12 великих античных философов

Глава III

На этом, покончив с делами, все отправились спать. На следующий день Кир созвал к себе друзей и предводителей отрядов. Одним из них он поручил забрать сокровища Креза, а другим велел из этих богатств, которые передаст Крез, прежде всего отделить для посвящения богам все то, на что укажут маги; затем взять остальное и, разложив по сундукам, погрузить на повозки, а эти последние распределить между собою и держать при себе, куда бы им ни пришлось отправляться, чтобы, когда случай того потребует, каждому можно было выдать достойное вознаграждение.

Меж тем как они занялись исполнением этих приказов, Кир подозвал к себе кое-кого из бывших при нем гиперетов и спросил:

– Скажите мне, не видел ли кто из вас Абрадата? Я удивляюсь тому, что прежде он часто бывал у нас, а нынче даже не показывается. В ответ один из гиперетов сказал:

– О господин, его нет больше в живых. Он погиб в сражении, устремив свою колесницу на египтян, тогда как все остальные, кроме его ближайших товарищей, как рассказывают, уклонились в сторону, лишь только увидели сомкнутый строй египтян. Говорят, что теперь его жена подобрала его тело и, положив в коляску, в которой прежде ездила сама, привезла его куда-то сюда к реке Пактолу. Рассказывают, что евнухи и слуги покойного роют теперь для него могилу на каком-то холме, [1214] а жена, убрав мужа всеми драгоценностями, какие у нее были, сидит рядом с ним на земле, положив его голову к себе на колени.

Услыхав такую новость, Кир в горе ударил себя по бедрам [1215] и тот час же, вскочив на коня, с тысячью всадников устремился к месту скорби. Гадату и Гобрию он велел захватить самый лучший убор, приличествующий для погребения доблестного друга, и сразу же следовать за ним. Он распорядился также, чтобы все, кто вел с собой стада скота, пригнали теперь побольше быков, коней и овец к тому месту, где, как им сообщат, будет находиться он сам, чтобы все это можно было заклать в честь Абрадата. [1216]

Когда Кир увидел жену Абрадата сидящей на земле, а рядом распростертый труп, он заплакал от этого горестного зрелища и сказал:

– О доблестная и верная душа, неужели ты действительно покинула нас?

С этими словами он взял руку Абрадата, чтобы пожать ее, и эта мертвая рука так и осталась у него – она была начисто отрублена от тела саблями египтян. Видом этого зрелища Кир был еще более удручен, а жена Абрадата разразилась жалобными воплями и, взяв у Кира руку мужа, покрыла ее поцелуями и снова, как могла, соединила ее с телом.

– Он весь, Кир, так изувечен, – промолвила она. – К чему тебе смотреть на это? И все это, я знаю, с ним случилось главным образом из-за меня, – впрочем, может быть, не в меньшей степени и из-за тебя, Кир. Ведь я, глупая, без конца увещевала его так вести себя, чтобы стать тебе достойным другом. Да и сам он, я знаю, думал вовсе не о том, что с ним может случиться, а как угодить тебе. И вот он погиб, безупречно исполнив свой долг, а я, призывавшая его к этому, сижу, живая, рядом с ним. Некоторое время Кир молча оплакивал друга, а затем произнес:

– Все-таки, женщина, у него был славный конец; ведь он погиб победителем. Ты же прими от меня эти уборы и обряди его в них.

Как раз в это время появились Гобрий и Гадат со множеством великолепных украшений.

– Знай также, – продолжал Кир, – что и во всем остальном он не будет обойден почестями: множество людей насыплют могильный холм, достойный нашего друга; и в честь его будет заклано столько жертв, сколько надлежит принести в память доблестного воина. Ты также не останешься одинокой, но я всегда буду чтить тебя за твою скромность и добродетель; и я пришлю к тебе верного человека, который отвезет тебя, куда ты пожелаешь. Ты только дай мне знать, к кому ты хочешь отправиться. На это Панфея отвечала:

– Не беспокойся, Кир, я конечно, не скрою от тебя, к кому я хочу уйти. После сказанных им слов утешения Кир ушел, охваченный глубокой жалостью и к этой женщине, потому что она лишилась такого мужа, и к ее мужу, потому что он оставил и больше не увидит такой жены.

А Панфея приказала евнухам отойти в сторону, «на то время, – сказала она, – пока я вволю наплачусь над мужем». Однако кормилице своей она велела остаться [1217] и наказала, чтобы та, когда она умрет, укрыла ее и мужа одним плащом. Кормилица долго умоляла ее не совершать задуманного, но так ничего и не добилась и, когда увидела, что госпожа только сердится, с рыданиями опустилась на землю. А Панфея, обнажив акинак, [1218] давно припасенный для этого, пронзила себя и, положив голову на грудь мужа, умерла. Громкими рыданиями разразилась тогда кормилица и укрыла обоих плащом, как и наказывала ей Панфея. Когда Кир узнал о поступке Панфеи, он ужаснулся и поспешил обратно в надежде помочь, если еще можно. Между тем евнухи, – а их было трое, – увидев, что случилось, тоже обнажили свои акинаки и закололи себя, оставаясь на том месте, где им велела быть Панфея. (И до сих пор еще, говорят, стоит могильный холм этих евнухов. Рассказывают, что на верхней стеле начертаны сирийскими письменами [1219] имена мужа и жены, а ниже есть еще три стелы и надпись: (могила) скиптродержцев). [1220] А Кир, прибыв к месту горестного происшествия, воздал должное мужеству женщины и удалился, горько сожалея о случившемся. Он позаботился, чтобы мертвым были оказаны все почести, и, как рассказывают, был насыпан могильный холм невиданной величины.

Глава IV

Вскоре после этого карийцы, которые спорили и враждовали друг с другом, потому что все они обитали в укрепленных самою природою местностях, [1221] обратились – обе враждующие группы одновременно – за помощью к Киру. Последний, оставаясь в Сардах, стал сооружать осадные машины и тараны, [1222] давая понять, что разрушит стены непокорных, а в Карию направил с войском перса Адусия, [1223] человека во всех отношениях смышленого и опытного в военных делах, но, главное, очень ловкого в обращении с людьми. Вместе с ним в этом походе с превеликим усердием приняли участие киликийцы и киприоты. Поэтому Кир так и не поставил персидского сатрапа ни над киликийцами, ни над киприотами, но счел возможным сохранить у них местных царей. Впрочем, он получал с них дань и в случае необходимости требовал от них войск. [1224] Между тем Адусий со своим войском прибыл в Карию, и сейчас же от обеих групп карийцев явились к нему послы, выражавшие готовность принять его в свои крепости, чтобы досадить противной партии. Адусий повел себя и с теми и с другими совершенно одинаково. Каждый раз он заявлял тем, с кем вел переговоры, что их требования вполне справедливы, но убеждал, что дружба их с персами должна остаться тайною для неприятелей, чтобы скорее можно было застичь их неподготовленными. Затем он потребовал обмена ручательствами и, в частности, чтобы карийцы поклялись впустить его в свои крепости без всякого обмана и на благо Киру и персам; сам он изъявлял готовность поклясться, что тоже вступит в их крепости без злого умысла и на благо принимающим его. Покончив с этим, он условился с каждой группой в тайне от другой об одной и той же ночи, и в эту ночь вошел в их крепости и таким образом овладел укреплениями и тех и других. С наступлением дня он расположился с войском посредине и пригласил к себе главарей обеих партий. Те, завидев друг друга, пришли в крайнее уныние, считая, что их всех провели: Однако Адусий утешил их такой речью:

– Я поклялся вам, воины, вступить в ваши крепости без злого умысла и на благо принимающим меня. Так вот, если я теперь уничтожу какую-либо из ваших партий, то я готов признать, что явился сюда на погибель карийцам. Но если я подарю вам мир и возможность и тем и другим в безопасности возделывать свою землю, то в этом случае, я думаю, мое прибытие будет вам ко благу. Итак, с сегодняшнего дня надлежит вам общаться друг с другом по-дружески, безбоязненно возделывать свою землю, выдавать и брать замуж дочерей друг у друга. Если же кто, вопреки этому, начнет чинить обиды, такому и Кир, и мы будем врагами.

С этого времени ворота крепостей были открыты настежь, дороги наполнились людьми, едущими друг к другу в гости, а поля – работниками. Люди стали совместно справлять праздники, все дышало миром и радостью. В этот момент прибыли гонцы от Кира с вопросом, нужны ли Адусию дополнительные войска или осадные машины, но тот ответил, что даже то войско, которое у него есть, можно теперь использовать в другом месте. И действительно, после такого заявления он повел свое войско обратно, оставив, правда, гарнизоны в цитаделях карийцев. Эти последние умоляли его остаться, но так как он не пожелал, то они послали гонцов к Киру с просьбой назначить им Адусия в качестве сатрапа.

А Кир в то время отправил Гистаспа с войском в Геллеспонтскую Фригию. Когда явился Адусий, Кир велел ему двинуться вдогонку за ушедшим вперед Гистаспом, чтобы фригийцы скорее подчинились Гистаспу, услышав о подходе еще одного войска. Живущие у моря эллины, прислав множество даров, добились того, чтобы им можно было не принимать варваров в свои крепости, а только вносить подать и участвовать в походах, куда бы Кир их ни направил. [1225] А фригийский царь, наоборот, начал военные приготовления с намерением защищать укрепленные места и не подчиняться персам, и даже разослал соответствующие приказы, но так как его наместники отложились и оставили его в одиночестве, то он, в конце концов, сдался Гистаспу с условием, чтобы Кир сам решил его судьбу. После этого Гистасп, оставив в крепостях сильные персидские гарнизоны, двинулся назад, взяв с собой, кроме собственных воинов, еще множество фригийских всадников и пельтастов. Со своей стороны Кир наказал Адусию, чтобы они с Гистаспом после соединения взяли с собой, не разоружая, лишь тех фригийцев, которые перейдут на сторону персов, а у тех, кто замыслит воевать, отобрали коней и оружие и велели бы им всем следовать за войском с одними пращами.

Адусий и Гистасп так и сделали. А Кир вскоре выступил из Сард, оставив там большой гарнизон из пехотинцев, взяв с собой Креза и множество всевозможных сокровищ, погруженных на множество повозок. Накануне выступления пришел к нему Крез с точными записями того, что имелось на каждой повозке. Передавая Киру эти записи, он сказал:

– Кир, с помощью этих списков ты будешь знать, кто вернет тебе в целости то, что он везет, а кто – нет.

– Твоя предусмотрительность, Крез, – отвечал ему Кир, – заслуживает всяческой похвалы. Однако сокровища у меня повезут те, кто по праву должен и владеть ими. Поэтому если они что и украдут, то украдут у себя.

С этими словами он передал списки своим друзьям и начальникам отрядов, чтобы они могли установить, кто из их управителей вернет им имущество в сохранности, а кто – нет. и Он взял с собой также многих лидян, причем оставил оружие тем из них, в ком видел гордое пристрастие к красивым доспехам, боевым коням и колесницам и старание во всем поступать так, чтобы сделать ему приятное. А в ком он замечал нежелание следовать за ним, у тех он коней отобрал и отдал персам, которые первыми ушли с ним в поход, [1226] а оружие сжег; [1227] этих лидян он также принудил следовать за войском с одними только пращами. Вообще всех оказавшихся под его властью и лишенных оружия людей он заставлял упражняться в метании из пращи, считая, что этот вид оружия наиболее пристал рабам. Ведь, действуя совместно с другими воинами, пращники довольно часто приносят значительную пользу, но сами по себе, даже все вместе, не смогут выстоять против небольшого отряда бойцов, идущих на них с оружием для рукопашного боя.

Двигаясь по дороге на Вавилон, Кир покорил фригийцев, живущих в Великой Фригии, покорил также каппадокийцев, подчинил своей власти арабов. За счет добычи, взятой у этих народов, он довел количество персидских всадников до сорока тысяч; всем союзникам он также раздал множество коней, взятых у пленников. К Вавилону он подошел с огромным числом всадников, с великим множеством лучников и метателей дротиков и неисчислимою массою пращников. Глава V

Приблизившись к Вавилону, Кир расположил вокруг него все свое войско, а затем сам в сопровождении друзей и вождей союзников совершил объезд вокруг города. Осмотрев стены, он готовился уже отвести войско от города, как вдруг явился какой-то перебежчик и рассказал, что враги намерены напасть на него, как только он начнет отвод войска. Когда они смотрят со стены, пояснил перебежчик, им его фаланга кажется очень слабой. И не было ничего удивительного, что они так считали, ибо, расположившись кругом вдоль длинной стены, [1228] фаланга Кира по необходимости должна была сократить свою глубину до нескольких рядов. Выслу– з шав это сообщение, Кир встал со своею свитою в середине войска и передал приказ, чтобы с каждого конца гоплиты стали заворачивать края фаланги назад и двигались к неподвижно стоящей части войска до тех пор, пока каждое крыло не окажется напротив него, Кира, и центра войска. [1229] Как только они начали это делать, воины, стоявшие неподвижно, сразу же приободрились ввиду того, что глубина их построения удвоилась; а выполнявшие маневр тоже повеселели, потому что теперь

[1230] них лицом к неприятелю стояли те, кто оставался на своем месте. После того как воины, двигаясь навстречу друг другу, сомкнули края фаланги, они остановились, чувствуя себя гораздо увереннее: ушедшие в тыл – благодаря впередистоящим, а эти последние – благодаря подошедшим сзади. Когда края фаланги были перестроены таким образом, в первых и последних рядах по необходимости оказались самые опытные воины, тогда как за худшими осталось место в середине. Очевидно, что такое построение как нельзя лучше было приспособлено и к ведению боя, и к тому, чтобы не допустить бегства. [1231] Кроме того, стоявшие на флангах всадники и гимнеты [1232] перемещались все ближе к командующему в той степени, в какой фаланга при удвоении ее рядов становилась короче. Когда воины таким образом уплотнили свой строй, они начали отступать, сначала пятясь, пока до них долетали стрелы со стены, а затем, когда вышли за пределы досягаемости стрел, повернувшись к врагу спиной. При этом сначала они каждый раз, пройдя несколько шагов, делали поворот налево и так стояли лицом к городской стене. Но чем дальше они уходили, тем реже они делали повороты, а когда оказались в безопасном месте, то уже продолжали свой марш без перерыва, пока не дошли до палаток. Когда воины разместились в лагере, Кир созвал всех начальников и сказал:

– Доблестные союзники, мы осмотрели кругом вражеский город. Что касается меня, то я, признаюсь, не вижу, каким образом можно взять штурмом столь мощные и высокие стены. [1233] Но раз в городе находится множество людей, то я думаю, легче будет одолеть их голодом, если только они не рискнут выйти и сразиться. Поэтому я полагаю, – если только вы не можете предложить чего-либо другого, – что надо взять город такою осадою. Тут Хрисант спросил:

– А разве не течет посредине города эта река, ширина которой более чем два стадия? [1234]

– Верно, клянусь Зевсом, – отвечал Гобрий, – но и глубина у нее такая, что если даже человек встанет на плечи другому, то и тогда он не покажется над водою, так что этой рекой город еще более укреплен, чем стенами.

– Оставим, Хрисант, то, что выше наших сил, – заметил Кир. [1235]

– Давайте лучше отмерим поскорее каждому участок и будем копать ров, как можно более широкий и глубокий, чтобы для несения караула нам потребовалось как можно меньше людей.

Итак, разметив участки вдоль всей стены и оставив лишь у реки место для возведения больших башен, он велел копать огромный ров в обе стороны вдоль стены, причем землю они отгребали к себе. [1236] Первыми Кир стал строить башни у реки, ставя их на основание из стволов финиковых пальм, длиной не менее чем в плетр. [1237] Вообще же эти деревья бывают и большей длины, причем от давления тяжести они выгибаются кверху, словно вьючные ослы. [1238] Кир клал эти деревья в основание для того, (чтобы было похоже, что он готовится к длительной осаде), [1239] чтобы река, если она ринется в ров, не снесла этих башен. Он также стал возводить много других башен на земляном отвале, чтобы иметь побольше сторожевых фортов.

Вот какими приготовлениями было занято войско Кира. Враги же, засевшие в крепости, смеялись над этой осадой, потому что у них было запасов больше, чем на двадцать лет. Узнав об этом, Кир поделил свое войско на двенадцать частей с тем, чтобы каждая часть несла сторожевую службу один месяц в году. Услышав об этом, вавилоняне еще больше стали смеяться, представляя себе, как их будут сторожить фригийцы, лидяне, арабы и каппадокийцы, которые, как они считали, все были более расположены к ним, чем к персам.

Наконец, рвы были выкопаны. Между тем Кир узнал, что в Вавилоне наступает такой праздник, во время которого все горожане целую ночь пьют и гуляют. В эту ночь, как только стемнело, Кир поднял множество людей и с их помощью открыл рвы для речной воды. [1240] Лишь только это было сделано, как вода, ночью же, хлынула во рвы, и русло реки в городе стало проходимо для людей. Когда этот участок реки был таким образом подготовлен для прохода, Кир передал приказ хилиархам персидской пехоты и конницы построить каждую тысячу в две цепочки и прибыть к нему, а остальным союзникам следовать за ними, сохраняя прежний боевой порядок. Когда воины собрались, Кир велел спуститься в обмелевшую реку пешим и конным гиперетам и проверить, проходимо ли теперь русло реки.

Когда те донесли, что река проходима, Кир подозвал к себе предводителей пехотных и конных отрядов и обратился к ним с такими словами:

– Друзья мои, река уступила нам дорогу в город. Войдем же в него без колебаний и страха, помня, что враги, на которых мы теперь двинемся, – те же самые, которых мы побеждали, хотя они имели при себе союзников и все были бодрыми и трезвыми, были вооружены и построены в боевой порядок. А теперь мы нападаем на них в момент, когда многие из них спят, другие пьяны и никто не соблюдает никакого порядка. Более того, когда они заметят, что мы уже в городе, они от потрясения станут еще более не способны к сопротивлению. Если же кого из вас тревожит то, что, как говорят, особенно опасно для врывающихся в город, а именно, что враги заберутся на крыши и станут со всех сторон обстреливать нас, то этого отнюдь не надо бояться: если какая-то их часть и заберется на кровли домов, то у нас есть надежный союзник – бог Гефест. Двери их домов легко могут загореться, потому что створки дверей сделаны из финикового дерева и смазаны легко воспламеняющимся асфальтом. [1241] А у нас – много смолистой лучины, которая быстро загорится, много смолы и пакли, которые вмиг запылают большим пламенем, так что врагам, засевшим в домах, сразу же придется либо бежать, либо сгореть заживо. Однако пора, берите ваше оружие. Я сам с помощью богов поведу вас вперед. Вы же, Гадат и Гобрий, показывайте нам дорогу; ведь вам она хорошо известна. А когда мы будем в городе, ведите нас кратчайшим путем к царским дворцам. [1242]

– Конечно, – согласились люди Гобрия, – не будет ничего удивительного, если ворота царского дворца окажутся даже не запертыми. Ведь сегодняшней ночью весь город предается разгулу. Однако перед воротами мы непременно натолкнемся на охрану: она всегда там стоит.

– В таком случае, – сказал Кир, – надо, не мешкая, идти вперед, чтобы застичь врагов по возможности врасплох.

После таких речей они двинулись в путь. Всех, кто попадался им навстречу, они убивали на месте, но некоторые успевали бежать и укрыться в домах или принимались кричать. Люди Гобрия со своей стороны отвечали им криком, как будто они тоже принимали участие в гулянии. Продвигаясь как можно быстрее, они подошли, наконец, к царским дворцам. Тут воины, шедшие с Гобрием и Гадатом, обнаружили, что ворота дворца заперты. Но те, кто должны были напасть на стражников, застали их пьющими при свете яркого огня и вмиг разделались с ними так, как полагается с врагами. Поднялись крики и шум, которые услышали во дворце. Тогда царь приказал выяснить, что случилось, и некоторые из его людей, открыв ворота, выбежали наружу. Как только воины Гадата увидели ворота раскрытыми, они ринулись внутрь и, преследуя и избивая врагов, устремившихся обратно во дворец, добрались таким образом до царя. Они застали его уже на ногах, с обнаженным акинаком в руках. Воины Гадата и Гобрия тут же покончили с ним. Находившиеся при нем люди также погибли, кто – пытаясь прикрыться чем-либо, кто – порываясь бежать, а кто – защищаясь чем только можно. Между тем Кир разослал по всем улицам отряды всадников и велел им убивать всех, кого они застигнут на дороге, а тем, кто укрылся в домах, объявить через посредство лиц, понимавших по-сирийски, чтобы они там и оставались, и что всякий, кого застигнут на улице, будет немедленно умерщвлен. [1243]

Пока воины исполняли этот приказ, к Киру пришли Гадат и Гобрий. Прежде всего они возблагодарили богов за то, что им удалось покарать нечестивого царя, а затем, проливая обильные слезы радости, покрыли поцелуями руки и ноги Кира. Когда с наступлением дня вражеские воины, занимавшие укрепленные цитадели, узнали, что город взят, а царь погиб, они тут же сдали и эти укрепления. [1244]

Кир немедленно занял цитадели, послав туда своих комендантов с отрядами воинов. Затем он разрешил выдать мертвых для погребения их родственникам и приказал глашатаям объявить, чтобы все вавилоняне начали сдавать оружие. Он велел предупредить, что если в каком-либо доме будет обнаружено оружие, то все живущие в нем будут казнены. Горожане немедленно стали сносить оружие, а Кир велел сложить его в цитаделях, чтобы оно было под рукой, если когда-либо в нем появится нужда. Когда с этим было покончено, Кир призвал к себе магов и, поскольку город был взят силою, [1245] разрешил им отделить для богов лучшую часть добычи и священные участки земли. После этого он стал раздавать дома и дворцы тем, кого он знал как участников проделанной кампании. При этом он распределял добычу так, как было когда-то решено, [1246] а именно лучшее – лучшим. Если же кто считал себя обиженным, то таким Кир велел прийти и изложить свои жалобы. Вавилонянам он предписал возделывать землю, вносить подати и быть в услужении каждому у того, кому он был отдан. Наоборот, персам – участникам похода и союзным воинам, которые пожелали остаться у него, он предоставил право вести себя господами в отношении тех, кого они получили в услужение. [1247]

Себя самого Кир также хотел теперь окружить такой обстановкой, какая по его мнению, подобала царю. Однако он решил сделать это с согласия друзей с тем, чтобы потом возбуждать в них как можно меньше зависти, когда он станет появляться на людях в редких и торжественных случаях. Для этого он прибегнул к следующей уловке: пришел с наступлением дня в такое место, которое казалось ему наиболее подходящим для его цели, и стал там принимать всех, кто хотел о чем-либо спросить, давал им ответы и отпускал. Как только люди узнали, что Кир принимает всех желающих, они устремились туда во множестве; при этом из-за толкотни тех, кто пытался подойти поближе, поднялся крик и начались ссоры. Гипереты старались, как могли, пропускать людей по порядку. Когда же, расталкивая толпу, появлялся тот или иной из друзей Кира, последний, протянув руку, притягивал их к себе и говорил:

– Друзья мои, подождите, пока мы управимся с этой толпой, и тогда поговорим спокойно.

Друзья ждали, но толпа стекалась все больше и больше, и вечер наступи пил прежде, чем Кир получил возможность поговорить с друзьями. Тогда Кир сказал:

– Теперь, друзья, нам пора расстаться. Но приходите завтра утром, так как я тоже хочу с вами побеседовать кое о чем.

Едва выслушав Кира, друзья с радостью поспешили разойтись, так как успели натерпеться от невозможности удовлетворить свои физические потребности.

Итак, все отправились спать. На следующий день Кир явился на прежнее место, где его окружила еще большая толпа людей, желавших обратиться к нему, причем все они явились намного раньше его друзей. Тогда Кир окружил себя длинной цепью персидских копьеносцев и велел не пропускать никого, кроме друзей и командиров персидских и союзных отрядов. Когда эти последние собрались, Кир обратился к ним с такой речью:

– Друзья и союзники, до сих пор мы ни разу не могли упрекнуть богов в том, что какое-либо из наших заветных желаний не осуществилось. Однако, если следствием наших великих свершений будет полная невозможность располагать досугом для себя и предаваться радости с друзьями, то я готов распроститься с таким счастьем. Вы уже вчера могли заметить, что, хотя мы начали выслушивать просителей с самого утра, мы так и не кончили с этим до позднего вечера, а нынче, как вы видите, этих людей, готовых доставить нам хлопоты, явилось еще больше, чем вчера. Если открыть им свободный доступ, то для вас, я уверен, останется ничтожная возможность для общения со мной, как и для моего – с вами, а уж для того, чтобы остаться наедине с собой, у меня – я это точно знаю – и вовсе не будет времени. Вдобавок, я вижу в этом и другую, нелепую сторону. Я, разумеется, отношусь к вам по-дружески, как вы того и заслуживаете, тогда как из этих обступивших меня людей, за вычетом одного-двух, я никого не знаю. Между тем все они настроены таким образом, что будут стараться оттолкнуть вас и первыми добиться от меня удовлетворения своих просьб. Я же всегда считал, что такие просители, если у них есть какое-либо дело ко мне, должны прежде обратиться к вам, моим друзьям, прося посодействовать в приеме. Конечно, мне могут сказать, отчего же тогда я с самого начала не завел такой порядок, а открыл свободный доступ к себе. Но я считал, что военные дела требуют как раз того, чтобы полководец всегда вовремя и выяснял то, что нужно узнать, и выполнял то, что нужно сделать. А военачальники, которые редко появляются на людях, по-моему, часто упускают из виду какое-либо важное дело. Теперь, когда для всех наступил отдых от этой многотрудной войны, мне кажется, что и моя душа тоже имеет право на некоторый отдых. Поскольку, однако, сам я затрудняюсь решить, как мне надо поступить, чтобы и нам было хорошо и всем остальным, о ком мы призваны заботиться, то вы дайте мне совет, какой сочтете наиболее подходящим.

Такую речь произнес Кир. Тогда поднялся Артабаз, который некогда выдавал себя за родича Кира, и сказал:

– Безусловно, Кир, ты хорошо сделал, что начал этот разговор. Ведь я с самого начала, когда ты был еще совсем молод, желал стать твоим другом, но, видя, что тебе нет до меня никакого дела, не решался к тебе подойти. Когда же, наконец, тебе пришлось и ко мне обратиться с просьбой, чтобы я известил мидян о воле Киаксара, я стал надеяться, что если окажу тебе в этом должное содействие то стану близким тебе человеком и мне можно будет беседовать с тобой сколько захочу. И действительно, все было сделано мною так, что ты меня похвалил. Но тут гирканцы первыми сделались нашими друзьями как раз тогда, когда мы крайне нуждались в союзниках, так что от любви к ним мы разве что на руках их не носили. А когда после этого был захвачен вражеский лагерь, у тебя, я знаю, вновь не было времени заниматься мною, и я готов был простить тебе это. Затем нашим другом стал Гобрий, и я радовался этому; потом появился Гадат, и уже трудно было заполучить хоть частицу тебя. Но когда союзниками стали и саки, и кадусии, то пришлось, естественно, угождать и им, ибо и они, со своей стороны, тебе угождали. Когда же мы возвратились снова в те места, откуда началось наше наступление, [1248] и я увидел тебя погруженным в хлопоты о конях, о колесницах, о боевых машинах, я успокоил себя тем, что, когда ты освободишься от всего этого, тогда и для меня у тебя появится досуг. Но тут пришло страшное известие, что весь свет собирается походом на нас, [1249] и я понял, что это – важнее всего. Однако я был уверен, что если эта кампания окончится благополучно, то уж тогда-то у нас не будет недостатка во времени для взаимного общения.

И вот мы победили в великой битве и подчинили своей власти и Сарды, н и Креза; мы взяли Вавилон и покорили всех, кого можно. И тем не менее, клянусь Митрой, [1250] если бы я вчера не проложил себе дорогу кулаками, я так и не смог бы добраться до тебя. Однако, когда ты пожал мне руку и попросил остаться с тобою, я получил завидное преимущество – провести с тобой целый день без еды и питья. Поэтому было бы неплохо, наконец, чтобы мы, у кого больше всего заслуг, больше всего и пользовались твоим обществом. В противном случае я готов вновь известить от твоего имени, [1251] чтобы убирались прочь от тебя все, кроме нас, самых старинных твоих друзей.

Кир и многие другие рассмеялись при этих его словах, а перс Хрисант встал и сказал так:

– Вполне естественно, Кир, что в прежнее время ты вел открытый образ жизни и был доступен для всех, как в силу тех причин, о которых ты сам сказал, так и потому, что не мы тогда в первую очередь требовали твоего внимания: нас приковывали к тебе наши собственные интересы, а всех остальных надо было склонить любым способом, чтобы они безусловно были готовы делить с нами и труды и опасности. Но теперь, когда ты не одним этим способом, но и тысячами других можешь склонить на свою сторону кого понадобится, [1252] ты вправе уже обзавестись собственным домом. Иначе, что за польза тебе от власти, если ты один будешь лишен очага, священнее, сладостнее и роднее которого нет места на свете. Кроме того, разве не будет нам, по-твоему, стыдно, если ты на наших глазах будешь по-прежнему жить лагерной жизнью, а мы расположимся в домах и окажемся по сравнению с тобой в более выгодном положении?

После такой речи Хрисанта в том же духе, согласно с ним, высказались и многие другие. Тогда Кир уже без колебаний въехал в царский дворец, и здесь же передали ему сокровища те, кто перевозил их из Сард. Вступив во дворец, Кир первым делом принес жертву Гестии, а затем Зевсу Царю и некоторым другим богам по указанию магов.

Только исполнив этот долг, он занялся устройством прочих дел. Он сознавал особенности своего нового положения: ему предстояло управлять множеством людей и он собирался жить в самом большом из всех славных городов, [1253] а между тем город этот был настроен по отношению к нему самым враждебным образом – целый город против одного человека! Размышляя над этим, он решил, что ему необходимо иметь при себе охрану.

Зная, что люди особенно легко становятся жертвами нападения за едой и питьем, при купании, на ложе или во сне, он стал размышлять, на кого в особенности он мог бы положиться в каждом из таких случаев. Он полагал, что никогда не сможет быть верным такой человек, который кого-либо иного будет любить больше, чем того, кого он охраняет. Кир был во убежден, что люди, имеющие детей, жен, живущих с ними в согласии, или возлюбленных, естественным образом должны любить их более всего на свете, тогда как евнухи, лишенные всех этих близких людей, должны были, по его представлению, более всего дорожить теми, кто в особенности мог их обогатить, защитить от обид и окружить почетом. Но как раз в благодеяниях такого рода, как он знал, его не смог бы превзойти ни один человек. Кроме того, коль скоро евнухи презираемы всеми другими людьми, то уже по одному этому они нуждаются в защитнике – господине. Ведь нет человека, который не стал бы требовать себе положения выше евнуха, если только этому не препятствует преимущество в силе. Однако если евнух предан господину, то ничто не мешает и евнуху пользоваться преимуществом. Что же касается весьма распространенного мнения, что евнухи трусливы, то Кир не разделял и этого взгляда. По наблюдениям над другими животными, он заключал, например, что строптивые кони от холощения лишь перестают кусаться и брыкаться, но отнюдь не становятся менее пригодными для войны; что быки от холощения также теряют свой прежний норов и упрямство, но не лишаются силы и способности к труду; что, наконец, псы после холощения перестают убегать от своих хозяев, но ничуть не становятся менее пригодными для того, чтобы сторожить или для охоты. Равным образом и люди, лишенные любовного влечения, делаются лишь более спокойными, однако они не становятся менее усердными в исполнении поручений, или менее искусными в верховой езде, или менее ловкими в метании копья, или менее честолюбивыми. Напротив, и на войне, и на охоте их поведение неопровержимо свидетельствовало о том, что они сохраняют в душах своих стремление к победе. А что касается их верности, то они не раз ее доказывали, в особенности при гибели своих господ. По крайней мере никто не выказывал на деле большей верности своим господам, когда с теми случалось несчастье, чем евнухи. [1254] Что же касается видимого ослабления их телесной силы, то на войне оружие вполне уравнивает слабых с сильными. Придерживаясь такого взгляда, Кир всех своих служителей, начиная с привратников, набирал из евнухов.