Так кто же развалил Союз?

АГОНИЯ ГОРБАЧЕВА

Как уже говорилось, атмосфера в Вискулях с самого начала была тревожной — все опасались, что Горбачев может предпринять какие-то силовые меры против «заговорщиков». Тот же Ширковский будто бы по спецсвязи регулярно информировал Горбачева о происходящем и предлагал ему арестовать участников переговоров. Действительно ли он мог передавать такую информацию? Как? Ведь все находившиеся там вроде бы были друг у друга на виду? Был там и небезызвестный Коржаков, от внимания которого, наверное, не ускользнули бы действия белорусского коллеги.

Гайдар:

− Обстановка действительно была тревожная. Ясно было, что кто-то наверняка кого-то в Москве информирует о происходящем. Я не уверен, что председатель белорусского КГБ информировал непосредственно Горбачева — скорее, кого-то из своих начальников на Лубянке. Ну, а оттуда информация вполне могла передаваться самому Горбачеву. Как это делалось технически? Аппараты спецсвязи были не у всех, но были — все-таки это правительственная резиденция. Ну, а председатель КГБ располагал, безусловно, собственными каналами связи.

− Если Горбачева действительно постоянно информировали о происходящем в Вискулях, чем объяснить такую бурную его реакцию, когда он обо всем узнал непосредственно, сначала от Шушкевича, а потом от Ельцина?

− Ну, одно дело, когда все это идет в общем потоке информации — ведь президент получает ее в огромном количестве, а другое, — когда он все это слышит непосредственно от президента России.

Спрашиваю Гайдара, действительно ли в какой-то момент, когда все документы были подписаны, все первоочередные звонки сделаны, Ельцин поставил точку словами: «Нужно скорее разлетаться! Нас не должны накрыть здесь всех вместе».

− Ну, именно этих слов я не слышал, — отвечает мой собеседник, — но то, что все понимали исключительное значение происходящего и, соответственно, испытывали тревогу, — это, конечно, так.

Кстати, Андрей Грачев пишет в своих воспоминаниях, что утром 9 декабря во время телефонного разговора Горбачев спросил Ельцина, когда тот появится в Кремле, на что Ельцин, в свою очередь, ответил вопросом: «А меня там не арестуют?» «Михаил Сергеевич даже опешил: «Ты что, с ума сошел?!»

Не хочу ставить под сомнение этот рассказ Грачева, замечу только, что Ельцин мог сказать это в шутку. Помощники Горбачева всегда достаточно неприязненно относились к Ельцину, так что этот нюанс Грачев вполне мог опустить.

К тому же в одном месте Грачев пишет, что этот разговор состоялся в его присутствии, в другом, — что ему рассказал о нем Горбачев.

Наконец, если такой разговор действительно был и велся со стороны Ельцина вполне серьезно, — что тут такого? Человек действительно вправе был подумать о своей безопасности. Всего лишь три с половиной месяца назад, во время путча, он чудом избежал ареста.

Итак, свершилось великое историческое событие — распалась империя, просуществовавшая, если отсчитывать от 1922 года, почти семьдесят лет, если же брать в расчет Российскую империю, предшественницу СССР, — столетия. Что ощущали люди в тот исключительный исторический момент? Гордились ли тем, что им довелось стать участниками тех исторических событий (как писал Тютчев, «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые. Его позвали всеблагие как собеседника на пир»)? На мой исполненный некоторого пафоса вопрос Гайдар отвечает довольно прозаически, сразу же «заземляет» разговор:

− Понимаете, распад территорий, разделение территорий — это всегда трагедия. Поэтому сказать, что ты этим гордишься… Это ведь просто жизненная трагедия. Масса семей оказывается разделенными. Масса людей оказывается живущими в странах, которые теперь считаются чужими. Я горжусь другим, — что тогда удалось избежать масштабной гражданской войны по югославскому сценарию, да к тому же в ядерной стране. Вот этим я действительно горжусь. И считаю, что это было сделано правильно, что это спасло нашу страну от возможных гибельных потрясений.

− Но это вы сегодня гордитесь. А что вы чувствовали в тот момент?

− Было ощущение, что мы делаем то, что надо. Если ядерная сверхдержава де-факто уже не существует, потому что утрачены все основные элементы государственности, то ее лучше мирно и легально распустить. Было ощущение огромной ответственности, которую все, кто участвуют в этом процессе, берут на себя. И в этой связи было чувство тревоги, — как все это будет утверждено, претворено в жизнь.

Кстати, насчет возможных и даже, пожалуй, неминуемых потрясениях постоянно предупреждал в ту пору Горбачев. Он, например, напоминал, что границы между республиками прочерчены совершенно произвольно, так что на любом участке они кем угодно могут быть оспорены.

− Границ внутри государства (Советского Союза. — О.М.) нет. У нас административные границы, — говорил Горбачев как раз 8 декабря в интервью Украинскому телевидению. — Никому в голову не приходило какие-то пограничные столбы забивать. Больше того, семьдесят процентов границ между республиками обозначены решениями райисполкомов, сельсоветов. Вот таковы мы. Почему так было? А нам они (границы. — О.М.) не нужны были… Почему они нам не нужны были? Да потому, что мы считали это некоей условностью — только для хозяйственной деятельности.

В самом деле, можно лишь удивляться как чуду, что при распаде Союза не возникло крупномасштабной кровавой борьбы за каждый клочок «несправедливо отторгнутой» территории.

О том, как маялся и метался в те дни Горбачев, хорошие свидетельства оставили опять-таки его помощники. В частности, подробные записи тех дней находим в дневнике Анатолия Черняева.

«6 декабря

…После Обращения к парламентариям (Украины. — О.М.) он (Горбачев. — О.М.) заставил меня писать «Обращение к гражданам Украины». Целый вечер сидели у него + Яковлев и Ревенко, который… возражал против самого такого акта: «будет иметь обратное значение», «перебор», «вы уже не раз все сказали» и т. д. Его поддерживал Яковлев. Я отстаивал «желательность» и исходил не из возможного результата (он очевиден), а из потребностей Горбачева. Он сделал ставку… У него отняли все: «управлять экономикой», «руководить руководителями», влиять на прессу… Осталась идея Союзного единения. И он — ее символ и проповедник. Иначе ему просто нечего делать… И это видно по его распорядку дня. Он ищет всяких встреч — со своими и иностранцами. Чуть ли не каждый день дает интервью, выходит к журналистам после заседаний и т. д. Часами просиживает с собеседниками, от которых можно что-то ждать: то с Егором Яковлевым, то с А. Н. Яковлевым, то с Грачевым и Черняевым, то с Шеварднадзе…

Сочинив «Обращение к гражданам Украины», превратившееся в заявление, от которого он наутро тоже отказался (и я, переменив свою точку зрения, убедил его, что не надо), сели в том же составе готовиться к его встрече с Ельциным (накануне завтрашней встречи тройки «славянских президентов» в Минске). Проигрывания вариантов не получилось… Он вяло слушал, а потом понуждал «прослушивать» его монологи. И ничего нового — аргументы, аргументы в пользу Союза. Их десятки, и все разумные и неопровержимые… Рефрен: если не пойдут на Союз, я ухожу, мне места не остается. И рядом план: созвать Госсовет, Съезд народных депутатов + обратиться прямо «К народу» (через ТВ)… И потребовать плебисцита: вы за Союз или нет? Все это иллюзии. И Съезд не соберешь, и плебисцит не проведешь, если республики не захотят. Да и кто будет оплачивать? И кто будет реализовывать, если даже «да»? Ведь уже «реальность», что реальная власть в руках элит: кравчуков, ельциных, бурбулисов.

Я это ему все открыто говорил. Он не утихает. И в общем правильно делает, ибо это единственное его «видное» занятие, хотя газеты посмеиваются… Впрочем, особенно в связи с 50-летием битвы под Москвой, немножко кренилось в пользу единства.

7 декабря

Начал готовить тезисы, которые М. С. велел сделать для его встречи «1 + 4» в понедельник (с Ельциным, Кравчуком, Шушкевичем и Назарбаевым) (то есть для предполагаемой встречи 9 декабря. — О.М.) …

8 декабря

Отправил фельдом «сочинение» — почему по соображениям международным нужен новый Союз. Теперь такая моя работа — вхолостую, для него лично.

Нет еще сведений о Бресте: Ельцин, Кравчук, Шушкевич (перепились, наверное, в Беловежской пуще). Но по тому, что уже наговорил Ельцин вчера журналистам и в белорусском парламенте, ясно: на Союз они не пойдут. И места Горбачеву не оставят… Он, конечно, будет тянуть, «опираясь» на то, что у него пока армия…

М. С. все «сечет» и, кажется, ко всему готов… В понедельник на «1 + 4»… все прояснится, ибо союзный Съезд ему не дадут созывать, а плебисцит откажутся проводить и финансировать.

Вечер. Только что сообщили по радио: Ельцин, Кравчук, Шушкевич договорились о создании Содружества Независимых Государств… И завтра (+ Назарбаев) будут обсуждать это с Горбачевым. Соглашение открытое — могут присоединиться другие. Вот и все! Назарбаев, прилетев, в аэропорту сожалел о Союзе, взывал хоть бы оборонительный союз заключить, чтоб единое командование оставалось…

М. С. наконец должен решиться. По ТВ пропустили фрагмент из его интервью украинскому корреспонденту, которое он давал вчера. И там опять: «А кто, мол, знает, что я буду выставлять свою кандидатуру?» Опять неадекватен: куда выставлять? Кто собирается проводить какие-то выборы? О каком президентстве может идти речь? Для кого?.. Словом, я правильно говорил: Союза не будет. Не верил я в это и до путча.

Ездил на работу. «Доработал» международный аспект аргументов за Союз (для завтрашней встречи четырех, а может, для Госсовета). Кому это нужно?.. Ведь уже межгосударственный договор заключен… О каком Союзном договоре они захотят говорить? Смех!

Полночь. Только что радио принесло весть: Ельцин, Кравчук, Шушкевич объявили о прекращении существования Советского Союза как субъекта международного права, о недействительности всех законов, относящихся к нему как государству. Договорились, как совместно финансировать оборону… Об экономическом механизме договорятся в течение декабря.

Перед тем я 1,5 часа слушал записанное вчера интервью М. С. (по украинскому ТВ), где он яростно и страстно доказывал, что «разойтись» невозможно и что отказ от Союза — гибель для всех. Интервьюеру-украинцу слова не давал вставить… Обещал через головы «этих новоявленных политиков, возникших за два года» обратиться к народу и будто у него есть еще «средства, о которых он сейчас говорить не будет».

Как мы знаем, Горбачеву уже сообщили (непосредственно из Вискулей), что на встречу с ним явится лишь Ельцин. Однако на следующий день Горбачев попытался вызвать «на ковер» всех троих «заговорщиков». Вспоминает Леонид Кравчук:

«Утром 9 декабря позвонил по телефону (уже в Киев. — О.М.) Михаил Горбачев: «Добрый день, Леонид Макарович!» И сразу: «Что вы там натворили в Беловежской пуще?» Я спокойно ответил: «Михаил Сергеевич, я считаю, что мы поступили правильно. Ситуация зашла в тупик, нужно было искать выход…» Собеседник был очень возбужден: «Мир же стоит дыбом, понимаете? Вы должны немедленно приехать в Москву». «Чего ради?» — спрашиваю. «Нужно поговорить… Ельцин и Шушкевич тоже будут». Я почувствовал: нас не выпустят оттуда, будут держать до тех пор, пока мы не откажемся от соглашения, подписанного в Беловежской пуще. Поэтому я решительно ответил Горбачеву: «Я в Москву не поеду». Михаил Сергеевич едва сдерживал гнев: «Почему?» — «Потому, что я президент независимого государства, — говорю. — У меня целая куча неотложных дел. А директивы мне не нужны».

Едва лишь положил трубку, как прозвучал еще один звонок. В этот раз звонил Григорий Ревенко, глава администрации Горбачева, бывший первый секретарь Киевского обкома Компартии Украины, с которым мы были в приятельских отношениях: «Леонид, зачем ты так оскорбил президента? Неужели так можно? Тебе нужно приехать — это очень важно». — «Не поеду я, — отвечаю, — и объяснять не буду почему. Мы поручили Ельцину, чтобы он проинформировал о нашей встрече и подписанных договоренностях. А Шушкевич, если хочет, пускай едет…»

Положив трубку, звоню Шушкевичу: «Едете в Москву?» — спрашиваю. «Нет, — говорит он. — И не собираюсь».

По другим свидетельствам, Шушкевич, в отличие от Кравчука, не был так категоричен и готов был предстать пред очами Горбачева. Андрей Грачев:

«Крайне взволнованный Шушкевич, позвонивший утром 9 декабря руководителю президентской администрации Г.Ревенко, «почти всхлипывая», начал объяснять, что ему надо отоспаться и все осмыслить, поскольку все так неожиданно произошло. «Борис Николаевич все расскажет, но, если они с Михаилом Сергеевичем сочтут нужным, я готов немедленно прибыть в Москву».

Однако Горбачев не пожелал видеть Шушкевича в отсутствие Кравчука.

Снова дневник Анатолия Черняева:

«10 декабря

Как я провел вчерашний день, когда стал «ничем»? Утром в кремлевском коридоре встретил Виктора Кудрявцева, Вениамина Яковлева, Сергея Алексеева, Юрия Калмыкова — главных правоведов. Шли от Горбачева. Кудрявцев задержался, говорит:

− Михаил Сергеевич бушует, заявляет, что он уйдет, пошлет их всех и т. д., «покажет им»… Мы его уговаривали не конфликтовать, наоборот, сказать: хорошо, ребята, вы прошли этап, теперь давайте обсудим, что делать дальше. В этом духе идем сейчас делать ему проект заявления, с которым он собирается выступить после предстоящей его встречи с Ельциным и др…

В 12–00 М. С. говорил с Ельциным. Кравчук и Шушкевич не приехали. До этого он разговаривал с Назарбаевым. Потом — они втроем. (Из этого текста можно понять, что перечисленные встречи состоялись 10 декабря. На самом деле они, по-видимому, произошли днем раньше, 9-го числа. — О.М.) Что там было — мне неизвестно. Затем по очереди были у него Набиев (таджик), представитель Ниязова (туркмен). Президенты Акаев и Каримов тоже не приехали. Л.Тер-Петросян публично поддержал беловежскую тройку, приговорившую СССР к смерти.

Во второй половине дня он долго в Ореховой комнате совещался с усеченным Политическим консультативным советом: Яковлев, Шеварднадзе, Бакатин, Примаков, В. Яковлев, Шахназаров, Ревенко, кто-то еще. Родили заявление, которое и было оглашено диктором в 21–00 по ТВ. Хорошо хоть догадались не выпускать самого М. С. на экран — было бы еще одно нравоучение…

Объявил о созыве Съезда народных депутатов, о возможном референдуме. Ну, об этом я уже здесь писал. Даже если народные депутаты соберут 1/5 подписей — все равно ничего не выйдет. Николай II имел мужество отречься от престола после 300 лет правления династии. М. С. никак не поймет, что его дело сделано, давно следовало бы уходить, надо беречь достоинство и уважение к сделанному им в истории.

Травкин от ДПР проводит сегодня на Манежной массовый митинг за Союз… Может, кончится речами… Но если пойдут на Белый дом и вступит в дело ельцинская полиция, тогда другое дело…

Нудный день. Узнаю, что М. С. встречается с Ельциным. До того он дал полуторачасовое интервью В. Третьякову («НГ»). Содержание беседы с Ельциным никто не знает. А вечером Грачев сказал: «Все то же»…

Говорили с Грачевым: надо Горбачеву сосредоточиться на том, чтобы достойно уйти. Все у Ельцина теперь (плюс Кравчук и Шушкевич) направлено на то, чтобы его скинуть. И фактически Ельцин уже сделал это, лишив М. С. всех средств сопротивления. Вчера он взял под свой контроль всю правительственную связь, то есть может просто отключить у М. С. телефоны, не пустить работников аппарата в Кремль или запереть на замок двери кабинетов.

Каждый день «цепляния» за Кремль — а теперь это так именно и выглядит, — отдаляет тот момент, когда история поставит Горбачева на его место — великого человека XX столетия.

И не надо ему искать «работу» — он должен просто удалиться… И продолжить «традицию» всех великих и не очень — де Голля, Черчилля, Тэтчер…

Правда, мы не Франция, не Англия, но пора создавать «эту модель» ухода. Не мельтешить, не противоречить всему тому, что он сам считал обязательным для порядочных и мужественных людей».

Так пишет о Горбачеве тех дней в своем дневнике его помощник Анатолий Черняев. Призвав на помощь воображение, в этой агонии Горбачева-президента нельзя не увидеть символическую агонию приговоренного к смерти Союза.

9 декабря в середине дня состоялась встреча Ельцина со «смертельно обиженным» Горбачевым и с «обиженным, хотя и не смертельно» Назарбаевым — та самая¸ о которой упоминает в своем дневнике Черняев.

Кстати, то, что во встрече принял участие Назарбаев, оказалось неожиданностью для Ельцина: они с Горбачевым договаривались встретиться тет-а-тет. Неожиданность была не очень приятной. Не из-за личности самого Назарбаева — у них с Ельциным были хорошие отношения, — а, по-видимому, из-за того очевидного факта, что Горбачев стремится перетянуть казахского президента — очень важную фигуру в тогдашнем «раскладе» — на свою сторону и, возможно, в какой-то степени преуспел в этом.

Встреча длилась почти полтора часа. Ельцин как бы держал ответ перед своими собеседниками, что они там «натворили» с Кравчуком и Шушкевичем в Беловежье.

На пресс-конференции, состоявшейся потом в постпредстве Казахстана, Назарбаев рассказал, что он думает о событиях последних дней. Знал ли он о том, что затевается в Вискулях? Назарбаев ответил, что перед поездкой в Минск Ельцин разговаривал с ним, но речь шла лишь о том, что Россия, Украина и Белоруссия проведут там консультации по поводу совместного перехода к рынку. Что касается Соглашения об СНГ, ни он, ни Горбачев не знали, что готовится такое подписание.

− Но ничего сверхъестественного я в нем не увидел, — сказал Назарбаев, добавив, что он прагматик и «будет отталкиваться от событий».

В те дни в прессе возник разговор о том, что новый союз — «славянский» и что теперь вполне может возникнуть противостояние «славянских» и азиатских республик. Назарбаев посоветовал журналистам не раздувать эту тему. Сам он, по его словам, категорически против того, чтобы союзы заключались по национальному, этническому принципу — это будет возвратом к средневековью; и в действиях трех «славянских» республик он не усматривает никаких антиказахских намерений.

Сам Ельцин так прокомментировал свою встречу с Горбачевым:

− Я бы не сказал, что Горбачев поддерживает Содружество. Но сопротивление исключено, тем более вооруженное. Я отрицаю возможность югославского варианта в России или гражданскую войну.

9-го же декабря вечером по телевидению было зачитано заявление Горбачева по поводу Беловежского соглашения — то самое, о котором пишет в своем дневнике Черняев. Зачитал диктор. Самому Горбачеву, как уже было сказано, видимо, отсоветовали это делать — пока, мол, еще рано, не все еще утряслось и «устаканилось», а слишком часто мелькать на экране по одному и тому же поводу, даже и столь важному, — несолидно.

По словам Бурбулиса, заявление «во многом базировалось» на итогах встречи Горбачева с Ельциным и Назарбаевым, которая произошла ранее в этот же день. В нем действительно чувствовалось некоторое желание придти к компромиссу, или, по крайней мере, не обострять отношения.

Начиналось заявление довольно мягко — говорилось, что Беловежское соглашение «имеет позитивные моменты». В их числе — то, что участие в нем приняло украинское руководство, которое в последнее время «не проявляло активности в договорном процессе». Другой «позитивный момент» — в Соглашении говорится, что необходимо создать единое экономическое пространство с единой валютой и финансово-банковской системой, выражается готовность к сотрудничеству в области науки, образования, культуры и других сферах, предлагается «определенная формула взаимодействия в военно-стратегической области».

Однако, что для Горбачева неприемлемо, — «Соглашение прямо объявляет о прекращении существования Союза ССР». Но судьба многонационального государства не может быть определена волей руководителей трех республик. Вопрос этот должен решаться только конституционным путем — с участием всех суверенных государств и учетом воли их народов.

«Вызывает недоумение скоропалительность появления документа, — говорилось в заявлении. — Он не был обсужден ни населением, ни Верховными Советами республик, от имени которых подписан. Тем более это произошло в тот момент, когда в парламентах республик обсуждается проект Договора о Союзе Суверенных Государств, разработанный Государственным советом СССР».

Требование Горбачева — необходимо, чтобы все Верховные Советы республик и Верховный Совет СССР обсудили как проект Договора о Союзе Суверенных Государств, так и соглашение, заключенное в Беловежской пуще; необходимо созвать Съезд народных депутатов СССР, чтобы он решил, какая «форма государственности» более приемлема. Кроме того, он, Горбачев, «не исключил бы» и проведения всенародного референдума (плебисцита) по этому вопросу.

Текст горбачевского заявления подготовил помощник президента Георгий Шахназаров. По его словам, «одновременно» он написал для Горбачева и проект другого заявления, — «дезавуирующего минские документы». Подпиши его Горбачев, это означало бы, что он вступает в прямую конфронтацию с «беловежцами»: вы денонсировали Союзный договор 1922 года, а я дезавуирую вашу денонсацию, вот так — что вы теперь предпримите?

Однако Горбачев не подписал это второе заявление, хотя предварительно — опять-таки по словам Шахназарова, — «согласился» с ним. Не решился? Не посчитал нужным?

На встрече с депутатами, представляющими Россию в союзном парламенте, состоявшейся 10 декабря, Геннадий Бурбулис заявил, что Ельцин еще до своей поездки в Белоруссию информировал президента СССР о предстоящих переговорах, поэтому никаких оснований для подозрения о каких-то приватных шагах речи быть не может.

Мы уже знаем, — со слов самого Горбачева, — что Ельцин, собираясь в Минск, в самом деле достаточно определенно сказал ему, что там, возможно, пойдет речь о Союзе трех «славянских» республик. Именно это, по-видимому, и имел в виду Бурбулис, говоря, что от Горбачева никто ничего не скрывал. С другой стороны, можно признать в какой-то степени справедливыми и упреки самого Горбачева в адрес Ельцина, Кравчука и Шушкевича: мол, кое о чем он, Горбачев, догадывался, но определенно ничего не знал и уж, конечно, никто ни о чем его заранее не информировал. Впрочем, точно никто ни о чем и не мог его информировать, поскольку и сами беловежские переговорщики не знали заранее, во что именно выльются их переговоры.

Днем позже, выступая в пресс-центре МИДа, Бурбулис утверждал, что и Назарбаев «знал основные задачи минской встречи». Здесь уж точно нестыковка: это противоречит процитированным выше словам самого Назарбаева.