Так кто же развалил Союз?

ПРОГРАММА «500 ДНЕЙ». УПУЩЕННЫЙ ШАНС

Важным моментом, повлиявшим на отношение Ельцина к Горбачеву стала история с уже упомянутой программой «500 дней». Как уже говорилось, 27 июля 1990 года они вдвоем, Горбачев и Ельцин, точнее вчетвером — еще участвовали руководители правительств СССР и РФСР Рыжков и Силаев, — подписали совместное поручение о разработке этой программы. Ее проект надлежало создать в весьма короткий срок — до 1 сентября, ситуация не располагала к промедлению. Для многих это стало неожиданностью: в последнее время довольно четко обозначился конфликт экономических программ, к которым склонялись и которые уже отчасти начали осуществлять Центр и Россия. Некоторые считали подписанное соглашение уступкой скорее Горбачева Ельцину, нежели наоборот: Горбачев как бы соглашался на более радикальный вариант реформы, на котором настаивало российское руководство. Предполагалось, что исходной при создании новой программы будет экономическая программа России, получившая название «Мандат доверия на 500 дней» (вскоре название упростилось до того самого — «500 дней»). Хотя не исключались и какие-то компромиссные варианты.

Согласно программе «500 дней», планировалось легализовать частную собственность, отменить государственные субсидии убыточным предприятиям, распродать незавершенные стройки, осуществить приватизацию, в ходе ее поглотить избыточные деньги в экономике; после этого — отменить государственный контроль над ценами.

То есть приватизация здесь ставилась впереди либерализации цен. Позднее Гайдар поменял их местами: приватизация — дело долгое, а время не ждет; надо в первую очередь делать то, что можно сделать быстро.

Все же для того момента программа «500 дней» имела несомненные преимущества перед конкурировавшей с ней правительственной программой, она была более радикальной, открывала реальную дорогу для рыночного преобразования экономики ВСЕЙ СТРАНЫ, ВСЕГО СОЮЗА (позднее реформы Гайдара пришлось уже замкнуть в рамках одной России).

Это была пора, казалось бы, достаточно прочного примирения между Горбачевым и Ельциным: наконец-то найдена твердая точка соприкосновения, прежней конфронтации, может, уже не будет. Они часто звонили друг другу, рассказывали своим сотрудникам, как идут дела. Бывший помощник Горбачева Анатолий Черняев вспоминает:

«Когда и каким образом Горбачев и Ельцин вышли «друг на друга» с идеей предложить совместную экономическую программу, я не знаю. Но Петраков (видный экономист, академик. — О.М.), приглашенный было на Юг (в команде Горбачева, который отбывал в отпуск. — О.М.), но оставленный в последний момент в Москве, уже состоял к концу июля в совместной «рабочей группе» по ее подготовке.

За эти двадцать с небольшим дней [М.С. прервал отпуск 21-го (августа. — О.М.)] у него было четыре основные темы: экономическая программа; Союзный договор; обоснование «социалистического выбора» (статья или выступление по телевидению); иракско-кувейтский кризис.

Едва ли не каждый день этого отпуска Горбачев интересовался, как идут дела в «группе тринадцати», которая сидела в Архангельском и готовила ту самую знаменитую программу «500 дней». В суть дела и в перипетии подготовки он меня не посвящал. Для этого у него был Петраков, помощник по экономике, и член Президентского совета академик Шаталин. Они постоянно его информировали, слали ему в Крым «заготовки», получали его замечания.

Знаю только, видясь с ним почти каждый день, что он был полон энтузиазма. «Толя! — говорил. — Начинаем самое главное. Это — уже окончательный прорыв к новому этапу перестройки… Подводим под нее адекватный базис…» Что-то в этом роде. Так я пометил в дневнике. На эту тему он соскальзывал, о чем бы ни шла речь».

Аналогичным образом, хотя, может быть, и не так восторженно, высказывался в своем кругу и Ельцин.

Куда вскоре делились эти восторги, этот энтузиазм?

Хотя, как уже было сказано, предполагалось создать ЕДИНУЮ экономическую программу, «россияне» и «союзники» в общем-то действовали порознь. По словам Вадима Медведева, работа группы Шаталина — Явлинского (разработчиков программы «500 дней») «шла в отрыве от правительства, и даже в противоборстве с ним».

30-31 августа под председательством Горбачева состоялось совместное заседание Совета Федерации и Президентского совета. Медведев:

«…Произошла первая проба сил. Обсуждались альтернативные проекты перехода к рынку (то есть программа «500 дней» и программа союзного правительства. — О.М.) Правда, сами проекты отсутствовали. Материалы комиссии Шаталина (опять — «500 дней» — О.М.) были разосланы членам того и другого Советов только поздно ночью, а записка Рыжкова (правительственная программа. — О.М.) участникам совещания была роздана в перерыве».

Поскольку были представлены две программы, но что они собой представляют, никто толком не знал, ораторы, говоря о том, что необходим скорейший переход к рынку, о самих программах высказывались обтекаемо, — дескать, нужен какой-то компромисс между двумя подходами.

Вполне определенно выступил Ельцин. Он напомнил, что первоначально программа Шаталина — Явлинского была разработана для Российской Федерации; потом, в конце июля, российское руководство предложило президенту СССР использовать ее после некоторой доработки в рамках Союза, и это предложение было принято; остается выполнить эту договоренность — принять программу «500 дней» как общесоюзную программу перехода к рынку; но для ее реализации В СУЩЕСТВОВАНИИ СОЮЗНОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА НЕТ НЕОБХОДИМОСТИ (выделено мной. — О.М.)

Отправить правительство в отставку предложили также Хасбулатова и Силаев. Однако руководители других республик не были готовы к такому радикальному шагу…

Подводя итог дискуссии, Горбачев тоже постарался обойти острые углы: он — за объединение усилий в разработке компромиссного соглашения, но против отставки союзного правительства:

− Надо улучшать деятельность существующих органов, а не разгонять их. У нас нет времени на новые реорганизации. Надо объединить усилия на основе согласования подходов и программ.

Стало ясно, что с программой «500 дней» не все пойдет так гладко, как поначалу представлялось.

После этого заседания Медведев, по его словам, принялся штудировать программу «500 дней» и написал Горбачеву записку о своих впечатлениях. Он похвалил «500 дней» как «серьезную разработку, выдержанную в едином ключе», выразил мнение, что у нее «больше шансов на успех», чем у программы правительства, так что внимание должно быть сосредоточено именно на ней как на более предпочтительной. Однако главные различия между двумя программами, по словам Медведева, лежат за пределами экономики и носят скорее политический характер.

«Программа «500 дней», собственно, в экономическом отношении более привлекательна, — еще раз подчеркивал Медведев, — но она и более политизирована. В ней предполагается наличие между республиками лишь экономического соглашения, единого экономического пространства и, по сути дела, предрешается судьба политического союза… Кроме того… программа «500 дней» пронизана духом отторжения союзного правительства. Не случайно, что с появлением программы началась массированная атака на правительство с требованием его отставки. Этим объясняются и непримиримость противоборствующих сторон, и тщетность моих попыток в контактах и с Шаталиным, и с Абалкиным добиться сближения позиций на основе чисто профессионального, экономического подхода, не отягощенного политическими факторами».

По-видимому, именно это и испугало Горбачева. Во всяком случае, так считает Медведев.

«Здесь, — писал он, — по-моему, и кроется объяснение того, почему президент, отдавая предпочтение программе Шаталина — Явлинского с точки зрения ее экономического профессионализма, не счел возможным принять ее в том виде, в каком она подавалась».

Горбачев предложил создать компромиссную концепцию, поручив это академику Аганбегяну с участием двух других академиков — Шаталина и Абалкина. Практически же две программы под руководством самого Горбачева сводил воедино еще один академик — Петраков.

Компромиссная концепция… Это было начало конца программы «500 дней».

31 августа состоялось очередное заседание Президиума российского Верховного Совета. Естественно, речь зашла о судьбе экономической программы.

— Товарищ Горбачев — сказал Ельцин — предложил две программы слить. Это то же самое, как соединить амперы и километры. Это невозможно. Совершенно другие принципы заложены.

По словам Ельцина, главное различие между двумя программами: группа Шаталина — Явлинского предлагает, чтобы экономическая политика проводилась через суверенные республики, входящие в Союз, «а правительственная программа — она опять-таки насильственная программа сверху: вот мы вам диктуем, а вы исполняйте, и все».

Так закончилась идиллическая картина перемирия между Горбачевым и Ельциным. Длилось оно ровно месяц.

Конец перемирия ознаменовался было совсем уж по-военному.

Как уже говорилось, разработка программы «500 дней» — в варианте для всего Союза — была закончена 31 августа. 11 сентября российский Верховный Совет проголосовал за нее. Однако, понятное дело, без одобрения союзным руководством, она не могла быть введена в действие. Между тем, как мы видели, Горбачев, ранее вроде бы обо всем достигший согласия с Ельциным, дал задний ход…

И не просто дал задний ход. В первой декаде сентября вокруг Москвы начались какие-то странные передвижения войск. Историк Рудольф Пихоя довольно подробно проследил маршруты этих передвижений. 8 сентября командующий Воздушно-десантных войск генерал-полковник Ачалов (одна из самых зловещих фигур того времени) отдал приказ командирам Тульской, Псковской, Белградской, Каунасской и Кировобадской воздушно-десантных дивизий выдвинуться в Москву «в состоянии повышенной боевой готовности по «южному варианту». Под «южным вариантом», очевидно, подразумевалось, что десантники должны быть готовы действовать в Москве так же, как они только что действовали в республиках Средней Азии, подавляя возникшие там кровавые беспорядки.

В ночь с 9 на 10 сентября Рязанская воздушно-десантная дивизия с вооружением, в полной боевой экипировке была направлена в Москву. 10 сентября началось передвижение других частей.

По собственным наблюдениям Рудольфа Пихои, в эти дни в столице стали происходить удивительные вещи. В гостинице «Россия», где жили некоторые иногородние депутаты РСФСР и сотрудники аппарата председателя российского Верховного Совета Ельцина, вдруг куда-то исчезли женщины-горничные, коридорные и вместо них появились и выдавали ключи крепкие парни-прапорщики в военной форме.

Заметьте: «боевые действия» намечались именно против российских депутатов и чиновников…

В прессу попали сообщения, что КГБ разослал в ряд обкомов предупреждение: российскими властями якобы подготовлен план захвата телевидения, радио, вокзалов, аэропортов и других стратегических объектов столицы.

После появления этих сообщений, после того, как было замечено передвижение войск, — а не заметить его было нельзя, хотя оно и проводилось скрытно, — естественно, возник скандал. 11 сентября на заседании российского парламента Ельцин выступил с заявлением, что к Москве двигаются армейские десантные части.

— Нам пытаются доказать — сказал он, — что это мирное мероприятие, связанное с подготовкой к параду, однако есть сильное сомнение в этом.

В ответ с опровержением в «Известиях» выступил тот же Ачалов. Он настаивал, что войска прибыли в Москву именно для подготовки к параду, а часть из них была направлена в близлежащие к столице районы, как тогда говорили, «на картошку» — в помощь колхозникам при уборке этих самых корнеплодов.

Но запустил военную машину, конечно, не Ачалов, хотя он, как всегда, стал ревностным исполнителем намечаемых карательных мер. Эту машину могли привести в движение только Язов и Горбачев. Правда, последний, как всегда, остался за кулисами.

Что же его в этот-то момент так напугало заставило судорожно схватиться «за оружие»? Ну идет подготовка экономической программы… Он сам недавно так радовался этому. Возможно, испуг вызвали истерические предупреждения некоторых близких ему людей. Например, председателя Верховного Совета СССР Лукьянова (позднее он стал идеологом ГКЧП, хотя формально не вошел в его состав).

— Если будете так вести дело, — предупреждал он Горбачева и его окружение, — в сентябре Верховный Совет скинет правительство, в ноябре будут распущены Съезд народных депутатов и сам Верховный Совет. Назначат новые выборы, и не позднее декабря скинут и президента, и вас (то есть близких к Горбачеву людей. — О.М.)!

Горбачев, как всегда, не решился пойти до конца. Был дан отбой. Все приказы о передвижении войск в Москву были уничтожены. Словно бы ничего и не было.

Для чего все-таки потребовались эти странные маневры и кто какие выводы сделал из этого провалившегося (а мог бы и не провалиться!) спектакля?

«Маневры понадобились просто для того, — пишет Рудольф Пихоя, — чтобы иметь дополнительные аргументы в противостоянии союзного и российского руководства».

Имеется в виду — в противостоянии, которое вдруг возникло при выборе экономической программы. Да и в целом — не только в экономическом, но и политическом противоборстве, к которому вернулись. Вот ведь какие бывают повороты. Еще недавно здесь царили мир и благолепие. Эйфория. И вдруг — потребовалось стягивать к столице войска. Что касается выводов…

«Для радикальных сторонников сохранения СССР из числа военных, КГБ и партаппарата, — продолжает историк, — на будущее стало ясно — Горбачев не решится применить силу, чтобы разогнать новую российскую власть. Пройдет год, и 19 августа 1991 года на улицы Москвы зайдут, чадя и газуя, сотни танков и боевых машин. Появится ГКЧП. Появится сила против силы — народ против путча. И кончится советский период в истории России».

Все же, думаю, относительно нерешительности Горбачева «силовикам» и аппаратчикам это стало ясно не до конца. Они и через год попытаются привлечь его на свою сторону.

К середине октября Петраков, выполняя поручение Горбачева, подготовил новый, тот самый «компромиссный» документ под названием «Основные направления по стабилизации народного хозяйства и переходу к рыночным отношениям». Как потом стали говорить, он представлял собой попытку «скрестить ежа с ужом».

13 октября Горбачев в очередной раз обсуждал с руководителями союзных республик, что делать с Союзом, с экономикой. Основное впечатление от стенограммы этого обсуждения — растерянность перед надвигающейся катастрофой, «обмен мнениями» в духе «кто в лес, кто по дрова».

В речах и репликах Горбачева, как это часто у него бывало, преобладали общие, тривиальные призывы: «надо преодолеть опасную тенденцию», «как воздух нужно взаимодействие», «на регулярной основе нужно решать и согласовывать все основные вопросы», «не должно быть параллелизма между деятельностью» различных органов власти, «надо договориться, чтобы правоохранительные органы действовали на основе законов» (чего ж тут договариваться — разве и так не ясно, как должны действовать эти органы? — О.М.), «нужно безотлагательно составить программы, подписать их и неукоснительно выполнять», «делать это в конституционном режиме» и т. д. и т. п.

Впрочем и среди этих банальных призывов проскальзывали слова, свидетельствующие, что президент осознает трагичность ситуации: «страна стоит в очередях», надо «спасать народ от голода», нам «угрожает гиперинфляция, экономика может оказаться вообще на грани хаоса»…

Республики, как уже повелось, тянули одеяло на себя.

Председатель украинского парламента Леонид Кравчук:

− В одиночку никому не выплыть. Но не нужно расписывать все до деталей. Согласие — в принципах, самостоятельность — в конкретике. Не надо сейчас ставить в порядок дня вопрос о Союзном договоре. Давайте выйдем сначала из кризисной ситуации. Где можно — все отдать республикам… Союз можно сохранить только на экономических связях. Все остальные аргументы больше не работают.

Председатель союзного правительства Рыжков, напротив, настаивал на усилении власти Центра, критиковал Горбачева за то, что он ослабил эту власть:

− Никакие программы не помогут, если не решим несколько ключевых вопросов. У нас нет сильной исполнительной власти. Мы допустили политические ошибки, расшатав Союз. Республики будут самостоятельны, но нужна федерация. Необходимо укрепить исполнительную власть по вертикали (хорошо знакомое ныне слово! — О.М.) Я не согласен с Михаилом Сергеевичем. Или президент нужен властный, или оставить правительство (в то время речь то и дело заходила о ликвидации этого органа — союзного правительства. — О.М.) Если президент берется за исполнительные функции, правительство не нужно… В принципе надо идти на всю полноту президентской власти в стране…

Обращаясь к Горбачеву:

− Мы вам предлагаем: берите власть.

Горбачев соглашается, что «президент ослаблен, и правительство не в легком положении», «нужно укрепить власть, подвести правовую базу». Однако он не согласен, в каком порядке надо эту власть укреплять и в какие сроки; сначала все-таки надо заключить Союзный договор — любимое горбачевское детище:

− Без нового Союзного договора это (укрепление вертикали центральной власти. — О.М.) будет выглядеть подозрительно… Съезд взбунтуется. Это вроде разгона правительства, переворота. Не упрощайте. Я даже думаю, что после такого изменения Конституции надо вновь поставить вопрос о президенте и не обойдется без всенародных его выборов. Вот если бы решить проблему с помощью нового Союзного договора — тогда это естественно…

В общем, как чаще всего бывало на таких совещаниях, оно кончается ничем. Поговорили и разошлись.

Ельцина на совещании не было. Россию представлял его первый зам Хасбулатов. Он, без сомнения, пересказал своему шефу, что происходило на этой говорильне. Надо полагать, это послужило для Ельцина дополнительным толчком, чтобы перейти к решительным действиям.

15 октября Горбачеву была присуждена Нобелевская премия мира — «за его ведущую роль в мирном процессе, который сегодня характеризует важную составную часть жизни международного сообщества». Инициатором присуждения выступила Германия, у которой, как мы знаем, были особые поводы испытывать бесконечную признательность к президенту СССР: прежде всего благодаря ему эта расчлененная на две части страна восстановилась. Впрочем, и повсюду на Западе отдавали должное Горбачеву: именно он стал одним из главных инициаторов прекращения «холодной войны», расшатывателей и разрушителей мировой коммунистической системы.

− Благодаря Михаилу Горбачеву произошли значительные политические и экономические перемены в Советском Союзе и странах Восточной Европы, — такова была реакция Джорджа Буша на присуждение Горбачеву премии.

Реакция в самой Восточной Европе, и в распадающемся Союзе оказалось не столь единой, поскольку процесс этого распада был далек от завершения и было совсем не ясно, как дальше поведет себя Горбачев.

− Если эта оценка будет содействовать мирному и спокойному переходу СССР в общество равноправных народов и граждан, то мы ее сердечно приветствуем, — сказал отвергнутый норвежским стортингом другой кандидат на Нобелевскую премию, ближайший соперник Горбачева президент Чехословакии Вацлав Гавел.

Конечно, премия была дана Горбачеву не только за его очевидные уже состоявшиеся заслуги, — без сомнения, она должна был подсказать ему, как действовать в дальнейшем: действовать мирными способами, не прибегая к насилию, тем паче, что насилия было уже вполне достаточно (присудившие премию МИРА как бы сознательно закрыли на это глаза).

О том, что Нобелевская премия «дана президенту, в стране которого происходят такие события, как в Тбилиси, Фергане, Баку, Оше», напомнил заместитель председателя латвийского парламента Дайнис Иванс.

Председатель Верховного Совета Литвы Витаутас Ландсбергис, поздравив лауреата, призвал его «восстановить историческую справедливость по отношению к народам балтийских государств и укрепить добрососедские отношения между СССР и Литвой».

До восстановления исторической справедливости было еще далеко, тем не менее, думаю, звание лауреата премии Мира в какой-то степени должно было «притормаживать» Горбачева в те минуты, когда хотелось прибегнуть к каким-то жестким действиям.

«Притормаживать», но не останавливать совсем. В таких делах одних лишь премий мира недостаточно.

Если же говорить о Союзе в целом, премия, присужденная Горбачеву, особых восторгов не вызвала. Были, конечно, и поздравления, но преобладающее настроение: не до этого сейчас, да и не за что. Наиболее резко это раздражение высказал, пожалуй, известный в ту пору депутат «стойкий коммунист» таксист Сухов, который публично заявил президенту, что «не будет поздравлять его с премией», так как «в стране хаос, пустые полки магазинов, страдают и гибнут люди».

Тем не менее, получение столь престижной награды, по-видимому, в какой-то степени укрепило веру Горбачева в свои силы — в чем он, возможно, в тот момент, уже достаточно сильно нуждался.

− Это вдохновляет. Это питает мою позицию, мое настроение, интеллектуальное, эмоциональное и физическое состояние, дает ощущение, что мы на правильном пути, — признался он тогда в одном из интервью.

Никакого гипнотического действия не оказала полученная Горбачевым премия и на Ельцина. 16 октября он выступил на сессии российского Верховного Совета. По существу, его выступление (оно транслировалось по телевидению) было реакцией — весьма резкой — на действия Центра, который не принял программу «500 дней», заменил ее собственной программой.

Экономическую ситуацию в России Ельцин определил как близкую к чрезвычайной и ответственность за это возложил на Центр.

− Мы располагаем достаточной информацией, — сказал Ельцин, — чтобы ответственно заявить: существует откровенный саботаж по отношению к России в целом… Главные усилия Центра направлены на то, чтобы не допустить укрепления экономической основы республиканского суверенитета. Цель саботажа очевидна: создать у россиян впечатление, что вина за неблагополучное положение в республике лежит на парламенте и правительстве России.

При этом под Центром российский лидер подразумевал не только союзное правительство, не только Рыжкова, но и Горбачева: по словам Ельцина, игнорировать волю 150 миллионов человек, — жителей России, — как это делает правительство Рыжкова, можно только при поддержке высшего руководства страны.

Ельцин обвинил Горбачева в недоговороспособности, в нарушении «джентльменских соглашений», которые они заключают. Прежде всего, конечно, опять-таки имелись в виду соглашения, касающиеся программы «500 дней», о разработке которой они, Горбачев и Ельцин, договорились 27 июля.

− Тонущее союзное правительство, — сказал Ельцин, — нажало на президента, и он в очередной раз меняет свое решение.

Отныне, по словам Ельцина, все договоренности с Горбачевым придется строго протоколировать и публично оглашать.

При выборе программы перехода рынка, заявил Ельцин, Горбачев проявляет непоследовательность. И все для того, чтобы сохранить «ставшую ненавистной народу систему». Последняя программа Горбачева (та самая, «компромиссная», программа, подготовленная Петраковым, получившая в окончательном виде более короткое название — «Основные направления перехода к рынку») приведет к катастрофе в первые же месяцы ее осуществления.

Парламент России, сказал Ельцин, — перед трудным выбором. Можно либо смириться с волей Центра, либо сделать то, ради чего народные депутаты, собственно говоря, и стали народными депутатами: «продолжить созидательную работу по возрождению России».

Председатель Верховного Совета предложил российскому парламенту следующий порядок действий:

− Россия объявляет о неучастии в исполнении программы президента. Делит бюджет, собственность и т. д. Осуществляет свою программу «500 дней» независимо от Центра. Делит армию и вооружения. Мы не имеем права выжидать — лимит времени давно исчерпан.

Насчет разделения армии… Вряд ли в тот момент Ельцин говорил об этом всерьез. Видимо, так — для усиления эмоционального воздействия на слушателей.

По словам Ельцина, на предстоящем съезде нужно срочно создать эффективно действующие механизмы по защите экономического и политического суверенитета России.

В общем было ясно, что короткое перемирие между Ельциным и Горбачевым окончательно завершилось. Как писал «Коммерсант», отношения этих двух деятелей вернулись к исходной точке — примерно к тому состоянию, какими они были в конце мая, когда Ельцина избрали председателем российского Верховного Совета. Разница заключалась лишь в том, что с мая по сентябрь рейтинг популярности Горбачева сократился вдвое — с 56 до 29 процентов, а рейтинг Ельцина, напротив, вдвое — до 58 процентов, — вырос.

Какова была реакция Горбачева на выступление Ельцина? Медведев вспоминает, что 16 октября вечером он позвонил президенту, чтобы поздравить его с присуждением ему Нобелевской премии Мира. Высказался за то, чтобы «Основные направления перехода к рынку» принимались как можно скорее. Однако долгого разговора с Горбачевым у Медведева не получилось, поскольку в этот момент по телевизору как раз началась трансляция выступления Ельцина в российском парламенте. То, как оценивает его Медведев, свидетельствует, что вызов, брошенный Ельциным, был воспринят в противоположном лагере именно так, как на это и рассчитывал Ельцин.

«Оно (выступление Ельцина. — О.М.) оказалось резко конфронтационным по отношению к Центру, — пишет Медведев. — В адрес президентской власти высказаны обвинения в жесткой линии по отношению к республикам, в стремлении ограничить суверенитет Российской Федерации, сорвать переход экономики к рыночным отношениям, сохранить и упрочить господство административно-командной системы. Оратор не остановился даже перед обвинением в саботаже, правда, было неясно, в чей адрес. По существу, высказано нечто вроде ультиматума — или принимаются требования председателя Верховного Совета РСФСР, или встает вопрос о дележе власти, ключевых государственных постов, собственности, даже Вооруженных Сил. Прозвучал едва прикрытый призыв людей выходить на улицу… По существу, это был ответ на предложенные президентом «Основные направления перехода к рынку».

17 октября состоялось заседание Президентского совета, специально посвященное выступлению Ельцина. По существу, это был «военный совет в Филях», заседание генерального штаба антиельцинской армии. Вот его стенограмма (с некоторыми сокращениями):

«Горбачев. Что означает выступление Ельцина?

Крючков (председатель КГБ. — О.М.) Это объявление войны Центру. Если мы не примем ответных мер, потерпим поражение. Надо развернуть разъяснение в прессе и выступить президенту с планом действий…

Лукьянов. То, что он выступил, — хорошо. Карты выложены на стол. Парадокс Ельцина — он пришел к власти, но остался в оппозиции. Есть ли еще место для компромисса с ним и компромисса вообще? Нет. Надо сегодня дать ответ, пока не подняли волну митингов. Средства массовой информации нам уже не принадлежат.

За что критиковать Ельцина? Во-первых, он пытается призвать к неконституционным действиям. Во-вторых, не увидев программы, уже наносит удар по ней, компрометирует ее. В-третьих, снимает с себя ответственность в расчете на то, что президент провалится и они возьмут власть. В-четвертых, держит курс на развал Союза. Фактически предъявил нам ультиматум.

Надо сказать, что ответственность за судьбу России несет ее руководство. Мы не собираемся управлять ею. Программу России («500 дней». — О.М.) никто из республик не поддержал… Принять Обращение к народу.

Шеварднадзе. Если мы выступим прямо, возьмем конфронтационный тон, то на фоне народного недовольства это не пройдет. Поэтому надо не вступать непосредственно в дискуссию, а внести нашу программу в Верховный Совет… Любой ценой надо выиграть время.

Медведев. Ельцин не верит у успех программы (надо полагать, имеется в виду опять-таки программа «500 дней». — О.М.) и пытается перевалить ответственность на Центр. Расчет на то, чтобы выбить руководство из колеи. Идти на конфронтацию — значит потерпеть поражение. Но отвечать на провокации надо, призывая к согласию, к политическим методам.

Шаталин. Выступлением президента опять превратим Ельцина в героя. Сейчас надо выиграть время — пусть за счет кредита с Запада (как видим, один из авторов программы «500 дней» здесь как бы тоже выступает на стороне противников Ельцина. — О.М.)…

Болдин (руководитель аппарата Горбачева. — О.М.). Надо расстаться с иллюзиями в отношении Ельцина. Он никогда не будет работать вместе с нами. Человек не вполне здоровый (!!! — О.М.) и видит себя только в конфронтации. Медведев строит свою позицию на том, как лучше сдаться. А нужна твердость, прежде всего закрепление власти. Если будет допущено, что Верховный Совет России будет ратифицировать союзные законы и указы, — тогда нам лучше уйти… (По-видимому, имеется в виду, что программу «500 дней», рассчитанную на весь Союз, российский парламент рассмотрел и одобрил раньше, чем парламент союзный. — О.М.)

Распутин (писатель, и он тут же; впрочем, — последовательный реакционер, антидемократ, антиреформатор. — О.М.) Хорошо, что Ельцин выступил и собрал нас тем самым. Он бросил перчатку. Популярность Ельцина преувеличена средствами массовой информации. Но Центр безынициативен. Мы не принимаем нужных мер. 90 процентов прессы нам не принадлежит, а мы миримся… Надо сказать народу всю правду, в том числе о травле президента и правительства. Принять Обращение Верховного Совета к народу. Мы преувеличиваем свои потери. Призвать народ выйти на улицы 7 ноября.

Бакатин. (министр внутренних дел. — О.М.) Это выступление Ельцина — подстрекательство к мятежу, антисоветская позиция… Уход от позитивных предложений и решений, попытка снять с себя ответственность. Но не надо слишком резко реагировать на этот выпад. Надо разложить Ельцина через средства массовой информации.

Рыжков. У Ельцина одно на уме — рваться к власти. Во что бы то ни стало. Добиваться вот этого места! (Указывает на Горбачева). Никакого согласия с Ельциным быть не может. Ельцин — разрушитель. Ваш (Горбачева) компромисс с Ельциным вам ничего не добавил. Он вышел вам боком. Но если пойдем «в лоб», — проиграем. «Пришел царь. Он нас спасет!» — вот как, по сути, СМИ и оппозиция представляют Ельцина стране. А страна становится неуправляемой. Она на грани развала. Мы можем остаться у власти в пределах Кремля, Садового кольца. И только. Государственная система разрушена… Нужно показать власть! Снимать и снимать тех, кто ее подрывает, кто не выполняет ее решений. Иначе дождемся того, что нас в лучшем случае расстреляют, в худшем — повесят на фонарных столбах.

Может, пойти на создание коалиционного правительства, — но не с Ельциным!

…В Верховном Совете нет у нас парламентского большинства. Люди, особенно на заводах, просто озверели. Надо обратиться к народу, но не с разъяснениями, а выдвинуть четкие, чрезвычайные предложения.

В отношении телевидения надо принять меры… Противно смотреть, с каким придыханием дикторша произносит имя Ельцина! Убрать половину людей с телевидения! И из газет повыгонять всех этих!..

Шаталин. Я против всего этого! (Наконец-то академик проснулся, понял, в каком лагере он оказался. — О.М.)»

Как видим, «вся королевская рать» настроена весьма агрессивно. Горбачев пытается утихомирить ее.

«Горбачев. Надо ли идти на компромисс? Дело не в Ельцине. Сам по себе как личность он ничего не стоит (вот опять ругательства, теперь уже не в узком кругу самых близких людей — на вполне официальном заседании. — О.М.) Но он выражает определенные настроения. Не тот ведь сейчас Ельцин, что был полтора-два года назад. Он отражает серьезные тенденции в обществе. Люди чувствуют наступление хаоса, распада. Они обеспокоены, но они против экстремизма, за порядок и готовы поддержать даже крайние меры. Люди за такой порядок, где власть действует и ведет практические дела. Народ примет реалистическую программу. Надо идти к рынку, к Союзному договору… Долго шли, с потерями. Сейчас народ может поддержать решительный ход. Люди — за Союз.

…Оставлять без реакции речь Ельцина нельзя. Стратегически мы с ним кашу не сварим. У него нет конструктивного потенциала. Сессию Верховного Совета РСФСР начинают с «явления Христа народу»… Третье пришествие! Вот такие трюки!

Если мы говорим сами, что наша программа слабая, то кто же ее будет поддерживать? Не надо вихлять. Мы привержены взятому курсу, и надо ему следовать. Спасение курса — в нашей деятельности.

У Ельцина перевешивает негатив: все плохо! Тон речи и выбор момента рассчитаны на конфронтацию. Это не тот путь. Люди ждут реальных дел — в том-то, в том-то и т. д. Ждут порядка. Россия, Украина заблокировали решения Верховного Совета СССР, а нас обвиняют, что мы ничего не делаем. И реакция на Ельцина должна быть в делах! Но в СМИ порядок навести. А после принятии программы рыночной реформы — Обращение к народу. И не надо колебаться».

Однако «королевская рать» недовольна нерешительностью «короля».

«Лукьянов. Это путь польской «Солидарности».

Рыжков. …Больше работать так не будем. Или мы — власть, или будем ставить вопрос перед президентом об уходе. Профсоюзы оппозиционны правительству. Партия — тоже (Ивашко, Дзасохов)… Мы прокоммунистическое правительство, а родная партия говорит нам, что она нас не поддерживает. В Верховном Совете у нас нет поддержки депутатов-коммунистов. Я уж не говорю о прессе. Никто нас не поддерживает, ни одна газета. Делать из нас недоумков не получится. В правительстве семь академиков, двадцать докторов наук.

Нас ждут худшие времена. Любые меры для 91-го года не проходят. Идет полный раздрай. На заводах директора озверели… «Правда» тоже шатается. Надо принимать меры по телевидению. Половину убрать. Пусть орут. Ушел Тихомиров (оппозиционный обозреватель ТВ), и что? Газеты, по крайней мере те, на которых написано «орган ЦК КПСС», заставить работать на власть или разогнать.

(Вот вам и гласность, провозглашенная Горбачевым! Когда приспичило, газеты — разогнать, с телевидения половину сотрудников — убрать! Нет уж, черного кобеля не отмоешь добела! — О.М.)

Лукьянов. Не Ельцин идет к власти, а Бурбулис. Надо ответить ему прямо.

Шеварднадзе. Что, только один президент должен отвечать? И больше никто?

Лукьянов. Я готов [выступить по ТВ]. Надо сказать рабочим, чем им грозит развал поставок. Хозяйственные руководители верят в ЦК. Интеллигенция, как никогда, понимает опасность гражданской войны. Военные не могут дальше терпеть. Проиграли мы борьбу за студенчество и молодежь… У Ельцина — группа, которая делает паблисити. У нас нет такой группы…

Горбачев (как бы повторяет механически — О.М.) Ситуация связана с усилением хаоса и развала в обществе. Люди за порядок, против экстремизма, поддержат любого, кто наведет порядок, даже крайними мерами. Надо быстрее идти к новому Союзному договору».

Запомним эти слова и этот момент — когда Горбачев пришел к выводу, что ради наведения порядка можно прибегнуть и к крайним мерам (хотя он теперь уже — лауреат Нобелевской премии Мира).

А вообще, когда читаешь эту стенограмму, создается ощущение, что это не Горбачев нарушил договоренность с Ельциным, отказавшись от программы «500 дней», а Ельцин совершил какое-то предательство по отношению к президенту СССР.

В стенограмме также довольно отчетливо проступают фигуры некоторых будущих гэкачепистов, формальных и неформальных. Крючков, Лукьянов, Болдин… Именно они настроены наиболее решительно, агрессивно.

Впрочем, весьма агрессивен и Рыжков. Возможно, и он примкнул бы к ГКЧП, если бы остался на посту премьера. Но к тому времени его уже сменит Павлов. Он и вольется в компанию путчистов.

Что касается публичной реакции на выступление Ельцина, поначалу Горбачев собирался ответить на него, дав интервью телевидению, однако потом решил не делать этого, а высказать все, что он думает с трибуны Верховного Совета — его сессия должна была открыться через пару дней.

Много лет спустя, в ноябре 2010 года, в разговоре с Геннадием Эдуардовичем Бурбулисом я попросил его прокомментировать лукьяновскую фразу: «Не Ельцин идет к власти, а Бурбулис». Поскольку все разговоры Ельцина в ту пору постоянно прослушивались, об их содержании вполне мог знать и Лукьянов. И вот у него, по-видимому, сложилось такое впечатление, что Бурбулис — это двойник, «альтер эго» Ельцина и даже, более того, первый номер в этой связке.

— Ну, это все терминология партийной номенклатуры, — усмехнулся Бурбулис. — Если бы я рвался к власти, я бы вел себя совсем по-другому.

По словам моего собеседника, Лукьянов прав в том смысле, что все ключевые идеи, касающиеся политической ситуации, будущего России, начиная с 1990 года, они, Ельцин и Бурбулис, обсуждали друг с другом.

— Но у нас не было такого разделения — первый номер, второй номер. Мы были соратниками, друзьями. Мы как бы дополняли друг друга. Борису Николаевичу было шестьдесят, мне — сорок пять. Он привносил в нашу совместную работу свой опыт, я — свой. У него за плечами была партийная работа, у меня — научная.

Не думаю, что Ельцин даже и в общении с самыми близкими помощниками и сответниками отказывался от роли «первого номера», хотя у кого-то и могло создаваться такое впечатление. Он знал себе цену. Тем более ошибочно полагать, будто кто-то им управлял, находясь в тени, за сценой и дергая за ниточки.

Тем не менее представление о Бурбулисе как о каком-то «сером кардинале», который сбивает Ельцина с панталыку, а то и вовсе навязывает ему свои решения, в окружении Горбачева, да и у него самого, сохранялось и в дальнейшем.

18 октября в «Правде» был опубликован текст «Основных направлений». Поскольку в них присутствовали и положения программы «500 дней», и тезисы программы союзного правительства, тут же в прессе, — в частности, в «Комсомольской правде, — и последовала их оценка как очередной попытки «скрестить ежа и ужа»: по ряду принципиальных вопросов «скрещиваемые» программы абсолютно несовместимы. «Направления», говорилось в «Комсомолке», создают иллюзию, будто союзные республики могут самостоятельно решать, каким образом переходить к рынку. В действительности все они связаны единым денежно-финансовым обращением, которым управляет Госбанк СССР. Так что, по мнению авторов газеты, шансы на реализацию новой программы, представленной Горбачевым, чрезвычайно малы и через несколько месяцев неизбежно придется создавать новую.

А вот как оценивал итоговую президентскую программу «Коммерсант»:

«…Президентская программа имеет в основном политическое назначение. Экономическая сторона ее специалистами оценивается как весьма посредственная… Принятие программы может привести к значительной эскалации конфликта между Верховным Советом СССР и республиканскими парламентами… С момента начала работы над этим вариантом программы было очевидно, что она не будет реализована на практике, поскольку республики примут свои варианты экономических реформ. Это явно сказалось на качестве программы… Она носит скорее политический, чем экономический характер… Основной задачей ее подготовки было создать для Горбачева наиболее комфортные условия при обсуждении Союзного договора, экономической частью которого программе предстоит стать. Этим соображением… объясняется, в частности, тот факт, что позиции программы крайне расплывчаты во всех вопросах за исключением функций центральной власти и централизованного управления экономикой. Уже после утверждения программы академик Абалкин сказал, что если бы он получил программу на профессиональное заключение, то «дал бы резкий критический разбор, но как политик должен забыть об этом».

В газете отмечалось также, что хотя новая версия президентской программы по логике и структуре близка к программе Шаталина — Явлинского, то есть программе «500 дней», однако целый ряд ключевых проблем реформы президент предлагает решать принципиально иными способами. Прежде всего это касается управления экономикой. В соответствии с программой, наиболее серьезные рычаги управления будут сосредоточены в руках Центра. В его компетенцию входит ценовая и кредитная политика, эмиссионная деятельность, налоговая и таможенная политика, экспорт основных видов сырья.

Согласно президентской программе, приватизация не будет проводиться быстро. Возможность перехода земли в частную собственность, объявление колхозных и совхозных суммой наделов их работников даже не рассматривается. Будут сохранены и дотации убыточным предприятиям, среди которых большинство составляют именно колхозы и совхозы. Иными словами, в президентский документ не вошли наиболее интересные и радикальные предложения программы «500 дней».

В общем, новая программа президента, как полагали эксперты, вобрала в себя все самое худшее, что содержалось в базовых проектах, и отказалась от самого ценного. Кроме того, она было достаточно декларативна: не указывалось, какие конкретные шаги предпримет для ее реализации президент, какие — союзный парламент, что будет делать союзное правительство. По этому поводу академик Аганбегян заметил:

− Больной должен доверять врачу, и не дай Бог объяснить пациенту, как он его будет лечить. Детали нужно доверить исполнительной власти.

Иными словами, в данном случае — Совмину СССР.

Однако союзное правительство уже продемонстрировало свою неспособность вывести страну из кризиса.

Таким образом программа «500 дней», благодаря которой, как уже говорилось, можно было бы сделать решительный переход ВСЕЙ СТРАНЫ к рыночной экономике, была провалена. Провалена в значительной мере благодаря безволию и нерешительности Горбачева. А пуще того — благодаря его боязни выпустить власть из своих рук.

В этот же день, 19 октября, Ельцин уехал в отпуск, как бы говоря, что очередной раунд его противостояния с Горбачевым закончен, он, Ельцин, умывает руки и более ничего хорошего от «президентской рати» не ожидает.

Возможно, именно в этот момент Ельцин окончательно пришел к выводу, что с Горбачевым «каши не сваришь», что он не готов к серьезному реформированию экономики, к реформированию страны в целом, а потому надо действовать без него и вопреки ему.

Одним из ключевых моментов в процессе распада СССР считал отказ Горбачева от программы «500 дней» Егор Гайдар, с которым мы беседовали в апреле 2009 года (это была последняя наша встреча).

− Возможность распада Советского Союза, — сказал тогда Гайдар, — начала обсуждаться в наших внутренних дискуссиях где-то с 1988 года. Но я тогда еще считал, что Советский Союз в каком-то трансформированном виде будет сохранен. То, что его сохранить, по всей видимости, не удастся, для меня стало абсолютно ясно по состоянию на 22 августа 1991 года. Но в значительной степени это стало казаться невероятным еще раньше — после того как Михаил Сергеевич Горбачев отказался от союза с Борисом Николаевичем Ельциным в реализации программы «500 дней».

Понимал ли сам Горбачев, к каким драматическим последствиям ведет этот его отказ? Не думаю. В конце концов он не был экономистом, не в состоянии был вникать в детали, а его советники-академики не подавали сигналов тревоги. Напротив, они достаточно охотно брались выполнять его задание — соединить две разные программы, найти компромиссный вариант, словно бы не понимая, что компромисс тут невозможен.

А вот в наличии тонкого чутья политика, четко угадывающего, откуда исходит опасность для его власти, Горбачеву было не отказать.

«Первый заместитель председателя Госкомстата СССР И. Погосов пишет в Совет Министров СССР (26 ноября 1990 года), что дефицит товаров становится все более острой проблемой, ажиотажный спрос усиливается. Растущие покупки товаров — ответная реакция потребителей на обесценивание рубля. Он обращает внимание на то, что положение со снабжением населения усугубляется начавшимся со второй половины 1990 года сокращением импорта… ЗА АВГУСТ — ОКТЯБРЬ В РАЗРЯД ДЕФИЦИТА ПОПАЛИ ПРАКТИЧЕСКИ ВСЕ ВИДЫ ПРОДОВОЛЬСТВИЯ (выделено мной. — О.М.) Население испытывает трудности в приобретении мяса, мясопродуктов даже по повышенным ценам в кооперативных магазинах. Ускорился рост цен колхозного рынка… В СЕРЕДИНЕ 1990 ГОДА ИЗ 160 ТОВАРОВ ХОЗЯЙСТВЕННОГО НАЗНАЧЕНИЯ В СВОБОДНОЙ ПРОДАЖЕ НЕ БЫЛО НИ ОДНОГО (выделено мной. — О.М.)»