пору месту, где проводились народные веча, — или вовсе к Кремлю.

Происходили даже одиночные выступления. Как сообщал корреспондент «Постфактум», водитель 31-го московского автокомбината Роман Жуков около часа дня встал на углу Тверской и Моховой, возле гостиницы «Националь» (это край Манежной площади), с лозунгом: «Я требую отставки Горбачева, он довел страну до того, что жрать нечего».

Некоторым журналистам — и российским, и иностранным, — удавалось просочиться сквозь цепи милиции и солдат, опоясавших центр Москвы.

«Мы проникли сквозь все эти редуты президента и премьера, как и зарубежные коллеги, — писали корреспонденты «Российской газеты». — Им было смешно. Нам — стыдно… Мы ходили вдоль воинских и милицейских цепей. Старый солдат — полный кавалер ордена Славы — общался со своими боевыми потомками на суровом фронтовом языке. Пожилые, плохо одетые женщины стыдили: «Бессовестные вы! Нет бы работать — так против народа идете…» Невыспавшийся милицейский капитан огрызался: «Этот Павлов такой же мой, как и ваш. И Горбачев — тоже». А представители «так называемых демократов» (употребим любимый термин Михаила Сергеевича) успокаивали людей и просили никого не оскорблять. Люди, мол, выполняют приказ, они такие же служащие, как любой из тех, кто заполнил 28 марта все прилегающие к центру улицы, площади и переулки».

«В 16–50, - сообщало агентство «Постфактум», — манифестанты от гостиницы «Националь» и Госплана двинулись к гостинице «Москва», на Манежную площадь. В 17–15 военнослужащие с пластиковыми щитами и дубинками оттеснили митингующих на Тверскую улицу, применив при этом силу… В 18 часов возле кинотеатра «Художественный» на Калининском проспекте собралась толпа численностью около полутора тысяч человек. Часть из них вышла на проезжую часть, при этом движение транспорта со стороны Манежной площади продолжалось. Путь группе преградила милиция и грузовые автомобили. На протяжении Калининского проспекта от метро «Арбатская» до Манежной площади все переулки преграждены и заполнены техникой — автомобилями внутренних войск и Советской Армии.

В 17 часов из Калашного переулка выехал отряд конной милиции и отряд курсантов. Из автобусов, которые находились в прилегающих переулках, вышел отряд милиции в бронежилетах, касках, с дубинками. Группа людей, вышедшая на проезжую часть, была отрезана от остальных манифестантов грузовыми автомобилями, после чего конная милиция оттеснила ее с проезжей части. Участники митинга кричали сотрудникам милиции: «Что вы делаете, вы должны быть с народом!..» Активисты движения «Демократическая Россия», обеспечивающие порядок на митинге, пресекли попытки некоторых митингующих бросать камни в конную милицию».

Вечером 28 марта состоялись уже настоящие многотысячные митинги и шествия. Это было уже второе за короткий срок мощное антигорбачевское выступление. Сигнал, который митингующие посылали Горбачеву, был очевиден, — их целью было показать, что так легко реализовать свои намерения прижать демократию, стремление России и других республик к свободе и самостоятельности, не удастся, что реакционным силам, на которые он решил опираться, противостоят другие силы, не менее сильные.

Один из митингов начался в половине седьмого вечера на Калининском проспекте вблизи Арбатской площади. Ораторы — в основном депутаты российского парламента и Моссовета, лидеры движения «Демократическая Россия», — требовали отставки Горбачева, отстранения КПСС от власти, проведения выборов российского президента, грозили, если Ельцин будет снят с поста председателя российского парламента, организовать всероссийскую политическую стачку, призывали солдат не стрелять в народ.

− Главный правонарушитель и преступник — президент Горбачев, — сказал депутат российского парламента капитан милиции Юрий Лучинский. И добавил, обращаясь к своим коллегам-милиционерам:

− Горбачев заставляет вас, оставив горячие места столицы, охранять свою коррумпированную хунту. Наступает момент, когда милиция должна сделать для себя выбор: быть с преступниками или быть с народом. Если завтра вас заставят давить конями и бить палками свой народ, делайте свой выбор, каким бы тяжелым он ни был.

Затем митингующие направились колонной по Садовому кольцу в сторону площади Маяковского, где уже шел другой митинг, также организованный «Демократической Россией».

«Российская газета»:

«Встало движение на Тверской и Бульварном кольце. Прочные «пробки» начали закупоривать столицу. Но ехавшие в городском транспорте не возмущались, а присоединялись к участникам митингов… Встал транспорт и на Садовом. Водители дружно нажимали кнопки звуковых сигналов, приветствуя растянувшуюся на полкольца манифестацию…»

Когда участники обоих митингов слились, число участвующих, как считают организаторы, достигло 500–700 тысяч человек. Милиция, как всегда, приводила потом несколько меньшую цифру. В любом случае это было одно из самых многочисленных народных выступлений, какие проходили в Москве в конце 1980-х — начале 1990-х годов.

Здесь снова звучали призывы добиться от властей прямых выборов российского президента, за что проголосовали люди на референдуме. И одновременно — провести выборы руководителей исполнительной власти на местах. Причем — не позже, чем в мае.

«Российская газета»:

«Если центр добивался этого — узнать отношение к себе, — своей цели он достиг куда вернее, чем на референдуме. А характер выступлений? «Ельцину и свободной суверенной России — да!», «Горбачев…» Здесь мы вынуждены поставить отточие, чтобы не быть обвиненными в нарушении закона о защите чести и достоинства президента».

Как поведет себя дальше власть, Горбачев? Поскольку, повторяю, это было никому не известно, в речах выступавших то и дело прорывались тревожные ноты.

− Возможен такой вариант развития событий, при котором нам запретят проводить митинги, — сказала депутат Галина Старовойтова, — поэтому мы должны создавать стачкомы и другие формы защиты российского правительства.

Говорили, будто существует какой-то секретный план, согласно которому власти намереваются сбить спутник, транслирующий передачи «Радио России».

По окончании митинга, — около восьми вечера, — организаторы попросили собравшихся «не поддаваться на провокации» и не идти в сторону Манежной площади, как призывали некоторые. Однако несколько тысяч участников митинга все же направились туда. Часть из них была остановлена на Пушкинской площади милицией и внутренними войсками, за рядами которых виднелись водометы. Другая часть прорвалась… Позже приводились свидетельства, включая фото- и видеосъемки, что после окончания митинга людей избивали и на Манежной, и в других местах города…

Все же, если сравнить с настроениями и тревожными ожиданиями, какие были в начале дня, — его завершение было не таким уж драматичным. Могло быть гораздо хуже.

В условиях, когда Москва бурлила, Съезду народных депутатов РСФСР, открывшемуся в этот день, трудно было проходить нормально. Достаточно напомнить, что в манифестациях участвовали депутаты от «Демократической России», которым пришлось разрываться между митингами и заседаниями Съезда.

Большинство депутатов потребовало, чтобы союзные власти немедленно отменили свое распоряжение о вводе в центр Москвы крупных сил милиции и войск. Работать «в кольце штыков, под дулами автоматов, с ощущением давления со стороны КГБ, ОМОНа, войск они были не намерены.

Ссылаясь на обе Конституции — СССР и РСФСР, — а также на Декларацию о государственном суверенитете РСФСР, российский Съезд 28 марта отменил постановление союзного Кабинета министров от 25 марта о временном приостановлении в Москве митингов и уличных шествий. Был приостановлен также указ президента от 26 марта о создании Главного управления МВД СССР по Москве и Московской области. Обеспечить общественный порядок поручалось российскому Совету Министров.

Депутаты поручили первому заму Ельцина Хасбулатову встретиться с Горбачевым и потребовать от него немедленно вывести из Москвы прибывшие сюда воинские и милицейские подразделения и отвести в места постоянной дислокации те из них, которые базируются в Москве и в Подмосковье.

Первое заседание Съезда 28 марта стало и последним.

Как мы знаем, между Горбачевым и Полозковым, между верхушками КПСС и Компартии РСФСР с самого ее основания, были довольно напряженные отношения. Однако теперь логика политической борьбы подтолкнула их друг к другу, заставила объединиться в борьбе с Ельциным. Координационный совет движения «Демократическая Россия» предал гласности некий документ, сценарий, — как должны себя вести коммунисты на съезде, — разработанный накануне съезда, 27 марта, на совещании в ЦК КПСС, в котором приняли участие российские съездовские фракции и группы «Коммунисты России», «Россия» и аграрии. Документ весьма агрессивный и вместе с тем забавный. Вот некоторые выдержки из этой инструкции. Какой должна быть повестка дня съезда:

«1. Отчет Б.Н. Ельцина, а не доклад (отчет — это знак того, что Ельцин не просто держит речь, а его как бы привлекают к ответу за его неблаговидные деяния. — О.М.)

2. Содоклад от группы «шести»… (то есть той самой «шестерки» — Горячева и др., — которые затеяли этот внеочередной съезд, имея в виду свалить на нем Ельцина. — О.М.)

3. Президентству в России — нет, вопрос не рассматривался ни в комиссиях, ни на Верховном Совете, тем более Конституционная комиссия проголосовала против изменения Конституции.

4. Вопрос о шахтерах, отношение к президенту отвергать сразу.

5. Декрет о власти и приватизации собственности КПСС не рассматривать, это антиконституционно».

Давались также подробные наставления, как вести себя депутатам-коммунистам:

«…5. По окончании доклада Б.Н. Ельцина (45 минут). Отвечать на вопросы (в прениях. — О.М.) только от микрофона. Записок не подавать, чтобы не было «домашних заготовок».

6. Содокладчику (то есть одному из членов этой самой «шестерки». — О.М.) вопросов не задавать.

7. Каждый выступающий коммунист должен заканчивать речь [словами]: «Политический курс Ельцина не обеспечивает выполнения решений съездов, и я считаю необходимым отозвать его с поста председателя».

8. Недоверия Верховному Совету у «Коммунистов России» нет, хотим дать ему возможность нормально работать, убрав Ельцина и Хасбулатова…»

(Тогда еще Хасбулатов считался верным соратником Ельцина. Не пройдет и года, как этот деятель возглавит команду ярых ельцинских противников на Съезде и в Верховном Совете).

Наконец давалось даже наставление, как следует выражать свои эмоции:

«После выступлений коммунистов дружно аплодировать и выкрикивать одобрения. Быть более раскованными, чем на прошлых съездах. Нас 87 процентов, и мы должны победить».

«Дружно аплодировать и выкрикивать одобрения»… Тут на ум приходит щедринское: «В порыве восторга вспомнились и старинные глуповские вольности. Лучшие граждане собрались перед соборной колокольней и, образовав всенародное вече, потрясали воздух восклицаниями: «Батюшка-то наш! красавчик-то наш! умница-то наш!» (Так они выражали свой восторг по случаю прибытия нового градоначальника, Дементия Варламовича Брудастого).

Что забавно, хотя 28-го инструкция еще как бы не вступила в силу, некоторые коммунисты, будучи людьми дисциплинированными, уже принялись следовать ей.

На утреннем заседании съезда 29 марта Хасбулатов сообщил, что во время его вчерашней встречи с Горбачевым тот категорически отказался признать постановление российского съезда об отмене союзных документов, принятых 25 и 26 марта. Но при этом президент пообещал вывести войска из столицы, и к данному моменту это обещание выполнено.

− Президент СССР сдержал слово — войск в Москве нет, — сказал Хасбулатов.

Удивляет, как легко Горбачев «дал задний ход». Для чего тогда он вообще все это затевал — фактический перевод Москвы на осадное положение? Хотел показать, кто в столице и во всей стране хозяин? Ну да, таков, наверное, был общий замысел. Но существовал, надо полагать, и замысел более конкретный — создать в Москве такую грозовую атмосферу, при которой «Коммунистам России» на съезде не составило бы труда скинуть Ельцина. Если бы еще все эти демонстрации и митинги были безжалостно разогнаны, сделать это, — так, видимо, считалось, — было бы и вовсе легко. Устранение Ельцина означало бы настоящий триумф для Горбачева и его сторонников.

Но…

Московская манифестация оказалась слишком мощной, слишком многочисленной, отчаянно бесстрашной, готовой идти до конца. Попытка подавить ее, без сомнения, обернулась бы кровавым побоищем, своего рода локальной гражданской войной. За устранение Ельцина, даже если бы его удалось осуществить, пришлось бы заплатить слишком высокую цену. Горбачев быстро понял это.

Помимо прочего, разумеется, его, как всегда, останавливал панический страх, — что его «демократическому», «цивилизованному» имиджу будет нанесен непоправимый ущерб, прежде всего в глазах Запада.

Итак, Горбачев опять не решился на худший, кровавый вариант, хотя, не исключено, был близок к нему. Он опять прошел, говоря словами Высоцкого, «вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю». «Российская газета» писала в те дни:

«В недавнем интервью на ЦТ Горбачев сказал: «Если случится насилие, — это будет моя политическая смерть». Думаем, даже не доведя ситуацию до кровавой бойни, но поставив общество на ее грань, он оказался очень близок к собственному прогнозу».

Тем не менее «силовая поддержка» за окном не могла не вдохновить коммунистов на съезде. В частности, они не позволили включить в повестку дня один из главных вопросов — о российском президентстве: дескать, этот вопрос — преждевременный для России, он не проработан в деталях, нет даже механизма выдвижения кандидатов и всенародных выборов.

Вот так. Народ на референдуме решил, что выборы президента России — дело актуальное, вполне назревшее, а его избранники считают, что все наоборот. Второй день съезда в этом смысле остался за коммунистами. Было такое ощущение, что с вопросом о президентстве на этом съезде покончено. Журнал «Коммерсант-Власть»:

«…Сильная антиельцинская оппозиция на Съезде народных депутатов РСФСР продолжает действовать: 29 марта ей удалось провести ряд решений — в частности, заблокировать обсуждение вопроса о российском президентстве… (введение поста президента России до мая, скорее всего, будет заблокировано)».

Единственным плюсом для демократов в этот день было то, что во второй его половине на съезде выступил Ельцин. Выступил все-таки с докладом, а не с отчетом.

Ельцин заявил, что ситуация, сложившаяся в стране, по-прежнему выглядит безрадостно:

— Сегодня мы имеем полные основания сделать вывод о том, что в условиях нашей страны по-прежнему идеологические догмы и постулаты имеют первенство над экономическими. Потому-то мы в очередной раз фатально столкнулись с угрозой голода, повсеместного дефицита, гиперинфляции, жестокой диктатуры, духовной нищеты, так и не приблизившись ни на шаг к моделям процветающих государств…Прошедшие шесть лет показали, что мы имели дело не с перестройкой, а скорее с последней фазой застоя. К реформам так и не приступили.

Однако, по словам Ельцина, есть и позитивные результаты. Страна уже не та. Ситуация в корне изменилась в прошлом 1990 году. В республиках в результате свободных выборов сформированы новые органы власти, которые уже не могут пассивно проводить политику союзного Центра, тем паче, что эта политика, как заявил Ельцин, «расходится с коренными интересами людей».

Ельцин перечислил, что, по его мнению, в первую очередь следует сделать на союзном и республиканском уровне (теперь эти уровни надо постоянно разделять). Среди прочего, по словам Ельцина, на союзном уровне требуется «скорейшее подписание открытого для присоединения Договора о Союзе Суверенных Государств как федеративного добровольного и равноправного объединения». На российском уровне необходимо «введение института президентства», за который проголосовало большинство россиян на референдуме 17 марта.

То есть Ельцин и не думал отказываться от этого требования, оно оставалось для него первоочередным.

Ельцин потребовал также «немедленно снять политическую, правовую и информационную блокаду в отношении российского парламента и правительства, прекратить практику дискредитации законно избранных органов власти и управления РСФСР».

В докладе был перечислен ряд мер в экономической и социальной сфере, которые надо принять незамедлительно, чтобы выйти из кризиса: обеспечить жизнеспособность рубля, незамедлительно сформировать новые рыночные структуры, предоставить реальную хозяйственную самостоятельность предприятиям, активно развернуть разгосударствление и приватизацию, обеспечить реальную поддержку частного сектора, подготовиться к либерализации цен, выделить землю всем желающим, снять все ограничения на торговлю сельхозпродуктами…

Как писала тогда «Российская газета», это была первая за все семьдесят лет нашего движения в «светлое завтра» по-настоящему реалистичная программа, избавленная от идеологических шаблонов и догм, способная консолидировать наше раздробленное общество.

Однако было такое ощущение, что большинство выступавших в прениях словно бы не слышали доклада Ельцина, его предложений, намеченной им программы. Из уст ораторов неслось одно и то же: «Ельцина в отставку… Уйдите по-хорошему…»

«Чего только ни говорили!.. — продолжала газета. — Как только ни выворачивали наизнанку нашу многострадальную кровавую историю советского периода!.. И угроза репрессий вкупе с диктатурой исходит от демократов, и пересажать они готовы чуть ли не всех поголовно, устроив «новый 37-й»… В общем даже воспаленная фантазия не подскажет многого из того, что мы услышали… Секретарь обкома заученно клялся в верности «интересам всего простого народа». Генерал обличал антигуманную, кровожадную сущность демократии и демократов. Высокопоставленный чин употреблял через слово: «Мы, избиратели». А все вместе они проводили очень даже знакомую линию: пора, мол, прекратить оплевывать наше Отечество и его историю, время «вернуть народу отбираемые у него и накопленные трудом поколений ценности». Договорились даже до «звериного демократического оскала». Дальше уж, как говорится, плыть некуда. Особенно если вспомнить «демократическую» армейскую технику, спецназы и цепи оцеплений в первый день работы российского съезда. Нет, не демократов пугал генеральный секретарь одной из партий — подбадривал боевых товарищей».

Думаю, и пугал противников, и подбадривал соратников. Было и то, и другое.

В конце прений «шестерка» устами одного из своих членов, Исаева, огласила очередное политическое заявление. В нем выражалась благодарность всем, «кто нашел в себе мужество поддержать нашу позицию», и выдвигался ультиматум:

«Позиции изложены, пора дать оценки. Надо ставить на тайное голосование вопрос о доверии всему руководству, избранному Съездом. Мы хотим получить моральную, политическую поддержку Съезда».

«О доверии всему руководству, избранному Съездом…» То есть члены «шестерки» готовы были пожертвовать и своими креслами (там собрались два заместителя Ельцина, два председателя палат и два их заместителя), лишь бы избавиться от Ельцина.

Впрочем, надо полагать, они были уверены, что снова всплывут на поверхность после того, как Ельцин будет низложен.

Председательствовала Горячева. Она вновь отказалась поставить на голосование вопрос о включении в повестку дня дополнительного пункта — о внесении в Конституцию изменений, касающихся учреждения института президентства. Вместо этого предлагалось вот голосовать о доверии руководству — фактически о доверии Ельцину.

И тут произошел взрыв. Десятки депутатов с криками возмущения вскочили с мест и заблокировали подходы к президиуму и трибуне. Горячева была в растерянности, не знала, что делать. Пришлось объявить более чем двухчасовой перерыв, во время которого представителям основных политических фракций и групп долженствовало придти к какому-то согласию по вопросу о президентстве. Вроде бы предварительно до чего-то договорились. Однако в этот день — 1 апреля — этот вопрос вновь не был решен.

Съезд собирались закончить 2 апреля…

В этот день обсуждалось постановление по докладу Ельцина. Коммунисты вносили всякого рода «запретительные» поправки — запретить забастовки, не допускать проведения митингов, демонстраций и манифестаций, приостановить действие Закона о печати… Как и предусматривалось в сценарии, сочиненном на Старой площади, поправки заканчивались резкими, на уровне клеветы, обвинениями в адрес Ельцина.

Однако тут сюрприз преподнес Полозков. Он неожиданно выступил с примирительным заявлением, сказал, что сейчас не время менять руководство Верховного Совета, что коммунисты ведут конструктивную работу и если кому-то не нравится их точка зрения, он может перейти в другую фракцию.

Никто ничего не мог понять. Вести оголтелую атаку на Ельцина, на демократов и вдруг такой поворот — чуть ли не к христианскому смирению и взаимной любви. Что случилось? Многие заподозрили тут какой-то подвох. Тем паче, что в это же время в другом месте Москвы проходила I Всеармейская партийная конференция, в которой участвовали и министр обороны Язов, и президент Горбачев. Тональность выступлений на этом собрании была примерно такая же, как коммунистических речей на съезде, может быть, даже резче по свой антидемократической истеричности. Вот пассаж из выступления одного из генералов:

— Наступил тот решающий момент, когда мы, начиная от президента и генерального секретаря до рядового солдата и коммуниста, должны действовать принципиально и решительно, чтобы данной властью и конституционными методами (ну, про конституционные методы — это так, фиговый листок. — О.М.) остановить зарвавшихся безответственных политиканов, которые вместе с реакционными силами Запада пытаются взять реванш за поражение в октябре 1917 года».

Ну да, «реакционным силам Запада» «поражение в октябре 1917 года» все никак не дает покоя. Других забот у этих «сил» нет. Спросить бы кого-нибудь из представителей этих самых «реакционных сил» (если бы удалось отыскать такого), помнит ли он вообще что-нибудь из того, что происходило в России в октябре 1917-го…

Слухи о генеральском шабаше, естественно, доходили до депутатов, собравшихся на съезде. Возникало подозрение, что «задний ход» Полозкова, возможно, как-то связан с буйством военачальников: если кто-то решил просто-напросто устроить военный переворот, — а призыв к нему вполне можно разглядеть за истерическими выступлениями наподобие процитированного, — тогда, может быть, и наступление коммунистов на съезде ни к чему? Может быть, напротив, лучше с помощью примирительных речей заставить противника расслабиться, усыпить его бдительность, перед тем как нанести ему серьезный, сокрушительный бронетанковый удар?..

На самом деле «примирительные интонации» в речах Полозкова, по-видимому, появились по другой причине — по причине того, что во фракции «Коммунисты России» произошел раскол. 31 марта часть ее членов во главе с полковником Руцким вышла из нее и образовала группу «Коммунисты за демократию». Стройные ряды коммунистов-фундаменталистов начинали редеть, хотя и не утратили еще боевой дух и желание строго следовать сценарию, написанному на Старой площади.

Съезд не закончился ни 2-го, ни 3-го апреля.

По-прежнему оставался в подвешенном состоянии вопрос о введении президентства в России. Отвергнуть этот институт, коль скоро за него проголосовал народ, коммунисты не могли. Задачей съезда было всего лишь принять соответствующие юридические акты и назначить дату выборов главы государства. Однако коммунисты тупо голосовали против того, чтобы пункт «обеспечить условия для проведения всенародных альтернативных выборов президента РСФСР в конце мая — начале июня 1991 года» был оставлен в окончательном тексте постановления. Но и для того, чтобы исключить его из этого текста, не набралось достаточно голосов. Какая-то странная ничья…

Чтобы выйти из этой ситуации, была создана согласительная комиссия из представителей разных фракций, которая должна была придти к какому-то решению, обязательному для всех. Однако согласия добиться не удалось, и в конце концов депутаты большинством голосов приняли решение отложить вопрос о президентстве до очередного съезда. Тактика коммунистов была ясна: на следующем съезде все можно будет вновь отложить до следующего и т. д. В общем — «замылить» вопрос. Это, естественно, не устраивало демократов.

В противовес коммунистам они собрали необходимое число подписей под требованием провести «очередной внеочередной» съезд, специально посвященный вопросу о президентстве.

Впрочем, оставалась еще надежда как-нибудь обойтись без «очередного внеочередного». 4 апреля Ельцин перешел в решительное наступление. Он заявил, что нынешняя ситуация, когда любое начинание Президиума Верховного Совета и его председателя вязнет в бесконечных обсуждениях или просто отвергается сходу, более нетерпима. При такой ситуации нечего и мечтать вывести страну из кризиса. Ельцин предложил перераспределить полномочия между высшими государственными органами РСФСР — временно, до избрания президента России, позволить Верховному Совету издавать законы, отнесенные к полномочиям Съезда. То есть полномочия Съезда, все более превращающегося в арену бесконечной и бессмысленной идеологической борьбы, на какой-то срок укоротить. Это откроет возможность более динамичного и целенаправленного управления страной.

Коммунисты были ошарашены. Видимо, не ожидали такого контрудара. Были уверены, что ситуация на съезде — у них в руках. Не знали, как реагировать на требование Ельцина. Как писала «Российская газета», «даже С.Горячева, загодя подготовившая заявление, в котором брань в адрес Б.Н.Ельцина перемежалась вновь с вопросом недоверия к нему, оваций у единомышленников не сорвала»…

Съезд завершился 6 апреля. В этот день «Коммунисты России» предприняли последнюю отчаянную атаку с целью если и не добиться главной своей цели — свалить Ельцина (на это надежды уже не оставалось), то хотя бы размыть своими бесчисленными поправками смысл постановления по докладу Ельцина, не допустить перераспределения полномочий между властными органами. Однако они оказались в меньшинстве, — большинство, в том числе и «раскольники», вышедшие из фракции «Коммунисты России», проголосовали за предоставление дополнительных полномочий Верховному Совету и его председателю.

Более того, был наконец назначен также срок всенародных выборов президента РСФСР — 12 июня 1991 года. Понятное дело, эта дата привязывалась к первой годовщине принятия Декларации о государственном суверенитете республики. «Российская газета»:

«После принятия постановления зал, балкон с приглашенными, пресс-центр, битком набитый журналистами, разразился действительно бурными аплодисментами. Аплодировали стоя. Председатель Верховного Совета РСФСР поблагодарил Съезд за оказанное доверие и заверил, что принятые решения будут использованы только во благо России».

Это была победа.

«При неустойчивом положении с зерном волевые решения руководства центральных, республиканских органов, корректирующих запланированные объемы поставок хлебопродуктов, произвольно изменяющих адреса получателей, начинают приобретать массовый характер. Это еще более дестабилизирует обстановку. При недостатке ресурсов пшеницы для производства муки под давлением местных органов она используется на выработку комбикормов. Первый заместитель министра хлебопродуктов РСФСР А. Куделя — заместителю премьер-министра СССР Ф. Сенько (15 марта 1991 года):

«Из дневника помощника президента СССР Горбачева Анатолия Черняева (31 марта 1991 года):

Потрясающе!!! Такая вот система управления огромной страной накануне вот-вот грозящей разразиться катастрофы!

«…То, что давно уже знают миллионы людей, испытывающих все тяготы экономической ситуации, как говорится, на своей шкуре, начинают обнаруживать и представители власти, которых эти тяготы касались в меньшей мере. Имею в виду клиентов закрытых распределителей и спецбуфетов… Снова из дневника помощника президента СССР Горбачева Анатолия Черняева (31 марта 1991 года):

Как говорится, дошли до ручки. Даже помощник президента не может купить в Москве батон хлеба!