Ветер сулит бурю

Глава 11

Глаза у нее были огромные и испуганные. Он положил руку ей на плечо и ладонью ощутил, как она дрожит. Волосы растрепались, и, несмотря на то что она раскраснелась от бега, он заметил, как осунулось ее лицо. Пояс синего пальто был завязан узлом.

— В чем дело, Джо? — спросил он. — Как я мог видеть его? Ведь я только что вернулся.

— О Боже! — сказала она упавшим голосом. — Я думала, может, он где-нибудь с тобой, на тебя была последняя надежда. Теперь я прямо не знаю, где и искать.

— Что случилось, Джо? — спросил он, заражаясь ее тревогой.

— Ну, ты же знаешь, какой он был последнее время, — сказала она. Мико кивнул. Он не умел управлять своими чувствами, и в глазах его отразилась боль. — Мы должны были с ним встретиться вчера вечером в восемь, — говорила она, — я ждала, ждала, а он так и не пришел. Тогда я отправилась к нему домой. Дома его не было. Я подождала там немного, поговорила, чтобы только ничего не заподозрили. А он не пришел, так что я пошла домой. А он так и не возвращался. Я была там сегодня утром. Они всю ночь его прождали. Он не вернулся домой. Тогда его отец поехал на автомобиле в одну сторону, а я пошла искать в другую. Я была буквально всюду, всюду, где только он мог быть, и его нигде нет. Что же нам делать, Мико? Что нам делать?

— Поищем еще, — сказал Мико. — Пошли. — Он взял ее за локоть, повернулся и зашагал мимо домика Бидди, по направлению к приморской дороге. — Надо сначала все как следует обдумать. Может, вы с ним разминулись? Может, он был в одном месте, а ты в другом, и вы просто не встретились?

— Не знаю. Прямо не знаю, Мико, — сказала она, опустив голову и засунув руки в карманы.

Ну как он мог ее утешить? Слишком он устал. На сердце у него было и без того тяжело, чтобы еще разбираться в этой истории. Но все равно, разобраться в ней ему придется. Потому что с Питером творилось что-то очень неладное. И дела становились что ни день, то хуже.

Пока он лежал в больнице, все шло замечательно. Навещать его было одно удовольствие. Ввалишься, бывало, к нему в палату с фунтиком апельсинов под мышкой — этакий-то верзила, просто самому смешно. А он лежит себе в постели, с белой повязкой на голове, и кожа у него, как у ребенка, нежная.

— Видал, Мико, клистир? — обязательно спрашивал он и затем пускался рассказывать во всех отвратительных подробностях, как тебя насквозь промывают, вроде как трюм парохода из шланга.

Он пользовался общей любовью. Ему приносили огромные передачи, и он их вечно раздавал. В палате было два ряда коек, и лежали там вместе и взрослые и мальчишки с самыми разнообразными болезнями или с переломами. Но все они дружно любили Питера, это по глазам было видно. «Он хоть мертвого развеселит», — говорили они. И сестры тоже любили его. И доктор, который сделал ему такую замечательную операцию, входя в палату, так и сиял при виде его, чуть только по головке не гладил.

— Он все носится с моей операцией, — объяснял Питер, — прямо влюблен в нее, да и только.

И все смеялись. Много было смеху.

И вот привезли его домой. Это был настоящий праздник. Собрались все друзья и соседи.

— А славные бы поминки получились, не будь меня тут, — сказал Питер.

И ничуть он не изменился, только похудел немного, и черты лица у него стали тоньше, вот и все. Он остался таким же непоседой. Только изредка его мучили страшные головные боли, и, когда это случалось, он запирался у себя в комнате наверху и глотал аспирин и потом выходил бледный и осунувшийся, с темными подглазьями, вот, пожалуй, и все. Скоро он совсем поправился.

И было лето, так что он мог загорать. И купаться. Они часто уезжали вдвоем вверх по озеру — греб, конечно, Мико, — и купались там, и ловили форель, и пекли ее в горячей золе, завернув в мокрую газету. Хорошо было. И он любил Джо. Никогда раньше они не бывали так нежны друг с другом, и это тоже что-нибудь да значило. Он загорел и поздоровел, и говорил, что головные боли уже не были такими мучительными, как вначале. Какая жалость, что пришлось пропустить экзамены, но что поделаешь? Придется держать на будущий год. А то, может, он еще осенью попытает счастья. Как хорошо, что Томми сдал. Прошел первым от начала до конца. Получил несколько призов и еще какие-то поощрительные премии. Первые места по всем предметам, так что профессора ходили, потирая руки, и гордились им.

— Повезло ему, что меня шарахнули, — говорил Питер, — а то еще, пожалуй, плакали бы его денежки! — и смеялся.

И Джо тоже сдала дипломные экзамены с массой отличий. Итак, она теперь окончила колледж и собиралась стать учительницей. Где? Она еще сама не знала. Но преподавать она, безусловно, будет.

— Куда тебе! — дразнил ее Питер.

— Я люблю учить, и я люблю детей.

— Смотри, не наводи меня на дурные мысли.

И она сразу же начинала топорщиться и поджимала губы, так что ему приходилось долго ее задабривать.

Хорошо было, ничего не скажешь.

И вот тогда-то Джо первая начала замечать за ним странности.

Начнет она, бывало, рассказывать ему что-нибудь. Знаете, как иногда рассказываешь что-то человеку, а на него и не смотришь. У многих есть такая привычка. И вдруг почувствует какую-то гнетущую тишину, и смолкнет, и взглянет на него, а он, оказывается, уставился куда-то вдаль, и зубы у него стиснуты, и кулаки сжаты так, что кожа на суставах побелела. И тут она принималась трясти его за руку, повторяя:

— Питер, ты слышал? Питер, ты слышал, что я тебе говорила?

И когда она в первый раз так трясла его, то заметила, что руки у него стали совсем негнущимися и что он ничего не слышит. И она страшно перепугалась, потому что люди обычно не выключаются из жизни так, ни с того ни с сего. И она упала на колени, и трясла его, и кричала в самое ухо:

— Питер! Питер!

И немного погодя взгляд у него снова стал осмысленным, и зубы разжались, и он посмотрел на нее и сказал:

— Да, да, Джо, в чем дело? О чем это ты?

Если б только она объяснила ему тогда! Может быть, надо было сказать ему тогда и о том, как она испугалась до того, что сама похолодела? Но она не сказала, потому что он был так бледен, и у него были синяки под глазами, и он уронил голову на руки и сказал:

— О Господи, до чего у меня голова болит, Джо.

А потом было еще страшнее.

Он коченел и затихал, и после, когда снова приходил в себя, минут так через десять, никакой головной боли у него не было, но он не помнил, что терял сознание. И вот от этого-то ее прямо в холодную дрожь бросало, и сердце леденил страх.

Она спрашивала:

— Что это с тобой было?

— Со мной? — удивлялся он. — Это тебя надо спросить, что с тобой, раз ты задаешь такие вопросы. Чего, собственно, мы замолчали?

И только тут она наконец начала понемногу понимать, что когда случается такое, он сам этого не сознает. Тогда она пошла к доктору, и доктор навестил его и с шуточками уговорил зайти в больницу на рентген, чтобы установить причину мигреней. И он пошел, и ему сделали снимки головы, и потом долго рассматривали их, и ничего не увидели.

— Пройдет, дорогая, — сказали ей, — со временем пройдет, — и похлопали по руке.

В конце концов от такой затрещины другой давным-давно угодил бы на тот свет. У него же оказалось здоровенное, как у быка, сердце и прочная, как крепостная стена, голова.

Наконец и Мико заметил ухудшение.

Как-то летним вечером они собрались в Солтхил. У Джо в это время экзамены были в самом разгаре, и она не хотела видеться ни с кем, даже с Питером.

Знаете, как преображается до неузнаваемости приморский городок летом! Туристы из других частей страны, где нет моря, приезжают полюбоваться им. Сюда же съезжаются иностранцы, которым почему-нибудь интересно посмотреть на эту страну. Все приморские городки одинаковы. Ну и этот от других не отличался. Все его дороги, улицы и переулки были заполнены людьми, так что не только на море посмотреть, продохнуть невозможно было, но зато какое повсюду царило оживление. Вдоль приморского бульвара развесили на шестах разноцветные фонарики, а чего только не устроили на площади: и тир, и качели, какие-то игры, и целый день здесь гремела душераздирающая музыка, смешивавшаяся с шумом моря, и всюду сновали нескончаемые толпы людей, молодых и старых, в самых невероятных костюмах; а какое разнообразие лиц — красные лица, смуглые, только начинающие лупиться и уже облезшие. И вот однажды вечером Питер с Мико пришли сюда посмотреть на народ, и протиснулись через толпу к площади, где были игры и всевозможные увеселения, и бродили, засунув руки в карманы, от балагана к балагану, наблюдая, что делается. Из громкоговорителя неслась оглушительная музыка. Вдруг Мико заметил, что Питер поднес руку к голове. Тогда он схватил его за руку и, расталкивая народ, вывел с площади на широкий приморский бульвар. Здесь на длинных, составленных вместе скамейках сидели люди; люди стояли, прислонившись к ограде, и смотрели, что делается на площади; люди прогуливались или просто толклись на месте. И Питер отнял от головы руку, и вырвался от Мико, и выскочил на середину аллеи, и вдруг заговорил. Громовым голосом, и так, что все начали обращать на него внимание.

Мико почувствовал, как пот выступил у него под коленками и на лице. По лицу пот катился градом. От неожиданности он остолбенел, и кольцо ухмылявшихся людей оттеснило его от Питера. Чужие люди стояли и насмешливо улыбались при виде молодого человека в приличном сером костюме, красном галстуке и белой рубашке, в ослепительно начищенных ботинках. Пьяный, что ли?

— Ничего вы, идиоты, не знаете, — говорил им Питер, и кулаки его так сжались, что костяшки побелели. — Не знаете вы, что когда в земном поле отклоняется магнит, остановленный действием какого-то другого магнитного поля, направление которого перпендикулярно магнитному полю Земли, то сила отклонения прямо пропорциональна углу отклонения. Пари держу, что вы, дураки, этого не знаете.

Тут Мико наконец пробрался к нему. Обнял его и почувствовал, что он совершенно закостенел, как снулая рыба. Он буквально вынес его на руках из толпы. Неподалеку за углом оказался тихий проулок, куда обычно исчезали, придя к взаимопониманию, пары, и он вел его по этому проулку, не останавливаясь, пока огни города не остались позади и уже нельзя было различить любопытных голов, высовывавшихся из-за заборов.

Были и другие случаи.

На площади в день ярмарки, например.

Джо битый час провела в церкви, молясь за Питера. Потом пошла в город. Ей нужно было пройти через ярмарочную площадь, и там она увидела толпу людей, собравшихся в круг. Что-то толкнуло ее подойти и посмотреть. В центре круга оказался Питер, ботинки его были перепачканы в навозе, за ним, ухмыляясь, стоял старенький уличный продавец в драной рубашке. И Питер вышагивал, окруженный толпой фермеров, и рассыльных, и бродячих ремесленников. Он вышагивал и дудел что есть мочи в свистульку, принадлежавшую, очевидно, продавцу. Он даже не дудел. Просто надувал щеки, и из жалкого кусочка жести вылетали звуки, в которых его захлебывающиеся рыдания смешивались с надрывным завыванием дудки.

Она вошла в круг, и взяла его за руку, и отняла у него свистульку, и отдала владельцу, и толпа расступилась перед ней. Насмешки, шуточки, пьяные выкрики разом смолкли, и в наступившей тишине она повела его прочь, а он говорил и говорил, много и путано. Она привела его туда, где река, прозрачная и чистая, несла свои воды мимо высоких деревьев, и усадила его там, и слезы катились по ее щекам, и отчаяние сжимало сердце. И наконец она заметила по его глазам, что сознание возвращается к нему, и вот он взглянул на нее и сказал:

— Джо, родная, что это мы с тобой тут делаем?

Обо всем этом они думали теперь, пока шли по дороге.

— И хуже всего то… — сказала Джо, неожиданно прерывая молчание, и ей пришлось предварительно прочистить горло, чтобы голос не сорвался. — Хуже всего то, что он, по-моему, это сознает.

— Ты о чем? — спросил Мико.

— Последнее время, когда он приходил в себя после припадков, я стала замечать, что он на меня как-то очень странно смотрит, пытается что-то определить по моему лицу, пытается понять по глазам, что случилось.

Они прошли вдоль моря, мимо домиков и пляжей, приглаженных и принаряженных, где даже песок и скалы казались красивой декорацией, — все для туристов! Вдоль бесконечного приморского бульвара, в конце которого торчала вышка для нырянья, оставив позади все эти достижения цивилизации, они прошли по пустынным отмелям, где при их приближении поднимались на воздух и исчезали куда-то дикие утки, а пасущиеся коровы вопросительно посматривали на них. Они обыскали все укромные места под низкими скалами и так и не нашли того, кого искали. Случалось, они останавливались с тяжело бьющимся сердцем, увидев рыжеволосую голову, мелькнувшую на пустынной отмели или где-то высоко на косогоре, и потом, подойдя поближе, убеждались в своей ошибке.

Затем они свернули от моря и обошли весь город. Здесь Питер часто гулял с Джо. Прошли по проселочной дороге, мимо деревни Варна, через унылые окрестности Лог-Инч, мимо торфяников с белым памятником какому-то убиенному священнику, побывали на кремнистой дороге, спустились к безлюдным торфяным болотам в надежде, что он мог уйти сюда, чтобы побыть наедине с самим собой и собраться с мыслями. Но никаких следов его нигде не было, и они шли и шли, усталые, пропыленные, сознающие всю безнадежность поисков и отчаявшиеся. Потом они повернули обратно в город, мимо заросшего кипарисами Рахунского кладбища. Навстречу им тянулся бесконечный караван: тележки, запряженные осликами, и тележки, запряженные лошадьми, возвращавшиеся из города с пустыми бидонами из-под молока; они дошли даже до островка с деревом боярышника и постояли на берегу, высматривая. Был прилив, так что перейти туда было невозможно, и они даже порадовались этому, потому что все равно было совершенно очевидно, что там никого нет. В конце концов они повернули обратно, пересекли железнодорожное полотно и пошли в лес.

Питер часто бывал в этом лесу. Он приезжал сюда на велосипеде или на отцовском автомобиле, когда удавалось потихоньку взять его, и занимался там, если был в настроении. Здесь было очень тихо. Только деревья шелестели, и перекликались птицы, да слышно было, как в зарослях кустарника суетятся дрозды. От земли поднимался запах гниющей травы. Ноги утопали в ковре из палых листьев, которые из года в год копились тут слой за слоем. Но в лесу было пусто, как в небе в ясный погожий день, и никто, кроме лесных обитателей — кроликов, главным образом, — не нарушал глубокого покоя.

И в конце концов они пошли обратно, и их понурые фигуры красноречивее слов говорили о неудаче.

Они совсем отупели от мыслей, которые им пришлось передумать за день, и от поисков и почти не разговаривали. Да и о чем было разговаривать? Наконец после того, как они побывали у Кюсаков и попили у них в кухне чаю, причем сердце у них мучительно сжималось при виде заплаканных глаз матери и растерянного и обиженного выражения отца, они вышли на улицу Граттан и присели на одну из скамеек, стоявших на набережной, откуда открывался вид на залив.

Небо было синее-синее, и тут Мико заметил вдалеке дым. Аранский пароходик, как всегда, деловито пыхтя, возвращался домой, из пароходной трубы валил дым; клубы дыма застилали солнце, уходящее на покой где-то между горами Клэра и островами.

И вдруг Мико так вцепился в руку Джо, что у нее от боли перехватило дыхание.

— Вот оно что! — сказал Мико. — Господи, ну конечно, так оно и есть.

— Что, Мико? — спросила она, потирая руку там, где остался след от его пальцев.

— Пароход! — сказал Мико. Он встал, широко расставив ноги, и указал на него пальцем вытянутой руки. — Он был на этом пароходе. Я знаю, я уверен, что он был на этом пароходе. И как я мог об этом не подумать! Еще утром, когда мы возвращались, там полно народу было, и вдруг что-то рыжее мелькнуло и скрылось. Совсем рано утром. Я могу чем угодно поклясться, что он был на этом пароходе.

— Бежим! — сказала Джо и, не дожидаясь, помчалась в сторону Кладдаха.

Он бросился за ней и без труда нагнал. Пароход, осторожно огибавший маяк, был теперь отчетливо виден.

«Если б я не так устал, — корил Мико себя, — если б у меня голова другим не была занята, я бы, наверно, посмотрел повнимательнее».

— Просто он решил туда съездить на день, чтобы побыть одному да обдумать все хорошенько. Уж там-то есть места, где никто не помешает. Знаешь, как там пустынно да тихо. Так оно, верно, и есть, — сказал Мико. — Конечно, он на пароходе.

Они быстро шли, миновали, не задерживаясь, Кладдах, и настроение у них поднималось с каждой минутой. Джо даже чуть не улыбалась. Вспоминали все исхоженные дороги, бесплодные поиски. Сколько миль пройдено!

— Бедные мои ноги! — говорил Мико. — Уж если чего они не любят, так это ходить. И кого мы только не встретили и чего только не перевидали! И подумай, ведь мы могли преспокойно сидеть дома и дожидаться его.

Перейдя через мост, они побежали вдоль Лонг-Уок, и мысли Мико, минуя все эти годы, махнули назад, к тому дню, когда им после ловли макрели пришлось с боем прорываться мимо мальчишек под Испанской аркой. Он усмехнулся, вспоминая, как сражался тогда Питер в своих носочках и опрятном костюмчике и как появление Папаши в критический момент решило исход боя.

Состязаться в беге с пароходом было нелегко. Тем не менее они обогнали его и прибежали к пристани первыми, как раз когда он входил в свой док. Здесь он выглядел очень внушительным, и трудно было представить, что это тот самый пароходишко, который так суетливо шнырял в открытом море. Раздались деловитые окрики, потом скинули канаты. Из отверстий в борту хлынула вода, и вот наконец пароход вошел в док, и они обшарили его глазами, не пропустив ни одного пассажира, но Питера не увидели.

Они ждали до тех пор, пока с парохода не спустили последнюю телку, последнюю визжащую свинью, не сбросили последний тюк и пока наконец не сошел на берег последний пассажир.

Питера там не было. Мико поговорил с матросами.

— Дай-ка вспомню… такой высокий рыжий парень? — И потом кому-то другому: — Слушай, ты не видел парня, которого они ищут?

— Это что сегодня утром, что ли?

— Ага.

— Такой рослый рыжий парень?

— Ага.

— Ну-ка, погоди минутку… Ну, конечно, высокий такой парень с рыжими волосами, в сером костюме с красным галстуком. Он?

— Да, он.

— Ну как же! Был. Поднялся на борт, когда мы уже отчаливали. Все время стоял вон там, на корме. Раз только поднялся наверх и взял обратный билет. Только обратно он не поехал.

— Не поехал?

— Нет. Такой хороший, обходительный парень, сразу видать, не из тех шалопаев, которых часами приходится ждать, пока они по аранским кабакам портер хлещут. «Я, — говорит, — обратно не поеду, на острове побуду». Чудно как-то. Мы еще с Джеком про это говорили. У него и поклажи-то не было. Ну, теперь-то я его хорошо помню. Ведь верно, Джек, ничего у него с собой не было?

— Нет, не было.

— Мы еще говорили: что это он будет безо всего на острове делать? Даже и спать-то не в чем. Да чего там, аранские ребята, верно, тоже спят в одних рубахах, так что и он не пропадет.

Посмеялись над этим.

— Нет, он уехал, да не приехал, и если вы воображаете, что мы теперь за ним обратно поскачем, так вы глубоко ошибаетесь.

Посмеялись и над этим. Тоже ведь развлечение.

Мико и Джо пошли прочь от парохода. Перед глазами у них стоял Питер, один на острове, и они не знали, что и думать.

И не узнают, пока пароходик через несколько дней не соберется в свой очередной рейс и Питер не вернется на нем.