Так кто же развалил Союз?

РОССИЯ НЕ УХОДИТ, НО… ГОТОВА УЙТИ

В отличие от Кравчука Ельцин долго держался за Союз. По крайней мере, явно не хотел, чтобы его считали инициатором развала страны. Выступая 18 октября на Всероссийском съезде судей, он так и сказал:

− Россия никогда не выступит инициатором развала Союза. Наоборот, считаю своим долгом использовать все возможности для создания содружества суверенных государств. Иначе россияне, живущие как в РСФСР, так и за ее пределами, нас просто не поймут.

В дальнейшем эта угроза, — что россияне его «не поймут» в случае, если он согласится с развалом советской империи, как-то станет меньше пугать российского президента.

Впрочем, бывают ведь такие ситуации, когда приходится выбирать между различными угрозами.

Ельцин сказал, что корректировка послепутчевого курса российским руководством «в основном завершена». В частности, «существенно пересмотрена» позиция в отношении Центра: прекращается «затяжное, изматывающее сосуществование с ним».

− Теперь задача в том, — сказал Ельцин, — чтобы в скорейшее время демонтировать остатки унитарных имперских структур и создать мобильные и дешевые межреспубликанские структуры.

Ельцин напомнил о своем недавнем решении прекратить финансирование союзных министерств, кроме трех — Министерства обороны, МПС и Министерства атомной энергетики.

Наконец, Ельцин заверил слушателей: в условиях, когда в Союзе нарастают «центробежные тенденции», приходится думать о защите «экономического суверенитета» России — в частности, от возможной рублевой интервенции со стороны республик в случае введения ими национальных валют.

Здесь уже как бы предугадывалось: возможно, экономическую жизнь России придется налаживать, экономические реформы проводить в отдельности от других республик, — если Союз все-таки развалится, фактически развалится. То есть излагалась та самая идея, о которой шла речь в «Меморандуме Бурбулиса».

26 октября 1991 года я беседовал с Геннадием Бурбулисом. Разговор происходил в Белом доме в комнате отдыха, примыкающем к кабинету госсекретаря. Подробно говорили о ситуации в стране.

Я спросил моего собеседника, скоро ли наступит момент, когда Россия решится заявить о своей независимости и выйти из Союза.

− Или она будет терпеливо дожидаться своей последней очереди после Туркмении? — добавил я.

− Наша позиция такова, — сказал Бурбулис, — мы сделаем все, чтобы переговоры, имеющие целью создать новое содружество, прошли плодотворно. Сейчас делается попытка создать Союз Суверенных Государств в режиме конституционного государства. Тем самым нас возвращают к старым формам существования. Мы против этого. Мы за Союз Суверенных Государств, в котором Россия была бы полноценным, независимым, дееспособным и достойным государством.

Короче говоря, ССГ «в режиме конституционного государства» российское руководство не устраивает (а Бурбулис в этом руководстве был тогда фактически вторым человеком). Я продолжаю допытываться, готов ли президент и его окружение выйти из Союза, занять по отношению к нему такую же отстраненную позицию, как Украина.

− Объективно Союза уже нет, — отвечает Бурбулис. — Существует некая юридическая конструкция в лице президента СССР, в лице этих новых образований переходного периода… Поэтому есть два варианта: либо мы будем иметь новый Союз, который на равных правах формируют независимые полноценные государства, — мы за такой Союз, — либо мы будем существовать без такого Союза.

Последней, 27 октября, о своей независимости объявила-таки Туркмения.

В принципе, наверное, здесь бы и можно было поставить точку: если все республики, входящие в состав страны — за исключением России (та 12 июня 1990 года заявила лишь о суверенитете), — стали независимыми от этой страны, то, по всем законам логики, страны больше нет. Однако каким-то непостижимым образом, хоть и в общипанном виде, страна все же продолжала существовать еще почти два месяца, причем все это время продолжалась яростная борьба за ее жизнь.

28 октября с трибуны V съезда народных депутатов РСФСР Ельцин выступил с обращением к народам России и к съезду. Заявил о своей решимости «безоговорочно встать на путь глубоких реформ» и попросил о поддержке.

− Положение напряженное, — сказал Ельцин. — Трудно с продовольствием, товарами первой необходимости. На грани разрушения финансовая система. Инфляция достигла критической точки. 55 процентов семей живут ниже черты бедности. Обстановка не улучшается…

Главная причина такого положения — многолетнее владычество коммунистов.

− Нам досталось тяжелое наследство. Только после распада Центра полностью раскрылась бездна, в которой оказалась экономика — промотанный золотой запас, исчерпанные валютные резервы, долги. Кризис достиг той фазы, когда только быстрые и решительные меры могут спасти ситуацию.

Но при этом в стране — «паралич власти».

Досталось от Ельцина союзным властям. «Консервативный Центр», «репрессивная система управления», «бюрократический пресс» — вот лишь некоторые характеристики, которые он им дал.

После путча политика российских властей меняется:

− Надо сказать откровенно — [до путча] мы исходили из того, что, пробивая реформы, предстоит длительное противостояние сильному Центру и на этом строили всю свою политику. Целый год каждый маленький шаг, даже попытку шага приходилось отвоевывать. После поражения путча такая линия изжила себя.

Ну да, Центр обессилел, теперь воевать с ним не требуется, ему можно диктовать свою волю.

Ельцин предупредил, что с 1 ноября, то есть через три дня, Россия прекращает финансировать союзные министерства и другие учреждения Центра, существование которых не оговорено Договором об экономическом сообществе.

А какие органы и учреждения там оговорены? Это Совет глав правительств — членов Экономического сообщества, Межгосударственный экономический комитет, Банковский союз, Арбитраж Экономического сообщества. Немного, прямо скажем. Но и они не имеют к Союзу никакого отношения.

При этом всем межгосударственным органам Ельцин отводил ЛИШЬ КОНСУЛЬТАТИВНО-КООРДИНИРУЮЩУЮ РОЛЬ.

Бросил Ельцин камень и в огород союзных республик:

− Крайне непросто строятся новые отношения между суверенными республиками. Даже те вопросы, которые казались простыми, решаются медленно и болезненно. Резко возросшие центробежные тенденции обострили и без того сложное положение в народном хозяйстве, усилили спад производства.

Позиция, касающаяся Союза, места в нем России, была сформулирована в обращении довольно четко:

− Россия не ставит перед собой цели возвыситься в ходе реформ над соседями, провести их за счет тех или иных республик. Мы готовы тесно сотрудничать в деле преобразований с дружественными суверенными государствами. Реформы в России — это путь к демократии, а не к империи. Россия не допустит возрождения и нового командного Центра, стоящего над ней и другими суверенными государствами. Она станет гарантом того, что диктата сверху уже не будет. Межреспубликанские органы призваны играть только консультативно-координирующую роль. Реальную власть теперь осуществляют республики. И поэтому Российская Федерация должна будет вести самостоятельную политику, действовать, исходя из национально-государственных интересов, а не по навязанному ей шаблону. В отношениях с бывшими членами Союза, которые станут проводить курс на искусственное обособление от экономического и политического сообщества, Россия будет исходить из норм международного права. Экономические связи с такими государствами будут базироваться на мировых ценах.

В общем у России в отношении Союза позиция иная, чем у Украины, не приемлющей никакого варианта Союза. Правда, Ельцин верит, что Кравчук, лидеры других «не присоединившихся» республик подпишут Договор об Экономическом сообществе. Более того, он «не теряет надежды и на заключение политического договора».

Но — очень важный момент! — российский президент не исключает и возможности иного оборота:

− Если этот процесс по каким-либо причинам закончится неудачей, Россия сможет взять на себя ответственность правопреемницы СССР. Но сами этот процесс подталкивать не будем. Наша позиция в отношении Союза остается прежней.

(6 ноября Украина действительно подписала Договор об Экономическом сообществе, но ни о каком Союзном договоре по-прежнему не хотела слышать).

Правда, и с Договором об Экономическом сообществе тоже не все так просто. Ельцин пожаловался, что ряд «суверенных государств» бывшего Союза уже начали либерализацию цен, не дожидаясь России, так что российские фиксированные цены оказались для них «сверхпривлекательны». По словам Ельцина, в последнее время «идет буквально рублевая интервенция в Россию», покупают товары, а взамен оставляют «деревянные» рубли, тем самым увеличивая и без того огромный разрыв между денежной и товарной массой. Поэтому Россия вынуждена создать свою таможню — на базе союзной.

В Договоре об Экономическом сообществе никаких таможен на границах членов сообщества не предусматривались. Так что, как видим, отступления от Договора начались довольно быстро.

В общем в обращении Ельцина прозвучали два противоречащих друг другу мотива. Формально он — за сохранение Союза, хотя и не уверен, что его удастся сохранить, вместе с тем сама программа российских экономических реформ, которые предлагал Ельцин, была мощным ударом по Союзу, поскольку ее собирались проводить, не особенно оглядываясь ни на Центр, который уже был на последнем издыхании, ни на другие республики:

− Я обращаюсь к руководителям государств, формирующихся на базе бывшего Союза. Россия решительно встала на путь радикальных реформ. Мы призываем республики идти по этому пути вместе. Скоординированные действия облегчат движение. НО У НАС НЕТ ВОЗМОЖНОСТИ УВЯЗЫВАТЬ СРОКИ РЕФОРМ С ДОСТИЖЕНИЕМ ВСЕОБЪЕМЛЮЩИХ МЕЖРЕСПУБЛИКАНСКИХ СОГЛАШЕНИЙ ПО ЭТИМ ВОПРОСАМ (выделено мной. — О.М.) Россия признает право каждой республики определять свою собственную стратегию и тактику в экономической политике, НО ПОДСТРАИВАТЬСЯ ПОД ДРУГИХ МЫ НЕ БУДЕМ (выделено мной. — О.М.) Время топтания на месте для нас прошло.

Всего лишь десять дней назад восемь республик, в том числе Россия, Ельцин, подписали Договор об Экономическом сообществе. Главное в нем — как раз координация экономической политики, экономических реформ. Но вот этого договора словно бы уже и нет.

С обращением Ельцина Горбачев ознакомился, будучи в зарубежной поездке. Забавно, что свою первую реакцию ему пришлось излагать в беседах с зарубежными деятелями — лидерами США, Испании, Франции.

В разговоре с американским президентом Джорджем Бушем (старшим) он сказал, что некоторые аспекты ельцинской речи у него «вызывают беспокойство». Горбачев совершенно точно подметил, что, с одной стороны, Ельцин подтверждает свою позицию «за Союз», а с другой — по некоторым вопросам у российского президента «налицо отход от положений, включенных в проект Союзного договора», над которым они вместе работали.

− Есть опрометчивые, хлесткие формулировки по вопросам государственности… — добавил Горбачев.

Он посетовал, что Ельцин «подвергается давлению определенных людей», которые «навязывают» ему «иную» концепцию, нежели та, на которой они вроде бы остановились в личных разговорах — концепцию заключения Союзного договора.

− Они (то есть люди из окружения Ельцина. — О.М.) утверждают, что Россия должна сбросить с себя это бремя, уйти от других республик и идти вперед сама. Я разговаривал с Борисом Николаевичем и он заверил меня, что понимает, к чему это привело бы. Это вызвало бы огромные трудности и у России, это значило бы несколько лет больших потрясений. А для других республик это было бы катастрофой… Ельцин понимает это, но, к сожалению, он подвержен влияниям определенного рода людей.

Что ж, «иная концепция», о которой говорил тогда Горбачев, в общем-то действительно содержалась, как мы видели, в «Меморандуме Бурбулиса», подготовленном этими самыми нехорошими людьми, на которых жаловался Горбачев.

И «несколько лет больших потрясений» России действительно пришлось пережить. Но никто не доказал, что у нее был тогда другой путь.

Вместе с тем Горбачев сказал Бушу, что «в целом» ему сейчас нужно будет поддержать Ельцина: «Потому что если пойдут реформы в России, то они пойдут и в других республиках».

В следующей беседе, в которой, кроме Буша, участвовали король Испании Хуан Карлос и испанский премьер Фелипе Гонсалес, Горбачев повторил ту же двойственную оценку ельцинского обращения:

− В речи есть подтверждение необходимости Союза, говорится, что Россия не будет разваливать Союз, но есть вещи, которые уводят от договоренностей, зафиксированных в проекте Союзного договора, который мы с ним разослали в республики.

И вновь — жалобы на то, что Ельцин слишком подвержен влиянию своего нехорошего окружения:

− …Он работает в контакте со мной, в последнее время мы взаимодействуем довольно тесно, очень интенсивно работали над Союзным договором. Но он — хотя и производит впечатление человека сильного, уверенного — в действительности очень легко поддается влияниям, в частности влиянию определенных сил, людей, которые говорят: России надо сбросить это бремя, республики только мешают, союз с ними невыгоден, и надо идти вперед самостоятельно… И один из сопровождающих меня здесь людей, Егор Яковлев, сказал: прочитав эту речь, можно сказать: Ельцин будет разрушать Союз, но так, чтобы свалить вину на другие республики… Его, честно говоря, на сутки нельзя отпустить. Работаешь с ним, договариваешься, а потом оказывается, что надо начинать сначала.

Итак, «зловредное» окружение Ельцина мало-помалу настраивало его на то, что предстоящие тяжелые экономические реформы окажутся для России несколько легче, если она будет проводить их самостоятельно, не оглядываясь на другие республики (эта мысль, как мы видели, прозвучала и в обращении российского президента). Вот что, однако, любопытно: первоначально все-таки работа над программой реформ велась, когда вопрос о разделении Союза на части еще не стоял в практической плоскости, и это была совершенно иная ситуация, нежели когда республики разбежались; когда же эксперты переключились с программы, условно говоря, «российские реформы в составе Союза» на программу «российские реформы вне Союза»? Беседую об этом с главным российским реформатором Егором Гайдаром (разговор — в апреле 2009 года).

− Тема распада Советского Союза, возможности такого распада, стала подниматься в наших внутренних дискуссиях (в дискуссиях молодых экономистов из круга Гайдара. — О.М.) где-то с 1988 года, — говорит Гайдар. — Но я тогда еще считал, что Советский Союз в каком-то трансформированном виде будет сохранен. То, что его сохранить, по всей видимости, не удастся, для меня стало абсолютно ясно по состоянию на 22 августа 1991 года. Но в значительной степени это стало казаться невероятным еще раньше — после того как Михаил Сергеевич Горбачев отказался от союза с Борисом Николаевичем Ельциным в реализации программы «500 дней».

Ну, это в общем-то частные разговоры, частные представления. А как с практической работой над планом реформ? Свои экономические реформы Гайдар и его группа готовили, исходя из предположения, что Советский Союз сохранится, или уже предполагая, что распад неминуем?

− До августа 1991 года, до путча, — скорее исходя из того, что страна сохранится в целости, — отвечает Гайдар. — После 22 августа — исходя из того, что крах Советского Союза уже произошел.

− Но ведь он тогда еще не совсем произошел…

− Как он не совсем произошел, если на следующий день Кравчук вызвал к себе командующих тремя расположенными на Украине округами и сказал им, что теперь они подчиняются ему? А после этого подчинил себе пограничную службу и таможню, через которую проходила основная часть товарного потока. Если то же самое сделали прибалтийские страны.

Если быть точным, Кравчук объявил себя Верховным главнокомандующим украинских Вооруженных Сил, подчинив себе три военных округа, расквартированные на Украине, и Черноморский флот, лишь после Беловежья (канцелярия Горбачева получила сообщение об этом 13 декабря). Но в общем-то такие порывы у него действительно были и раньше…

− Ну, Прибалтика была уже отрезанным ломтем…

− Ну, а что у нас таможня на границе с Балтикой была, что ли, оборудована? Не было таможни. Далее, центральные банки союзных республик перестали оглядываться на Госбанк и начали сами печатать деньги. У Союза в тот момент уже не было никаких налоговых поступлений… Это что — существующая страна? В общем де-факто Союз уже не существовал — в силу того, что не было ни границ, ни таможни, ни единой денежной системы, ни налоговых поступлений…

Многие считают: можно было попытаться всем вместе выйти из этого положения. Помощники Горбачева выпустили даже книгу под названием «Союз можно было сохранить» (первое издание вышло в 1995-м, второе — в 2007 году) У Гайдара другое мнение:

− Когда в стране, в ядерной державе, — острейший экономический кризис, быстро падает добыча нефти, практически исчерпан золотовалютный резерв, старая экономическая система не работает, новой еще нет, — нужны решения немедленные, которые не терпят длинной-длинной процедуры согласований между государствами, объявившими о своей независимости. Реально такие согласования могли растягиваться на месяцы, из-за чего в стране мог возникнуть голод и гражданская война. В этой ситуации и я, и другие — мои единомышленники — пришли к выводу, что НАМ НУЖНА РЕАЛЬНАЯ РОССИЙСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ (выделено мной. — О.М.) Как ее оформлять, — это отдельная история. Но если у нас не будет механизмов контроля над собственной территорией, собственными границами, собственными деньгами, собственными налоговыми поступлениями и т. д., - мы ситуацию не удержим. Такова была моя позиция. Но в принципе со мной был согласен и Борис Николаевич.

− Вы ему эту позицию изложили?

− Да, я ему изложил ее. Да, собственно, не один я — я и группа моих коллег. Он был с ней знаком.

Тут, без сомнения, опять-таки имелся в виду тот самый документ — «Стратегия России в переходный период», переданный Ельцину Бурбулисом и получивший неофициальное название «Меморандум Бурбулиса».

«Автору этих строк (Егору Гайдару. — О.М.) сложившаяся осенью 1991 года ситуация представлялась следующим образом: