Так кто же развалил Союз?

НА КОНУ — СОЮЗНЫЙ ДОГОВОР

Заигрывание Ельцина с автономиями, по-видимому, подвигло команду Горбачева на ответные шаги. Надо полагать, не без ее поддержки, а, скорее всего, по ее неафишируемой инициативе в Москве 22 сентября состоялся Первый всесоюзный съезд представителей национально-государственных, национально-территориальных образований и народов, не имеющих своей государственности. Главный его результат был весьма важен для Центра: участники съезда ЕДИНОГЛАСНО приняли декларацию, в которой высказались «за сохранение Союза Суверенных Республик на основе обновленной федерации».

Впрочем, в съезде участвовали не только российские автономии. Даже формальным организатором его стал Народный форум Абхазии «Аидгылара» («Единение»). Эта нехитрая маскировка как бы должна была показать, что мероприятие вовсе не нацелено против Ельцина. Или, если нацелено, — не только против Ельцина, но и против других союзно-республиканских лидеров, жаждущих большей самостоятельности.

Участники съезда высказались за то, чтобы автономные республики и области были уравнены в правах с союзными республиками и стали «правомочными субъектами Союзного договора».

В этом тоже нетрудно было увидеть поддержку и поощрение со стороны Центра: незадолго перед этим председатель Совета национальностей ВС СССР Рафик Нишанов, выступая на сессии союзного парламента, заявил, что в разработке Союзного договора должны участвовать не только делегации пятнадцати союзных республик, но и представители тридцати восьми автономий.

Кстати, Нишанов и присутствовал на съезде. И сам съезд проходил в здании Президиума Верховного Совета СССР.

Эта наметившаяся дружба между Центром и автономиями — можно сказать, что договорились «дружить против» союзных республик — продолжалась и в дальнейшем. 23 октября Горбачев встретился в Кремле с руководителями автономных и «бывших автономных» республик, то есть тех, кто к этому моменту уже успели объявить о своем суверенитете и убрать из своего названия слово «автономная», — как бы встав вровень с союзными республиками (а это уже сделали десять из двадцати автономных республик). Соответственно, эти республики заявили о своем намерении участвовать в работе над Союзным договором и его подписании.

Горбачев подтвердил, что «при выработке нового Союзного договора важно слышать все голоса». Сколачивание армии в поддержку «единого и обновленного» вроде бы шло успешно.

Не знаю, кому конкретно принадлежала эта идея, — на всю мощь использовать потенциал автономий, их неуемное стремление повысить свой статус, ставить вровень с союзными республиками — самому Горбачеву или кому-то из его советников, но идея эта представлялась довольно мощным инструментом в борьбе за сплочение распадающегося Союза, против разваливающих его союзных республик. Более удачного хода, как только опереться на автономии, тут, пожалуй, было и не придумать. Правда, и риск тут таился немалый — риск распада России. Но это, видимо, считалось проблемой второй очереди. Сначала надо остановить распад Союза, а с распадом России как-нибудь потом разберемся…

Тем временем о своем государственном суверенитете объявляли все новые автономные республики. В октябре о нем заявили Башкирская, Бурятская, Калмыцкая, Марийская, Чувашская автономные республики.

О суверенитете и повышении своего статуса объявили автономные округа и некоторые регионы, вообще не обладавшие государственностью: суверенной автономной республикой стала Адыгея, Корякский автономный округ, Коми-Пермяцкий автономный округ, Ямало-Ненецкий автономный округ, Горно-Алтайский автономный округ. Суверенным объявил себя Иркутский регион.

Продолжали «суверенизироваться» и союзные республики. 25 октября Декларацию о государственном суверенитете принял Верховный Совет Казахской ССР.

По мере того, как слово «суверенитет» перестает быть для республик просто словом, а наполняется реальным содержанием, между ними и Центром возникает юридическое противоборство, «война законов». Временами она приобретает довольно комичный, какой-то детски прямолинейный характер. Особенно это заметно на примере противостояния Центра и России.

24 октября Верховный Совет СССР принял закон, подтверждающий главенство союзных законов над республиканскими. В этот же день, как бы в ответ, российский парламент подтвердил приоритет своего республиканского законодательства перед союзным.

Газеты не без иронии писали, что российские депутаты все же опередили союзных, по крайней мере, на несколько часов: закон РСФСР введен в действие с момента принятия, а закон СССР — лишь с момента публикации.

Предусматривались и санкции к нарушителям российского закона: государственным, общественным, кооперативным организациям и предприятиям грозил штраф от пятидесяти тысяч до пятисот тысяч рублей (это помимо возмещения убытков от нарушения закона). Должностным лицам угрожало наказание поменьше — от пятисот до десяти тысяч рублей.

Не знаю, был ли хоть один случай, когда выписывались и уплачивались эти штрафы — материальное воплощение российского суверенитета.

31 октября, развивая наступление, российские депутаты приняли закон «Об обеспечении экономической основы суверенитета РСФСР». Земля, ее недра, воздушное пространство, воды, леса, растительный и животный мир, другие природные и сырьевые ресурсы, расположенные на территории РСФСР, объявлялись национальным богатством народов РСФСР. Объекты государственной собственности, находящиеся на российской территории, также провозглашались собственностью РСФСР.

Золотой запас, алмазный и валютный фонды СССР, утверждалось в законе, являются собственностью союзных республик. Конкретный размер долей, принадлежащих тем или иным республикам, устанавливается на основе соглашения между всеми республиками.

Говорилось также, что любые акты союзной власти, связанные с изъятием на территории РСФСР материальных ценностей, а также имущества, принадлежащего гражданам, трудовым коллективам, общественным организациям и иным собственникам, не подлежат исполнению.

Внешнеэкономические союзные, союзно-республиканские и межреспубликанские сделки в отношении ресурсов, находящихся на территории РСФСР и заключенные без согласия РСФСР, закон признавал недействительными.

Заключительная статья закона гласила:

«Решения органов Союза ССР, принимаемые без согласования с соответствующими органами РСФСР в отношении должностных лиц, предприятий, учреждений, организаций союзного и республиканского подчинения, находящихся на территории РСФСР…, признаются недействительными».

Союзные власти, в свою очередь, объявили недействительным сам этот закон.

Две власти — союзная и российская — словно бараны, уперлись друг в друга лбами, кто кого пересилит.

Неприличие этого тупого противоборства, видимо, начинали осознавать обе стороны. 11 ноября состоялась важная встреча Горбачева и Ельцина. Прошлись почти по всему кругу вопросу, накопившихся к этому времени. Сначала попытались выяснить, кто же виноват, что ряд договоренностей, которые вроде бы были достигнуты на прошлой встрече (27 июля, когда условились о разработке программы «500 дней»), так и не был выполнен. Как говорил потом Ельцин, «виноватых не оказалось».

Горбачев снова поставил в центр обсуждения Союзный договор — настаивал, чтобы его подготовка шла ускоренными темпами, говорил, что в этой подготовке и подписании договора Россия должна сыграть «консолидирующую роль».

Позиция Ельцина в этом вопросе, как он изложил ее потом депутатам российского парламента, была такова:

− Мы никогда не были противниками Союза и Союзного договора. И никто из руководителей Верховного Совета (России. — О.М.) или правительства Российской Федерации никогда не заявлял, что Россия не собирается участвовать в Союзе и Союзном договоре… Но, с другой стороны, сказал я Горбачеву, в качестве кого и в каком качестве Россия будет подписывать Союзный договор? Декларацию о государственном суверенитете (России. — О.М.), сказал я, вы официально не признали. Разделение функций между Центром и Россией вы официально не признали и проводите диктат Центра. Это выразилось и при принятии экономической программы («Основных направлений перехода к рынку». — О.М.) То есть все идет через Центр и практически реальной власти российские Верховный Совет и правительство не имеют, продолжается линия диктата, линия, направленная на то, чтобы Россия не имела своего голоса и своего суверенитета.

Горбачев настаивал, что эти проблемы надо решать ПОСЛЕ подписания Союзного договора: давайте, мол, сначала подпишем договор, а потом уже будем решать проблемы России.

Достигли компромисса — договорились создать комиссии, которые бы четко определили, как должны быть разделены функции между союзными и российскими структурами, как должна быть разделена собственность, использование национальных богатств, как решать другие подобные вопросы.

Эта работа должна вестись параллельно с подготовкой Союзного договора.

− Короче говоря, — сказал Ельцин, — начинается тот процесс, который должен был начаться сразу после принятия российской Декларации (о государственном суверенитете. — О.М.) Союзные руководители никак не могли решиться на такой шаг, полагая, что возможно силовыми приемами или отменой наших постановлений и законов сделать так, чтобы Центр как был, так и остался хозяином положения. Но возврата к этому не будет, Россия пошла иным путем, и она пойдет в дальнейшем иным путем.

Дальше разговор между двумя лидерами зашел о правительстве страны. Ельцин предложил Горбачеву тот вариант, о котором говорил депутатам в своем вызвавшем много шума выступлении 16 октября. Согласно этому предложению, речь должна идти, во-первых, о совершенно новой системе государственной власти и, во-вторых, о создании коалиционного правительства национального единства. В этом правительстве несколько должностей должны занять российские выдвиженцы. Как сказал депутатам Ельцин, на много должностей он до совета с ними, депутатами, не претендовал, но в предварительном порядке высказал пожелание, чтобы Россия имела право предложить кандидатуры на три правительственных поста — премьера, министра обороны и министра финансов.

Горбачев, по словам Ельцина, согласился с этим предложением.

Ну и договорились также о том, чтобы прекратить эту самую «войну законов» — взаимную отмену законодательных актов, указов, постановлений, — по крайней мере, свести ее к минимуму.

В разговоре с Горбачевым Ельцин также выразил недовольство тем, что Кремль подписывает какие-то международные соглашения, не ставя об этом в известность российское руководство, не разъясняя их смысл.

Такие претензии к Центру, наверное, могли бы высказать и все другие республики.

Удалось договориться с Горбачевым о том, что Центр окажет содействие в создании Российского внешнеэкономического банка, о совместном контроле за денежной эмиссией, о четком разделении бюджета России и Союза, о создании Российской телерадиокомпании — на основе второго канала Центрального телевидения.

Ельцин напомнил Горбачеву, что у них уже был разговор по поводу того, что Россия должна получить «прямые выходы» во внешнеполитическую деятельность. Здесь они с Горбачевым также пришли к согласию.

О некоторых вещах договориться не получилось. О том, например, чтобы у Союза и России были разные налоговые системы, о том, чтобы были раскрыты закрытые статьи бюджета, — касающиеся Минобороны, КГБ и другие. Хотя разговор об этом Ельцин поднимал уже не в первый раз.

Ельцин посетовал на то, что после первой их встречи с Горбачевым (той самой, 27 июля) президент СССР сделал ряд шагов, не соответствующих тем договоренностям, которые были между ними тогда достигнуты. Надо полагать, и у Горбачева были аналогичные претензии к его собеседнику. Чтобы в дальнейшем избегать такого рода недоразумений, решили — в соответствии с той самой идеей Ельцина — подписать протокол, где бы фиксировалось то, о чем договорились.

Ельцин заверил депутатов, что со своей стороны не допустил «ни единого отступления от принципов Декларации о суверенитете России».

Итак, о своей встрече с Горбачевым Ельцин подробно и весьма эмоционально рассказал на сессии Верховного Совета РСФСР. Горбачев о том же самом сухо и коротко проинформировал участников совещания, состоявшегося у него 12 ноября. По его словам, Ельцин предъявил претензии: интересы России игнорируются. На это ему было сказано, что в отношениях внутри Союза участники политического процесса дошли до черты, за которой начинается развал. Ельцину было предложено ясно и четко заявить, что он — за Союз. Сам же Горбачев, по его словам, прямо сказал Ельцину: он убежден, что во внутренней политике нужно перенести акценты с вопросов суверенизации республик на вопрос о сохранении Союза.

Вот и все. Как видим, ситуация черно-белая. С точки зрения Горбачева, республиканские лидеры, прежде всего Ельцин, озабочены главным образом провозглашением и утверждением суверенитета своих республик. Что в результате станет с самим Союзом, их мало волнует…

На самом деле Ельцин не уставал повторять, что он — за Союз. Однако Горбачев, видимо, не доверял этим словам.

В июле — сентябре 1990 года Совет Национальностей союзного парламента организовал консультации с представителями союзных и автономных республик, политических партий и движений. Тема консультаций — разработка концепции нового Союзного договора. 1 октября Верховный Совет, по предложению Горбачева, принял постановление об образовании Подготовительного комитета по разработке договора. В его состав должны были войти представители союзных республик, президент, председатель ВС СССР и председатель союзного правительства. Рекомендовалось также привлечь к работе комитета представителей автономных республик, автономных областей и округов (не забыли и о них).

18-19 октября Горбачев направил проект нового Союзного договора в Верховные Советы СССР и республик для обсуждения. Как видим, все произошло довольно быстро: когда только успели подготовить этот проект? Лишь 1 октября создали Подготовительный комитет, и вот уже, менее чем через три недели, — проект! Вообще работа над проектом Союзного договора шла в каком-то рваном ритме: то все как будто замедляется, затормаживается, то — внезапное ускорение. Хотя в целом для Горбачева, конечно, нет задачи более неотложной, чем подписание договора. Он уверен: если удастся этого добиться, и в как можно более короткие сроки, Союз будет спасен.

24 ноября проект договора, к этому времени вроде бы уже рассмотренный и согласованный в республиках (потом выяснится, что это не так, по крайней мере в отношении России), был опубликован в «Правде».

По проекту СССР получал новое название: вместо Союза Советских Социалистических Республик теперь его предлагалось называть Союзом Суверенных Советских Республик. «Социализм» отправлялся в небытие. «Советы» оставались, хотя их присутствие в названии обновляемого государства тоже вызывало недоумение: причем здесь Советы? Что это за незыблемая и неизменная такая структура, без которой ну никак нельзя обойтись? Вроде бы лозунг «Вся власть — Советам!» давно вышел из употребления.

В проекте скромно говорилось, что Союз, то есть Центр, осуществляет государственную власть «в пределах полномочий, которыми его наделили участники договора». Однако намеченный круг этих полномочий был весьма широк, чрезмерно широк (по крайней мере так сочтут представители республик): оборона, безопасность, руководство едиными Вооруженными Силами, внешняя политика. представительство в международных организациях, внешнеэкономическая деятельность, таможня, единая финансовая, кредитная и денежная политика, единый союзный бюджет, фактическое владение золотым запасом и алмазным фондом, управление оборонными предприятиями, космическими исследованиями, союзными системами связи и информации…

Предлагалось установить так называемую «двухканальную» систему налогообложения: республики устанавливают свои налоги, а Центр — свои.

Высшим органом судебной власти предлагалось считать Верховный суд СССР, государственным языком — русский.

Согласно проекту, президент СССР провозглашался главой союзного государства, обладающим высшей распорядительно-исполнительной властью, главнокомандующим Вооруженными Силами СССР. Ему подчинялся Кабинет министров СССР.

Даже если у республик не вызвали бы возражения другие статьи проекта, вряд ли они согласились бы с такой концентрацией власти в руках одного человека — президента. Как говорится, — за что боролись!

Любопытной была концовка проекта: для республик, подписавших новый договор, с той же даты считался утратившим силу Союзный договор 1922 года. А что, для тех, кто его не подпишет — а уже было вполне ясно, что его не подпишут, по крайней мере, балтийские республики, Грузия, — он оставался в силе?

В общем было ясно, что в таком виде Союзный договор вряд ли будет подписан.

6 декабря 1990 года Ельцин выступил перед слушателями, преподавателями и ветеранами Военной академии имени Дзержинского. Почему именно здесь? К этому времени вооруженные конфликты уже происходили на территории страны то там, то тут и назревали новые, возможно, еще более серьезные. К тому же то и дело возникали разговоры о возможном военном перевороте. Надо было как-то объясниться с военными, растолковать им, чего, собственно говоря, добивается российское руководство и какую роль отводит армии в решении проблем страны.

− В стране происходят глубочайшие изменения, — сказал Ельцин, — весь масштаб которых будет очевиден только спустя определенное время грядущим поколениям. Мы до дна исчерпали все ресурсы той командно-бюрократической системы, которая существовала многие десятилетия. Она — вчерашний день современного мира… Но наша задача не в разрушении существующего, главное — созидательная работа, возрождение основ жизни, позволяющих вывести страну из тупика, где оказалась страна, республика, все народы.

Ельцин вновь заверил: в том, что делает российское руководство, нет ничего, что бы «шло вразрез с идеей Союза». Экономические договоры, которые Россия сейчас заключает с другими республиками, по убеждению Ельцина, будут способствовать стабилизации обстановки в Союзе в период до заключения Союзного договора.

Каково место армии в новом Союзе Суверенных Государств? Такое же, как и в любом цивилизованном государстве — стоять на страже его границ, его безопасности.

− Военные не могут не играть важной роли в государстве, — продолжал Ельцин, — особенно в таком, как наше, с его историей и традициям… Но я категорически отвергаю даже мысль искать выход из кризиса, опираясь на армию… Призывы к диктатуре армии звучат, на мой взгляд, со стороны незначительной части нашего общества, и, прямо скажу, небольшой группы авантюристов в самой армии… Вмешательство армии во внутриполитические дела взорвет ее изнутри. Она может расколоться на противоборствующие группировки. Жесткая политическая борьба, которая сегодня тем не менее остается мирной, может перерасти в вооруженную.

И вновь:

− Я думаю, на такой путь армию могут толкать только авантюристы.

Пройдет совсем немного времени, и страна увидит, как эти самые авантюристы вновь бросят военных против собственного народа.

Как бы отвечая на обращенное к нему пожелание Горбачева четко заявить, что он — за Союз, Ельцин, видимо, решил уже предельно ясно изложить свою позицию по этому вопросов, — за какой именно Союз он выступает, — чтобы ни у кого больше не было никаких недоумений и сомнений по этому поводу. Сделал он это 11 декабря, выступая на Съезде народных депутатов России.

− Скажу твердо и определенно, — заявил Ельцин. — Россия — за Союз. За Союз, основанный не на унитарных принципах, а на действительно свободном волеизъявлении каждой республики, на равноправии. Мы за Союз, в котором не будет привилегий, не будет главных и второстепенных народов. Мы за Союз, потому что он обеспечивает сохранение общего экономического пространства. Дает его участникам особый, максимально благоприятный режим для экономических взаимоотношений друг с другом.

Здесь, как видим, определенно проступает «экономический крен» в аргументах за Союз. Экономические аргументы вскоре станут главными и у других республик. Главное — сохранить целостность экономического пространства, а политические путы, связывающие республики с Центром, никому не нужны, они только мешают, только душат.

При этом, по словам Ельцина, он убежден: Союзный договор ДОЛЖЕН БЫТЬ СОЗДАН САМИМИ РЕСПУБЛИКАМИ. Это дело требует серьезной подготовки. Между тем, Центр проявляет здесь излишнюю торопливость, стремится форсировать подписание договора. Предлагается документ, который в течение двух месяцев — это требуется почти ультимативно — должен быть одобрен и подписан.

− Было бы непростительной ошибкой, — продолжал Ельцин, — если поспешность в подписании договора оставила бы за бортом Союза те республики, которые просто не успели сделать свой выбор, те, чьи обоснованные требования не были учтены и приняты. Не все республики выразили желание участвовать в Союзном договоре, и силой их не заставишь. Времена эти прошли. Возможно, следовало бы предусмотреть разные условия вхождения в Союз, дать возможность участия в определенных сферах, где есть обоюдная заинтересованность, предусмотреть подписание договора не сразу, а по частям и т. д.

Здесь, кажется, впервые зашел разговор о том, что не следует всех тащить в Союз на одинаковых условиях. Одни вообще идти туда не хотят, уже и отделились, другие готовы войти в него, но с какими-то оговорками… В дальнейшем такой подход станет все более укрепляться.

Далее Ельцин вступил на зыбкую, болотистую почву разговора о суверенитете внутрироссийских территорий. Трясинную опасность этой теме он сам отчасти придал своим не очень обдуманным разрешением: «Берите суверенитета столько, сколько сможете проглотить» (хотя сам он позднее утверждал, что все было обдуманно и правильно).

− Всем нам следует помнить, — сказал Ельцин, — что самоопределение не сводится только к принятию постановления или декларации. Эти документы свидетельствуют скорее о намерениях, они только закладывают правовой фундамент суверенности… Суверенитет будет по-настоящему принят всеми народами только тогда, когда обеспечит лучшую и более спокойную жизнь каждому.

Тут надо заметить, что в этих рассуждениях о «настоящем» и «ненастоящем» суверенитете автономий Ельцин прибегал примерно к такой же туманной и запутывающей «логике», как и Горбачев, рассуждавший о «настоящей» и «ненастоящей» независимости союзных республик. И у того, и у другого простые и ясные слова «суверенитет», «независимость» опутывались словесными кружевами, тонули в них. Цель была простая и бесхитростная — не признавать объявленный суверенитет суверенитетом, объявленную независимость — независимостью.

При Путине такой же запутывающий прием был применен к слову «демократия»: мол, само по себе это слово еще ничего не значит — важно, чтобы она была СУВЕРЕННОЙ. То есть мы на своей суверенной территории что хотим, то и называем демократией, и отвалите от нас!

Вернемся, однако, к выступлению Ельцина. По его словам, в ходе подготовки Союзного договора России надо пройти несколько важных этапов: во-первых, определить, каким должно быть ее государственное устройство, каким должен быть статус автономий, статус народов, не имеющих своих государственных образований, тем более, что в их числе оказался и русский народ, давший имя всей республике; во-вторых, подготовить, обсудить и подписать Федеративный договор, — правовую основу российского государства; в-третьих, принять Конституцию Российской Федерации.

Вот эти три ключевые проблемы, по мнению Ельцина, России надо решить до того, как подписывать Союзный договор.

Как видим, проблемы серьезные, тяжелые. Желание Ельцина поставить их впереди Союзного договора в самом деле отодвигали его подписание на неопределенный срок, что, конечно, никак не устраивало Горбачева.

Далее Ельцин снова возвращается к идее, что Союзный договор должны подготовить сами республики, а не Центр.

− Новый Союзный договор, к которому, уверен, придут республики… должен отсечь старую модель Союза, не позволить в новых условиях возродиться тоталитаризму. Важно преодолеть унитарные подходы в политике Центра. Пора начать, наконец, доверять республикам…

По словам Ельцина, Центр по-прежнему стремится играть доминирующую властную роль в республиках. Больше всех от этого страдает Россия. В ней Центр традиционно занимал самые мощные позиции. До сих пор официально не признан суверенитет Российской Федерации, не проведено разделение собственности, компетенции…

− Как же мы можем, учитывая все это, форсировать подписание договора? — задал Ельцин недоуменный вопрос.

Ельцин категорически отверг обвинение, что Россия разваливает Союз: за прошедшие месяцы ни Верховный Совет, ни правительство республики не предприняло ни одного шага в сторону обострения отношений с какой-либо республикой Союза. У России добрые, стабильные отношения со всеми республиками Союза, и она намерена всячески укреплять их.

Здесь Ельцин лукавил: когда его упрекали, что он стремится развалить Союз, разумеется, имели в виду не обострение отношений с другими республики — они-то как раз действительно укреплялись, — а обострение отношений с Центром. Он и сам это прекрасно понимает:

− Да, все это время мы занимали довольно жесткую позицию по отношению к Центру. Жесткость эта была обусловлена прежде всего нашим стремлением выйти, наконец, на конструктивный диалог с союзным руководством. Мы вынуждены были проявлять жесткость и принципиальность, когда просто душили нашу инициативу, когда со стороны Центра было откровенное нежелание действовать, решать крайне запущенные проблемы. Когда игнорировали уже достигнутые договоренности, совместно выработанные условия, просто мешали работать.

При этом целью российского руководства, даже в самые сложные моменты, было выйти на диалог с Центром, диалог во имя России, во имя сохранения и укрепления Союза.

− Мы однозначно против Союза за счет интересов России, — сказал в заключение Ельцин, — мы против Союза, в жертву которому снова хотят принести Россию. И поэтому мы не можем принять такой проект договора… Вот наша позиция. И, думаю, такова позиция всех республик. Мы должны включить в этот перечень и принцип добровольности вхождения в Союз, и необходимость четких гарантий выполнения принятой нами Декларации о суверенитете России в условиях нового Союза. Поднимался вопрос и о возможности исключения того или иного государства из Союза. Говорили о необходимости пересмотра границ как важнейшего условия заключения нового Союзного договора и т. д… Недопустимо ставить рекорды скорости при обсуждении вопроса, от которого зависит судьба ста пятидесяти миллионов человек. Хотя бы сейчас нам нужно извлечь уроки из прошлого. Ведь многие национальные конфликты в СССР имеют в своей основе стремление решить сложнейшие вопросы в угоду сиюминутным политическим настроениям. Считаю, мы не имеем на это права.

Ельцин посетовал на то, что проект Союзного договора напечатан, дескать, накануне Съезда. Россияне только начали знакомиться с ним. Первые оценки появились, когда Съезд уже шел, оценки различные. И в этой ситуации «нам предлагают закрыть тему». Ельцин убежден, что делать это рано.

В действительности, как мы помним, проект Союзного договора был опубликован 24 ноября. С того дня минуло уже две с половиной недели. И дело, конечно, было не в том, что с момента публикации прошел слишком малый срок, а в том, что этот проект для Ельцина — да и не только для него, — был в принципе неприемлем.

«На заседании Политбюро ЦК КПСС 16 ноября 1990 года Горбачев говорит о ситуации, сложившейся в области продовольственного снабжения:

Первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Гидаспов выступает на том же заседании Политбюро ЦК КПСС:

Но и чрезвычайные усилия, на которых настаивает президент СССР, результатов не дают. Фундаментальные финансовые проблемы страны словами решить невозможно. Нужны действия и политическая воля. Их нет. Ситуация на потребительском рынке продолжает обостряться».