Волки

Глава 5 Седой

Седой был недоволен. И совсем не потому, что ему не с кем было поделиться своими душевными тревогами, хотя и это для него кое-что значило. Просто то, что он задумал, воплощалось в жизнь слишком медленно, какие-то посторонние силы вмешивались в его планы, заставляли отвлекаться, тщательно обдумывать каждый шаг.

Этот пацан, этот «кожаный молокосос», понадобился ему для того, чтобы сделать большое дело. Но Валерку следовало подготовить, иначе он засыплется, а с ним вместе полетит и голова Седого, — этого на старости лет он допустить не мог. И не то чтобы большие деньги нужны были Седому, хотя и это не помешало бы, просто злость на все окружающее с каждым днем становилась у него все сильнее и сильнее. А тут еще и Митя появился. Это совсем не входило в планы Седого, так же, как и разборки с цыганами. «Что-то я расслабился, — подумал Седой, — такого со мной прежде не бывало, даже когда Жиган указывал мне, что делать и как поступить. В глубине души я всегда восставал против Жигана, хоть он и был неплохим вожаком. Но я молчал, терпел, ожидая минуты, когда встану на его место. А когда Жигану намотали большой срок и он исчез, все блатные в округе спокойно восприняли то, что я встал вместо него….»

Седой вышел из подворотни и пошел по Якиманке. Улица была пустынной. Но машины, целое царство машин, беспокойно мчались куда-то, создавая впечатление, что город принадлежит только им. Эти железные коробки напоминали Седому чудовищ с тупыми рылами. Такое засилье техники и раньше раздражало Седого, а сейчас, когда настроение было паршивым и дела не очень-то складывались, машины вызывали в нем прямо-таки ненависть. И это была именно ненависть, а не зависть к тем, кто сидел за рулем. Седой нырнул в переход, ведущий к гастроному, и увидел пьяную бабу, полусидевшую-полулежавшую в окружении бездомных собак. Баба безразлично качалась и что-то вполголоса напевала. Можно было разобрать только одно слово «подайте». Рядом лежала старая рваная кепка и несколько смятых сторублевок. Пройдя еще несколько шагов, Седой увидел старого аккордеониста, наигрывающего «Бессаме муча». У Седого на секунду сжалось сердце, но он лишь ускорил шаг. Уже выходя из перехода, Седой столкнулся с парнем в темных очках, от которого разило перегаром.

— Слышь, дед, где здесь можно?.. — Парень на секунду замялся, потом матерно выругался.

— Пошел, — в сердцах сказал Седой и отодвинул парня в сторону, но тот не отлипал.

— Дед, я тебе сейчас рога сломаю! — пообещал парень, но тотчас забыл об этом, рванувшись куда-то в сторону.

Настроение было испорчено. Сначала Седой хотел немного проучить сопляка, но потом передумал. Возле сигаретного киоска болтался Валерка с друзьями. Седой поманил его пальцем.

— Поди-ка сюда!

Валерка подбежал.

— Проучи того, в темных очках, — коротко бросил Седой.

Валерка кивнул и побежал за парнем. Через минуту раздались крики и вой. Седой бросил взгляд туда, где, как он предполагал, завязалась драка. Все было скучно и однообразно. Четверо ребят, во главе с Валеркой, избивали пьяного.

— Вот собаки, — выругался Седой, — никогда один на один не выходят, обязательно в стае.

Валерка подошел к Седому и неторопливо подал ему бумажник.

— Возьми, там баксы, я смотрел.

— Оставь их себе, — сказал Седой, — а ко мне вечером загляни, поговорить надо.

Валерка кивнул.

— Один приходи! — подчеркнул Седой и, не прощаясь, двинулся дальше.

Якиманку было не узнать. Улица его детства совершенно преобразилась. Высились здания, мелькали чугунные ограды, давно сменившие деревянные заборы вокруг старых двухэтажных строений. Парадно сверкал «Президент-отель». Рядом с ним темнела громада жилого дома, построенного для особо привилегированных господ. Миновав «Салон для новобрачных», Седой зашел в маленькую кофейню. Невысокий армянин с улыбкой кивнул ему и налил чашку кофе. Седой устроился за столиком и задумался. Ему надо было принять важное решение. Сегодня он должен сообщить Валерке, что они пойдут на дело. Как отреагирует парень? Ведь он еще новичок. А может, бросить все это и не связываться? Что ему, мало забот на старости лет? Нет, со дна души снова поднялась злость, и Седой легонько стукнул кулаком по столу. Надо это сделать, надо показать новоявленным хозяевам жизни, что они — всего лишь мелочевка, и их машины и офисы гроша ломаного не стоят.

Где-то внутри, на самом дне души, возникло особое «десятое» чувство, которое заменяло Седому интуицию и не раз спасало ему жизнь. Оно подсказывало, что где-то допущена ошибка. Но Седой отбросил от себя сомнения и весь напружинился, собрался в комок. Попивая кофе небольшими глотками и затягиваясь сигаретным дымом, он вновь думал о прошлом.

— Седой! — услышал он вкрадчивый голос. — Седой, ты?!

— Батюшки! — От неожиданности и испуга Седой даже подскочил. Медленно и как-то боком к нему приближался Гурано, его давнишний друг по «зоне», его старый и закадычный кореш Гурано-цыган.

— Боже мой! Вот это встреча!

Еще пару минут Седой не мог прийти в себя от изумления. Наконец он привстал и обнял цыгана.

— Чудеса! — почти выкрикнул Седой. — Чудеса, да и только!

— Год такой! — ответствовал Гурано. — Год чудес. Я прямо с поезда отправился тебя искать. Ничего узнать не могу. Все чужое здесь!

— Много годков минуло, — сказал Седой. — Да и событий тоже. Что же к своим не подался?

— Какие свои, брат?! — с горечью ответил Гурано. — Где они, свои-то? Родни не осталось, волк я, брожу один. Не думал, что так быстро тебя найду. Что поделываешь?

— Ты присядь, Гурано, присядь.

Седой поспешил к стойке и, сделав заказ, почти тотчас вернулся обратно. Гурано был как раз тем человеком, на которого можно было положиться, и Седому, обычно замкнутому и неразговорчивому, вдруг захотелось выложить ему все, что накипело на душе…

— Понимаешь, Гурано, лежал я в норе, ничего не хотел, ничего мне не было нужно. Так жизнь и катилась, день за днем. И вот вышел как-то на улицу, огляделся, и до того мне тошно стало, что захотелось вмешаться…

Гурано рассмеялся, глядя на приятеля преданными, все понимающими глазами.

— Ты всегда был бойким, Седой.

— Молодость, молодость! Прошла она, как ветром сдунуло.

— Один живешь? — внимательно взглянул на него Гурано.

— Есть у меня женщина, заботится.

— Понятно…

— Скучно мне, Гурано, душа рвется из груди, чего-то требует.

— Никак что задумал, Седой?

— Есть наметки. Пойдешь со мной?

— Хоть бы отдышаться дал, — засмеялся Гурано, — с поезда я…

— Некогда. Сегодня ночью и пойдем.

— Да говори же толком, что темнишь?

Гурано видел, что Седой напряжен до предела. Он всегда был таким, когда готовился к чему-то важному.

— Одни пойдем?

— Нет, еще будут люди.

— Кто? — поинтересовался Гурано.

— Так, на подхвате, — безразлично ответил Седой, — подать, поднести.

Гурано сделал паузу, потом еще раз взглянул на Седого и вдруг спросил:

— Седой, а что ты с цыганами не поделил?

— Зачем молчал, — тихо сказал Седой, — будто я не понял сразу, что ты уже все знаешь?

— На вокзале цыгане сказали, что ищут одного блатного, счет у них к нему есть, большой счет. Сердце мне сразу подсказало, что это можешь быть только ты. Что случилось-то?

— Отмазал парня одного, а меня к стене приперли. Пришлось нож достать.

— Серьезное дело, — вздохнул Гурано. — Ищут они тебя, но ты не бойся, я тебе помогу.

— Спасибо, — благодарно взглянул на него Седой.

— А кому же мне помочь, как не тебе, ты же мой старый кореш?!

— Запуталось все. Митю помнишь?

— А, это симпатичный такой, дружок твой? Помню. Живой он?

— Да ты что, Гурано, не узнаю тебя. Вроде бы что-то знаешь, а на самом деле — ничего или притворяешься? Митя теперь с цыганами шастает. И мокрое дело у него на плечах висит. В розыске он.

— Да что ты? — Гурано привстал. — Этого я не знал. Не сказали мне «ромашки».

— Бабу он свою поймал с другим. Со своим другом. И — пришил обоих. А потом цыгане его спрятали. Вот он с ними и обретается.

— Смотри-ка, приняли они его к себе, — удивился Гурано.

— Все перепуталось, Гурано. Хочу сегодня фирму одну пощупать, тут неподалеку. Как, согласен?

— Сходим. Только потом надо будет с цыганами договориться. Кровь Бамбая они тебе не простят.

— Не хотел я его убивать, Гурано. Он сам на нож нарвался. Я хотел дело миром решить.

— Да, Бамбай — заноза, смерти искал, всегда на рожон лез.

— Вот и помоги мне, Гурано.

— Я поговорю с бароном, — сказал Гурано. — Только он может решить эту проблему. А Митя что тебе говорит?

— Виделся я с ним. Просит, чтобы я из города уехал, скрылся.

— Это не дело, цыгане везде найдут.

Седой понимающе кивнул.

— Они и к Мите какой-то счет имеют. Там блатные, молодняк, еще двоих пацанов цыганских уложили. Такая каша варится! За это Мите придется ответить. Не уберег.

— Так это не твои цыганских пацанов убили?

— Нет, зачем мне они? — Седой отвернулся. — Пойдем, Гурано, ко мне, посидим, потолкуем о деле.

И они отправились к Седому…

Темнота кружилась над городом, как зловещая птица. Иногда она взмывала вверх, появлялись звезды, и тогда чуть светлело. Но чаще тьма опускалась на дома, и все подергивалось густой пеленой. Город давно уже вымер, люди боялись появляться на улицах. Все чаще и чаще по вечерам в окна обывателей врывались звуки автоматных очередей и призывы о помощи. Люди испуганно прислушивались, и малейшие шорохи, доносящиеся из-за массивных железных дверей, заставляли их вздрагивать. Словно какая-то бесовская сила царствовала над мегаполисом, и он подчинялся ей, жил по ее законам.

Седой суетился вокруг стола, плотно заставленного различными угощениями и выпивкой. Радушный хозяин, он то и дело подливал в рюмки, подкладывал в тарелки, ежеминутно осведомляясь:

— Может, еще чего, а?

Арнольдыч и Гурано сидели молча и сосредоточенно работали вилками.

— Как вельмож принимаешь, Седой, — радовался Арнольдыч.

— Да ладно тебе, Арнольдыч, такие люди, как же иначе?

— А где же дочка моя, Катерина? Куда ты ее отослал?

— Мужские дела — мужские разговоры. Разве нужна при этом женщина? — посмеивался Седой.

— Так он с твоей дочкой живет? — спросил Гурано.

— Любовь! — подтвердил Арнольдыч. — Никогда не угадаешь, кто где встретится. Давно сошлись они и вроде бы ладят.

— К подруге поехала, — сказал Седой. — Да, кстати, Арнольдыч, Митя-то все у тебя или ушел?

— В разладе он с самим собой и покоя не знает.

— Не будет ему покоя, — покачал головой Седой, — пока все дела не утрясутся. Вы вот что, ребята, — засмеялся хозяин, — ешьте, пейте, ни о чем плохом не думайте, а я обо всем позабочусь.

— Никак дело какое задумал, Седой? — спросил Арнольдыч, — и я тебе понадобился?

— Ты мне всегда нужен, — усмехнулся Седой. — И ты, и Гурано. Разве кто есть лучше вас?

— Так ты мне не ответил, — повторил Арнольдыч, — дело-то какое у тебя?

— И ты мне не ответил, — сказал Седой, — Митя у тебя все еще?

— Ушел Митя, а куда — не знаю, не сказал он мне ничего.

— К цыганам он поехал, я уверен, — сказал Седой. — Добегается. Пришьют они его.

— Никто его не тронет, — вмешался Гурано, — пока барон слова не скажет. А ты, Седой, рассказывай… Что задумал?

— Есть тут одна контора, богатая, приглядывался я к ней. Можно взять.

— А я зачем тебе? — сказал Арнольдыч.

— Во дает, — рассмеялся Седой, — кто же, кроме тебя, ее откроет? Эти, сегодняшние, такие замки повыдумывали, что сам черт ногу сломит. А ты у нас специалист, профессионал высокого класса. Не позабыл мастерство-то?

— Чего там у них? — спросил Гурано. — Валюта?

— Думаю, что так, — ответил Седой.

— Тогда никого лишних с собой не бери, втроем управимся.

— Хотел я одного паренька прихватить, заместо носильщика. Мало ли что таскать придется?

— Мудришь, Седой, что-то задумал, — прищурился Арнольдыч. — Говори.

— Ей-Богу, старик, ты меня достал, — отозвался Седой. — Может, аппаратуру возьмем дорогую или еще что?

— Ладно, — кивнул Гурано, — парень надежный?

— Необстрелянный, — сказал Седой. — Глянем в деле.

— Что-то я в первый раз вижу, — заметил Арнольдыч, — чтобы после выпивки на дело ходили.

— Да вы и пили-то всего ничего, — усмехнулся Седой.

— Завтра ночью пойдем. На свежую голову, — отрезал Арнольдыч.

— Согласен, не шебуршись. — Седой снова наполнил стаканы и выпил первым.

В дверь постучали.

— Кто? — тихо спросил Арнольдыч.

— Седой дома?

— Это Валера, — пояснил Седой и крикнул: — Заходи, открыто!

Дверь распахнулась. Вошел Валера и, оглядев всех присутствующих, поприветствовал их коротким «здрасьте!»

— Садись, пацан! — кивнул Арнольдыч, пододвигая ему стул.

— Крестник мой, — сказал Седой. — Выпьешь?

— Немного, — ответил Валера и прошел к столу.

— Ты — парень здоровый, заметил Гурано, — небось, спортом занимаешься?

— Не занимаюсь, — ответил Валера, удивленно оглядывая пожилого цыгана. — Откуда он здесь взялся?

— Не бойся, — сказал Седой, — это свой. Ты, парень, завтра ночью свободен или нет? Хочу тебя с собой на прогулку взять.

Валера побледнел. Глаза его сузились, в них появился едва заметный испуг.

— На какую такую прогулку?

— Или не веришь мне? Тут неподалеку. Навестим друзей-приятелей, погуляем. Пойдешь? Бабки будут, большие бабки. Все долги сразу заплатишь.

— Пойду, — согласился Валера, — с тобой, Седой, я пойду.

Ворот рубашки у парня был распахнут — на груди мелькнул золотой крестик. Арнольдыч удивленно покачал головой и перевел глаза на Седого, у которого был такой же золотой крестик. Потом Арнольдыч почему-то тронул себя рукой за шею, нащупал цепочку и крест на ней и удовлетворенно выдохнул:

— Смотри-ка, ну, дела, все с крестами!

— Православные, — ответил Седой.

— А ты, Гурано, тоже с крестом?

— Верую, — ответил тот.

— Эх, — вздохнул Седой, — слаба вера наша, грехов много, а вера слаба. Для меня крест как защита. Христос спас разбойника, крест его защитил.

— А толпа продала Христа, — вмешался Арнольдыч.

— Толпе разбойник ближе, чем праведник, — уточнил Седой. — Это на Руси всегда было.

Поговорив еще немного, они разошлись, а когда Седой остался один, раздался телефонный звонок и взволнованный голос Мити сообщил: «Еду к тебе, поговорить надо…»

Митя приехал часа в два ночи. Диковинная это была ночь. Седой лежал на тахте, закинув руки за голову и смотрел в окно. Огромный шар луны — полнолуние — сверкал на небе и холодным светом слепил глаза. Деревья, только-только начинающие зеленеть, стояли не шелохнувшись. Не было ни малейшего ветерка.

И такая пустынная тишина стояла в округе, тишина, не прерываемая ни единым звуком, словно вымер город или все его жители внезапно переехали на другое место. Седой вспоминал годы, когда по ночам за окнами раздавались звуки гитары или гармошки и голоса гуляющих. Тогда люди не боялись города и спокойно бродили по ночам, сидели на пустынных скверах, наслаждались видами ночной Москвы…

Митя вошел в квартиру — дверь была не заперта — и присел на краешек тахты, туда, где лежал Седой.

— Как-то странно мы расстались, — начал он, — говорили-говорили, а толку никакого. У меня такое впечатление, что чужими мы стали. А ведь я всегда любил тебя, Седой. — И он посмотрел ему прямо в глаза.

Седой принял его слова на удивление спокойно.

— Что я, женщина, Митя, чтобы меня любить?

Митя рассмеялся.

— Ладно, хватит тебе, ты понимаешь, о чем я говорю. Я имею в виду привязанность к человеку, с которым в жизни связано очень много. Эта нить из детства тянется, и не хотелось бы ее обрывать.

Седой охотно включился в такой непривычный для него разговор о любви.

— Да, Митя, ты прав, любви мне всегда не хватало. Не было этой самой проклятущей любви. Не знал я ее ни от родителей, ни от женщины. Отец с матерью любили друг друга, и ни до чего другого им дела не было. А я им только мешал. Вишь ты, сын, а мешал! Никто бы не поверил, но это так. И семья была нормальная, не ссорились отец с матерью никогда, а вот я был не нужен. А когда меня первый раз взяли и запрятали за решетку, они, по-моему, даже вздохнули с облегчением!..

— Ты придумываешь, — сказал Митя, — такого не бывает, сын все-таки…

— Бывает, Митя, бывает, — не согласился Седой, — в жизни все может быть. А женщины, с которыми я спал, тоже были случайными, вплоть до этой Катьки, Арнольдыча дочки, которая сейчас со мной валандается. Чужая она, шалава. И хотя, конечно, за домом приглядывает, но все время норовит на сторону сбежать. Она и раньше-то по мужикам шастала.

— Зачем же ты с ней? — спросил Митя.

— Сам не знаю, так, случайно. Хотел зарезать ее как-то, а потом рукой махнул, пропади оно все пропадом. Жить мало осталось, чего волноваться из-за пустяков. Если ей неймется, пусть гуляет. Дурная она, Бог ее накажет. В церковь бегает, свечи ставит, а потом опять грешит, скучно ей.

Митя вздохнул.

— Я тебе так скажу, Седой, чувствую я шкурой, задумал ты что-то, дело какое-то у тебя созрело. Не знаю, отчего ты со «дна» поднялся, не могу этого понять, но, кажется, ты под пулю хочешь попасть, пискнуть хочешь — нет в тебе былой жажды жизни, исчезла она.

— Смотри-ка, пророк, — усмехнулся Седой, — скучать я — не скучаю, но душа изболелась. Вижу не людей вокруг, а одиноких волков. Ходят и каждый пытается что-то ухватить. Озверели. Раньше-то кого ненавидели? Кто — армян, кто — евреев, кто — чеченцев, а сейчас один другого, и всё! Один другого, — повторил Седой. — Вот оно как, Митя!

— Не нужно тебе никаких дел, Седой, — упорствовал Митя, — давай вместе уедем. С тобой я поеду куда скажешь. Поживем пару лет, успокоимся. А потом, Бог даст, и назад вернемся.

— Нет, Митя, я уже думал об этом. Не поеду. Схожу на это проклятое дело, возьму бабок, а там посмотрим, тогда, может, и решусь уехать.

— Ну ладно, как хочешь. Я сказал — ты выслушал!

Митя еще раз пристально взглянул на Седого. А тот лежал, совершенно безразличный ко всему.

— Глянь, луна-то какая, Митя! Полнолуние. И — холод. Деревья цвести начинают. А ведь — осень! Чудно!..

К подъезду подошли неслышно. Впереди шел Седой, за ним Валерка, потом Гурано и Арнольдыч. Поднялись на второй этаж и остановились перед массивной железной дверью. Что их ждало за этой дверью — никто сказать не мог. Может, пуля охранников, а может, большие деньги? Какая удача выпадет в эту ночь?

— Давай, Арнольдыч, — сказал Седой еле слышно, — твоя очередь.

Арнольдыч осторожно приблизился к железной двери.

— Отойдите немного, ребята, — тихонько шепнул он, — я покумекаю.

Он достал из холщовой сумки, висевшей на плече, какие-то инструменты и любовно похлопал дверь по железному боку.

— Ну, милая, здравствуй, — сказал старик и начал колдовать над отмычками.

Они и не заметили, сколько прошло времени, хотя и явно волновались, особенно Седой, — ведь Арнольдыч давно уже такими делами не занимался, отвык. Но старик не подкачал. И дверь наконец открылась.

Происшествия начались тут же, за дверью. Едва Валерка, опередив Седого, попытался проскочить внутрь, как наткнулся на пистолет охранника, видно давно уже заметившего неладное и успевшего приготовиться к «встрече».

— Давайте-ка, ребятки, к стене! — приказал охранник. — И без баловства.

— Шухер, Седой, — крикнул Валерка и ничком упал на пол. И тут же без единого крика и охранник упал, сраженный ножом Седого. Арнольдыч огляделся по сторонам. Кругом стояли какие-то незнакомые ему предметы, отчасти напоминавшие телевизоры.

— Чего глазеешь? — крикнул ему Седой. — Компьютеры это, мы их тоже возьмем. Давай, Гypано, начинай таскать в машину.

И Гурано принялся за работу, а Седой, Арнольдыч и Валерка, виновато поглядывающий на Седого, прошли в следующую комнату.

— Пойду сейф посмотрю, — сказал Арнольдыч.

— Лады, — кивнул Седой. — А ты, Валера, глянь, есть кто еще? Да аккуратно, беды не накличь. В случае чего, знак подашь. Иди.

Валера начал обходить помещения. В первых двух комнатах никого не было. Валялись какие-то папки с бумагами, пустые бутылки и бумажные стаканчики. «Не только работают, — подумал Валера, — но и гужуются». На одном из столов он заметил забытую кем-то десятидолларовую банкноту, схватил ее и сунул в карман. «Неплохое начало» — решил он, выходя из комнаты и направляясь в следующее помещение. Здесь его ждал сюрприз.

На разобранной тахте лежали двое, укрытые одной простыней. Они не спали и, привлеченные шагами в коридоре, испуганно смотрели на Валеру. От неожиданности парень на мгновение замер, потом выскочил из комнаты и закричал:

— Седой, Седой, там люди!

— Чего шумишь? — рявкнул вбежавший в комнату Седой. — Какие еще люди?

Он коротко взглянул на лежащих и сказал:

— Чтобы тихо мне, а не то порешу. — И достал из кармана пистолет.

Валерка попятился к двери.

— Не убивай их, Седой, не убивай!

— Молчи, — ответил ему, Седой, — они, нас видели. — И он протянул пистолет, Валерке. — Пореши их!

— Нет, нет, — закричал Валерка.

— Цыц, щенок, — отрезал Седой. — Давай, а не то я тебя прикончу.

Трясущимися руками Валерка взял пистолет и стал медленно поднимать его, направляя на мужчину.

— Ладно, — неожиданно сказал Седой, — пусть живут! — И он забрал пистолет у Валерки. — Но смотрите, пикните, конец вам!

У самых дверей Седой остановился и коротко бросил Валерке:

— Пригляди за ними. В случае чего, кликнешь!

Мужчина попытался было откинуть простыню и встать.

— Не рыпайся, — приказал Валерка и перевел взгляд на девчонку. Ей было лет двадцать, не больше.

— Ты откуда здесь взялась? — спросил Валерка. — С улицы привел?

— Секретарша она, — ответил за перепуганную девушку мужчина.

— Гадина, — в сердцах сказал Валерка, — заставил, что ли, с собой улечься?

— Нет, нет, — закричала девушка.

— Не защищай его.

— Она здесь работает, — повторил мужчина.

Он, по-видимому, уже совсем пришел в себя и искоса посматривал на Валерку, определяя, сможет ли с ним справиться.

— И не пытайся, — сказал Валерка, — прибью сразу.

Мужчина не ответил. В комнату заглянул Гурано. Он уже отнес все, что можно, в машину и теперь шарил по этажу, заглядывая буквально во все углы.

— Что тут у тебя? — спросил он у Валерки.

— Да вот, — ответил Валерка, — эти двое на тахте валялись.

— Ишь ты, — ответил Гурано, — после работы остались. А что Седой? Они же нас заметут, видели.

— Не велел трогать.

Гурано подошел к мужчине и ребром ладони ударил его по шее. Удар был жесткий, мужчина скривился отболи.

— Не трогай его, — закричала девушка, — не надо.

— А ты помолчи, шлюха, — сказал Гурано. — Он тебе в отцы годится. Улеглась, зараза! Заплатил, что ли?

Девушка не, ответила. Внимание всех привлекли какие-то звуки, доносящиеся из коридора. То ли стон, то ли призыв. Валерка выбежал из комнаты. Охранник был еще жив. Истекая кровью, он полз по коридору, а неподалеку стоял Седой и, наклонившись над ним, что-то обдумывал.

— Поди-ка сюда, — приказал Седой Валерке и протянул ему пистолет.

— Добей!

— Нет, Седой, нет, — отступал от него Валерка, — не могу.

— Добей, — еще раз приказал Седой, — он сдаст нас. Не видишь, что ли, у него глаза злобные.

Дрожащими руками Валерка взял пистолет.

— Ну, быстро, — поторопил Седой.

Раздался выстрел, и охранник беспомощно ткнулся головой в пол.

— Это другое дело. Зови Гурано, уходим.

То, что произошло дальше, не умещалось ни в какие планы. Из комнаты, где находились охраняемые Гурано мужчина и девушка, вдруг выскочил мужчина, кинулся на Седого и в считанные мгновения выбил у него пистолет. Мужчина был высокого роста и, по-видимому, очень силен. Завязалась драка. Валерка бросился на помощь Седому, они с большим трудом повалили мужчину на пол, связали его и бросили в угол.

— Вот гнида, — пробормотал Седой, задыхаясь от ярости. — А где же Гурано?

«Девку, наверное, охраняет», — подумал Валерка, но заглянув в комнату, просто обалдел от увиденного. Гурано занимался с девушкой любовью. Оба тяжело дышали и даже сопели. Валерка расхохотался.

— Ну и нашел ты время, — сказал он.

— Она сама захотела, — ответил ему цыган. — Сказала: «Отпусти его, и я тебе отдамся!»

— Сука, — коротко бросил Валерка и, подойдя к девице, в упор выстрелил.

— Пошли отсюда, — сказал Валерка Гурано, — больше нам тут делать нечего.

Через десять минут «уазик», за рулем которого сидел Арнольдыч, уже мчался на окраину Москвы. А еще через полчаса все были на даче знакомого барыги, где и сгрузили все барахло. Упрятав машину в сарай, все подошли к Седому.

— Завтра разъедемся по домам, — сказал он, — а сейчас всем спать.

И все разбрелись по комнатам. С Седым остался только Арнольдыч.

— Богатая добыча, — сказал он.

— Сколько там было? — спросил Седой.

— Тысяч тридцать баксов, не меньше, — ответил ему Арнольдыч.

— Ладно, потом разберемся.

— Ты, Седой, за малым присмотри, новичок он, слишком дергается, как бы чего не случилось?!

— Не случится, — уверенно сказал Седой.

— Чего это он хохотал там, в комнате? — поинтересовался Арнольдыч.

— Да, чепуха. Это Гурано номер выкинул. К девице в такую минуту улегся.

— Вот гад, — возмутился Арнольдыч, — мог всех нас завалить.

— Я с ним потом поговорю, — ответил Седой.

И они разошлись…

В комнате толпились цыгане. У окна стоял Тари и, не обращая внимания на суматоху за своей спиной, смотрел на зеленеющие деревья. Ему было, о чем подумать. Митя куда-то пропал, и теперь ему, Тари, придется отвечать и за это. Так и должно быть, он должен ответить перед своими братьями за все, что случилось. Пролилась кровь, цыганская кровь, и теперь вступает в силу закон мщения. А те, кто будут мстить, не пощадят никого. Они зададут вопрос: «Кто отправил цыган на смерть? Кто велел им поступить так, а не иначе?» И они узнают, что ребят послал Митя. Но он не цыган по крови, и месть от этого будет еще страшней. Тари уже успел привязаться к Мите, понимал его и даже симпатизировал ему. «В чем виноват Митя? Он послал цыган посмотреть место, где мог быть человек, который убил Бамбая. Только посмотреть. Он не хотел смерти цыганских парней. Тогда почему он исчез? Испугался? Или сбежал? Нет, на него это не похоже. Какая-то тайна кроется за этим. И надо узнать эту тайну, чтобы не было больше напрасной крови».

Тари отвлекся. Интуитивно он почувствовал, что сзади что-то происходит. Он отскочил в сторону, и нож пролетел мимо.

Цыгана, метнувшего нож, уже крепко держали за руки.

— Сдурел, морэ! — крикнул кто-то из цыган. — При чем здесь Тари?

— Пустите меня, я его прикончу, — кричал, вырываясь из рук державших его, цыган, молодой ром. — Ему что Савва сказал? Чтобы он присматривал за чужаком. А он забыл эти слова, и пришла к нам беда.

— Вернется гаджё, вот увидишь, вернется, — сказал второй цыган. — Куда ему деваться? Его милиция ищет.

— А может, его повязали? — предположил кто-то.

— Может, и так, — тихо ответил Тари, — но мне кажется, ромалэ, что за этим что-то есть. Есть какая-то связь между убийством Бамбая и тем, что исчез Митя.

Он хотел было продолжить, но просто остолбенел от удивления: в дверях появился Митя. Он был спокоен.

— Я же говорил! — вымолвил Тари.

Все повернулись к дверям и тоже на мгновение оцепенели. Молодой цыган, наконец-то вырвавшийся из рук сдерживавших его товарищей, кинулся к двери, но Митя достал пистолет и неторопливо растягивая слова, произнес:

— Угомонись, не заставляй меня сделать непоправимое. Я не виновен в смерти твоего брата. Его убил Седой.

— Кто этот Седой? — закричал цыган. — Почему он живет до сих пор?

— Я вернулся для того, чтобы решить эту проблему, — сказал Митя, — она непроста. Седого надо отыскать!

— Он что-то недоговаривает, ромалэ, — крикнул цыган. — Надо его перед крисом поставить. Цыганский суд ему быстро мозги вправит.

Митя размахнулся и изо всей силы ударил молодого цыгана, так, что тот отлетел в угол.

— Щенок, — крикнул Митя, — всё и так запуталось, а ты еще базар устраиваешь. И без тебя тошно. Седой — крепкий орешек. У него банда, и в ней опытные профессионалы. А еще я узнал от блатных, что сегодня ночью был налет на одну фирму. Седой поработал. И там мертвяков много. Если Седой идет на мокрое, значит, он озлоблен.

Тари похолодел. Как же это он раньше не догадался? Только сейчас, когда Митя произнес эти слова, Тари понял, что он хорошо знает Седого. И шумом, и криком здесь не поможешь, надо дождаться, когда все успокоится, и спокойно поговорить с Митей.

— Ромалэ, — сказал Тари, — этот человек не нашей крови, но мы оказали ему приют и спасли от смерти. Он не обманет нас. И он найдет Седого и сделает все, что будет надо. Расходитесь, ромалэ, все будет как надо.

Митя кивнул Тари в знак согласия и устало прошел к столу. Он помолчал немного и тихо добавил:

— И еще хочу я сказать вам, ромалэ: с Седым вместе был Гурано, ваш брат по крови. Знаете вы, кто такой Гурано? Они с Седым вместе сидели. Они как братья. И Гурано не отдаст Седого.

— Крису отдаст, — снова выкрикнул молодой цыган. — К барону ехать надо.

— Без тебя разберемся, что надо делать, — сказал Тари.

Молодой цыган несколько поутих, стал мрачным и, направляясь к выходу, сказал с угрозой:

— Гляди, морэ, — сплюнул он в сторону Тари, — чужака защищаешь. Это тебе так просто не обойдется.

Остановив взглядом Тари, попытавшегося было догнать молодого цыгана, Митя резко сказал:

— Идите, ромалэ, оставьте нас вдвоем с Тари, кое-что обсудить надо.

И все вышли, приняв слова Мити как должное. Тари подошел к Мите.

— Ну, морэ, говори, что хотел сказать?

— Вот что, парень, — начал Митя, — таиться мне от тебя нечего. Дело слишком серьезное. Сначала я хотел поговорить с Гурано сам, ведь он — цыган и должен знать, что рома против братьев своих не идут. Но там вот что: Седой когда-то спас ему жизнь. В зоне. Пришить его хотели, а Седой не дал. И теперь Гурано отдаст свою жизнь, но спасет Седого. Но самое главное, Тари, и ты обязан это знать: Седой — мой друг. В одном дворе мы росли, и я всегда был рядом с ним. Еще с самого детства. Правда, уголовными делами я не занимался, но был возле Седого, пока он на свободе гулял.

Тари вздохнул.

— Чувствовал я это. Все время казалось, что ты и раньше был знаком с Седым.

— Да, Тари, если бы он был чужим для меня, я бы давно взял его жизнь. А так — не могу. И отдать его вам не могу. Одно знаю точно: не хотел он крови Бамбая, сам ты знаешь, что за человек был Бамбай, все время нарывался, на рожон лез, оскорблял людей.

— Знаю, — согласился Тари. — Так что же нам делать?

— Виделся я с Седым, говорил с ним, но узел развязать не смог. Не идет он на уступки. У Бамбая нет родни, кроме брата. Мстить за него, конечно, будут, но не так, как за тех двух цыган, у которых семьи остались. Может, за Бамбая отступного взять? А тех, двоих, Седой не убивал, местные крутые пришили в баре.

— Точно знаешь? — спросил Тари.

— Да, все разузнал…

— Знаешь что, Митя, надо нам с тобой к барону съездить, поговорить с ним. Он-то уж наверняка скажет, как поступить.

— Я не против. И если барон скажет, что мне не надо больше жить, я тоже не буду возражать. Что моя жизнь? Одна горечь. Были у меня два самых близких человека, и оба предали, и обоих я убил. Иногда мне кажется, что лучше бы не было этого, пусть бы они жили.

— Нет, Митя, ты правильно поступил.

— Нет на земле существа, — продолжал Митя, — которое было бы уверено, что оно поступает правильно. Тот, кто не сомневается, тот — не человек. Нельзя его назвать человеком. Только не всегда люди могут отличить добро от зла. По-твоему, убить того, кто убил, необходимо. А если он убил, защищая свою жизнь? А если тот, кого он хотел убить, тоже защищал свою жизнь? Эта цепочка бесконечна. И не мы ее начали…

— Ладно, Митя, барон все решит, сегодня же уезжаем в табор.

— Так и будет, — ответил ему Митя…

Среди пораженного эгоизмом мира встречаются люди, которые в глубине души болезненно переживают за свои ошибки и уж тем более остро воспринимают собственную жестокость. К таким людям относился и Валерка. В любом своем поступке он пытался увидеть корни этой самой жестокости, не подозревая даже, что в его случае, как, впрочем, и во многих других, речь идет о болезни времени, присущей многим, хронической и неизлечимой болезни.

Множество людей мелькало перед ним, и всякий раз появлялась у него надежда на нормальное человеческое общение, но ее хватало ненадолго, все снова рассыпалось под ударами обстоятельств. И виноватых не было, все подчинялось случаю. А случай? Не был ли он лишним подтверждением отторжения от других, хаотичности связей и непрочности самой жизни?

«Я вступаю в новый контакт, — задумывался иногда Валерка, — я надеюсь найти в нем уверенность, значит, я должен потакать другому в его слабостях, приноравливаться к его привычкам за счет ущемления собственных, должен терпеливо переносить все то, что чуждо моей натуре. Иногда это ради меня самого, но чаще всего ради заполнения пустоты, вакуума времени».

Эти размышления сбивали его с толка, рождали сомнения и неуверенность в себе. Он искал и не находил того, что отвечало бы его душе. Валерка жил, как большинство людей, раз и навсегда заучивших то, что им надо делать. Ему как-то попалось на глаза изречение японского писателя Агутогавы Рюноскэ: «Самое главное, презирая нравы и обычаи своего времени, постараться не нарушать их». И памятуя об этом, Валерка был осторожен: он знал, что, если вступит в конфликт, это принесет ему ненужные волнения. И тем не менее душа его рвалась к конфликту.

Впрочем, он всегда руководствовался простым правилом: можно причинить боль слабому и уйти безнаказанно, но надо остерегаться сильного, потому что он способен причинить боль тебе.

Кто может упрекнуть его в незнании Божьих законов? Разве он виноват в этом? И нет того, кто был бы в этом виноват, потому что незнание — важнейшая характеристика только-только начинающего осознавать себя человечества…

Валерка вспомнил, как однажды Алина привела его в свою двухкомнатную квартиру — этакий стандартизированный современный «рай». Обставлена она была совершенно так же, как и другие ей подобные. Исключение составляла лишь необычная картина в гостиной. Это был рисунок, сделанный, по всей видимости, непрофессионалом: руки, исполненные глубокого смысла, вскинутые в мольбе и куда-то зовущие.

Валерка засмотрелся на рисунок, и Алина это заметила:

— Нравится?

— Да, я ощущаю зов.

— Что ты говоришь? — ехидно улыбнулась она и сразу же отвернулась.

После ужина и долгих разговоров она вызвалась проводить его.

— А кстати, — сказал он, — кто это нарисовал?

— Я.

— Балуешься?

— Так уж получилось. Единственный раз в жизни захотелось порисовать.

— Удалось, — сказал Валерка, и она обрадовалась. — Чистый он, — сказала она.

«Смеется, что-ли? — подумал Валерка. — Чистый? Как-то не вяжется с ее обликом».

— Что это значит «чистый»? — Спросил он.

— Я обожглась на чистоте, — ответила она ему…

За стеной спал ее отец. Его мерное похрапывание отсчитывало время. Косая тень шторы висела на стене.

— Хочешь еще кофе?

— Нет, я пойду, уже поздно. Зря мы вернулись обратно.

— Но ты же хотел выпить кофе.

— До свидания, я как-нибудь еще приду, с тобой интересно.

— Посиди, какой ты чудак! Устал, что ли?

— Устал. На душе неспокойно. Тебе это неинтересно.

— Да расскажи, я пойму, — сказала она.

— Знаешь, Алина, — ответил Валерка, — кажется, я здорово попался, руки в крови измарал.

Валерка сразу помрачнел. Он понял, что сказал лишнее, но было уже поздно. Алина тоже поняла, что случайно стала хранителем его тайны, а прочна или нет связывающая их ниточка, девушка пока не знала. И еще почувствовала она, что парень пожалел о своем признании, но Алина сделала вид, что не заметила этого. Женская интуиция подсказала ей, что, если Валерка не так поймет ее сейчас, она его потеряет…

Валерка посмотрел на нее изучающе.

— Ты что, не расслышала?

Наступила пауза. Каждый думал о своем.

— Ты не переживай, Валерка, — сказала Алина, — я все поняла. Если не хочешь — можешь мне не рассказывать о том, что случилось.

— В капкан я попал, — начал Валерка, — все из-за тех денег, что у цыган брал. Помнишь, я тебе говорил?

Алина кивнула. Валерка продолжал:

— Седой пошел меня отмазывать, ну и положил одного ихнего…

— Да знаю, от цыган слышала…

— А потом все и завертелось. Тебя вот выкрали… Видимо, Седой не случайно взял меня с собой на дело…

— Уйди от него, — тихо сказал Алина….

— Поздно. Нет дороги назад, он меня кровью повязал!

Алина прижалась к его плечу, и Валерка сник.

— Хочешь, я с ним поговорю? — предложила Алина.

Он рассмеялся.

— С Седым? Да он тебя сразу похоронит. Для него человеческая жизнь ничего не значит, И получишь ты вечную тишину!

За окном была ночь. Алина откинула в сторону плед, которым укрывалась в старом кресле, и встала. Она неторопливо подошла к окну, отодвинула штору и посмотрела туда, где город расплескал свои безумные цветные огни. Миллионы людей жили здесь, но почему-то ей выпало на долю узнать именно этого парня.

«Я его совсем не знаю, — подумала Алина. — Может, я привязалась к нему? Еще давным-давно мать предостерегала меня от таких людей. Они привносят сумбур и в свою и в чужую жизнь. «Живи нормально, — говорила мать, радуйся земному. Все и так запутано». Я и не хотела вовсе, чтобы такой человек появлялся на моем пути, но так случилось. И он уже устал от меня. Я это чувствую. Валерка рвется на свободу, и ему дороже этот уголовник, который втянул его во что-то неприятное. И потом эти люди, все время возникающие в его жизни… Что его с ними связывает? Он мне про них ничего не рассказывает. Сама виновата. Однажды он начал: «Ты знаешь, я хотел тебе сказать…» Но я перебила его, и он оборвал себя на полуслове. А потом замкнулся. Конечно, он не любит меня, он совсем не знает, что это такое. Для него важна только страсть, и все! А может, я преувеличиваю?»

— Если не преувеличивать — будет скучно! — неожиданно сказал Валерка, словно прочитав ее мысли.

— Перестань бросаться словами, ты, что, жонглер, что ли? — рассердилась Алина.

И вспомнила, как совсем недавно они ездили за город. Вокруг шумели деревья. Они бродили вдоль потрепанных ветром и временем стен монастыря. «Живое свидетельство былого величия и мощи», — сказала тогда Алина. Обожженные солнцем, потускневшие от дождя, продолжали гореть на свету остроконечные флажки на верхушках башен. Неподалеку от зеленого, покрытого тиной пруда стоял старенький дом. И над всем этим — многоэтажными домами, монастырскими стенами, деревьями — возвышался величественный собор.

Они долго бродили, рассматривая собор со всех сторон, искали на стенах таинственные знаки и надписи. Ничего не было, кроме потрескавшихся стен и небольшого деревца на крыше. Стаи птиц с криками носились над собором, своеобразной музыкой разрушая патриархальную тишину поселка.

Неожиданно раздалось громкое и зловещее карканье вороны. Потом, сверкая в лучах заходящего солнца, собор вдруг начал покрываться красноватым налетом. Он становился похож на рыцаря, закованного в доспехи.

Легкое дуновение ветерка, и почудилось им: громада собора сдвинулась с места и неторопливо двинулась в дорогу, унося с собой последнее пристанище мифов. Собор словно величаво плыл в лучах уходящего солнца…

— Если не преувеличивать — будет скучно! — снова сказал Валерка.

— Чего преувеличивать, если в жизни все и так преувеличенно до предела?.. — рассмеялась Алина и вдруг без всякого перехода спросила: — Зачем тебе женщина нужна? Неужели только для постели?

— Женщина — это цветок! — ответил Валерка. — Я всегда гонялся за цветами. Искал их повсюду. В больших городах и в маленьких поселках. Цветы были яркими и пьянящими, но аромат исчезал, красота увядала, и я уходил на поиски других цветов… Иногда цветы увядали от прикосновения руки, но чаще всего, когда для этого наступало время.

— Смешной ты, Валерка, цветы любишь, а на человека руку поднял. — Алина взглянула на него и испугалась. Глаза парня вдруг стали жесткими и холодными.

— Не лезь куда тебя не просят! Я пойду…