Улыбка зверя

РУБОП

В здании Черногорского РУБОП, в отделе, занимающемся пресечением деятельности местных, так называемых “славянских” группировок, царили не то, чтобы возмущение и растерянность, но немалая озабоченность. Майор Зуйченко, чертыхаясь, ходил из угла в угол по тесному помещению, все время задевая одно и то же кожаное кресло на хромированной ножке, которое с жалобным поскрипыванием поворачивалось то в одну, то в другую сторону. Капитан Пономарев сидел неподвижно, сгорбившись, уперев локти в колени, молчал, думал и курил уже третью сигарету подряд.

Несмотря на наступившее утро, в кабинете горел свет. Прошедшая ночь выдалась на редкость хлопотной и бессонной. Накануне поздно вечером поступил сигнал о кровавой бандитской разборке в сауне спорткомплекса, где в предбаннике были расстреляны из автоматов девять человек, принадлежавших по оперативным данным ко второму по численности и могуществу преступному сообществу Черногорска. Даже видавшие виды офицеры, прибыв на место, были потрясены открывшейся перед ними картиной — девять голых трупов буквально растерзанных пулями со смещенным центром в черных обширных лужах застывающей крови… Только на одно составление протокола осмотра места происшествия, описания характера ранений, положения убитых и прочих деталей, ушла почти половина ночи. Опрос свидетелей и работников спорткомплекса, подтвердил первоначальное предположение Пономарева о том, что “зареченских” положили “ферапонтовцы”. Обслуге сауны был предложен фотоальбом, и, после боязливых осторожных отнекиваний, один из банщиков все-таки указал на несколько фотографий, признав в них черты нападавших. Однако решительно заметил в итоге:

— Предупреждаю: никаких там очных ставок…

— Это понятно, — вздохнул капитан Пономарев, убирая альбом в портфель. Он был немало раздосадован тем, что агентура отчего-то не сообщила ему о готовящейся мясорубке. Или решение о ней было принято спешно и внезапно? Кем? Уехавшим в Москву Ферапонтом? Может быть. Потому и уехал, дабы создать себе пускай формальное, но все-таки алиби. Или подранок Рвач, очухавшись от ранения, немедленно взялся за отмщение?

Так или иначе, но остаток ночи и все утро Зуйченко и Пономарев, отпустив остальных сотрудников домой, посвятили чисто канцелярской работе — нужно было оформить, пронумеровать и расположить надлежащим образом собранный в последние дни материал.

А десять минут назад в кабинете раздался телефонный звонок, потом еще один. Звонили растревоженные жены коллег. Информация была попросту ошеломляющая: на рассвете в своих квартирах были арестованы трое сотрудников Черногорского РУБОП, и по постановлению, подписанному прокурором Чухлым, отправлены в следственный изолятор.

— Я тебе говорил, что будет именно так! Говорил ведь! — ударив кулаком в ладонь, в который уже раз выкрикнул Пономарев. — Говорил, что надо в Москву ехать за поддержкой… Как только мы на Колдунова вышли — все было уже ясно. А ты: нет, сами доведем… Вот и довели!

Зуйченко молча курил, стряхивая пепел в ладонь.

— Да что ж ты молчишь, как пень, честное слово?! — не выдержал Пономарев. — Иди в шефу, проси содействия. Ему в столицу ехать нельзя, ребят никто не защитит… Да и вообще — побежал, скажут, отмазываться…

— Ты не мельтеши, — произнес рассудительный Зуйченко мрачным тоном. — Выходи из ступора. Чует мое сердце — не сегодня-завтра придут и за нами. Уверен, что постановление Чухлый на нас уже подписал. А если еще и не подписал, то в ближайшее время подпишет точно. Мы в самое гнездо осиное влезли. Давай-ка, пока не поздно, бери материал и дуй в столицу. А я свяжусь с ребятами из ФСБ. Они покуда над схваткой, но, уверен, поддержат.

— Угу, поддержат тебя эти накопители материалов, — угрюмо отозвался Пономарев.

— И мы не лучше, — сказал Зуйченко.

— Мы хоть сажаем…

— Сажает суд. Впрочем, да, суд у нас обладает намерениями глубоко гуманными и освободительными…

— Ну, банду Резаного, положим, вчера устроили на нары прочно и безо всяких перспектив апелляций…

— Да потому, что Резаный этот никому не нужен! — с чувством произнес Зуйченко. — Обычный налетчик с подельниками-уголовничками. Профессиональный, глубоко законспирированный, поднахватавшийся всякой премудрости в подслушивании и слежке за жертвами, но по сути-то кто он? Антиобщественный элемент. А мафия — элемент общественный… Резаный ведь может и Колдунову по голове настучать, с него станется… Да и Ферапонту тому же… Он откровенный кондовый вор, такая у него работа. И в нем никто не заинтересован. И если бы мы такими резаными только и занимались, поверь, заморочек с властью было бы существенно меньше. Панегирики бы о нас слагали. Решались бы с пылу-жара квартирные вопросы, шли бы субсидии в порядке оказания материальной помощи, местное телевидение не переставало бы живописать наши подвиги…

— А происходит все с точностью до наоборот, — заключил Пономарев.

— А как ты хотел?

— И чем все кончится? — спросил Пономарев угрюмо.

— Чем? — Зуйченко раздумчиво кхекнул. — Кто бы знал. Известно, что самостоятельностью нашей недовольны на самых верхах, это раз. Два: многие из наших тоже хороши — кто-то отличается от бандитов только наличием погон, у кого-то служба называется бизнесом… И при наличии компромата и определенных политических настроений могут нас…

— Упразднить, что ли? — рассмеялся Пономарев.

— Ну почему. Переподчинить УВД, к примеру.

— Так это то же самое упразднение. Ладно, хватит футурологии. К делу. Пока, Саша, ты начальник, тебе и карты в руки, — устало сказал Пономарев. — Придется тебе самому ехать в столицу. И связей у тебя там побольше, и говоришь ты поскладнее. К тому же уверен, на Ферапонта там материал накопился, он столицу не ради ее музеев и галерей навещает. А девки и рестораны у нас ничуть не хуже, тем более он ими непосредственно заведует… Так что материал тамошний надо посмотреть, изучить и — увязать с нашим… Интересные выводы могут возникнуть! В поезд садиться не советую, — мало ли что?.. Бери мою “шестерочку” и — в путь. Я как раз всю ходовую сменил, проверишь заодно, обкатаешь… А шеф тебя отпустит, не сомневаюсь. Не будет поддержки из центра — всем нам хана! Загонят в пятый угол.

Зуйченко, прищурясь досадливо, кивнул, нехотя соглашаясь со справедливостью слов товарища.

А в полдень белая “шестерка” с заправленным до горловины баком, проезжала через Соборную площадь, направляясь к выезду из города.

Глядя на высившийся над площадью храм, Зуйченко широко и с чувством перекрестился, затем мельком взглянул на тротуар, где еще чернела впадина от недавнего взрыва и словно укоряя кого-то покачал головой. Затем проехал мимо вокзала, поднялся на мост, въехал в деревянную часть города. Лавируя между выбоинами и колдобинами, преодолел длинную улицу Розы Люксембург, покосился на пустынное тихое кладбище, на котором, впрочем, заметил троих мужиков с лопатами, бредущих по Аллее Героев…

“Ах да, — вспомнил он. — Спорткомплекс… Девять могил, большая работа. Когда только проведать успели эти могильщики…”

Не прошло и получаса, как город остался далеко позади, и машина, миновав пригороды с их скученными дачными домиками и осенними прозрачными березовыми рощами, выехала на Московскую трассу.

Между тем трое могильщиков, примеченных майором, уже копали в самом конце Аллеи Героев титановыми лопатами свежую яму. Вернее, копали двое, а третий же, — бодрый загорелый старик с креповой повязкой на рукаве, широкими шагами мерил оставшееся незаселенным пространство. Что-то не нравилось ему, что-то не сходилось, ибо он недовольно покашливал, качал головой, возвращался то и дело к самой ограде кладбища, и начинал перемерять земельный надел с другой стороны, но уже не шагами, а подпаленным, дабы не скользили руки, черенком лопаты.

— Хер там, — сообщил он, приседая у края ямы, в глубине которой молча работали его младшие коллеги. — Никак не ужмешь, а ужать все равно надо…

— Все же сошлось, Прохор Кузьмич, — отставив лопату, откликнулся из-под земли круглолицый упитанный могильщик. — Мы же мерили уже… Ровно девять. Как раз до самого конца.

— Эх, Петруха, — закуривая папиросу, сказал старик. — Одним днем живешь, перспективы не видишь… Девять-то оно девять, все верно.

— Ну так все и сходится…

— А ты подумал, куда нам десятого класть?

— Ты что, Прохор Кузьмич! — Второй могильщик выпрямился и с удивлением посмотрел на старика. — Какого еще такого десятого? Сказали же — точно девять…

— Эх, Сашок, — вздохнул старик. — Что Петруха, что ты… Молодость, молодость… А вы подумали о том, куда нам Ферапонта помещать, какой красный угол для него готовить? Это вам не рядовой боец, ему по рангу простор положен… Полуторная могила. Скамейки-лавочки, стол широкий, мраморный… Ну и памятник само собой… Не бюст же ставить, а в полный рост, на постаменте, с цепями-столбиками…

Петруха и Сашок переглянулись.

— Ты что, Прохор Кузьмич? — опасливо выглянув из могилы, приглушенным голосом спросил Сашок. — Неужели и Ферапонта кончили?!

— Не то, чтобы… — неопределенно сказал Прохор Кузьмич. — Жду… Со дня на день жду.

— Так-так-так, — лицо Петрухи оживилось. — Если такая история брезжит, Сашок, то “Фелицию” я тебе уступлю. Я тут “Тойоту” присмотрел, а тебе моя “Фелиция” перейдет…

— Кончай базар, парни, — прервал Прохор Кузьмич эти мечтательные разговоры. — Шевелите рогом. Девять могил, это вам не шутка. А я пока тут перепланировку сделаю… Ужму… Надо уважить Ферапонта.