Тэтчер и тэтчеризм

2. Антиколлективизм и посткорпоративизм

Среди ценностных ориентаций неоконсерватизма вообще и тэтчеризма в частности особое место принадлежит индивидуализму, или, что почти то же, антиколлективизму. По существу индивидуалистическая, антиколлективистская философия лежит в основе всей социально-экономической политики тэтчеризма, включая и те ее составляющие, которые были рассмотрены выше. Однако наиболее решительно и даже агрессивно эта философия стала проявлять себя после выборов 1983 г. в сфере, где коллективизм и "коллективистская политика" непосредственно реализуется, а именно - в отношениях между трудом и капиталом.

Основным носителем коллективистских начал здесь являются, как известно, профсоюзы, от действий и поведения которых во многом зависит состояние трудовых отношений и уровень социального согласия в обществе в целом.

Имея у себя за плечами долгую и полную драматизма историю борьбы за права и благосостояние своих членов, британские профсоюзы обрели довольно сильные позиции как в отношениях с работодателями, так и в общественно-политической жизни вообще. Можно сказать, что они превратились в своего рода классический образец силы и организованности рабочего движения, его способности, не прибегая к революционным действиям, добиваться существенных уступок со стороны предпринимателей и государства.

Как в руководстве консервативной партии, так и среди части лейбористов еще в конце 60-х годов сложилось твердое убеждение в том, что одной из главных причин "английской болезни", или болезни британской экономики, являлась чрезмерная власть и влияние профсоюзов, добивающихся неоправданно высокого прироста заработной платы, поощряющих

"излишнюю занятость" и препятствующих повышению интенсивности труда, организационно-техническим нововведениям и тем самым снижающих конкурентоспособность британской промышленности. Естественно, что одним из приоритетных направлений социально-экономической политики правящих кругов в этой ситуации становится политика, направленная на ограничение власти и влияния профсоюзов.

Неспособность предшествующих правительств решить эту проблему побуждала М. Тэтчер поставить свою антиколлективистскую стратегию во главу угла всей внутренней политики. Однако, наученная горьким опытом своих предшественников, она, несмотря на радикальную риторику, не пошла по линии немедленного и быстрого "закручивания гаек". Как уже отмечалось, на пост министра занятости, ответственного за отношения с профсоюзами, был назначен представитель умеренного крыла партии Дж. Прайор, а каждый из подготовленных им и сменившим его Н. Тэббитом законопроектов вводил сравнительно небольшую, хотя и достаточно жесткую дозу ограничений на стачечную активность, пикетирование, "солидарные действия", свободу действий профсоюзных организаций на предприятиях и т.д. Более того, при проведении законов о профсоюзах правительство и особенно сама премьер-министр не уставали подчеркивать, что предпринимаемые ими меры нацелены не против их рядовых членов, а скорее на защиту их от экстремистов из числа профсоюзного руководства и актива. Именно этой цели демократизации британских профсоюзов, утверждали они, служат такие меры, как голосование по почте при выборах руководства (которое дает возможность всем членам профсоюзов, а не только узким группам активистов, участвующим в профсоюзных собраниях, влиять на состав этого руководства). Точно так же интерпретировались и статьи законов, согласно которым решения о проведении забастовок могли вступать в силу лишь с одобрения большинства членов профсоюза, намеревавшегося бастовать (также в том числе и путем голосования по почте). Законодательство запрещало забастовки солидарности, массовое пикетирование и пикетирование объектов, персонал которых не участвовал в забастовках, а также вводило жесткую систему штрафов за нарушение новых правил.

Отдавая себе отчет в том, что принятие законов само по себе еще мало что значит, правительство Тэтчер стремилось создать общественную атмосферу, которая позволила бы ему противостоять давлению профсоюзов. Этой цели служили и многочисленные выступления самой Тэтчер, не устававшей варьировать фразы о "тирании профсоюзов", и публиковавшиеся в изобилии статьи и другие материалы в средствах массовой информации, в том числе и многие из тех, которые не были сторонниками консерваторов. Одной из излюбленных тем выступлений Тэтчер и ее сторонников был "антикорпоративизм", т.е. острая критика системы выработки и принятия социально-экономических решений, в которой профсоюзы получали возможность не только быть вхожими в "коридоры власти", но и оказывать существенное влияние на политику правительства. Корпоративизм, по словам Тэтчер, не только предоставлял непомерную и ничем не обоснованную власть и влияние профсоюзам и предпринимательским организациям, но и одновременно вел к выхолащиванию традиционной представительной демократии, лишая парламент реальной власти.

Тэтчер пошла на существенное ограничение функций и полномочий Национального совета экономического развития (НСЭР), его отраслевых ответвлений, в рамках которых реализовывалось корпоративистское взаимодействие. Число этих последних было сокращено, а их статус, равно как и статус НСЭР, был на несколько порядков снижен. В отличие от прежних времен на заседаниях советов присутствовали, как правило, лишь второстепенные должностные лица, сама же М. Тэтчер ни разу не удостоила НСЭР своим посещением. (Тогда как Вильсон, Хит и Каллаген нередко председательствовали на его заседаниях.) Соответственно и перечень обсуждавшихся проблем был низведен до сравнительно частных вопросов преимущественно технико-экономического свойства (охрана труда, переподготовка и трудоустройство свободной рабочей силы и т.д.). Было также ограничено участие профсоюзов во множестве других органов такого рода (именовавшихся для краткости "кванго")[266], и в частности в Комиссии по рабочей силе, региональных и местных органах социально-экономического регулирования. Целый ряд "кванго" был снят с бюджетного финансирования, и многие из них были вынуждены прекратить свое существование. Нередко это были органы, в составе которых были особенно сильны позиции профсоюзов и местных органов власти левой ориентации.

Своими законами, регламентирующими деятельность профсоюзов, и линией на вытеснение профсоюзов из полугосударственных структур и их деполитизацию правительство существенно ограничило свободу действий тред-юнионов, их возможности влиять на социальный климат и политическую ситуацию в стране. Немалую роль в этом процессе сыграла упомянутая выше антипрофсоюзная пропаганда, а также общее довольно резкое снижение престижа и авторитета профсоюзов в британском обществе.

На руку правительству действовал и обострившийся в тот период кризис профсоюзов, проявившийся, в частности, в довольно резком снижении как их общей численности, так и особенно численности тех из них, которые объединяли занятых в традиционных отраслях экономики, тем более что именно они отличались наибольшей силой и боевитостью.

Тем не менее правительство Тэтчер сознавало, что прямого столкновения с профсоюзами ему не избежать. К тому же иногда создавалось впечатление, что, выиграв выборы 1983 г., оно лишь ищет повода для такого столкновения, провоцирует его. Именно так даже правая печать интерпретировала решение о ликвидации профсоюзной организации и запрещении персоналу вступать в профсоюз в военном разведывательном комплексе в местечке Челтенхэм, принятое правительством в начале 1984 г. Даже обычно подталкивавший правительство вправо еженедельник "Экономист" фактически осудил это решение премьера, квалифицировав его как "неуместное"[267]. Вызванная этим решением волна критики в адрес премьера, которая, судя по всему, хотела лишь продемонстрировать серьезность своих намерений, вскоре, однако, улеглась, не причинив Тэтчер и ее правительству особого вреда.

Куда более драматичные события развернулись в ходе конфликта типографских рабочих с владельцем "Таймс", "Сан" и ряда других газет страны - Мёрдоком. Поставив целью превратить эти и другие издания в прибыльные, Мёрдок повел линию на замену устаревшего типографского оборудования новой, гораздо более эффективной и трудосберегающей техникой. После безуспешных попыток склонить профсоюз типографских рабочих к соглашению о радикальном сокращении рабочих мест, серии забастовок, нацеленных на срыв задуманной операции, Мердок неожиданно для профсоюза объявил о закрытии старого издательского комплекса на Флит стрит в Лондоне и о переносе места печатания газет в один из пригородных районов столицы, где в тайне от профсоюза была подготовлена новая, оснащенная самым современным оборудованием издательская база и нанят новый технический персонал, состоящий в основном из специалистов-электронщиков. Хотя комплекс был предусмотрительно обнесен ограждением из колючей проволоки, только поддержка правительства помогла Мердоку выстоять в этой борьбе. Используя положения закона о противоправности массового пикетирования и солидарных действий, власти бросили на разгон тысячных толп разгневанных типографских рабочих и поддержавших их работников других отраслей, пытавшихся заблокировать новый комплекс, мощные отряды конной и пешей полиции. Именно тогда впервые за послевоенный период британская общественность стала свидетельницей сцен насилия и ожесточенных столкновений, напоминавших скорее картины из книг о сражениях почти столетней давности, нежели цивилизованные методы разрешения конфликтов, возобладавшие во второй половине XX в.

"Осада" построенной Мердоком "крепости" продолжалась несколько месяцев, однако организовать ее блокаду профсоюзам типографских рабочих так и не удалось, и им пришлось отступить.

Победа Мердока одновременно была и победой властей, впервые применивших в ходе конфликта новые методы подавления массовых действий и убедившихся в их эффективности в случае, если они применяются достаточно решительно и бескомпромиссно. В отличие от правительства Вильсона, которому впервые пришлось столкнуться с методами массового пикетирования, и правительства Хита, испытавшего эти методы в их наиболее отработанном, "классическом" варианте, правительство М. Тэтчер не было застигнуто врасплох. И идеологически, и политически, и организационно оно было готово к самым жестким методам борьбы и, когда час настал, без колебаний применило их.

Однако главное испытание для Тэтчер и ее правительства было еще впереди. И они тщательнейшим образом к нему готовились, тем более что первая попытка сломить или резко ослабить профсоюз горняков, предпринятая еще в начале 1981 г., окончилась неудачей. Тогда в ответ на решение правительства о закрытии 23 нерентабельных шахт профсоюз горняков тут же дал понять, что не остановится перед самыми решительными действиями и добьется отмены этого решения. Взвесив все за и против и оценив общую ситуацию в стране, правительство Тэтчер, даже не попытавшись прощупать противника, взяло свое решение о закрытии шахт обратно. Руководство профсоюза горняков восприняло это решение как свою победу, но, как выяснилось впоследствии, явно преждевременно. Через три года борьба возобновилась, правда теперь уже на ином плацдарме. За эти годы правительство не только провело законы, резко ограничивающие возможность активных действий профсоюзов, но и предприняло ряд мер иного, так сказать "материального" порядка. На электростанциях были накоплены большие запасы топлива, которые могли обеспечить длительную их работу без подвоза извне. В результате быстрого роста добычи нефти и Северном море резко снизилась общая зависимость экономики от добычи угля. Укрепились и прошли тренировку силы, готовые противостоять массовому пикетированию важных объектов и обеспечить подъезд к ним. Наконец, ряду профсоюзов, и прежде всего профсоюзу электриков, работников водоснабжения и некоторым другим, были сделаны довольно щедрые уступки, чтобы не допустить распространения забастовки на смежные отрасли. Что же касается сталелитейщиков, то незадолго до забастовки горняков была закончена упомянутая реорганизация отрасли, которая исключила по меньшей мере на ряд лет опасность нового конфликта.

Как видим, подготовка к схватке с профсоюзом горняков была проведена по правилам, более напоминающим военное, нежели политическое, планирование. И едва только эта подготовка была завершена, началась бескомпромиссная борьба, за драматическими перипетиями которой с напряженным вниманием следила не только британская публика, но и общественность многих других стран.

Оставаясь якобы в стороне от конфликта и неоднократно заявляя, что он имеет место не между правительством и горняками, а между Национальным управлением угольной промышленности (НУУП) и Национальным союзом шахтеров, Тэтчер в то же время не уставала осуждать "противозаконные" действия профсоюза, организовывала мощное идеологическое и политическое давление на него. Больше того, как выясняется из ее мемуаров, вся эта деятельность, и в том числе меры организационного плана, направлялась и координировалась из единого центра, каковым стал созданный сразу же после начала конфликта в марте 1984 г. специальный комитет кабинета министров, возглавлявшийся непосредственно премьером. Воспроизводя во всех подробностях перипетии борьбы, Тэтчер особо подчеркивает ключевую роль комитета, тщательнейшим образом анализировавшего ситуацию и принимавшего основные решения. Были моменты, пишет она, когда Управление угольной промышленности было готово идти на компромисс, однако, как она дает понять, ее собственная непримиримость и способность держать ситуацию под личным контролем помогали пресекать в зародыше подобного рода поползновения[268].

Как правительство, так и поддерживавшие его средства массовой информации в полной мере использовали тот факт, что, объявив в ответ на решение о закрытии двух десятков нерентабельных шахт забастовку, руководство шахтерского профсоюза не провело, как того требовало законодательство, голосования среди его членов, а также начало использовать такие противозаконные средства, как массовое пикетирование, блокирование дорог, неподчинение приказам властей. Шахтеры и их руководство были обвинены в действиях, идущих вразрез с национальными интересами страны, и не кто иной, как сама М. Тэтчер бросила крылатую фразу о "внутреннем враге", в борьбе с которым не должно быть проявлено никаких колебаний.

В соответствии с принятым к этому времени законодательством на профсоюз горняков был наложен огромный штраф, а его счета в банках были арестованы. Что же касается силовых методов массового пикетирования и блокады подъездных путей, то на "расчистку" дорог и предотвращение проникновения пикетчиков на жизненно важные объекты были брошены отборные силы полиции, в том числе и конной.

Масштабы, острота и длительность столкновений на этот раз намного превзошли все то, что происходило в период конфликта с типографскими рабочими. Тысячные "армии" противостоявших друг другу шахтеров и полицейских чуть ли не ежедневно в течение целого года пытались оттеснить друг друга со "спорных" территорий, будь то дороги, подъездные пути и т.д. В ответ на наезды конной полиции, использование служебных собак, резиновых дубинок шахтеры применяли палки, камни, железные пруты, другие "подручные" средства, наиболее эффективным средством защиты против которых оказывались пластиковые щиты. Иногда столкновения сторон напоминали рукопашные схватки воюющих сторон во времена средневековья, и можно только удивляться, как в этой раскаленной до предела обстановке острейшего силового противоборства ни та, ни другая сторона не прибегла к более "радикальным" средствам борьбы и не спровоцировала кровопролития. Судя по всему, срабатывали не только внутренние "табу", воспитанные длительной демократической традицией, но и оглядка на реакцию общественного мнения, которое тут же решительно осудило бы сторону, осмелившуюся преступить роковую черту. Показательно, что, когда пикетчики, стремясь преградить путь к одному из объектов, стали сбрасывать с моста на пролегавшую под ним шоссейную дорогу бетонные блоки, одним из которых был убит водитель грузовика, общественность единодушно осудила этот акт, ставший объектом длительного судебного разбирательства, а виновная сторона всячески доказывала неумышленность своих действий. Как бы то ни было, это был единственный смертельный случай за весь год забастовки.

Лишенные возможности использовать средства профсоюза, шахтеры не получили сколько-нибудь существенной поддержки и от других профсоюзов. Их сдержанность во многом объяснялась неприязнью к лидеру горняков Скаргиллу, подчеркивавшему, что стачка носит политический характер и что, как и стачка 1974 г., нацелена на свержение "реакционного правительства". Подобного рода трактовка целей забастовочной борьбы в корне противоречила убеждениям лидеров БКТ и основной массы членов и активистов тред-юнионов. И неудивительно, что, заявляя о своей солидарности с горняками и их борьбой, профсоюзное движение страны мало что делало для практической помощи им. При всем своем неприятии тэтчеризма и тэтчеристских методов они тем не менее считали, что судьба самой Тэтчер и ее правительства должна решаться в ходе парламентских выборов, а не с помощью силы. Что же касается зарубежной помощи, то, как выяснилось позднее, Скаргилл пытался получить эту помощь не у родственных британским тред-юнионам международных и национальных профцентров, а у Советского Союза и лидера Ливии полковника Каддафи. Как бы то ни было, средства на поддержание жизни у шахтерских семей быстро оскудевали. Какую-то помощь пытались организовать, и порой небезуспешно, активистки женского и антивоенного движений, создававшие пункты бесплатного питания, собиравшие и раздававшие нуждающимся одежду и стремившиеся в первую очередь поддержать многодетные семьи.

Всего этого, однако, было явно недостаточно, чтобы удовлетворять даже самые минимальные потребности десятков тысяч шахтерских семей в еде, одежде, топливе, других средствах существования. Особенно тяжело пришлось горнякам с наступлением холодов. Чтобы не оставлять им никаких надежд и побудить к скорейшей капитуляции, правительство Тэтчер провело через парламент законопроект, в соответствии с которым бастовавшие шахтеры лишались помощи, предусмотренной социальным законодательством для семей, которые по тем или иным причинам оказывались за чертой бедности и могли выжить лишь с помощью государства.

По мере того как становилось очевидным, что правительство не думает отступать и соотношение сил все более склоняется в его пользу, Скаргиллу и его сторонникам в руководстве профсоюза становилось все труднее бороться с "пораженческими" настроениями. Особенно больно ударило по их позициям решение шахтеров наиболее преуспевающего угольного района - Ноттингемшира пойти на сепаратное соглашение с НУУП после того, как национальное руководство профсоюза отвергло их требование провести голосование среди шахтеров о целесообразности дальнейшей борьбы. Упорное нежелание Скаргилла и его сторонников осуществить эту акцию, равно как и репутация экстремистского, играющего судьбами сотен тысяч людей лидера, усиленно поддерживавшаяся средствами массовой информации и никак не опровергавшаяся им самим, серьезно снижала симпатии к горнякам, довольно широко распространенные вначале среди широкой британской общественности.

Полная бесперспективность дальнейшей борьбы вынудила в конце концов и руководство НСГ в начале марта 1985 г. заявить о прекращении борьбы. В течение последующих месяцев НУУП закрыло одну за другой все находившиеся в списке нерентабельные шахты, в результате чего десятки тысяч горняков пополнили армию безработных, насчитывавшую к тому времени свыше 3 млн. человек. Так закончился этот беспрецедентный в послевоенной истории страны трудовой конфликт, результатом которого явилось дальнейшее укрепление позиций правительства и самой М. Тэтчер, продемонстрировавших свою способность одерживать верх не только над внешним, но и над внутренним "врагом". Правда, словечко это, вырвавшееся у Тэтчер в момент наивысшего обострения борьбы, больше не фигурировало в ее речах, а после поражения забастовки уволенным горнякам были выплачены довольно щедрые выходные пособия. Что же касается тех, кто вернулся на работу, то после осуществленной на шахтах реорганизации и реконструкции, позволившей поднять уровень производительности труда, они получили существенную прибавку, и по крайней мере до середины следующего десятилетия в угольной промышленности воцарился классовый мир.

Сочетание жесткого, "решительного" подхода с курсом на строго дозированные уступки, продемонстрированное в ходе трудовых конфликтов с профсоюзом горняков и в ряде других случаев, оказалось характерным и для общего подхода Тэтчер к профсоюзам. Несмотря на антиколлективистскую и антикорпоративистскую риторику, М. Тэтчер даже в период наибольшей напряженности в отношениях с профсоюзами вовсе не стремилась к полному прекращению диалога и консультаций с ними, в том числе и на общенациональном уровне. Снизив роль и уровень представительства в Национальном совете экономического развития, отраслевых советах и даже распустив ряд наиболее раздражавших ее "кванго", она не пошла на полный демонтаж корпоративистских структур, которого, казалось бы, требовал ее антикорпоративизм. Идущие внутри этих структур диалог и консультации способствовали снятию социального напряжения, обеспечивали необходимый любому обществу минимум социального согласия.

Однако наряду с этой "социальной" стороной проблемы корпоративизма существовал и другой, не менее важный аспект этой проблемы, заключающийся в том, что к моменту прихода правительства М. Тэтчер к власти система корпоративного взаимодействия превратилась в одно из важнейших звеньев политического управления общества, в рамках которого осуществлялся и осуществляется процесс согласования позиций влиятельных и заинтересованных групп и государства. Достаточно подробно эта система описана автором в других его работах[269]. Здесь лишь следует сказать, что эта система состоит из тысяч и десятков тысяч комитетов, советов и т.п. институтов, функционирующих при правительстве, министерствах, органах регионального и местного управления. Болышая их часть осуществляет консультативные и рекомендательные функции, однако наряду с этим возникла и масса "кванго" с административно-управленческими функциями. Замахнуться на всю эту явившуюся результатом длительной эволюции управленческих структур систему означало бы пойти против здравого смысла, и вполне естественно, что Тэтчер не могла и помыслить такого. Ее целью было лишь восстановить утраченное, по ее мнению, равновесие между двумя системами представительства, ликвидировать перекос, снизивший роль традиционной партийно-парламентской системы. Отсюда - и ограниченность антикорпо-ративистской стратегии Тэтчер, ее сугубо поправочный, а не радикальный характер. Главная же цель этой стратегии состояла все же не в восстановлении утраченной власти и авторитета парламента и других представительных учреждений, на что она имела обыкновение делать упор в своих публичных выступлениях, а в усилении роли исполнительной власти в институтах представительства интересов. Именно на это указывают как уже упомянутые меры против "строптивых кванго", так и меры по созданию целого ряда новых "кванго", отличительной чертой которых явились более весомое представительство и роль государства и, соответственно, более скромная, хоть и не сведенная к символической, роль профсоюзов, предпринимательских организаций и других заинтересованных групп. Именно в таком направлении была проведена Тэтчер реорганизация Комиссии по рабочей силе путем преобразования ее в Комиссию по подготовке рабочей силы. В процессе постоянной реорганизации комиссия, с одной стороны, утратила ряд своих прежних функций по обеспечению занятости, а с другой - взяла на себя функции в области образования и подготовки кадров, ранее принадлежавшие местным советам[270]. Одновременно сократились возможности профсоюзов влиять на ситуацию с занятостью и безработицей в стране. В конечном итоге с помощью реорганизованных и вновь созданных "кванго" правительство, вопреки провозглашенным целям, способствовало не расширению, а сокращению роли и функций представительных учреждений, в основном, правда, на местном уровне. Как пишут исследователи политики Тэтчер в отношении органов власти на местах, с помощью этих и других мер тэтчеризм осуществляет "централизацию и приватизацию функций местного управления"[271].

Другим, еще более наглядным примером подобного же рода стратегии явилось создание правительством упомянутых выше корпораций городского развития, функционирующих также на принципах "кванго". Организованные на основе представительства государства и бизнеса, а также маргинального участия других организаций, эти органы фактически изъяли из компетенции местных властей, на территории которых они действовали и действуют, полномочия по планированию и контролю городского развития. Как бы ни оценивать целесообразность такого перераспределения власти и полномочий, остается фактом, что как это так и некоторые другие начинания правительства способствовали дальнейшему развитию корпоративистских тенденций в механизме государственного управления. Существенная разница с предшествовавшим периодом состоит, однако, в том, что если тогда преобладающей становилась версия "либерального" корпоративизма, то Тэтчер и ее кабинет стали насаждать иную, более жесткую версию "государственного" корпоративизма, что, кстати сказать, вполне соответствовало общей авторитарной тенденции, вносимой в государственное управление.

Следует заметить, что изменение приоритетов в развитии механизма корпоративного взаимодействия с первых же месяцев правления Тэтчер испытали не только профсоюзы, но и предпринимательские организации о чем уже отчасти говорилось выше. И дело здесь отнюдь не сводилось к снижению их "представительских функций". Отказ от государственного протекционизма, осуществлявшегося с помощью субсидий, льготных условий кредитования и прочих поощрительных мер, угрожал не только банкротством и разорением отдельных фирм и корпораций, но и деиндустриализацией целых регионов и даже в известной мере - страны в целом. Недаром этот термин с середины 80-х годов прочно вошел в оборот и специальной и популярной экономической литературы и публицистики, а сама проблема "деиндустриализации" со временем стала одной из центральных в дискуссиях между тэтчеристами и их противниками. Естественно, что такого рода стратегия не могла не ослабить позиций предпринимательских организаций и их главного рупора - Конфедерации британской промышленности.

После выборов 1983 г. перекос в сторону более тесных отношений правительства с финансовым, нежели промышленным, капиталом скорее усилился, чем ослаб. Как показали события уже второй половины 80-х годов, отношения Тэтчер с влиятельными кругами Сити также оказались не лишенными противоречий и даже известного драматизма, вызванных ее стремлением "навести порядок" в функционировании финансовых институтов и исключить участившиеся случаи коррупции, крупных спекулятивных операций, неэтичного поведения и т.д.[272]

Как это последнее обстоятельство, так и анализ политической стратегии Тэтчер и ее правительства в целом не дают оснований полагать, что демонстрировавшаяся ими свобода действий явилась лишь результатом игры на противоречиях внутри правящего класса, своего рода политики "разделяй и властвуй". Важнейший источник этой свободы - относительная самостоятельность государства, которая в годы правления Тэтчер существенно возросла, в частности, в результате реализации тэтчерист-ской доктрины "сильного государства".

Другим существенным моментом взаимодействия правительства с бизнесом явилось то предпочтение, которое начали оказывать М. Тэтчер и ее министры отношениям с отдельными крупными корпорациями, в значительной мере в обход предпринимательских организаций[273].

Склонность правительства вести дела с отдельными корпорациями не в последнюю очередь вытекала из его стремления не столько ликвидировать или до крайности ослабить традиционный механизм корпоративного взаимодействия, сколько модифицировать его в указанном направлении, а также по возможности "индивидуализировать" его. Усилия Тэтчер по развитию партнерства с бизнесом преимущественно по этой, "компанейской" линии, вытекавшие из ее же антипатии к "большим профсоюзам", "большим организациям" и "большому государству", не разрушали корпоративизм, а лишь направляли его в русло более конкретных и деловых, "деполитизированных" отношений с бизнесом.

Между тем само по себе наличие множества фирм в каждой отрасли и даже в производстве какого-то одного продукта делает объективно неизбежным посреднические или, точнее, представительские функции отраслевых, региональних национальных предпринимательских организации в их отношениях с государством. Поэтому ориентация на ограниченное число крупных и тем более сверхкрупных фирм, большая часть которых к тому же является транснациональными, неизбежно оттесняла на второй план средний и мелкий ассоциированный бизнес и поощряла опасную монополизацию производства. Неудивительно, что чем дальше, тем больше этот последний проявлял недовольство экономической политикой правительства. И если в первые годы правления Тэтчер в британской печати нердко можно было встретить утверждения, будто для нее и ее правительства превыше всего приоритеты малого бизнеса, то уже к концу первого срока пребывания ее у власти от этих иллюзий не осталось и следа.

Как видим, антиколлективистская" стратегия Тэтчер, несмотря на сопровождавшую ее риторику, отнюдь не покончила ни с коллективизмом, ни с корпоративизмом. Правда, что касается первого, то он был серьезно ослаблен и идеаолигически психологически, и организационно. Тем не менее и профсоюзы как организации, и тред-юнионизм как элемент сознания и поведения лиц наемного труда никуда не исчезли и остались важной частью социального и политического ландшафта Британии. Что же до Корпоративизма, то здесь дело было не столько в ослаблении, сколько в модификации утвердившейся ранее модели отношении государства с организациями и объединениями по интересам. Роль массовых организаций была существенно ослаблена, тогда как влияние более узких групп представляющих интересы бизнеса и средних слоев, заметно возросло Сама же система представительства интересов не только сохранилась, но и получила дальнейшее развитие.