Улыбка зверя

ПАРТНЕРЫ

Застолье, устроенное в честь заокеанского гостя, увы, получилось пресным, натянутым и скомканным. Американец за успех предприятия выпил самую малость, да и то эту малость немилосердно разбавил апельсиновым соком; съел пару бутербродов с икрой, поклевал как птица от нескольких закусок, скоро осовел и, сославшись на тягость акклиматизации и на усталость после дальней дороги, попросил отвезти его в гостиницу. Компаньоны сердечно попрощались до вечера, усадили его в машину с охраной, и уже через пятнадцать минут Эвирон переместился в бывший трехкомнатный обкомовский номер “люкс”, оснащенный новомодным джакузи, двумя туалетами и холодильниками, набитыми под завязку деликатесами и напитками.

За столом в комнате отдыха, примыкавшей к кабинету мэра, между тем продолжался заинтересованный разговор.

— По поводу заграничного счета, по-моему, он разумные вещи говорил, — поведал сидящим напротив него гангстерам Колдунов. — Надо будет подробно выяснить что к чему…

— Мутный он, — недоверчиво покачав головой, заметил Ферапонт. — Скользкий какой-то. Взять бы его хорошенько за жабры да встряхнуть…

— Скользкий-то скользкий, но и без него никуда, — возразил Колдунов. — Верить, конечно, никому нельзя, но, с другой стороны, до сих пор все чисто шло. Он слово держит…

— Меня этот заграничный счет тоже заинтересовал, — ковыряя в зубах зубочисткой, сказал Урвачев. — Мало ли что в жизни может случиться? У нас государство — как псих со справкой. Чего хочет сотворит, и ничего ему за это не будет. Власть переменится, начнутся разборки. Реквизиции, проверки, выяснения… Лучше иметь крепкие тылы. То, что сегодня норма в нашей стране — завтра преступление. И наоборот. Моего прадеда, кстати, раскулачили и в Магадан на четвертак строгача зарядили… А за что? За то, что имел двенадцать венских стульев и граммофон. А уж нас-то… Историю надо помнить!

— А не сдаст этот банк американский информацию кому не надо? — вскинул брови Ферапонт. — А то ведь…

— Да они, что, идиоты? — с напором спросил Урвачев. — Кто из них и когда чего сдавал? Только под давлением следствия, не иначе. Им вложенные деньги возвращать — никакого смысла. Да и потом у них банковская система отлаженная, все четко, шито-крыто… И ни с какими аферами в их сфере особенно не развернешься. Все продумано лучшими умами — система безопасности, гарантий, то-сё… Другое меня волнует: верного бы человечка к американу приставить, чтоб глаз с него не спускал…

— Кого же ты к нему в Штатах приставишь? — задумчиво буркнул Ферапонт.

— А верно ли я понял, уважаемый Вениамин Аркадьевич, что американец наш холостяк? — обратился Урвачев к хозяину кабинета.

— Полгода назад жена у него умерла, — подтвердил Колдунов. — И, говорит, что больше жениться не намерен. Там у них жены жуткие, стервозные до невозможности…

— Точно, — сказал Ферапонт. — Там на постороннюю бабу глянул не так, изнасилование могут пришить…

— Это хорошо-о, — задумчиво произнес Урвачев. — Это очень даже хорошо-о… Вот что, Ферапонт, я надумал… Надо свести его как-нибудь с Ксюшей, она его живо обработает. Отправим ее с ним в Штаты, пусть, дескать, со страной ознакомится, в Диснейлэнд съездит, в море теплом искупается… А вы, мол, дорогой мистер Джордж, будьте любезны в качестве гида недолгое время с ней провести…

— Сестру продаешь, — неодобрительно отозвался Ферапонт.

— А что сестре? И делу польза, и ей выгода. Если, конечно, выйдет так, как я планирую. А интуиция подсказывает, что тут все должно пойти как по маслу. Не устоит американец перед Ксюшей, ни за что не устоит!

— Сергей Иванович дело говорит, — одобрил Колдунов. — Одним махом нескольких зайцев убиваем — и предприятию нашему укрепление, и денежкам присмотр, и круг ограниченных лиц это… по-прежнему остается узким… Ваша сестра какой язык изучала в школе?

— Английский, вроде…

— Вот и чудно. Пусть постажируется в Америке, расширит словарный запас. Думаю, мистер Джордж не откажет в такой малости. А если еще и внешние, так сказать, данные…

— Внешние данные — охренеть можно! — мрачно сказал Ферапонт. — Если б она Рвачу не сестра…

— Великолепно! — хлопнул в ладоши Колдунов. — Считайте меня, так сказать, сватом… Егор Тимофеевич, еще по рюмашке?

— Давай. По рюмашке и я отваливаю. Через час поезд в Москву. Так что вы уж тут без меня сватайтесь.

— А я с вами раскланиваюсь до вечера, — пожимая руку Колдунову, сказал Урвачев, поднимаясь с места. — Стало быть, в восемь часов “У Юры”?

— Да, Сергей Иванович. Но там о делах ни слова. Просто отдыхаем. Возможно, со мной будет еще парочка журналистов.

— Это… насчет РУБОП? — спросил Урвачев.

— Именно, как мы и говорили… Несколько материалов об их преступлениях, о превышении полномочий, о взятках не помешают. Знаете, все-таки центральные газеты, огласка… Тут, конечно, и прокурор Чухлый со своей стороны будет действовать, дела-то заведены… Важно, чтобы предоставленные вами свидетели на попятную не пошли, когда скандал по-настоящему разгорится, чтобы от показаний не отреклись и в одну дуду дудели…

— Уважаемый Вениамин Аркадьевич, — с легкой укоризной сказал Урвачев. — Мои свидетели даже на страшном суде будут говорить только то, что я им прикажу. Так-то… До свидания.

— До скорого свидания, Сергей Иванович.

— Пойду и я, — Ферапонт поднялся, махнул полфужера коньяку и, запихивая в рот кусок севрюги, направился к выходу вслед за Урвачевым.

Оставшись в одиночестве, Колдунов взглянул на часы. Московский корреспондент должен был подойти с минуты на минуту. Редактор местной газеты “Демократ Черногорска” давно уже сидел в приемной, ожидая вызова.

“Этот свой, черт с ним, пусть потомится,” — подумал Колдунов.

Редактора — сорокалетнего Бориса Голикова, он недолюбливал, ибо находил в его натуре нечто родственное со своей, причем родственность эта имела свойство едва ли не пародийное.

Голиков был человеком, без всякого сомнения, умным и расчетливым. А кроме того — авантюрным, бесстыдным, циничным и гибким.

Начинал он свою карьеру с должности председателя совета пионерской дружины средней школы имени Гайдара, затем поступил на журфак, где был избран комсоргом факультета. Должность эту совмещал с деятельностью тайного осведомителя КГБ. После получения диплома Голиков пошел по идеологической линии и стал третьим, вторым, а затем и первым секретарем горкома комсомола.

Затем короткое время он мелькал в коридорах обкома партии, где, однако, карьеры не сделал, поскольку попался на каких-то аферах и мухлеже, да так неудачно, что из обкома его решительно, хотя и без лишней огласки выпихнули.

Опального Голикова назначили редактором газеты “Коммунист Черногорска”. Пытаясь реабилитироваться, он в конце семидесятых написал книгу о тогдашнем секретаре обкома Хрякине “Несгибаемая когорта”, а следом — роман об ударниках обогатительного комбината, под названием “Как закалялся молибден”. Труды были должным образом и весьма благосклонно оценены, Голикова вновь пригласили на работу в обком, но заветное некогда кресло заведующего идеологическим отделом уже потеряло привлекательность — в стране началась перестройка. Поразмыслив, Голиков остался в газете — хоть плохонькое, но личное хозяйство, воплощенное в уютный особнячок в центре города с типографией в подвале. Особнячок и типографию он, естественно, агрессивно и не мешкая приватизировал как только тому подоспела первая же возможность.

С ходом дальнейших перемен в стране органично менялся и Голиков — в самом начале девяностых он публично, сразу же вслед за Колдуновым, сжег свой партбилет. Вскоре опубликовал обличительную книгу о бывшем секретаре обкома Хрякине — “Хряк у корыта”, и переименовал свое издание в “Демократ Черногорска”.

Вся эта эквилибристика неприятно напоминала Колдунову его собственные метаморфозы, великолепно, по всей видимости, сознаваемые и Голиковым, и иными людьми. Кроме того, досадовал Колдунов и на тот факт, что отчество у Голикова было таким же, как у него — Аркадьевич. Борис Аркадьевич Голиков. Хотя почему досадовал, и сам не понимал… Не нравились ему все эти аналогии, и — баста!

— Боря, зайди, — скомандовал он, выглянув в приемную.

В кабинет вошел, умиленно улыбаясь, маленький толстый человечек в свободной светлой тужурке и леких брюках, держа в руке дымящуюся трубочку с изогнутым мундштуком.

— Я, Вениамин Аркадьевич, с вашего позволения…

— Кури, кури, черт с тобой, — разрешил Колдунов. — Ты все-таки человек свободный, творческий… Ты вот что, Боря… Сейчас московский газетчик тут будет. Ты особенно не влезай в разговор, поддакивай больше… Это про РУБОП, мы с тобой в общих чертах обговорили это дело. Со стороны Москвы привлечем прессу, она, как ни крути, а калибром покруче. Но и ты ему свои материалы подсунь, пусть пользуется… Там сейчас официанты стол в порядок приводят, гляди, не злоупотребляй. Вечером я тебя, может быть, с собой прихвачу, так что будь в форме… А-а! — радостно протянул он и шагнул к двери, в которую входил высокий худой человек с желчным выражением на темном узком лице. — Милости просим, милости просим!..

Желчный неприязненно посмотрел на Голикова, затем принюхался к нему длинным своим носом, и две брезгливые складки еще резче обозначились у него по углам рта, а губы презрительно двинулись.

“Своего признал, — подумал Колдунов. — Рыбак рыбака…”

— Здравствуйте, Вениамин Аркадьевич, — холодно молвил посетитель.

— Рад видеть вас, уважаемый Семен Игнатьевич! — откликнулся Колдунов. — К сожалению, времени в обрез, городская текучка, а потому прошу к столу, там и переговорим… — Он пропустил гостей в комнату отдыха.

Уселись за обновленным столом.

— В двух словах по телефону я вам уже обозначил тему, — начал Колдунов, наливая коньяк в тонкие, с золотым рисунком рюмки.

— Я, Вениамин Аркадьевич, предпочел бы водочки, — сказал желчный. — Вашей. Знаменитой. Местной…

— О, нет проблем!

Колдунов откупорил квадратный штоф и налил до краев резную хрустальную стопку.

— Будьте здоровы! — сказал желчный и махом выпил. — Да, превосходная водка, — выдохнув воздух, похвалил он. — Прекрасный сувенир. У меня теща, знаете ли, собирает…

— Понял, — Колдунов прищелкнул пальцами и приказал почтительно склонившемуся официанту: — Упакуйте ящичек “Черногорской”…

— Благодарю вас, — степенно кивнул Семен Игнатьевич.

— А теперь к делу, — глядя, как за прислугой закрывается дверь, весело сказал Колдунов. — А дело такое: обстановка у нас в городе не очень здоровая… Местный наш РУБОП пошаливает. Совершенно распустились, прямо-таки группировка какая-то… Я со своей стороны делаю определенные усилия, но они ведь подчиняются своей вертикали… Материал мы вам предоставим самый горячий, — и от прокурора, и вот, Борис Аркадьевич, наш, так сказать, местный Коротич, тоже поделится собственными наблюдениями… Житья нет, честное слово…

— Суть предмета ясна, — сказал желчный. — Есть мнение, что Черногорский РУБОП создал тайное подразделение “Белая стрела” для физического устранения бандитов. Общественное мнение на этот счет давно уже подготовлено, так что, уверяю вас, семя ляжет в удобренную почву… Страница у нас стоит восемьсот тысяч, которые вы перечислите на счет редакции. А лично мы, знаете, получаем не так уж и много. Честно вам сказать, теща на одни лекарства…

— Нет проблем, дорогой Семен Игнатьевич! — восхищенно воскликнул Колдунов. — Оговоренная сумма будет перечислена в редакцию уже завтра утром. Но, само собой, всякий индивидуальный творческий труд, тем более направленный на пользу общества, должен поощряться особо! И об этом не беспокойтесь, я уже отдал распоряжение.

— Благодарю вас, — кивнул Семен Игнатьевич, закусывая водку нежной осетриной. — Великолепный балык, такого и в Москве не сыщешь… Местного производства?

— Местного, дорогой Семен Игнатьевич, — дружелюбно подтвердил Колдунов. — Ваша теща, уверяю, будет вполне довольна…

— Благодарю вас, — удовлетворенно отозвался мастер пера.

— У нас тут еще отличные платки вяжут из козьего меха, — нейтральным тоном заметил до сей поры молчавший Голиков.

— Заранее благодарен, — снова кивнул Семен Игнатьевич.

— А теперь извините меня, — дела! — сказал Колдунов, поднимаясь. — Да, дела, дела… Куда от них деться? Я думал, в двух креслах нельзя задремать — в зубоврачебном и в гинекологическом… — позволил он себе шуточку. — Оказывается, в моем тоже… Так вот, Семен Игнатьевич… Ваш коллега Борис Аркадьевич сейчас проводит вас к прокурору, потом поедете с ним в редакцию, посмотрите имеющиеся материалы… А после — отдых. Вечером прошу на ужин в ресторан “У Юры”, машину я пришлю к половине восьмого… Жить будете в гостинице “Центральная”, номер оплачен. — Голос мэра звучал уже отрывисто и деловито.

Профессиональный бандит высокого ранга кроме твердого характера и железной воли должен обладать еще массой самых разнообразных качеств и талантов. Иначе удержаться на плаву в среде своих критически мыслящих, наблюдательных и жестоких соратников долго ему не удастся. Из Сергея Урвачева, сложись его судьба иным образом, мог бы получиться тонкий психолог или же неплохой режиссер-постановщик.

За два часа репетиций со своей сестрой Ксенией под его художественным руководством они подготовили маленький спектакль, финалом которого должно было стать если не объяснение в любви и предложение руки и сердца, то уж по крайней мере непреодолимое стремление заезжего иностранца к продолжению знакомства с очаровательной сестрой нового партнера.

Покинув кабинет Колдунова, Рвач заблаговременно навестил ресторан, очистил его от всякой случайной швали, выдворил бандитских “шестерок” с наиболее характерными рожами и дал команду организовать несколько столиков со статистками, растолковав менеджеру, что по преимуществу необходимы круглолицые простушки с полными телесами. Таким образом он задумал создать соответственный общий фон, который выгодно оттенял бы эффектную внешность его сестры. Затем оценил место за столом, куда следовало бы усадить американца, дабы тот мог хотя бы вскользь озирать зал из уютного закутка, отделенного от прочей публики прозрачной стеной, составленной из аквариумов, а также решеткой, увитой вечнозеленым плющом и прочей экзотической растительностью.

— Добро, — удовлетворенно сказал он, оглядев напоследок сестру со всех сторон. — Грудь великовата, но это в американском вкусе, они это любят… Вырез нормальный, хотя… Есть легкий налет вульгарности, но это на трезвый взгляд. Значит, запомни: появишься минут через тридцать после первого тоста и, соответственно, первой рюмки. Эффект таинственной незнакомки…

— Да ты не суетись, Сережа, — самоуверенно заявила Ксения, глядя в маленькое зеркальце и подправляя помадой линию губ. — Ты же сам сказал, что у него возраст козлиный, куда он денется…

— Ты не на ночь его снимаешь, Ксюша… — воздел к потолку указательный палец Рвач. — Никакой фамильярности! Особенно поначалу. Сиди как скала, как ледяная глыба. Но не перегни, прочувствуй момент и пусть ему блеснет луч надежды. И опять лед. Потом пронзи его долгим задумчивым взглядом, как бы в рассеянности, но гляди не в глаза, а сквозь них, в самый мозжечок, в гипофиз целься… Работай на контрастах…

— Сереж, да поди ты к черту! — рассердилась Ксения. — Ты мне своими дурацкими советами все испортишь…

— Ну ладно, сеструха, я тебе верю и на тебя надеюсь. Ты у меня баба мудрая… Но все-таки желательно, чтобы ты пару раз как-нибудь так нагнулась, чтоб порельефнее… Мужики на это сильно западают.

— Вот врежу сейчас пудреницей между глаз…

— Все, мне пора. А ты, как уговорились, через полчаса…

Ресторан “У Юры” хотя и находился на выезде из города, а не в центре, с давних пор считался в Черногорске самым лучшим и престижным рестораном. Еще в советские времена лучшие и богатейшие люди города отмечали здесь юбилеи, обмывали удачно защищенные диссертации, назначения и повышения в должности, справляли счастливые свадьбы и пышные тризны. В этих залах встречали и отсюда провожали многочисленные иностранные делегации, когда-то довольно часто посещавшие город и обогатительный комбинат, и именно после нескольких банкетов, устроенных для иностранцев Колдуновым в бытность его директором предприятия, он поделился с женой практическим наблюдением:

— Вот все говорят, Тамара, что иностранцы пьют мало и пьют культурно. Полная чушь и обман! Может быть, дома на свои денежки они и мало пьют, не спорю… Но на халяву, Тамара, пьют они так, что в конце не в состоянии пальцы на руке пересчитать… Одних аквариумов сколько заменить пришлось. Вечно сквозь них пытаются из зала выйти… А то и блюют без стеснения, это у них называется “рыбок покормить”…

Теперь ресторан “У Юры” полностью контролировался “ферапонтовцами”, постоянно гулявшими в его стенах, однако, по законам экономической целесообразности, здесь охотно принимали всякого щедрого посетителя — случалось порою и так, что в разных углах отмечали свои юбилеи или же удачные дела и “шанхайцы”, и “зареченские”, и те же “ферапонтовцы”… В этих случаях служба безопасности ресторана работала в усиленном режиме, стояла на входе с металлоискателями, а братва покорно сдавала оружие на временное хранение, получая взамен жетоны и номерки. Такие гульбы неизменно заканчивались потасовками, битьем морд, зеркал, аквариумов и посуды, но до стрельбы дело никогда не доходило. Наутро протрезвевшие братки оружие свое из камеры хранения изымали и выяснение обид происходило уже в другом месте.

Первыми в ресторан вошли Колдунов и Джордж. Вениамин Аркадьевич, которому американец “запустил жука в голову” своим и в самом деле разумным предложением об открытии зарубежного счета, хотел до прихода остальных гостей все-таки прояснить кое-какие детали, а потому заехал за Джорджем чуть раньше условленного времени. Часть охраны осталась на улице, несколько человек удобно расположились по углам ресторана, трое отправились дежурить на кухню и в подсобные помещения.

Сервировка стола опять же отличалась исключительной роскошью.

— Дорогой Джордж, — усаживая гостя, начал Вениамин Аркадьевич. — Я вот все по поводу этого счета думаю… Идея, в общем-то, подходящая. Но некоторые моменты, касающиеся ее практического воплощения, для меня не совсем ясны…

— Здесь нет никаких проблем, — успокоил американец.

— Допустим… Но для этого мне что, необходимо лететь в Америку?

— Обязательно, — решительно мотнув головой, произнес Джордж. — Вы должны во плоти, имея на руках личный паспорт, предстать перед менеджером банка, лично расписаться на всех документах. Любой, кто скажет вам, будто счет открывается заочно — или безграмотный человек, или — жулик, зарящийся на чужие деньги.

— Значит, вот как… — пробормотал словно в беспамятстве Колдунов, но, впрочем, в следующий миг словно стряхнув с себя груз неких потусторонних раздумий, доверительно произнес: — С другой стороны, среди людей посвященных бытует упорное мнение, что новый президент непременно объявит амнистию капитала…

— И что она вам даст? — незаинтересованно спросил Джордж. — Легализацию существующей суммы? Предположим. Но почему бы этой сумме, покуда ожидается амнистия, не обрасти процентами на Западе? Далее. Последующие поступления вполне могут проконтролироваться вашими налоговыми органами. И, кстати, не удивлюсь, если скоро с банковских дивидендов вы также станете отчислять обязательный налог. Чего абсолютно не должны делать в США, поскольку не являетесь их жителем. По сути — это счет в том же оффшоре…

— Любопытно… — закусил губу Колдунов. — А как же… Эх, вот незадача… — с досадой вздохнул он, увидев идущего к столу Урвачева, а за ним — двух коллег-журналистов.

Заметно было, что журналюги времени даром не теряли и успели если не подружиться, то проникнуться взаимопониманием. Они шли, бережно поддерживая друг друга под локти, лицо Голикова маслилось от умиления, а столичный коллега нашептывал на ухо своему визави, очевидно, нечто весьма лестное, одновременно постукивая ногтем по глянцевой обложке книги под названием “Хряк у корыта”.

— У меня скоро двухтомник выходит, — донеслось до слуха Колдунова, когда журналисты приблизились к столу. — Полное собрание. “Как закалялся молибден” и эта… Я “Молибден” сильно переделал, с учетом современных реалий, акценты и прочее…

Гости церемонно раскланялись с мэром и американским гостем, представились ему.

— Ну, как поработалось? — сверля колючим взором явно нетрезвого редактора подотчетного издания, спросил Колдунов.

— Ударными темпами, Вениамин Аркадьевич! — с чувством доложил тот. — И хочу выразить вам искреннюю признательность за своего новоприобретенного друга Семена Игнатьевича! Отменнейшего обаяния человек, кристальная душа… Профессионал — нет слов! Все схватывает на лету… День нашего знакомства — великий день!

Уяснив, что степень опьянения редактора, равно как и его сотоварища, приближается к критической, Колдунов, глядя на Джорджа, криво и вынуждено улыбнулся, многозначительно поиграл бровями, а затем усадил долговязого за стол. Рядом с ним плюхнулся и Голиков.

— М-да, люди творческие, пресса… Вы уж извините, мистер Джордж, — обратился Колдунов к американцу, который тоже с улыбкой наблюдал за этой сценой.

— Да полно, господин Колдунов, — успокоил американец. — Господин Голиков прав, сегодня великий день… И мне кажется, стоит основательно повеселиться, не так ли, господин Урвачев?

— За чем же дело стало? — открывая бутылку, отозвался Рвач. — Ради такого события я и сам нарушу обет трезвости, честное слово… Итак, предлагаю тост за долгое и плодотворное сотрудничество!

— Виват! — крикнул Голиков, вскакивая. — Прекрасный тост, золотые слова! Пьем стоя…

Грянула из глубины ресторана музыка, празднично захлопало откупориваемое шампанское, зашумел и закружился ресторанный зал, зазвенели хрустальные фужеры, загомонили хмельные голоса… Время как бы очнулось от спячки, стряхнуло с себя дремоту, двинулось, понеслось вкачь, и скоро зарозовели впалые щеки мистера Эвирона, расслабилось напряженное лицо Урвачева, растрепались редкие волосы на повлажневшем лбу Вениамина Аркадьевича, а журналисты, позабыв, что они уже пили на брудершафт в буфете гостиницы “Центральная”, снова повторили церемонию и публично троекратно расцеловались…

— Эх, женщин не хватает! — вырвалось у Голикова, глаза которого давно уже рыскали по залу. — Недосмотр, Вениамин Аркадьевич…

Вениамин Аркадьевич поглядел на американца, хотел что-то сказать, но тут заметил, что глаза гостя изумленно округлились, и, проследив за направлением его взгляда, увидел Колдунов дивное великолепное явление, выступающее из дымного ресторанного пространства…

— А вот и сестрица моя, Ксения, — произнес в наступившей тишине Урвачев, поднимаясь со стула.

Но как-то неловко он поднимался, видимо, сказывался непривычный для него алкоголь, и как бы в доказательство того, что привычку к трезвости нарушать ему никак не следовало, он покачнулся, не устояв на ногах, схватился рукой за край скатерти и стал валиться на спину…

Посыпалась с утянутой скатерти наполненная закусками посуда, зазвякали тарелки, рассыпались в мелкие осколки хрустальные фужеры, раскатились по залу персики, яблоки, груши, остро шибануло запахом разлитого коньяка.

Опрокинув стул, Урвачев упал, ударившись затылком о мраморный пол.

Оцепенев, собутыльники смотрели на его странно недвижное тело. В ресторане установилась обморочная тишина, которую разрушил громкий вскрик Ксении. И перегнувшись через стол, Колдунов заметил, как на белой рубашке Урвачева, на правой стороне груди быстро расползается алое пятно.

“Погуляли”! — молнией пронеслось в мозгу у Колдунова, и перед тем, как инстинкт самосохранения кинул его тело на пол, он мельком взглянул на успевшего уже залечь американца и показалось ему, что тот понимающе ему кивнул.