Закуси горе луковицей

Глава 5 «Сотовый мёд»

Мысли об их последней встрече с Владимиром хорошему настроению не способствовали. Зоя чувствовала не просто неловкость, а какую-то неосознанную вину перед ним. Неожиданно на перекрестке улиц возник Денис. Его появление мгновенно перенастроило ее. Ей подумалось: «Вот человек, обещающий мне счастье».

— Зайка, можно и мне с тобой?

— …Хорошо. Пойдем.

«Так будет честнее», — подумала она.

А их разговор с ним очень быстро свелся к его вчерашним притязаниям.

— Зайка, я не перестаю удивляться твоему упорству, с каким ты держишься отживших свой век традиций. Скажи мне, как нам узнать, насколько мы подходим друг другу. А вдруг у нас физическая несовместимость? Или я для тебя недостаточно хорош?

«Ну вот, опять разгорячился», — улыбнулась Зоя.

Проходя через ворота санатория, поздоровалась с вахтером. Денис неотрывно смотрел на нее. Ей захотелось чуть-чуть подразнить его. И она вполголоса спела ему пару строк из одной старой доброй песни:

И вдруг ее сердечко ёкнуло. «О, Боже! Как же я его не заметила?» Они практически уже прошли мимо Владимира, но потом, что-то почувствовав, Зоя оглянулась. И первое, что она увидела — немой укор его глаз. «Ой, как нехорошо получилось». Резко изменив направление, она устремилась к нему.

— Володя, почему ты не окликнул меня? — спросила она его.

— Ты же пела.

— Прости, мне так неудобно.

— Пустяки. Я рад тебя видеть… и твоего приятеля.

— Спасибо. Познакомьтесь, — жестом пригласила она их к общению.

Они представились, сдержанно кивнули друг другу.

— Володя, — Зоя протянула ему пакет, — это тебе привет от тети Маши.

Некрасов с живым интересом заглянул в него, удивился.

— Ну и мастерица она. Спасибо ей и низкий поклон от меня.

— Передам.

Он достал по рулету с маком, угостил их. А пакет Зоя взяла у него и повесила на рукоятку коляски.

— Погуляем? — спросила она.

— Да, — согласился он.

Зоя развернула коляску в сторону парка и неспешно покатила ее по центральной дорожке. Денис пошел рядом с Некрасовым.

— По здешним аллеям скитаться одно удовольствие, — сказал Владимир. — Порой бредешь куда-нибудь без всякой цели, без мысли, просто наслаждаешься прохладой, шелестом листьев, их пестротой, ощущением покоя, существованием. Бродячая медитация, да и только.

— Володя, а ты не пробовал писать? — спросила девушка. — У тебя, наверно, получилось бы? Вот Денис пишет, он журналист.

— Профессионально, конечно, не писал, но попытка была, правда, очень давно, еще в юности.

— И что же вы писали? — полюбопытствовал Денис.

— Стихи.

— Для вояк это не характерно, — грубовато заметил Денис.

— Профессия здесь ни при чем, — возразила Зоя. — Володя, а ты не говорил, что писал стихи.

— Да все как-то повода не было.

— А откуда у тебя интерес к ним, с учителями повезло? — поинтересовалась она.

— С учителями?.. Вряд ли. У первого преподавателя нервы были ни к черту. Инакомыслия и прочих вольностей на дух не терпел. На его уроках стояла жуткая, чуть ли не обморочная тишина. Чья-нибудь бессознательная улыбка или задумчивость приводили его в ярость. Произношение он приносил в жертву правилам написания. Слова мотоцикл, камыши он говорил с непременным выпячиванием гласной «и», а парашют, брошюра, конечно же, только через «ю».

Некрасов, глядя на суету посвистывающих синиц, улыбнулся.

— А того горячего мужчину сменила дама. На ее уроках царил полнейший хаос. Она говорила скороговоркой и ничего, кроме аллергии к прочитанным с нею произведениям, привить нам так и не смогла.

— Я догадываюсь, вдохновение могло прийти к юноше только с любовью, — с ухмылкой заметил Денис. — Не так ли?

— Да нет. Все гораздо прозаичней. Причина одна — эмоциональный голод.

— Вам не хватало впечатлений?

— Я бы сказал, положительных впечатлений, а еще точнее, потрясений от прекрасного. Да это ж и понятно: чего больше всего не хватает человеку в жизни, то и занимает весь его ум: будь то любовь, творчество или стяжание.

Зоя с Денисом переглянулись.

— Мне, как я позже понял, — продолжал развивать свою мысль Некрасов, — почти всегда не хватало лирики. И вот, когда я начал учиться в училище и загружать себя всякими там военными премудростями, а еще и общаться со сверстниками на языке, в котором самый универсальный синоним — мат, я вдруг почувствовал, что мне как воздуха не хватает живых русских слов.

— Интересное заявление, — отметил Денис. — И откуда же вы их добывали?

— Из памяти в основном. На первых курсах нам следовало читать только уставы. А там тоже фразы, что деревянные колодки. И от всей этой тоски меня спасали только стихи. При любом удобном случае и чаще всего ночью я уходил в своеобразную «самоволку». Начинал вытаскивать из своей памяти все, что когда-то волновало меня, перебирал свои впечатления, вспоминал интересные слова, яркие образы, ну и прочее. А потом из всего этого пытался сотворить другую, более животворную среду, чем та, которая поглощала меня.

— Это называется — создавать пространство, — заметил Денис. — И о чем же были ваши вирши?

— Да собственно обо всем. Я сам ставил перед собой вопросы, сам и ответы искал на них. Это мой детдомовский способ познания. Там отвечать на них, кроме меня самого, было некому. Я размышлял о Боге, космосе, Родине, счастье, описывал виденные мной красоты, мечтал. И всякий раз у меня выходило по-новому: менялось настроение — изменялся и взгляд на какие-то вещи.

Денис с любопытством взглянул на Некрасова и спросил его:

— И как долго продолжалось ваше стихотворчество?

— Как только я начал находить время для чтения стихов известных поэтов, так тут же и прекратил сочинение своих.

— Как вы это объясните? — оседлал своего журналистского конька Денис.

— Ну, во-первых, изменился я сам. У меня стал появляться некий литературный вкус, и я осознал, что мои стихи достаточно далеки от совершенства.

— Да, хорошо писать — не каждому дано, — вставил реплику Денис.

— Вот именно. Во-вторых, как я признался, меня подтолкнуло к сочинительству не вдохновение, а, может быть, чувство самосохранения. И когда я протоптал тропку к настоящим стихам, необходимость в написании своих исчезла.

— Так вы по-прежнему находитесь в стане мечтателей и продолжаете любить стихи? Я вас правильно понял?

— Правильно. Хорошие стихи мне и сейчас нравятся, — задумчиво произнес Владимир. — Настоящая поэзия хранит в себе удивительные ощущения прекрасного. Стихи, что сотовый мед: где соты — их форма, мед — сгусток эмоций, а его тонкий аромат — поэзия.

— Должен признаться, — сказал Денис, — ваши рассуждения меня несколько озадачили.

— И что же вас смущает? — спросил Некрасов.

— А то, что я не чувствую за ними военного. Люди определенных профессий зачастую… — Денис запнулся… — довольно предсказуемы в ответах.

— А может, вы самим ограничиваете людей своими представлениями о них, — Владимир взглянул на него в упор.

Денис неловко ухмыльнулся.

— А что вы думаете о прозе? Или она груба для вас? — неожиданно съязвил он.

— Ну что вы, хорошую прозу я тоже люблю. Правда, на беллетристику, честно скажу, времени жаль, хотя и без нее не обойтись. Иногда приключенческий роман только и спасает от скуки. Кстати, а что любите вы, Денис?

— Я предпочитаю фантастику, хорошие детективы и боевики, — с апломбом ответил он. — В них полет мысли, головоломка, динамика. После них хочется действовать. Как я понимаю, наши вкусы не совпадают: такую литературу вы не цените. Верно?

— Мастерски сделанные вещи и мне интересны. Но все же я стараюсь не увлекаться ими и читать более содержательные книги.

— Редкая целеустремленность, — сорвалось с языка Дениса.

Зоя заметила, что в его репликах и вопросах засквозило раздражение, природы которого она не понимала. Но диалог ее друзей открывал их с новой, неожиданной для нее стороны, и она, боясь помешать им, в их разговор старалась не вмешиваться.

— Значит, вы отбираете для себя книги с точки зрения целесообразности?

— По возможности, — ответил Владимир.

— А как же стихи, разве это разумная трата времени?

— Уверен, что да.

— И можете обосновать?

— Постараюсь, — задумчиво ответил Некрасов.

Придержав за хромированные ободки колеса, он осторожно развернул коляску в сторону своих попутчиков.

— В пользу стихов могу привести два аргумента: первый — именно в стихах возможно несопоставимое с прозой напряжение мысли и чувств; и второй, поэзия — кратчайший путь к достижению качественно иного психического состояния человека.

— А можно чуть проще и конкретней? — проявил настойчивость Денис.

— Хорошо, — сказал Володя, — попробую пояснить на своем опыте. Чтобы поднять себе настроение, мне даже не нужно брать с полки книгу, а всего лишь достаточно затратить одну — две минуты на прочтение короткого стиха. Вот смотрите, засекаю время.

Он вскинул руку с часами и стал наблюдать за секундной стрелкой. Как только она добежала до двенадцати, его лицо приобрело некую отрешенность, и он неторопливо начал читать:

«Только камни, пески, да нагие холмы, и сквозь тучи летящая в небе луна…»

Глядя на него, можно было с уверенностью сказать, что он сейчас не здесь, в парке, а там — под летящей луною, на соленом ветру, возле ночного бушующего моря.

Его голос звучал негромко, но так искренно и страстно, что это напоминало объяснение в любви. В эти мгновения Владимир был настолько открыт, а значит, и уязвим, что Зое стало как-то не по себе.

Когда Некрасов окончил чтение стиха и указал пальцем на стрелку, то оказалось, что она не пробежала и круга.

— Прошло всего сорок две секунды, а мы уже чуть-чуть изменились, — сказал он. — Прозой такого быстрого эффекта не достичь.

— Чьи это стихи? — интуитивно предчувствуя ответ, с некоторой опаской спросила Зоя.

— Бунина.

— Это что… твой любимый поэт?

— Не думаю, — ответил Некрасов. — Но в творчестве истинных мастеров поэзии непременно отыскивается минимум два — три шедевра, от которых я в восхищении. И что удивительно, сколько бы я их ни перечитывал, всякий раз, они словно драгоценные камушки, поворачивались ко мне все новыми и новыми гранями, удивляя своей совершенной красотой. Таких волшебных камней хватило бы на целую корону.

— И кому бы она была в пору? — не без лукавства спросила Зоя.

— Не знаю, — простосердечно ответил он, — разве что одной из Муз, покровительствующей поэтам.

Не желая верить в совпадения, Зоя все-таки спросила его:

— Володя, а почему ты прочитал именно Бунина?

— Сам удивляюсь, почему-то в голову вдруг пришло.

У Дениса холодно блеснули глаза. Впечатление, произведенное Владимиром на девушку, ему явно не по душе пришлось.

Некрасов развернул коляску и неспешно толкнул ободки колес вперёд. Денис и Зоя пошли рядом с ним.

Денис, желая вернуть себе инициативу, как-то не к месту задал вопрос:

— Скажите, Владимир, а гениальные стихи вы тоже на свой аршин меряете?

Капитан с недоумением покосился на Дениса.

— Конечно. А вы что же — на чужой?

Тот, начиная терять самообладание, снова спросил его:

— И не боитесь прослыть профаном?

— Нет, — спокойно ответил Некрасов. — Я привык полагаться на свой вкус. То, что я не зачитываюсь каким-нибудь гением, ровным счетом ничего не значит. Даже гениальному автору нужен читатель с родственной ему душой. Я, например, как ни старался, так и не смог прочитать «Дон Кихота», бросил на середине «Сто лет одиночества», одолел всего лишь несколько глав «Гаргантюа и Пантагрюэля», — ну и что? Разве это умаляет талант Сервантеса, Маркеса, Рабле? Нет. У меня с ними должно быть хоть отдаленное совпадение восприятия, языка, образности. Их нет. А раз нет этой сонастроенности, то я не испытываю и удовлетворения от прочитанного. Зато с удовольствием читаю других авторов.

— И кто же эти счастливчики? — издевательским тоном спросил Денис.

— Мне нравятся Грин, Паустовский, Гессе, Бальзак, Уайльд, Пушкин, Есенин; об остальных я уже говорил. Еще будут вопросы? — с тонкой иронией спросил Владимир.

Зоя почувствовала, что запас дружелюбия у мужчин на исходе. Денис становился все более и более бесцеремонным. Пора остановить их.

— Ребята, а может, на сегодня хватит вопросов? Мне бы очень хотелось послушать птиц; такой радостный щебет, что дух захватывает.

— Хорошая мысль, — сказал Владимир.

— Можно, — согласился и Денис и, придержав девушку за руку, зашел с ней за спинку коляски.

Он взялся за ее левую рукоятку, а Зоя — за правую, и оба стали толкать ее. Но, пройдя немного, он перехватил рукоятку коляски левой рукой, а правой обнял девушку и полез целоваться.

Зоя сделала ему страшные глаза — все напрасно. Шея у Владимира напряглась, кончики ушей порозовели. «Боже, как нелепо! Нашел, где приставать со своими нежностями. Совсем ополоумел». Но вот тень от зеленого полога осталась позади. Зоя остановила коляску и, зайдя справа, сказала Владимиру:

— Ну вот, Володя, мы и погуляли. Пора прощаться.

Кивнула Денису. Тот протянул руку.

— Удачи.

Владимир ответил на рукопожатие.

— И тебе.

Денис отступил в сторону. Зоя показала ему рукой, чтобы он оставил их. Всем своим видом выказав недоумение, он поплелся к воротам. Встретившись с потерянным взглядом Владимира, девушка вмиг лишилась своей уверенности, и дежурные слова, готовые уж было слететь с ее губ, словно прилипли к языку. Владимир взял ее руку и поцеловал.

— Зоя, спасибо тебе за спасение, за надежду, что вдохнула в меня. Запомни, пожалуйста, ты мне теперь не чужой человек, и если когда-нибудь возникнет необходимость в моей помощи, дай знать через тетю Машу. Будь счастлива. И прощай.

— Прощай, — только и смогла она выговорить.