Закуси горе луковицей

Глава 24 Васенёв

В среду принесли телеграмму. Зоя прочитала и ничего не поняла.

Принесла ее Володе. Он, о чем-то задумавшись, сидел на краю люка подвала. Зоя прочитала ему текст. Володя прямо на глазах расцвел от счастья.

— Это же Жорка Васенёв, летёха. Вместе воевали, — пояснил он. — Помнишь, я ему этой зимой писал? Вот молодец, что не забыл.

— Ничего, что он прямо на уборку картошки угодит? Откладывать ее уже некуда. В этот раз мы и так припозднились.

— Ничего. Зато с нашими друзьями познакомится. Да, Зоя, как тебе нравится эта лестничка?

Он опустил руку вниз, щелкнул выключателем. Она тут же шагнула к люку и полезла в подвал. Лестница оказалась удобной. Ее проступь была сделана из досок, выпиленных в виде буквы «Р» без прорези. Ступеньки расширенной стороной уложены поочередно то в одну сторону, то в другую.

— Мне очень нравится. А что это за конструкция такая?

— «Утиный шаг». По ней даже ребенок сможет лазить. Видишь, и перильца надежные.

— Здорово! А где ты хочешь расположить полочки?

Лидка, узнав, что за гость едет к Некрасовым, всполошилась. Она забросала Зою вопросами: «А какой он — старый или молодой? Что у него за семья? Есть ли в вашем альбоме его фотокарточка?»

Снимка у Володи не оказалось, но о своем друге он рассказал охотно.

— Парень симпатичный. Лет ему этак… двадцать пять. Собирался жениться.

Лидка сначала приуныла, а потом поразмыслила и решила, что шанс у нее еще есть.

Настало воскресенье. День выдался солнечным, теплым. Сладковатый ветерок в углу двора то и дело кружил пожухлую листву. Все их испытанные друзья по традиции собрались к восьми часам и сразу же направились на огород. Не было пока только двоих: у Анатолия по выходным служба, а у Вари — пятимесячная Дашутка на руках. Зоя заканчивала кормление своих озорников, когда на пороге появилась Лидка. В своем коротком алом сарафанчике она выглядела весьма импозантно.

— Привет, Зоя! Как ты думаешь, понравлюсь я ему или нет.

— Привет, Лидуша! Тебя сегодня не узнать — готовая фотомодель. Боюсь, своими чарами ты не только заезжего молодца покоришь, но и еще кое-кого. Ты там, смотри мне, поосторожней глазками стреляй.

— Да брось ты, Зоя, издеваться. — Она подошла к зеркалу и со страдальческой миной на лице стала пристально рассматривать себя. — Посмотри, какой у меня ужасный нос. А уши?

Повернулась чуть влево, чуть вправо. Огорченно вздохнула.

— Нет, не понравлюсь.

Зоя рассмеялась.

— Глупая ты, Лидка. Еще как понравишься. Вот увидишь. Только б он был неженатым.

Их появление на огороде не осталось незамеченным. О, природа человеческая! Ничего-то в ней не меняется. Все мужчины, вплоть до мальчишек, ничего не могли с собой поделать. Их глаза то и дело приобретали несвойственный им алый блеск. Это плескалось в них отражение Лидкиного сарафанчика.

Первой не выдержала Люба.

— Лид, а, Лид, — с веселыми искорками в голосе позвала она.

— Чего? — подняла та голову от картофельной россыпи.

— Может, ты пока на кухне что-нибудь сготовишь, а? А то ведь своим пляжным костюмом всю нашу ударную силу деморализовала. Работа почти встала. Вон Антоха все губы искусал, да и у Ваньки моего рот не закрывается.

Взрослые заулыбались. Уши у Антошки покраснели, а Ванюша непонимающе заморгал.

Лидка кокетливо пожала плечиками.

— Могу и на кухне поработать, мне что, только с хозяйкой, конечно.

И они с Зоей отправились готовить обед. После двенадцати появился их долгожданный гость. Лидка, услышавшая во дворе радостные восклицания, пулей вылетела на улицу. Пока хозяйка мыла руки и заглядывала в зеркало, она из уст насквозь пропыленного старшего лейтенанта уже дослушивала комплимент.

Когда Некрасова подошла к нему и поздоровалась, а Владимир представил ее, Георгий ошеломленно посмотрел на Лидку. Очевидно, он принял ее за Володину жену. Зоя усмехнулась. Лидкино нетерпение и безрассудство любого поставят в тупик.

Георгий отнюдь не выглядел принцем. Но спортивная фигура, теплый взгляд, открытая улыбка и, разумеется, его молодость располагали к себе.

Едва успели познакомиться, подъехал Анатолий. А спустя несколько минут он, прихватив Георгия, отправился на огород. Зоя с Лидой с удвоенной энергией стали готовить обед.

С Дашуткой на руках и большим пакетом еще теплой выпечки появилась Варя. Кстати, и другие их друзья приехали не с пустыми руками. Геляевы привезли огромную миску вареников с творогом, Шевченко — лукошко яиц и аппетитный с мясной прослойкой кусок сала, Даниловы — кастрюльку голубцов с индюшатиной.

Столы поставили во дворе, и Варя, передав Лидке дочурку, занялась их сервировкой. Вазы наполнили фруктами, кувшины компотом, а графины — домашним вином.

Зоя сходила к Моховым и пригласила их. Заодно принесли от них большую скамью.

Покончив с уборкой картофеля, и приведя себя в порядок, вся немалая компания стала усаживаться за столами. Георгий сходил в дом за своим чемоданчиком и, приоткрыв его, показал Володе содержимое. Тот не удержался от восклицания:

— «Старочка!» Глазам не верю.

— Она самая. Это от нас с Петром и Димкой.

— Спасибо. Поистине офицерский подарок, — улыбнулся Володя. — Жора, представь себе, совсем недавно снится мне, что мы все вместе сидим в одном уютном кафе. На столе в графине «Старка» отдает янтарем, холодная закуска, салатик, и мы говорим о жизни. Вспоминаем чеченскую кампанию, своих товарищей, мечтаем о будущем, конечно, более спокойном и справедливом.

— Ротный, — удивленно привстал Георгий, — так мы же с ребятами неделю назад за графинчиком и сговорились порадовать тебя сим чудодейственным напитком. Вот и не верь в чудеса.

— Все, пора начинать, — деловито потер ладони Владимир. — Две ставь на стол, остальные в заначку для особо торжественных случаев.

Обед затянулся надолго. Целая вереница блюд еще ожидала своей очереди. Ребятишки вылезли из-за стола и отправились в дом смотреть мультфильмы. Те, кто постарше, взялись присматривать за маленькими непоседами. Бабушка осталась со всеми.

Беседа, словно переполненная паводком речушка, протекала широко и неспешно, затопляя все вокруг, омывая редкие островки разговоров. Порой она разделялась на два-три рукава и снова сливалась, а иногда меняла и русло.

Для всех присутствующих наш приезжий гость был носителем армейских настроений, и поэтому его слово имело особый вес.

— Ну, и что там нового в армии? — спросил его Саша Соколов.

— У нас пока все без перемен, — ответил Георгий. — Вооружение, техника, химзащита, рации все те же. Говорят, на новые образцы денег нет.

— Ну и не будет! — воскликнул Сергей. — Если только не тряхнуть самых богатых, хотя бы их золотую сотню.

— А не плохая мысль, — подхватил идею Евгений. — Государство позволило им обогатиться. Теперь оно имеет моральное право рассчитывать и на их помощь, хотя бы в виде займа. Лет за пять на их деньги можно перевооружить всю армию.

— Это было бы разумно, — согласился Владимир. — У нас сейчас тысячи дремлющих заводов, если их разбудить, на них можно наладить производство не только радиостанций нового поколения, не знающих никаких преград, но даже и «Скифов» — лучших в своем роде суперкомпьютеров.

— Георгий, а не подскажешь, отчего это ныне генералы косяками во власть повалили? — спросил его Сергей.

— А почему вас это беспокоит? По-вашему они плохие управленцы?

— Да они просто не хотят упускать власть из рук, — вмешалась Татьяна. — Чего-то этих патриотов в наших деревнях не видно.

— Каждый занимается тем, что умеет, — ответил Васенёв. — А патриоты они уж не меньшие, чем те, кто вообще не служил в армии.

— Да. Тут и крыть нечем, — согласился Сергей.

— Кстати, а как вам нравится последняя Госдума? — обращаясь сразу ко всем, с сарказмом спросила Татьяна. — На днях включаю телевизор, и что же я вижу? А там, на первом же заседании, наши идейные честные и передовые депутаты дают своим доверчивым избирателям урок правды: почти единодушно голосуют за собственные льготы, причем сногсшибательные. Думаю, что с ними со всеми случилось?

— Чего ж тут непонятного? — усмехнулась Елена. — С ними случилось то же, что и с аргонавтами, обласканными Цирцеей. Слаб человек.

— Да, — задумчиво проговорил Женя, — пенсии себе они, конечно, устанавливают завидные.

— Вот-вот, — сказал Сергей. — Неплохо бы всю их дружную команду хоть на одну смену к шахтерам в забой опустить. А? Для сравнения условий труда. Может, совесть заговорит у них?

— А я так думаю, — неожиданно для всех сказала бабушка, — депутаты эти — такие же, как и мы, люди и хотят жить лучше. Они знают, что ничего не переменится, и в эту жизнь бедняками возвращаться не хотят.

Татьяну это замечание еще больше подхлестнуло.

— А я смотрю на этих чистеньких, умных, светлооких, голосующих за собственное благополучие, а душу прямо-таки обжигает досада. Думаю, вам бы, родимым, за такую «активность» рученьки надо пообрывать, да на грошовые пенсии по инвалидности посадить. Господи, ну разве ж можно быть такими паразитами, а?! Ведь тысячи людей понадеялись на каждого из них!

Анатолий коснулся ее рукава.

— Не слишком ли ты строга, сестрица? Не наше это дело, судить их. Парламентская деятельность повсеместно хорошо оплачивается.

— В нищей стране следует быть скромнее. Рвались в депутаты воплощать свои высокие идеи в жизнь? Воплощайте! А уж по заслугам — и привилегии.

— Вот это правильно, — согласился Володя. — Не смогли ощутимо улучшить жизнь народа — возвращайтесь к нему и упивайтесь результатами своих дел.

— С вами трудно спорить, — заметил Анатолий. — Только скажу вам: зря вы свои сердца ожесточаете. С тем, чего нельзя изменить, лучше смириться.

— Ты, батюшка, своих прихожан призывай к смирению, пусть терпят, если могут! — возмутилась Татьяна. — А нам, коммунистам, не пристало пескарями по норкам прятаться. Нужно бороться за справедливость. Да, Женя?

— Ладно, Таня, не горячись, — взял он ее за руку. — И с Анатолием не спорь понапрасну. Кому по душе такая независимость депутатов от избирателей? Никому. Но кто виноват в этом?

— Ребята, — подал голос Володя. — У России сейчас много проблем. За что ни возьмись — больно. К слову, у меня не выходит из головы диагноз, поставленный нашей стране американцем. Он у Даши с Виктором гостил.

— Ну и что там за диагноз? — спросил Саша.

— А диагноз паршивый: заметная утрата духовности, власть воров и вымирающее население. Каково, а?

— Мрачноватый взгляд, однако, — сказал Женя, — но, по сути, все это не далеко от истины. В Подгорном сейчас умирает людей раза в полтора больше, чем рождается. Вероятно, такая же картина повсюду. И что мне совершенно не понятно, так это то, что выходцы из Советского Союза годами не могут получить наше гражданство. Редкостная глупость.

— А насчет воров я не согласен, — сказал Саша. — Я знаю вполне порядочных руководителей…

— Речь, конечно же, об олигархах, — перебил его Женя. — Ведь реальная власть у них. В этой когорте порядочных людей вряд ли отыщешь. В одночасье прибрать к рукам плоды труда миллионов людей и стратегические ресурсы государства могли только ловкачи и воры. И не удивлюсь, если теперь, блюдя свои интересы, они станут шантажировать его, а, может быть, при удобном для них случае и пытаться поставить его на колени.

— Бог не допустит, — заметил Анатолий.

— А вот как думаете, — обвела взглядом присутствующих Татьяна, — какими качествами должен обладать человек, которому для самоутверждения нужны гигантские заводы, фабрики, огромные площади земли, целые месторождения?

— Да уж, известно, не от щедрости богатеют, — сказал Сергей. — Тут в ходу скупость, изворотливость. Это ясно.

— В самую точку! — поддержала его Татьяна. — Так вот я и спрашиваю: кто сказал, что это амбициозное, фантастически жадное и тщеславное чудовище может быть хорошим хозяином? По отношению к кому и чему… к рабочим, стране, природе? Вранье все это! Некомпетентного или нечистого на руку директора сменить можно, а олигарха или его непутевых наследников как урезонить?

— Эти быстрее предприятие прикончат, чем согласятся признать себя неправыми, — заметил Саша.

— Вот именно! — подтвердила Татьяна. — И поэтому их аппетиты нужно ограничивать. А ведущие отрасли должны быть как минимум под контролем государства. Ведь Правительство без рычагов управления — не более чем статисты.

— Таня, тебя послушаешь, точно на митинге побываешь, — с легкой укоризной сказала Зоя.

— Извини, Зоечка, привычка, — смутилась Татьяна.

— Ребята, — произнес Владимир, — а я не перестаю удивляться терпению нашего народа. Вспомните: за последние годы уж как только не издевались над ним — терпит. Сначала законники потакали мародерам и вертели законом что дышлом. — Народ роптал, но терпел. Потом был передел собственности. — Народ матерился и снова терпел. Теперь новые издевательства последних хозяев: то газ, то электричество отключат, а то и отопление. Так и хочется предупредить их: «Ребята, а ведь доиграетесь! Бойтесь ярости терпеливого человека. Сейчас вы их морите и морозите — воздастся и вам!»

— Да, — вздохнул Женя, — все революции в России от долготерпения…

— Парни, не уводите разговор от темы, — раздраженно сказала Татьяна. — Я еще не договорила.

— Ради Бога, — примиряюще ответил Евгений.

— Так вот. Если на следующих выборах мы вернем себе власть, — заявила она, — сразу же проведем экспертную оценку приватизации крупнейших объектов. И через суды все исправим. Оставим этим жирным котам только то, что можно было приобрести без мошенничества, с обязательным условием: всю незаконную прибыль вернуть государству. Особенно придавим хвосты чиновникам, имеющим большой бизнес. Любому ясно, что выгоде и чести не ужиться вместе. Такие бизнесмены — подлецы первого эшелона. Уж они то, владея информацией, знают, на чём руки погреть — всех своих родичей озолотили. И с взяточниками быстро разберемся. Спустим чиновникам шкалу взяток и сроков, пусть знают, на что идут.

— У нас что, тюрьмы пустуют? — сказал Георгий. — Предателей надо в тюрьмах держать, рецидивистов там и прочих. А этих образованных и, в остальном, законопослушных людей, сажать себе дороже. Попался на крупной взятке? Значит, его ахиллесова пята — собственность. Вот по ней и бить надо. Дайте пять лет условно, конфискуйте имущество, запретите занимать руководящие должности. И пусть работает.

— Интересно, — сказала Татьяна, — а где он будет жить, если конфискуют его особняк или элитную квартиру?

— Переселите его семью в квартиру по нормам, оставьте необходимое имущество, и гуд бай, пролетарий! Взяток ему больше не дадут.

— Молодец, Жора, — хлопнул его по плечу Некрасов. — Руки отрубать, в тюрьмы сажать — это жестоко и глупо. Мне твой вариант на сто процентов нравится.

— А мне непонятно, почему у нас и пацану, угнавшему мотоцикл покататься и финансовому воротиле, укравшему десяток миллионов, дают одинаковые сроки? — сказал Данилов. — Где логика?

— Нет ее, козе понятно, — произнес Саша Соколов. — А вот дай этому пацану месяц, прополощи мозги и выпусти. Так он от радости как ежик на шарике будет прыгать.

Геляев, привлекая внимание, постучал пальцами по столу.

— Друзья мои, у каждого есть аргументы в пользу своей правды, — сказал он. — Но на что мы опираемся? На крупицу своих знаний, на свой крохотный опыт короткой, как миг, жизни? Мы видим и слышим только то, что нам дано увидеть и услышать. Однако истину может знать один Господь. И не нам считать преступниками тех, кто не осужден законом. Многие пришли к святости через грехи свои, через покаяние. И затем оправдались делами богоугодными.

— Да, ребята, довольно споров, — поддержал батюшку Володя. — Так ли уж важна исходная позиция каждого из нас? Разве мы не убедились, что при любом строе можно сделать народ бедным и бесправным или наоборот, обеспеченным и защищенным? Была бы охота. Вспомните: при социализме мы провозглашали социальные гарантии и кое-как обеспечивали их, а скандинавские страны уже тогда заботились о человеке лучше, чем у нас, а тем паче сейчас. Сегодня, опять же, мы выкладываем деньги за лечение и образование, а нефтяные страны Африки имеют возможность бесплатно лечить и обучать своих детей за границей. Очевидно, их социальная политика опять эффективнее нашей. Не правда ли?

Татьяна досадливо повела плечиком.

— Но это же все наше влияние. А тебе, Анатолий, на твои слова скажу вот что: если ты прав в том, что есть жизнь после смерти, то прежде, чем предстать пред очи господни, разорители России встретятся с палачами Ивана Грозного и Петра Великого. И пусть нынешние воры-благодетели хоть по три храма выстроят. Ворами они были в наших глазах — ворами и останутся. И ждет их встреча не с ангелами, а с Малютой Скуратовым.

Пока Зоя с Лидой готовили стол к чаепитию, Люба завладела вниманием.

— Ну, вот скажите мне, можно ли воскресить духовность общества, если в школе мы пытаемся привить ребятам веру в добро и справедливость, а жизненные примеры убеждают их в том, что легче отобрать, чем заработать; прав тот, кто богаче. Думаю, в такой атмосфере сознание детей исправить невозможно. Хотя, по совести говоря, уже и учить-то некого.

— Это правда, что у нас скоро десятилетку закроют? — спросила Варя.

— Правда. Стройку уже заморозили. Нас предупредили, что в следующем году, вероятней всего, оставят только начальные классы. А дети, которые постарше, будут учиться в Подгорном.

— Это за семь-то километров?! — ужаснулась Зоя. — И в зной, и в холод … И за что нам такое наказание?

— Проблема в том, что скоро не то, что учить будет некого, — заметил Володя, — но и работать будет некому, охранять границы, двигать науку.

— Да, позабыли люди первый завет Господа, — заметил Анатолий.

— Да разве в этом дело, — возразил Георгий. — Кому не хочется продолжить свой род? Но прежде чем обзавестись семьей, семь раз подумаешь, а стоит ли это делать? Нет никаких гарантий, что жилье получишь. А ведь семье нужна крыша, ребенку — уют.

— Да и беспризорников на улицах нынче больше, чем после войны, — сказала Татьяна. — Мы теряем их. Содержать нескольких детей для многих семей стало просто не под силу. И это вина не одних только родителей.

— Вот это верно, — поддержал ее Анатолий. — Таким семьям, бесспорно, помогать надо. Да еще процедуру усыновления детей хорошо бы упростить. Вот их и заберут и с улиц, и из казенных детдомов.

— Кроме материальной поддержки им нужно обеспечить еще и должное воспитание, — заметила Зоя.

— Чтобы вообще говорить о каком-то воспитании, — сказала Елена, — обществу нужно определиться, кого оно хочет вырастить из нынешних детей: будущих созидателей или циников и разрушителей? Десять лет духовной летаргии, видит Бог, для страны не прошли даром. Она многое утратила. А нравственность нужно оберегать так же тщательно, как и саму жизнь. Она для общества — что молоко для младенцев. Только в нравственной среде можно вырастить настоящего человека. Без нее общество обречено на деградацию.

— А я бы хотел спросить вас, — задумчиво обвел глазами присутствующих Женя, — правильно ли то, что лучшие детские книжки нашей поры вытесняются совершенной безвкусицей и ерундой?

— Это ошибка, — согласилась Люба, — очередная ошибка.

— Вот и я так думаю, — сказал Женя. — А они бы еще могли послужить воспитанию в наших детях настоящей дружбы и патриотизма. Согласитесь, помыслы их маленьких героев были ясны и бескорыстны. Они дети мечтателей. Наши газетчики нашли оправдание и царскому режиму и Белой гвардии. Думаю, пора оправдать и Красную армию. Не бандитов, палачей и фанатиков, которых с обеих сторон было в достатке, а идейных противников, сражавшихся за счастье русского народа. И тогда все станет на места.

— Это точно, — сказала Татьяна. — Бездуховность — причина многих преступлений. И, кстати, основным воспитателем наших детей сегодня, хотим мы этого или нет, становится телевизор. А коли так, нужно добиться того, чтобы этот воспитатель не был ни садистом, ни извращенцем, ни слабоумным.

— Но телевидение сплошь частное, — заметила Люба, — и поэтому, как мне кажется, в нравственные рамки поставить его практически невозможно.

— Ты ошибаешься, подруга, — возразила ей Татьяна. — Это вообще не проблема. Нужно лишь законом очертить границы дозволенного, а потом крупными штрафами за один сезон можно обанкротить любого, кто их нарушит.

— Однако такого закона все нет, — сказал Женя. — И что интересно, за единичное совращение малолеток — положен срок, а за массовое — нет. Это какой-то правовой идиотизм! Неужели так сложно понять, что для страны духовное единство общества — задача равноценная по важности её экономическому возрождению?

— Да, удивительно, — заметил Владимир, — как можно не видеть того, что в обществе, разделенном по имущественному признаку, другой силы, способной в трудную минуту сплотить людей, просто нет. У нас до сих пор нет внятной идеологии, то есть мировоззрения. А это еще более странная и редкая болезнь! Пора бы уж определиться с приоритетами. И если это Духовность, Благодеяние и Справедливость — этому и учить детей. Лично я думаю: искать справедливое мироустройство — это крест России, ее предназначение. И многие чувствуют ее высокую миссию. На мой взгляд, есть только одна национальная идея достойная России — создание духовной цивилизации. На ее реализацию с радостью будут работать все здравомыслящие люди. Потому что только духовность способна изменить и человека, и общество, и цивилизацию. Эта цель не агрессивна и вряд ли достижима, но благородна.

— Ты прав, Владимир, чем Россия воистину может улучшить мир, так это высоким уровнем духовности. Любой нормальный человек, в том числе и убежденный марксист, не сомневается в приоритете духовных ценностей над материальными. И основы духовности, как я считаю, заложены в христианстве. Я уверяю вас: именно православная вера — настоящее сокровище страны, ее оберег. Она — та чудесная сила, что способна скрепить общество. Кстати, это осознаем не только мы. Но и те, кто не оставляет попыток разрушить нашу страну, ослабить влияние православия, подорвать истинную веру людей. Но мы ее отстоим.

— Да, ребята, — думая о чем-то своем, сказал Женя, — украли мечту у народа.

Внезапный порыв ветра, как бы напоминая всем об осени, швырнул на стол несколько желто-багряных листьев. Стало хорошо и празднично. Несколько мгновений тишины вернули покой в смятенные души.

— Какой чудный день! — в восхищении сказал Некрасов. — А не пора ли нам что-нибудь спеть?

Его поддержали. Зоя подала ему гитару. Он, прикрыв глаза, задумчиво взял несколько аккордов и с чувством запел: «Осенние листья шумят и шумят в саду…» Песню подхватили. По лицам друзей было видно, что осеннее настроение овладело ими. Потом спели: «На тот большак», «Деревня моя», «Ямщик, не гони лошадей», «Ты сама догадайся» и многое-многое другое.

Всё-таки как хороши, как мелодичны наши песни. Не эта ли величественная грусть, от которой так сладостно замирают наши ожесточенные невзгодами сердца, и есть настоящая отрада для русского человека? Кто знает?

Наступил вечер. Все друзья Некрасовых, кроме Лиды, благополучно разъехались и разошлись по домам. Женщины убирали со стола, а Володя и Жора, разместившись у самой стены сруба, о чем-то разговаривали. Когда Зоя с Лидией, наконец, освободились, они подошли к ним.

— Не помешаем? — спросила Зоя.

— Нет-нет, садитесь, — ответил Володя. — У нас самый обычный разговор. Мы так давно не виделись, что никак не наговоримся.

— Володя вот интересуется исходом боя, в котором был ранен, — пояснил Жора.

— Это и мне интересно, — сказала Зоя. — О войне он не любит рассказывать.

— Ну, так слушайте, — предложил Жора. — Накануне той заварухи в составе полуроты я находился на спецзадании. Возвращаемся через сутки, и вдруг нам преграждают дорогу морпехи. Говорят, проезд запрещен. В городе банда. Включаем рацию: в эфире — наши работают открытым текстом и звуки боя слышны. По всем признакам — дело дрянь.

Говорим морякам: ребят выручать надо. А они: приказано никого не пропускать. Спрашиваю их офицера: вы-то по своим стрелять не будете? Нет, конечно, отвечают. Ну, тогда бывайте, говорю. Идем на выручку.

Тараним шлагбаум и жмем на всю железку к городку. Останавливаемся в лощинке. Уточняем задачу, определяем взаимодействие, место встречи. Договариваемся: в эфире до поры до времени — ни звука. И разъезжаемся.

Взяли южный сектор города в клещи, проехали по улицам, встретились на центральной площади. Нигде никого: ни бандитов, ни наших. Вдруг слышим, бой идет в районе железнодорожной станции. Мы туда. В бандгруппе два бэтээра, из пулеметов по станции долбят. И тут мы, как тетя из Киева. Спешились, ввязались в перестрелку. Такой расклад им не понравился. И они по быстрому, очень грамотно свернулись и умотали.

Ищу ротного — не нахожу. Лешка, командир третьего взвода, говорит: «Погиб он. Боец один видел, как все было. Чехи прямо на перекрестке из гранатомета по его машине ударили, та перевернулась. Комроты только выбрался, свалили его из пулемета, еще и бэтээром проехали по нему».

Взял я бойца, и поехал с ним к тому злосчастному перекрестку. Подъезжаем, смотрим, машина есть, а ротного нет. Кто и куда его увез, и главное — зачем? Неизвестно. Теперь-то уж ясно, что какая-то добрая душа подобрала его и доставила прямо к вертолету. А тогда мы решили, что его кто-то просто похоронил.

Вот и все. Через месяц меня перевели в другую часть на новую должность. И узнал я о Володином спасении только из его письма, посланного на адрес моих родителей. Это лучшая из новостей, полученных мной за всю жизнь.

— Жора, скажите, а на войне страшно? — спросила Лида.

— Не очень. Но всякое бывает. Иногда спасают инстинкты.

— В бою?

— Случалось, и в бою. Однажды было так. Сижу в воронке во время артобстрела и успокаиваю себя тем, что снаряд дважды в одно и то же место не попадает. Но беспокойство все нарастает и нарастает. Рискнул, перебежал в другое укрытие. И вдруг вижу: снаряд бац туда, где я только что был. Думаю, ангел уберег.

Но неприятней всего оказываться в таких ситуациях, когда ты на свету — и вдруг стрельба из темноты. Или, скажем, идешь ночью, и попадает тебе под ноги одна из «игрушек нохчи».

— А что это? — спросила Лида.

— Граната с вынутой чекой, обвязанная ниткой, — пояснил Жора. — Сыновья солнца любят такие шутки. Разбросают свои подарки по-тихому, а когда им суждено рвануть, никто не знает. Все зависит от случая: нитка ли перепреет, или кто заденет ненароком. Тут может спасти только реакция.

— Да, это и в самом деле страшно, — округлила она глаза.

Стемнело. Было уже около десяти, когда Лидка заявила, что ей пора домой, и потребовала себе провожатого. Взяла Георгия под руку и, предупредив Некрасовых, чтобы зря не беспокоились, увела его в противоположную от своего дома сторону.

Вернулся Жора к завтраку. Виновато улыбаясь, извинился. Наскоро привел себя в порядок, сел за стол. Рядом с собой положил какую-то вещичку в целлофане.

— Как самочувствие? — спросил Володя. — Устал, наверное?

— Все нормально. В дороге отосплюсь.

— Какие впечатления?

— С этой девчонкой обо всем на свете забудешь.

— Ты в курсе ее дел?

— Конечно. Она что открытая книга: читай, не ленись. Да, Володя, вчера не нашлось подходящего момента передать тебе вот этого зверька.

С этими словами он достал из пакета и протянул ему небольшого плюшевого кенгурёнка.

— Узнаешь?

Володя как-то нерешительно взял его. Пристально осмотрел игрушку и, прикрыв глаза, то ли ощупал ее, то ли погладил.

— Хм. Узнаю. Как-то раз заведующая давала мне его поиграть. Если не ошибаюсь, мне было тогда лет пять. А как он у тебя оказался?

Жора улыбнулся.

— Не так давно я зашел в детдом проведать твоего крестника…

— Какого крестника? — поразилась Зоя.

— Алешку.

И, вынув из нагрудного кармана рубашки фотографию, он коротким жестом подал ее Некрасовой.

— Вот он какой!

На ней был снят потешный головастый малыш. Его русые волосы были коротко подстрижены. Карие глазки выражали некое ожидание. Зоя машинально перевернула ее обратной стороной и прочла: «Некрасов Алеша, 2 года».

«Уж не сын ли его?» — перехватило у нее дыхание. Ошеломленно глядя на Володю, она передала ему фотографию. Он со спокойной улыбкой посмотрел на нее, прочитал надпись на обороте.

— Некрасов? Хорошо. Все, как и раньше: кто принесет ребенка, фамилию того человека и дают ему.

— А где ты нашел этого мальчика? — спросила Зоя.

— Однажды иду мимо трехэтажки и вижу, что из одного окна старуха машет рукой, подойди, мол. Подхожу ближе, жестом показывает: зайди в дом. Оказалось, что ее постоялица рожала дома без чьей-либо помощи. Родила ребенка и умерла. Муж ее недавно погиб, дом сгорел, вот бабушка и приютила женщину. Старушка сама на ладан дышит, а тут еще и новорожденный. Пристрой, говорит, куда-нибудь, а то ведь помрет малый. Вот я и отнес его в свой детдом. Выходили, значит, мальчишку.

Володя взглянул на Жору.

— Ну и какой он сейчас, Алешка?

— Смышленый парнишка. Я ему медвежонка подарил. Обрадовался. Бегает, тормошит всех. Теперь у них там новый заведующий — мужчина. По нынешним временам это неплохо. На случай, если захочешь написать, он дал свои точные координаты. Адресок — в сумке у кенгуренка.

— Жора, а зачем он мне передал эту игрушку?

— Ты так и не понял? Это твой семейный талисман. Когда заведующий принимал дела, он поинтересовался, что за вещи лежат в шкафу рядом с сейфом, и записал все в тетрадку. Когда я назвал твою фамилию, он вспомнил об игрушке, заглянул в свои записи и отдал мне ее для тебя. А на словах передал, что принесла тебя молодая худенькая брюнетка. Сказала, что ребенок — не ее. Оставила сумочку с детскими вещами. А в ней была эта игрушка и записка с твоим именем и датой рождения. Тебе тогда был один год. Вместо подписи стояли инициалы: «Е.М.» Вот такие дела.

— А почему же мне раньше об этом не рассказали?

— Говорит, сначала мал был, а когда уезжал поступать в училище, об этих нюансах не вспомнили. Ну а потом, сам знаешь, были служба и война.

Володя помолчал.

— Спасибо, друг. Это неплохие новости. Есть над чем поразмышлять. Я обязательно напишу туда.

Через полчаса Георгий попрощался и уехал.

Лидка недели две ходила тихая, задумчивая. Иногда напевала что-то вроде: «Как мне тебя не хватает» или «Приезжай! Хоть на минуту приезжай». Сразу видно: влюбилась девчонка.

Однажды она пришла и, зарумянившись от удовольствия, показала Зое конверт.

— Жора письмо прислал. Тут есть кое-что и для вас.

Она вытащила и развернула голубоватый лист бумаги, исписанный размашистым почерком. В глаза бросилась первая фраза: «Здравствуй, моя Лидуся! Я ужасно скучаю по тебе…»

— Вот читайте, — указала она ей на один из абзацев.

Зоя, увидев надпись «Для Некрасова», прочла вслух: «Володя, на собрании личного состава части я предложил посодействовать тебе в приобретении хороших протезов. Ребята поддержали меня. Теперь, опираясь на решение собрания, мы с друзьями всесторонне изучаем этот вопрос, пишем ходатайства в инстанции, ищем источники финансирования. Надеемся на успех. Будь здоров. Жора».

Это чудесная новость.

Однажды, когда уже стояли холода, нежданно-негаданно приехали на микроавтобусе Женя с Анатолием. Они привезли для Владимира десятка два досок. Занесли их в летнюю кухню, аккуратно сложили. Одну показали Володе.

— Неужели это липа?

— Она самая, — сказал Женя.

— Это ж такой дефицит. Как вам удалось ее раздобыть?

— Да так, достали по случаю. Мы рассудили, что только мастер способен извлечь из нее красоту. Так что тридцать пять погонных метров твои. Украшай свой терем.

— Вот это подарочек! Как вы догадались, что я мечтаю об этом?

Ребята хитро улыбались. Глаза у Володи сияли.

— Ну, теперь-то мне есть чем заняться, зима не пройдет впустую. В лепешку расшибусь, а к маю декор сработаю. Спасибо, мужики.

Зима в этот раз Некрасовым показалась короткой. Много времени они посвятили детям: читали им сказки, разучивали с ними считалки, стишки. Все вместе ходили на прогулки. Однако особо расслабиться не удавалось: хлопот по хозяйству было по-прежнему немало.

Володя, как и обещал, занимался резьбой по дереву. Он сам делал себе резцы, разрабатывал сюжет рисунка, долго и терпеливо выпиливал лобзиком и всевозможными ножовками сложные орнаменты. Он сделал обрамление для слухового окна, карнизы для фронтона и крыльца, наличники для окон и входных дверей и одни ставни. А теперь из обрезков досок он вырезает украшения в виде накладных розеток для крылечка.

Весна началась с приятной для них новости. Жора вызвал Лиду на переговоры и сделал ей предложение. Она, разумеется, согласилась. И, спешно приведя в порядок свой гардероб, через двое суток покинула поселок. Некрасовы были рады за друзей и, конечно же, желали им счастья.