Улыбка зверя

ДЖОРДЖ ЭВИРОН

В декабре одна тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, по личной инициативе выйдя в отставку из аппарата Центрального разведывательного управления США со ссылкой на резкое ухудшение здоровья, Джордж Эвирон — человек, которому едва перевалило за сорок, начал раздумывать о новых направлениях своего жизненного пути, видевшегося ему вполне независимым и благополучным в арифметике ожидаемых доходов.

Формальный повод отставки — тяжелейшую форму экземы, обширными кровавыми проплешами и язвами обсыпавшую все его тело после нервного стресса, случившегося после командировки в Восточный Берлин, где он выполнял деликатную и крайне рискованную миссию, связаннную с устранением двойного агента, специальная медицинская комиссия утвердила безоговорочно, благодаря чему он получил щедрую пенсию по инвалидности и — отпущение в мир свободного предпринимательства.

В свое время Джордж закончил Принстонский университет, став дипломированным славистом, откуда, завербованный ЦРУ и прошедший спецподготовку, был направлен в Западный Берлин, где, подобравшись с помощью искусных подкопов к кабелям связи советской группы войск, американская разведка получала заветную информацию. Офицеру Эвирону полагалось информацию поначалу тупо переводить, а после — уже и анализировать, составляя определенного рода отчеты. Далее его перевели на стезю агентуриста, пройденную им с блеском и без единой осечки.

Как выяснилось позже, о хитроумных подкопах противника всемогущий КГБ ведал всецело, опираясь на своих компетентных, занимающих ключевые позиции в руководстве противника осведомителях, и умело кормил Запад дезинформацией, однако Джордж Эвирон, — честный и патриотически настроенный американец, квалифицированный специалист, с упоением изучавший и совершенствующий язык врага, преданно и дисциплинированно выполнял возложенные на него задачи, не испытывая ни малейшего колебания в их важности и целесообразности.

До определенной поры, конечно… Как только заколебался, давая первые трещины нерушимый, казалось бы, монолит коммунистического режима, Джордж понял, что перед ним открываются возможности поистине фантастические, ибо через трещины виделся ему колоссальный рынок бесхозных ресурсов, чья микроскопическая часть, будучи превращенной в его Величество Доллар, многократно перекрывала любую казенную зарплату и всякого рода сопутствующие служебные бенефиты.

Прознав, что Черногорский комбинат нуждается в обновлении оборудования, Джордж, срочным порядком зарегистрировав частную корпорацию, вылетел в Россию, где, без особенного труда встретившись с Колдуновым — в ту пору сидевшим в кресле директора комбината, решил стратегический вопрос своего обеспеченного будущего. Все дело решили какие-то жалкие сувенирчики, а уже через месяц, благодаря бартерной сделке, на комбинат было поставлено требуемое оборудование, начавшее ежедневно и бесперерывно приносить мистеру Эвирону стабильный доход.

Он, Джордж, просто подобрал с земли эти миллионы долларов, точно сыграв свою роль сиятельного пришельца из таинственного западного мира, перед которым, в неведении его, преклонялись подобострастно и рабски совдеповские чиновные людишки, некогда покупавшиеся на грошовые безделушки с надписью “made in USA”. После рабы поумнели, уяснили, что их надули, но всемирная экспансия его Величества Доллара уже состоялась, и в банковском сейфе Джорджа лежали, гарантируя ему незыблемое благополучие, замечательные документики, утверждающие его долевое участие в разделе прибыли коптившего в глубине российских раздольев воистину обогатительного комбината.

Партнер Колдунов, получавший от бизнеса незначительную долю, вскоре ушел в политику, оставив свое место слепо ему подчиняющемуся менеджеру, но их отношения с Джорджем особенно укрепились, когда алчущий денег чиновник предложил американскому другу некоторые интересные технологии, используемые комбинатом при выполнении оборонных заказов, исчерпавшихся практически с самым началом перестройки. За передачу пускай секретной, но ныне уже никому не нужной документации, Колдунов запросил пятьдесят тысяч долларов наличными.

Эвирон поначалу скептически отнесся к данному коммерческому предложению, ибо полагал, что ничего существенного и сколь-нибудь нового в разработках российских ученых содержаться не может, однако технологические резюме перевел и предоставил их компетентным людям для ознакомления. Какого же было его удивление, когда буквально через неделю к нему домой прибыли бывшие коллеги из ЦРУ, сообщившие, что переданная им информация оценена как крайне перспективная и выдающаяся, а посему Джорджу, как патриоту своего государства, необходимо сдать в надежные руки свой источник.

Тут перед мистером Эвироном встала дилемма: с одной стороны, на передаче технологий он также мог неплохо заработать, но с другой стороны, вмешивать в бизнес шпионские страсти и отдавать в бестрепетные лапы разведки своего партнера, способного запутаться и бездарно прогореть во всякого рода секретных мероприятиях, подставив таким образом его, Джорджа, интересы, категорически не стоило.

Опыта в ведении профессиональных разговоров Джорджу было не занимать, а потому он легко убедил бывших коллег, что, как информатор мистер Колдунов фигура абсолютно нулевая, данная сделка носит характер случайный и никакой перспективой не обладает. Кроме того, если говорить о вербовке, то строить ее на шантаже явно не стоит, ибо впоследствии, коли возникнет такая необходимость, все можно решить на полутонах, вполне дружески, привнести в мотив сотрудничества деловой элемент, а покуда гнать коней вскачь не имеет ни малейшего смысла. Пускай Колдунов развивается, обзаводится политическими связями, обрастает стратегической информацией, а там — поглядим…

Бывшие коллеги с такой постановкой вопроса согласились. Вербовки в разведке могут идти не годами, а десятилетиями, это не полицейское рекрутирование стукачей из попавшихся на горяченьком уголовников.

В итоге отставник Джордж обязался ненавязчиво курировать Колдунова, держаться на связи с ЦРУ по поводу вопросов, способных возникнуть в отношении Черногорска, и, получив кругленькую сумму за технологии, честно расплатился меньшей ее частью со своим агентом, покуда еще и не подозревающем о такого рода личном статусе. Ах, это счастливое неведение жаждущих денежек авантюристов, протягивающих за ними руки в неразличимую пасть самого дьявола…

Единственное, о чем Джордж крепко-накрепко предупредил Колдунова — о невозможности повторения аферы с представителями третьего государства, намекнув, что подобное распыление на несколько фронтов может иметь тягчайшие последствия для продавца стратегической информации. Колдунов, приложив ладони к груди, горячим шепотом уверил его, что, во-первых, и не помышлял о таких сомнительных кульбитах, а во-вторых, передал Джорджу единственные копии документов, причем сделал это крайне вовремя, ибо, будто что-то почуяв, встрепенулась местная госбезопасность, нагрянув на комбинат, проведя проверку архива бывшего режимного отдела и забрав к себе в контору все оригиналы бумаг, связанных с былой оборонной тематикой.

Навестив посольство США в Москве, где в резидентуре работал один из его знакомых, Джордж, сообразно заданию, полученному из Лэнгли, передал ему выкупленную информацию, и вскоре выбросил из головы это банальное, в общем-то, для него приключение, вернувшись к привычной жизни.

С недавней поры, после смерти жены — простодушной толстой ирландки, оставившей ему обширное наследство, Джорджа начало глодать одиночество. Он жил под Нью-Йорком, в благостном и тихом поселке штата Нью-Джерси, окруженный вежливо-отчужденными от него и столь же благополучными соседями, и проводил жизнь в беспрерывном благоустройстве дома, едва ли не ежедневными посещениями банка, проверяя уверенно растущие цифры капитала и — визитами в спортивный клуб, где порой заводил легкомысленные романчики.

Жизнь была сыта, однообразна и скучна. Жениться повторно он не собирался, ибо брак нес в себе опасность угрозы накопленному состоянию, способному получить ущерб от происков и домогательств какой-нибудь коварной стервы; открыть местный бизнес, хоть чуточку бы развлекший его, не имело смысла, ибо прибыли от десятка подобных предприятий не шли ни в какое сравнение с доходами, автоматически получаемыми из России, и потому мистер Эвирон в последнее время откровенно маялся от своей созерцательной беспросветной бездеятельности, к которой, впрочем, некогда безоглядно стремился.

Однако — ничто не вечно под луною и солнцем, и удары судьбы неизбежны для каждого из смертных, даже самых ухищренных и благоразумных. Таким ударом для Джорджа явился внезапный звонок от его заокеанского партнера Колдунова, сообщившего, что положение вещей в стабильном бизнесе категорически поменялось и возникла крайняя необходимость провести срочные переговоры для обозначения новых перспектив.

Разговор отличался характером путанным и уклончивым, был полон недомолвок, тягучих “эканий”, туманных намеков, выразительных пауз и тревожных междометий, и, положив трубку, Джордж вывел для себя решительное и единственно верное заключение — лететь в Россию! Срочно, немедленно и безоглядно!

И — исчезло внезапно синее высокое небо Америки. Самолет, летящий навстречу закату, в считанные мгновения нырнул в чернила густых сумерек, готовых, как виделось это здесь, в вышине, как бы исподтишка ринуться в победную атаку на покойно лежавший далеко внизу город. Иллюминаторы застила тягостная тревожная ночь, но тут Эвирон ясно ощутил, что тревога рождается не вне, а именно что внутри него — пристально вглядывающегося в темноту, отрешенно прощающегося… С чем же? С родной землей? Но ведь он вернется к ней, не надолго разлука… Отчего же столь пронзительна эта тревога, отчего?

Завороженно, с обмершим сердцем он вглядывался в черную, без горизонта, плоскость океана, обрамленную береговыми огнями, узнавая приметы отдаляющегося города: знакомую подкову залива со светящимся теремком приморского ресторанчика возле трассы Белт Парк Вэй, оранжевые фонари, протянувшиеся вдоль пирса, с которого еще в детстве он ловил на куриное мясо крабов…

И тут поползла в иллюминаторе туманная властная пелена, затирая исчезающий вдалеке город, вспомнившийся ему солнечным и беззаботным, наполненным знакомыми и любимыми лицами, человеческой суетой и всем уже непоправимо прожитым, и за оконцем окончательно и звеняще воцарились ночь и темнота. Кажется, вечные. И он, в усталой отупелости откинувшись на спинку кресла, подумал отчетливо и смятенно, что, может быть, также покидает мир этот, глядя на туманную дымку, застилающую твердь и прошлую навсегда жизнь, душа человеческая; покидает, влекомая суровым законом неизбежной Смерти, что куда мощнее всех рвущихся ввысь самолетных турбин; и не докричать свое последнее “Прощай!” всему светлому и дорогому, всему земному и понятному, что остается в чернеющем, навсегда уходящем далеке…

Как больно и страшно. Но это — будет. И это — для всех.

Далее был стаканчик виски, апельсиновый сок, аппетитные ножки стюардесс, их холеные лица, светящийся монитор, обозначавший траекторию полета “боинга” через побережия Канады, Гренландии, Шотландии, независимых в очередной раз прибалтийских держав, а после в серых сумерках зачинавшегося рассвета потянулись российские просторы, закончившиеся легким ударом шасси о бетонную полосу московской взлетно-посадочной полосы.

Оглушенный долгим перелетом Джордж, миновав пограничные и таможенные заслоны, вышел в “предбанник” “Шереметьево-2”, где сразу же был опознан и привечен двумя дружелюбными представителями черногорской администрации, которые доставили его в Домодедово, прямо к посадке на лайнер местной авиалинии.

В баре аэропорта Домодедово один из представителей администрации остался развлекать американца русскими анекдотами, а другой в это время занялся оформлением билетов. Все это заняло считанные минуты, затем объявили посадку в самолет, автобус подвез компанию к трапу, Джордж бодро взбежал по нему, и уже занес ногу, дабы шагнуть в чрево воздушного судна, но вдруг, побледнев лицом, опустил ногу на площадку, уперся, растопырив руки, в края гостеприимно распахнутого люка под давлением устремившихся вслед за ним пассажиров, как Иванушка перед печью, а затем, поднырнув под бок напирающего на него физического лица и, расталкивая поднимающуюся на борт публику, решительно устремился обратно, на твердую землю.

— Что это с ним? — удивился один из сопровождающих.

— Да хер их поймет, этих иностранцев, — раздраженно пожал плечами другой, спускаясь вслед за заморским гостем.

Пассажиры, тесно толпившиеся на трапе, громко ругались, нехотя уступая дорогу суетным сумасбродам.

— Что случилось, мистер Джордж? — догнав американца, спросил сопровождающий.

— Я не полечу этим рейсом в Черногорск, — твердо заявил Джордж. — И никаким другим рейсом я не полечу в Черногорск. Я поеду поездом.

— Опасаетесь самолетов? — догадливо высказался сопровождающий.

— Я никогда не опасаюсь самолетов, — с достоинством ответил Джордж. — Но я не могу лететь на самолете, у которого половина крыла заштопана листом обыкновенной фанеры, пусть даже этот лист и покрашен алюминиевой краской…

Присвистнув, сопровождающий взглянул на крыло лайнера. Затем, подумав пару секунд, нерешительно молвил:

— Но это хорошая фанера, мистер Джордж. Прочная. Десять миллиметров толщины, не меньше. Во! — Он сблизил большой и указательный пальцы, как бы демонстрируя толщину и прочность фанеры.

Однако Джордж, не дослушав аргументов собеседника, уже решительно шагал в сторону здания аэропорта.

— Чудаковатый какой-то, — удрученно развел руками второй сопровождающий.

— Да просто мудак! — выругался другой, устремляясь вслед за строптивым гостем. — Надо срочно звонить шефу, переносить встречу…

Этот незначительный инцидент, отодвинувший на пару суток важные переговоры, ничуть, впрочем, не испортил общего впечатления от встречи с мэром Черногорска и от того поистине невероятного и предупредительного гостеприимства, с каким мистера Эвирона приняли в убогой российской провинции. Несколько черных ухоженных машин с полицейскими мигалками сопровождали предназначенный для него белый удлиненный “линкольн” по центральным улицам города вплоть до здания мэрии, не хватало лишь на пути следования по его обочинам восторженно скандирующей толпы с американскими флажками и с букетами красных гвоздик. И хотя Джордж давно привык к иррациональной расточительности русских, однако, войдя в кабинет Колдунова и мельком взглянув в приоткрытую дверь комнаты отдыха, в очередной раз поразился сказочному изобилию закусок и бутылок, которыми был уставлен большой овальный стол, прочно стоявший посреди помещения на резных львиных лапах. Вокруг стола хлопотали официанты во фраках и длинноногие официантки в коротких юбках и белых наколках, — что-то переставляя, прихорашивая, уплотняя и передвигая.

— Рад вас видеть, мистер Джордж! С благополучным приездом в наши, так сказать, палестины! — Вениамин Аркадьевич широко раскинул руки, заключил дорогого гостя в дружеские объятия, трижды с чувством облыбызал в тщательно выбритые щеки. — Прошу вас, присаживайтесь вот в это кресло. А после недолгих и, я надеюсь, приятных переговоров мы плавно перейдем в соседнее помещение. Делу, как говорится, время, потехе час…

— Я тоже рад вас видеть, уважаемый мистер Колдунов. — Джордж широко улыбнулся, стараясь привнести в свой настороженно и строго направленный на собеседника взгляд толику вымученной сердечности. — Я, признаться, не очень понял из телефонного…

— После, после, — замахал руками Колдунов. — Все обсудим! Сейчас мы удалим лишних людей и сразу же к делу… Танюша, пусть ребята пока освободят помещение. Я позову…

Официанты и официантки гуськом потянулись к выходу.

— Хочу познакомить вас, мистер Джордж, с нашими новыми коллегами по общему бизнесу, — сказал Колдунов, плотно прикрыв дубовую дверь. — Господин Ферапонтов Егор Тимофеевич. Прошу знакомиться. И господин Урвачев Сергей Иванович. Люди молодые, энергичные, новой, так сказать, формации, без предрассудков…

Ферапонт и Рвач, сияя дружескими открытыми улыбками, тепло поздоровались с гостем, который, в свою очередь, энергично и доброжелательно пожимал их протянутые руки..

“Гангстеры, — галантно расшаркиваясь, определил многоопытный Джордж. — Вот какая она — знаменитая русская мафия”…

— Ну что ж, не будем мешкать и перейдем к существу дела, — сказал Колдунов. — Прошу, господа, садитесь поудобнее… И, как говаривали в старину, слово для доклада предоставляется товарищу Урвачеву…

— По существу дела имею доложить следующее… — Урвачев хохотнул, перенимая шутливый тон Колдунова и внимательно посмотрел на поджарого загорелого американца, с лица которого не сходила предупредительная белозубая улыбка. — Вам, мистер Джордж, хорошо известен наш обогатительный комбинат и его продукция. — После данной фразы тон его сделался серьезен и вдумчив. — Вы много потрудились, чтобы продукция эта нашла надлежащий сбыт, вы выстраивали цепочку, по которой она попадала на мировые рынки, вы обеспечивали ее реализацию и осуществляли перевод денег на некоторые московские счета… — Тут докладчик прервался, неторопливо откупорил бутылку минеральной воды, налил ее в фужер и медленно, со вкусом, выпил. Затем вальяжно продолжил: — Все ваши заслуги мы оцениваем и по-существу, и по достоинсту. Однако поскольку у нас в стране ситуация постоянно меняется, и нет еще твердо установившихся традиций и законов, то кое-что, естественно, поменялось в последнее время и в нашей отрасли. Отрасли, так сказать, управленцев. Видите ли, мы тщательно проанализировали положение бизнеса и пришли к выводу, что вся конструкция, которая действовала до сих пор, слишком громоздка и неповоротлива. Чересчур много посредников, мистер Джордж, а вернее, паразитов… — Он выдержал многозначительную паузу, и в течение данной паузы мистер Эвирон пережил массу крайне отрицательных эмоций, увязывая определение “паразит” со своей собственной персоной.

— Другое дело, такой посредник как вы — то есть знающий специалист, реально увязывающий сложные и многоплановые проблемы! — самым серьезным тоном добавил докладчик, как бы откликаясь на мысли собеседника. — Однако вы порядочно и дисциплинированно следовали в русле взятых на себя обязательств, наверняка с досадой сознавая несправедливость в разделении доходов и глупое распыление капиталов. Не так ли?

Джордж был вынужден сподобиться на неопределенный кивок.

— Таким образом, — прозвучал вывод, — мы пришли к отчетливому заключению, что наш бизнес нуждается в усовершенствовании и более того — кое что сделали в этом направлении. Опираясь, простите, на собственную инициативу.

“Ему бы на партконференциях выступать, — позавидовал Колдунов красноречию бандита. — Блестящую карьеру сделал бы”…

— Теперь выслушайте наши предложения, — вещал Урвачев. — Мы хотим предельно упростить схему реализации металла, отсечь все лишнее, оставив лишь самое необходимое. И, естественно, разделить доходы сообразно прилагаемым усилиям. Итак. Все ваши обязанности сохраняются, и отныне ваша доля составит десять процентов от общей прибыли. Надеемся, подобное положение вещей вас устроит.

“Чего тут думать, убьете и все” … — мелькнуло в голове Джорджа.

— Я не тороплю вас с ответом, — лилась доброжелательная речь, — обдумайте все хорошенько. Вот вам некоторые документы, результат проведенной нами бухгалтерской проверки. Документы эти, поверьте, впечатляющи, они показывают, сколь значительно неучтенных средств уходило в чужие карманы, как много по образному выражению поэта “разных ракушек налипало нам на бока”. Эти ракушки, впрочем, мы основательно подчистили и теперь наш корабль готов к большому плаванию. Надеюсь, коллективным умом, собравшись вместе, мы сумеем упорядочить наш бизнес, ибо это в наших общих интересах. Я закончил.

В кабинете стояла напряженная тишина, изредка нарушаемая шорохом перелистываемых страниц, и, читая их, Джордж уяснял, что, в общем-то, он ничего не теряет, а только выигрывает. Проконтролировать его комиссионные от покупателей продукции эти ушлые ребятки никогда не смогут, рынок сбыта по-прежнему находится в его руках, и эти безграмотные идиоты, отчего-то упрямо верящие в непогрешимость его незаменимости, рабским своим сознанием никак не дойдут, что, найми они за копейки толкового специалиста и заставь его покопаться в Интернете, не нужен им будет никакой Джордж Эвирон с его примитивными услугами, оплачиваемыми до сей поры с щедростью безумцев.

Одновременно мелькнула у Джорджа и другая мысль: ведь вскоре эти пещерные люди, влекомые инерцией своего тоталитарного сознания, наконец-то постигнут простенькое положение вещей и, несмотря на всякого рода юридические заковыки, которым грош цена, выкинут его на обочину как сегодня выкинули других… Да, это произойдет непременно, скоро, и грозит гибельными последствиями.

Очень отчетливо Джордж представил себе свой уютный домик в Нью Джерси, сияющий паркетный пол, а на нем — хладный труп в безобразной луже крови…

И мгновенно родилась в его мозгу профессионального и опытного разведчика хитроумная комбинация…

А следом зачесались и пошли мурашками сочленения ног — застарелая экзема, мгновенно откликающаяся на любое нервное возбуждение, опять давала знать о себе, сволочь!

— В принципе, существо дела мне понятно, — глубокомысленно изрек он. — Но господин Ладный, с которым…

— Увы, — мягко перебил его Урвачев. — Вы, наверное, еще не в курсе…

— Ладный не так давно умер, — со вздохом пояснил Колдунов.

— Трагически погиб, — уточнил Урвачев, мрачно кивнув.

— Ифаркт? — подыгрывая собеседникам, сочувственно вопросил Джордж.

— Практически… Пуля в сердце, — сказал свое слово Ферапонт. — Неизвестные преступники. На подмосковной даче из двух автоматов… На глазах у жены и детей…

— Какая жестокость! — вздохнул Джордж.

— К сожалению, — горестно покачал головой Урвачев, — такова общая обстановка в стране. — Продолжительность и цена человеческой жизни резко упала. Власть не справляется с разгулом бандитизма. Идеалы свободы и демократии восприняты у нас довольно своеобразно…

— Что поделаешь, переходный период, — равнодушно пособолезновал мистер Джордж. — Но насколько мне известно, шестьдесят процентов акций находятся у…

— Увы, — с трагической ноткой перебил Урвачев. — На сей раз человека постиг инсульт.

— Как?

— Это — жизнь! — торжественно пояснил Ферапонт.

— К счастью, накануне инсульта старик успел передать нам свои акции, — печально объяснил Урвачев. — Словно бы предчувствовал… Короче, освободился от праха земного, понимая, что все истинные его сокровища там, на небесах…

“Страшные люди”… — скорректировал свое впечатление от новых знакомых Джордж, вспоминая невольно бывших коллег-мокрушников из ЦРУ и приходя к заключению: как же все-таки похожи друг на друга профессиональные душегубы. Особенно — в ерничестве своем…

— Да, действительно, и в Библии сказано: “Не собирайте земных сокровищ, их ест ржавчина и точит моль…” — согласился он.

— Вечная истина, — поддакнул Урвачев. — И, что странно, редко мы в земной нашей жизни вспоминаем о вечных истинах. Пребываем в суете, в грехах, не помним о смерти…

— Ну ладно, хорош! — раздраженно произнес Ферапонт, тяжело взглянув на приятеля.

“А у них между собой не так все и просто, — мгновенно уразумел наблюдательный Джордж. — Один — балабол, второй — человек дела, но — ущербный, потому перед чужим интеллектом пасует… Хотя — какой там интеллект? Все наносное, поверхностное, разве в импровизации талантлив этот краснобай, а сам же — пустышка”…

— Вот чему я удивляюсь, — взбодрившись, вступил в разговор Колдунов, весело оглядывая присутствующих. — Как часто цепь трагических и нелепых случайностей приводит к парадоксально благоприятным результатам. Из плохого рождается хорошее. Закон диалектики? Взгляните с этой стороны хотя бы на наше дело — итогом всех этих плачевных событий последнего месяца стало лишь то, что наступила гармония, и ключи от бизнеса сконцентрировались, так сказать, в наших руках. И никаких случайностей больше не нужно, всякая нужда в них отпала…

— Случайность есть осознанная закономерность, — не преминул вновь блеснуть красноречием Урвачев. — И эту закономерность мы с вами очень хорошо осознали, а потому, надеюсь, сделаем правильные выводы.

— Господа, — стеснительно кашлянув, молвил Джордж. — Думаю, наше сотрудничество может быть плодотворным. Весьма плодотворным. Но у меня есть одно встречное предложение. Вернее, даже не предложение, а просто я хочу поделиться с вами некоторыми мыслями, которые по ходу обсуждения пришли мне в голову. Как вы сами заметили, обстановка в России далека от стабильности и в этом смысле могут возникнуть реальные угрозы безопасности вашего капитала. Счета в московских банках вещь ненадежная и, на мой взгляд, говорю это вам из чисто дружеских побуждений, деньги лучше держать за пределами вашей страны.

Колдунов, Урвачев и Ферапонт явственно насторожились.

— Нет, нет, не подумайте ничего дурного… — выставил вперед ладонь Джордж. — В конце концов, каким образом распоряжаться средствами — личное дело каждого. Но если вам потребуется содействие с открытием счетов в Штатах — к вашим, что называется, услугам… Тем более для вас дело это крайне выгодное. Во-первых, растут проценты, а во-вторых, поскольку вы не резиденты, то не платите никаких налогов. Далее. Поступления от очередных сделок автоматически оседали бы в банке. Знаете, гораздо спокойнее, когда деньги остаются на месте и не пересекают лишний раз государственных границ…

— Резонно, — сказал Колдунов. — Это мы с вами непременно и подробно обсудим. А теперь прошу к столу, господа. Надо по русскому обычаю обмыть наше дело…