12 великих античных философов

Будто бы парою львов она правит в своей колеснице,

Этим давая понять, что повисла в воздушном пространстве

Наша земля, что земля опираться на землю не может.

Львов запрягли потому, что и самые дикие дети

Должны пред силой забот материнских покорно склоняться,

Голову ей увенчали венком крепостным [435] , указуя,

Что защищает она города на местах неприступных.

В этом уборе теперь проносят по целому свету,

Ужас вселяя везде, божественной матери образ.

610 Люди различных племён по старинным священным заветам

«Матерь Идэя» [436] её именуют и толпы фригийцев

В свиту дают ей затем, что из того края впервые

Злаки расти на земле, по преданию, начали всюду.

Галлы [437] сопутствуют ей, указание этим давая,

Что, оскорбив божество материнское и непочтенье

Выказав к родшим, никто не должен считаться достойным,

Чтобы на свет порождать поколенья живого потомства.

Бубны тугие гудят в их руках и пустые кимвалы,

Хриплые звуки рогов оглашают окрестности грозно,

620 Ритмом фригийским [438] сердца возбуждает долблёная флейта:

Свита предносит ножи – необузданной ярости знаки,

Дабы сердца и умы толпы нечестивой повергнуть

В ужас священный и страх перед мощною волей богини,

Лишь колесница её в городах появилась обширных,

И одаряет она, безмолвная, благами смертных,

Путь перед ней серебром устилает и медной монетой

Щедрой рукою народ, и сыплются розы обильно,

Снежным покровом цветов осеняя богиню и свиту,

Вооружённый отряд, которому греки Куретов [439]

630 Имя фригийских дают, играя оружием острым,

Тут же пускается в пляс, опьянённый пролитою кровью,

Страшно при этом тряся косматыми гребнями шлемов;

Изображают они Диктейских [440] Куретов, на Крите

Зевса младенческий крик заглушавших, коль верить преданью,

Вместе с детьми, что вокруг дитяти в стремительной пляске

637 Мчались и медью о медь, кружась, ударяли размерно,

Чтобы ребёнка Сатурн [441] не настиг прожорливой пастью

И не поранил бы тем материнского сердца навеки.

640 Вот потому-то Великую Мать провожают с оружьем.

Или хотят указать, что оружием люди отважно

Отчую землю должны защищать по веленью богини

И для родителей быть и опорой надёжной и славой.

Как ни прекрасны и стройны чудесные эти преданья,

Правдоподобия в них, однако же, нет никакого.

Ибо все боги должны по природе своей непременно

Жизнью бессмертной всегда наслаждаться в полнейшем покое

Чуждые наших забот и от них далеко отстранившись.

Ведь безо всяких скорбей, далеки от опасностей всяких,

650 Всем обладают они и ни в чем не нуждаются нашем;

Благодеяния им ни к чему, да и гнев неизвестен [442] .

Что до земли, то вовек лишена она всякого чувства,

Но, так как многих вещей в ней содержатся первоначала,

Может на свет выводить она многое способом разным,

Если же кто называть пожелает иль море Нептуном,

Или Церерою хлеб, или Вакхово предпочитает

Имя напрасно к вину применять, вместо нужного слова,

То уж уступим ему, и пускай вся земная окружность

Матерью будет богов для него, если только при этом

680 Он, в самом деле, души не пятнает религией гнусной.

660 Так, хоть нередко стада на одной луговине пасутся

И густорунных овец, и племени коней отважных,

И круторогих быков под той же небесною кровлей

И утоляют в одной и той же реке свою жажду,

Разно, однако, живут; и родителей свойства, и нравы

Все сохраняют они по наследству в отдельных породах:

Так велика разнородность материи в каждом отдельном

Виде травы полевой и в каждом источнике водном.

Далее, все состоят живые созданья из крови,

Мяса, костей, из тепла, из жил, сухожилий и влаги;

670 Всё это также совсем не похоже одно на другое,

И образовано всё из начал по фигурам не сходных.

Далее, что на огне разгорается пламенем, также,

Если другого в нём нет, оно всё же в себе заключает

Нечто, откуда огонь выбивает и может светиться,

Искры метать из себя и далеко развеивать пепел,

Если подобным путём проследишь ты и всё остальное,

Ты обнаружишь тогда, что во всём потаённо сокрыты

Многих вещей семена и начала различного вида.

679 Многое есть, наконец, где даны в сочетаньи со цветом

681 Также и запах, и вкус. И, прежде всего, приношенья,

681а Что по обряду богам, на алтарь возложив, сожигают.

Значит, начала должны заключаться в них разного вида:

Запах проходит ведь там в наше тело, где цвет не пробьётся,

Цвет же отдельно идёт, и отдельно и вкус проникает

В чувства: ты видишь теперь, что фигуры их первые разны.

В соединение здесь, таким образом, разные формы

Входят, и всякую вещь образуют семян сочетанья.

Даже и в наших стихах постоянно, как можешь заметить,

Множество слов состоит из множества букв однородных;

690 Но и стихи, и слова, как ты непременно признаешь,

Разнятся между собой по своим составным элементам:

Не оттого, что из букв у них мало встречается общих,

Иль что и двух не найти, где бы всё было точно таким же,

Но что они вообще не все друг на друга похожи.

Так же и в прочем, хотя существует и множество общих

Первоначал у вещей, тем не менее очень различны

Могут они меж собой оставаться во всём своём целом;

Так что мы вправе сказать, что различный состав образует

Племя людское, хлеба наливные и рощи густые.

700 Думать, однако, нельзя, что всему сочетаться возможно

Всячески. Ибо тогда ты повсюду встречал бы чудовищ,

И полузвери везде, полулюди водились, и также

Длинные ветви порой вырастали б из тела живого;

Множество членов морских у земных бы являлось животных,

Да и химер бы тогда, извергающих пламя из пасти,

На всеродящей земле выращивать стала природа.

Но очевидно, что так никогда не бывает, и вещи,

Лишь от известных семян и от матери также известной

Все возникая, растут, сохраняя все признаки рода,

710 Ясно, что это должно по известным законам свершаться!

Ибо из пищи любой проникают в отдельные члены

Тельца, которые им подходящи, и там, сочетаясь

Вместе, рождают они движения нужные; те же,

Что не пригодны, назад извергаются в землю природой;

Также ещё от толчков незаметно выходит из тела

Множество тел, что ни с чем не могли ни войти в сочетанье,

Ни внутри воспринять и усвоить движения жизни.

Но не подумай смотри, что относятся эти законы

Только к созданьям живым: ими все ограничены вещи.

720 Ибо, подобно тому, как природою в целом не схожи

Вещи рождённые все, точно так же они несомненно

Все состоят из начал по фигурам взаимно не сходных;

Не оттого, что из них лишь немногие сходны по форме,

Но что они вообще не все друг на друга похожи.

Далее, коль семена отличны, должны различаться

Все промежутки, пути, сочетания, тяжесть, удары,

Встречи, движения их: всё то, что не только живые

Все разделяет тела, но и землю от моря отдельно

Держит и своду небес не даёт на неё опуститься.

730 Выслушай далее [444] то, что познал я путём изысканий

Сладостных, и не считай, что все белые вещи, какие

Светлыми кажутся нам, из начал образуются белых,

Или что черное всё порождается семенем черным;

Словом, не думай, что вещь, коль она обладает окраской

Той иль иной, потому её носит, что в ней основные

Тельца её вещества окрашены цветом таким же.

Ибо у тел основных никакой не бывает окраски,

Ни одинаковой с той, что присуща вещам, ни отличной.

Если же думаешь ты, что тела таковые не могут

740 Быть постижимы умом, то находишься ты в заблужденьи,

Ибо, ведь если слепой от рожденья, который ни разу

Солнца лучей не видал, познаёт осязанием вещи,

Что лишены для него с младенчества всякой окраски,

То, очевидно, наш ум составить себе представленье

Может вполне о телах, никаким не окрашенных цветом.

Да ведь и сами-то мы, в темноте осязая предметы,

Не ощущаем того, что они обладают окраской.

Это тебе доказав, покажу я теперь, что бывают,

748а Также такие тела, что совсем не имеют окраски.

Всякий ведь цвет перейти, изменившись, способен во всякий;

750 Но невозможно никак так действовать первоначалам,

Ибо должно пребывать всегда нерушимое нечто,

Чтобы не сгинуло всё совершенно, в ничто обратившись.

Ведь, коль из граней своих что-нибудь, изменяясь, выходит,

Это тем самым есть смерть для того, чем оно было раньше,

Так что вещей семенам берегись придавать ты окраску,

Ибо иначе в ничто у тебя обратятся все вещи.

Далее, если признать, что окраска совсем не присуща

Первоначалам вещей и они лишь по формам различны

И порождают из них и меняют цвета как угодно, —

760 Так как имеет всегда большое значенье, с какими

И в положеньи каком войдут в сочетание те же

Первоначала и как они двигаться будут взаимно, —

То доискаться тебе не составит труда никакого,

Как происходит, что вещь, недавно лишь бывшая черной,

Может внезапно предстать блестящей и белой, как мрамор.

Так, если буря начнет вздымать водяные равнины,

Мраморно-белыми тут становятся волны морские.

Будет довольно сказать, что предмет, представлявшийся чёрным,

Если смешалась его материя и изменился

770 В ней распорядок начал, и ушло, и прибавилось нечто,

Может на наших глазах оказаться блестящим и белым.

Если же волны морей из семян состояли б лазурных,

То уж никак бы тогда побелеть было им невозможно.

Ибо как хочешь мешай семена ты лазурной окраски,

Но измениться их цвет во мраморно-белый не сможет.

Если ж одни от других отличаются разной окраской

Те семена, что морям сообщают единый оттенок, —

Как из несхожих фигур, разнородных по форме, нередко

Может квадрат, например, получиться единой фигуры, —

780 То, как в квадрате таком различаем мы разные формы,

Так же могли б мы тогда разглядеть на поверхности моря

Иль в чем угодно другом, что имеет единый оттенок,

Множество разных цветов, совершенно друг с другом не схожих,

Но, коль помехой ничуть и препятствием вовсе не служит

Разность фигур, чтоб из них очертанья слагались квадрата,

То не даёт никогда разнородность окраски предметов

Им целиком обладать и единым и чистым оттенком.

Далее, довод, что нас соблазняет порой, заставляя

Первоначалам вещей приписывать цвет, отпадает,

790 Ибо и белая вещь не из белых способна возникнуть,

Черная вещь – не из тех, что черны, а из разных по цвету,

Но вероятней всего, что блестящие белые вещи

Могут возникнуть скорей из бесцветных начал, чем из черных,

Иль из каких-то других, совершенно по цвету им чуждых.

Кроме того, потому, что без света цветов не бывает

И что начала вещей никогда освещаться не могут,

Надо считать, что они никаким не окрашены цветом,

Ибо какие ж цвета в непроглядных потёмках возможны?

Больше того: самый свет изменяет окраску предметов,

800 Падая прямо на них или косвенно их освещая.

Это мы видим, когда освещается солнца лучами

Пух голубей, что венком окружает затылок и шейку:

То багровеет он вдруг, отливая блестящим рубином,

То засияет он так, что покажется, будто лазурный

Камень, сверкая, горит посреди изумрудов зелёных.

Так же павлиньи хвосты под лучами обильного света

При поворотах свою постоянно меняют окраску.

Если ж зависят цвета от падения света, то надо

Нам несомненно считать, что они без него невозможны,

810 И раз удары зрачок испытует различного рода

При ощущении, так называемом, белого цвета,

Или же черного, или другого какого угодно,

И если вовсе не цвет осязаемых нами предметов

Важен, а только какой обладают предметы фигурой,

То очевидно, что он для начал совершенно не нужен,

Но разнородность их форм осязается нами различно.

Если же, кроме того, не имеют особые формы

Также особых цветов, если всех очертаний начала

Могут являться всегда и в окраске любого оттенка,

820 То почему же тогда и всему, что из них возникает,

В каждом разряде вещей не носить всевозможной окраски?

Воронов ты бы тогда в оперении белом увидел:

Всюду летали б они и сверкали окраскою белой;

Черных тогда лебедей порождало бы черное семя,

Семя цветное – цветных и какого угодно оттенка.

Мало того: если ты на мельчайшие части предметы

Больше и больше дробишь, то ты видишь, как мало-помалу

Цвет пропадает у них и совсем, наконец, потухает.

Так происходит, когда багряницу в клочки раздираешь:

830 Пурпур и даже сама финикийская яркая краска,

Если по ниткам ты ткань разорвешь, целиком исчезает,

Можешь отсюда понять, что лишаются цвета частицы

Раньше ещё, чем они на вещей семена разложились.

И, наконец, так как ты не считаешь, что всякое тело

Запах и звук издаёт, то выходит тогда несомненно,

Что невозможно всему приписывать звук или запах.

Также, раз мы далеко не всё различаем глазами,

То, очевидно, тела существуют лишённые цвета,

Как существуют и те, что и звуку и запаху чужды;

840 Но проницательный ум познаёт их не менее ясно,

Чем постигает он то, в чем других не имеется качеств.

Но не подумай смотри, что тела изначальные только

Цвета совсем лишены: и тепла нету в них никакого,

Так же как им не присущи ни холод, ни жар раскалённый;

Да и без звука они и без всякого носятся вкуса.

И не исходит от них и особого запаха также.

Так, если думаешь ты драгоценный бальзам изготовить,

С миррой смешав майоран и букет благовонного нарда,

Запах которого нам представляется нектаром, надо,

850 Прежде всего, отыскать непахучее масло оливы,

Чтобы затронуть оно не могло обонянья и чтобы,

Соком своим заразив, не могло заглушить и попортить

Весь ароматный отвар и душистость его уничтожить.

В силу таких же причин при созданьи предметов не могут

Первоначала вещей придавать им иль собственный запах,

Или же звук – раз они ничего испускать не способны, —

Равным же образом вкус, наконец, или холод, а также

Жар раскалённый, тепло или прочее в этом же роде,

Ибо и это, и всё, что является смертности свойством:

860 Мягкость и гибкость, и ломкость и рыхлость, и полость и редкость —

Всё это также должно совершенно быть чуждо началам,

Если построить весь мир мы хотим на бессмертных основах,

Чтобы он мог пребывать нерушимым во всём его целом,

Ибо иначе в ничто у тебя обратятся все вещи.

Ты убедишься теперь, что и всё, что, как видно, способно

К чувству, однако, должно состоять из начал, безусловно

Чувства лишённых. Ничто против этого не возражает

Из очевидных вещей и того, что для каждого ясно,

Но убеждает нас в том, что, как сказано, из совершенно

870 Чувства лишённых начал возникают живые созданья [446] ,

Видеть бывает легко, как из кучи зловонной навоза

Черви живые ползут, зарождаясь, когда разлагаться

Почва сырая начнет, от дождей проливных загнивая;

Так же и прочее всё возникает одно из другого:

В скот переходят ручьи, и листья, и тучные пастьбы,

Скот, в свою очередь, сам переходит, меняя природу,

В тело людей, а оно точно так же нередко собою

Силы питает зверей и способствует росту пернатых.

Так превращает природа всю пищу в живые созданья

880 И зарождает у них из неё же и всякие чувства

Тем же примерно путём, как она и сухие поленья,

В пламени все разложив, заставляет в огонь обращаться,

Видишь ли ты, наконец, что большое значенье имеет,

Как и в порядке каком сочетаются между собою

Первоначала вещей и какие имеют движенья?

Что же такое ещё смущает твой ум и колеблет

И заставляет его сомневаться, что можно началам,

890 Чувства лишённым, рождать существа, одарённые чувством?

Это наверное то, что ни лес, ни земля, ни каменья

Чувства живого родить и в смешении даже не могут.

Должен, однако же, ты припомнить, что я не считаю,

Будто решительно всё, что рождает способное к чувству,

Тут же должно порождать непременно и самые чувства;

Важно здесь, прежде всего, насколько малы те начала,

Что порождают собой ощущенье, какой они формы,

Также какие у них положенья, движенья, порядок.

Этого мы ни в дровах, ни в комьях земли не заметим,

Но, коль загнили они, разлагаясь как будто от ливней,

То производят червей, потому что материи тельца,

900 Прежний порядок тогда изменяя в условиях новых,

Сходятся так, что должны зарождаться живые созданья.

Кто ж утверждает затем, что способное к чувству творится

Из одарённого им, давая его и началам,

903а Тот вместе с тем признает за началами смертную сущность,

Мягкими делая их. Ибо связано всякое чувство

С жилами, мышцами, мясом; а это, как всем очевидно,

Мягко и всё состоит несомненно из смертного тела..

Но тем не менее пусть вековечны такие частицы:

Всё же им должно иметь или только отдельные чувства,

Или созданьям живым они в целом должны быть подобны,

910 Чувствовать сами собой, однако же, части не могут:

В членах отдельных всегда сочетается чувство с другими,

И невозможно руке, отделённой от нас, или части

Нашего тела иной сохранять обособленно чувство.

Значит, частицы подобны живому созданию в целом

923 И непременно должны ощущать, что и мы ощущаем,

915 Чтобы их чувства могли совпадать с ощущением жизни.

Но разве можно сказать, что такие живые частицы —

Первоначала вещей? Разве можно им смерти избегнуть,

Раз всё живое всегда одновременно также и смертно?

Но коль и можно, то всё ж из их сочетаний друг с другом

920 Только б одна мешанина созданий живых получалась

Так же, как если бы все воедино сошлись и смешались

922 Люди, и звери, и скот, ничего бы от них не родилось.

Если же чувство своё они, в тело попавши, теряют

925 И получают взамен другое, к чему придавать им

То, что отходит от них? И мы вновь к заключенью приходим [447] , —

Если в живого птенца яйцо превращается птичье,

Если у нас на глазах кишат, из земли выползая,

Черви, когда от дождей проливных разлагается почва, —

930 Что для рождения чувств никакого не надобно чувства.

Если же мне возразят, что только путём изменений

Чувство из чуждого чувству способно возникнуть, иль только

Как бы посредством родов, что приводят к его появленью,

Я удовольствуюсь тем указанием и разъясненьем,

Что не бывает родов, если не было раньше соитья,

Что изменения все происходят путём сочетанья.

Чувствам, во-первых, нельзя оказаться в каком-либо теле,

Прежде того, как само народится живое созданье,

Ибо материя вся, пребывая рассеянной всюду —

940 В воздухе, в реках, в земле и во всяких земли порожденьях,

Не образует ещё, не сошедшися в должном порядке,

Жизни движений в себе, от которых всезрящие чувства,

Вспыхнувши, зорко блюдут и хранят все живые созданья.

Далее, каждый удар, не по силам живому созданью,

Валит на месте его и немедленно следом за этим

В теле его и в душе все чувства приводит в смятенье,

Ибо тогда у начал разрушаются их положенья

И прекращаются тут совершенно движения жизни

Вплоть до того, что материя вся, сотрясённая в членах,

950 Узы живые души отторгает от тела и душу,

Врозь разметав её, вон чрез отверстия все выгоняет.

Да и чего же ещё ожидать при ударе возможно

Кроме того, что он всё разнесёт и все связи расторгнет?

Правда, бывает и так, что при менее резком ударе

Могут его одолеть уцелевшие жизни движенья

И, одолев от толчка происшедшую сильную бурю,

Всё возвращают опять к теченью по прежнему руслу,

А завладевшее было всем телом движение смерти

Врозь разгоняют и вновь зажигают угасшие чувства.

960 Иначе как же тогда у самого смерти порога

К жизни вернуться скорей и к сознанию было бы можно,

Чем удалиться навек, предначертанной цели достигнув?

Кроме того, если боль возникает, коль, некою силой

В членах и в мясе живом потрясаясь, тела основные

Во глубине своих гнезд приходить начинают в смятенье,

А по местам водворясь, вызывают отрадное чувство, —

Ясно, что первоначал никакая не может затронуть

Боль и самим по себе им не ведомо чувство отрады,

Раз никаких у них нет своих собственных тел изначальных,

970 От перемены движений которых они бы страдали

Или какой-нибудь плод наслаждений вкушали приятных.

Значит, началам вещей никакое не свойственно чувство.

Если же чувство иметь способны живые созданья

Лишь потому, что самим началам их свойственно чувство,

То каковы же тогда в человеческом роде начала?

Верно, способны они заливаться и хохотом звонким,

И орошать и лицо и щеки обильно слезами,

И о составе вещей говорить с пониманием дела,

И рассуждать, наконец, о собственных первоначалах?

980 Ибо ведь, если вполне во всём они смертным подобны,

Значит, и сами должны состоять из других элементов,

Эти – опять из других, и конца ты нигде не положишь:

Ибо, по-твоему, всё способное к речи, ко смеху,

К мысли должно состоять из начал совершенно таких же.

Если ж мы видим, что вздор это всё, да и прямо безумье,

Что и без всяких начал смеющихся можно смеяться

И разуметь и в ученых словах излагать рассужденья,

Не состоя из семян и разумных и красноречивых,

То почему же нельзя, чтобы всё, одарённое чувством,

990 Сложный имело состав из семян, не имеющих чувства?

Семени мы, наконец, небесного все порожденья [448] :

Общий родитель наш тот, от которого всё зачинает

Мать всеблагая, земля, дождевой орошённая влагой,

И порождает хлеба наливные, и рощи густые,

И человеческий род, и всяких зверей производит,

Всем доставляя им корм, которым они насыщаясь

Все беззаботно живут и своё производят потомство.

Матери имя земля справедливо поэтому носит.

Также всё то, что земля породила, уходит обратно

1000 В землю, а что изошло из пределов эфира, то снова

Всё возвращается к ним, улетая в обители неба.

Но, с истребленьем вещей, материи тел не способна

Смерть убивать, а лишь их сочетанья она расторгает

И производит затем сочетанья иные, и этим

Делает то, что и форму и цвет изменяют все вещи,

Чувства рождаются в них и внезапно опять пропадают.

Видишь из этого ты, что имеет значенье, с какими

И в положеньи каком войдут в сочетание те же

Первоначала и как они двигаться будут взаимно;

1010 И не считай, что телам изначальным и вечным присуще

То, что, мы видим, плывёт по поверхности всяких предметов,

Что возникает порой и опять исчезает внезапно.

Даже и в наших стихах ведь имеет большое значенье

Расположение букв и взаимное их сочетанье:

Теми же буквами мы означаем ведь небо и землю,

Солнце, потоки, моря, деревья, плоды и животных;

Если не полностью все, то всё-таки большая часть их

Те же, и только один распорядок их дело меняет.

То же и в самых вещах: материи все измененья —

1021 Встречи, движения, строй, положенье её и фигуры —

Необходимо влекут за собой и в вещах перемены.

Ныне внимателен будь, достоверному внемля ученью [450] :

Новый предмет до ушей твоих бурно стремится достигнуть,

В новом обличьи предстать пред тобою должно мирозданье,

Нет, однако, вещей достоверных, чтоб невероятны

Не показались они нам с первого взгляда, а также

Ни удивительных нет, ни настолько великих явлений,

Чтоб не внушали они изумленья всё меньше и меньше.

1030 Чистую, прежде всего, укажу я лазурь небосвода,

Всё, что объемлется им: и светила, бродящие всюду,

Месяц, блистательный свет, изливаемый солнца сияньем;

Если всё это теперь первый раз бы представилось смертным

И неожиданно всё появилось пред ними внезапно,

Что бы считаться могло изумительней этих явлений,

Иль чему меньше поверить посмели бы раньше народы?

Нет, я скажу, ничему не сравниться со зрелищем этим.

Но уже больше никто, созерцаньем его пресыщённый,

Не удостоит взирать на обители светлые неба!

1040 А потому перестань, лишь одной новизны устрашаясь,

Наше ученье умом отвергать, а сначала сужденьем

Острым исследуй его и взвесь; и, коль прав окажусь я,

Сдайся, а если неправ, то восстань и его опровергни.

Ведь, коль лежащему вне, за пределами нашего мира,

Нет пространству границ, то стараемся мы доискаться,

Что же находится там, куда мысль устремляется наша

И улетает наш ум, подымаясь в пареньи свободном [451] .

Видим мы, прежде всего, что повсюду, во всех направленьях

С той и с другой стороны, и вверху и внизу у вселенной [452]

1050 Нет предела, как я доказал, как сама очевидность

Громко гласит и как ясно из самой природы пространства.

А потому уж никак невозможно считать вероятным,

Чтоб, когда всюду кругом бесконечно пространство зияет

И когда всячески тут семена в этой бездне несутся

В неисчислимом числе, гонимые вечным движеньем,

Чтобы лишь наша земля создалась и одно наше небо,

И чтобы столько материи тел оставалось без дела,

Если к тому ж этот мир природою создан, и если

Сами собою вещей семена в столкновеньях случайных,

1060 Всячески втуне, вотще, понапрасну сходяся друг с другом,

Слились затем, наконец, в сочетанья такие, что сразу

Всяких великих вещей постоянно рождают зачатки:

Моря, земли и небес и племени тварей живущих.

Так что ты должен признать и за гранями этого мира

Существованье других скоплений материи, сходных

С этим, какое эфир заключает в объятиях жадных.

Если же, кроме того, и материя есть в изобильи,

Если есть место и нет ни причины, ни вещи, какая

Ей бы мешала, должны из неё развиваться предметы.

1070 Если к тому же семян количество столь изобильно,

Что и всей жизни никак не хватило б для их исчисленья,

Если вещей семена неизменно способна природа

Вместе повсюду сбивать, собирая их тем же порядком,

Как они сплочены здесь, – остаётся признать неизбежно,

Что во вселенной ещё и другие имеются земли,

Да и людей племена и также различные звери.

Надо добавить ещё, что нет ни одной во вселенной

Вещи, какая б могла возникать и расти одиноко

И не являлась одной из многих вещей однородных

1080 Той же породы. Взгляни, например, на созданья живые,

И ты увидишь, что так нарождаются горные звери,

Так поколенья людей возникают и так же немое

Племя чешуйчатых рыб и все особи птиц окрылённых.

Следственно, надо признать, что подобным же образом небо,

Солнце, луна и земля, и моря, и все прочие вещи

Не одиноки, но их даже больше, чем можно исчислить,

Ибо их жизни предел точно так же поставлен и ждёт их

Так же, как всё; и у них такое же смертное тело,

Как у созданий, что здесь на земле по породам плодятся.

1090 Если как следует ты это понял, природа свободной

Сразу тебе предстаёт, лишённой хозяев надменных,

Собственной волею всё без участья богов создающей.

Ибо, – святые сердца небожителей, в мире спокойном

Жизнь проводящих свою и свой век безмятежно и ясно! —

Кто бы сумел управлять необъятной вселенной, кто твёрдо

Бездны тугие бразды удержал бы рукою искусной,

Кто бы размеренно вел небеса и огнями эфира

Был в состояньи везде согревать плодоносные земли

Иль одновременно быть повсюду во всякое время,

1100 Чтобы и тучами тьму наводить, и чтоб ясное небо

Грома ударами бить, и чтоб молньи метать, и свои же

Храмы порой разносить [453] , и, в пустынях сокрывшись, оттуда

Стрелы свирепо пускать, и, минуя нередко виновных,

Часто людей поражать, не достойных того и невинных?

Много и после того, как мир народился, и после

Дня появленья земли и морей и восшествия солнца

Тел накопилось извне, и кругом семена накопились,

В быстром полёте несясь из глубин необъятной вселенной,

Чтобы моря и земля разрастаться могли, чтобы небо

1110 Свой далеко распростёрло чертог, чтобы подняло кверху

Своды свои над землёй и высоко вознёсся бы воздух.

Ибо тела, исходя отовсюду, посредством ударов

Распределяются все по местам сообразно их роду:

Влага ко влаге течёт, земля же из тела земного

Вся вырастает, огонь – из огней и эфир – из эфира

Вплоть до тех пор, пока всё до предельного роста природа

Не доведёт и конца не положит вещей совершенству;

Что происходит, когда собирается в жизненных жилах

Столько же, сколько из них, вытекая наружу, исходит.

1120 Тут для всего настаёт предельного возраста время,

Тут на развитье вещей природа узду налагает [455] .

Ибо всё то, что кругом развивается в радостном росте

И достигает, идя шаг за шагом, зрелости полной,

Более тел принимает в себя, чем наружу выводит,

Ежели пища легко ещё в жилы проходит и если

Не раздалось до того, чтобы много оно выделяло

И раздавало скорей, чем питается в возрасте этом.

Ибо, что множество тел из вещей, утекая, выходит,

Надо, конечно, признать; но должно притекать ещё больше

1130 В вещи, покуда их рост не достигнет предельной вершины.

Мало-помалу затем возмужалую крепость и силы

Ломят года, и вся жизнь постепенно приходит в упадок.

Ибо, чем больше предмет оказался в конце разрастанья

И чем обширнее он, тем и больше всегда выделяет

Тел из себя, разнося их повсюду во всех направленьях;

Да и по жилам его не легко растекается пища,

И уж источник её, при таком изобильном отливе,

Не в состоянии течь достаточно мощной струею.

И справедливо должны погибать, таким образом, вещи,

1140 Коль разложились они и от внешних ударов зачахли,

Так как в преклонных годах уже им не хватает питанья,

Да и снаружи тела, продолжая толчки беспрестанно,

Вещи изводят вконец и ударами их добивают.

Так же с теченьем времён и стены великого мира,

Приступом взяты, падут и рассыплются грудой развалин.

Пища, конечно, должна восстанавливать всё, обновляя,

Пища – поддерживать всё и пища служить основаньем,

Но понапрасну, когда не способны выдерживать жилы

То, что потребно для них, а природа доставить не может.

1150 Да, сокрушился наш век [456] , и земля до того истощилась,

Что производит едва лишь мелких животных, а прежде

Всяких давала она и зверей порождала огромных.

Вовсе, как думаю я, не цепь золотая [457] спустила

С неба далёких высот на поля поколения смертных,

Да и не волны морей, ударяясь о скалы, создали,

Но породила земля, что и ныне собой их питает;

Да и хлебов наливных, виноградников тучных она же

Много сама по себе сотворила вначале для смертных,

Сладкие также плоды им давая и тучные пастьбы, —

1160 Всё, что теперь лишь едва вырастает при нашей работе:

Мы изнуряем волов, надрываем и пахарей силы,

Тупим железо, и всё ж не даёт урожая нам поле, —

Так оно скупо плоды производит и множит работу.

И уже пахарь-старик, головою качая, со вздохом

Чаще и чаще глядит на бесплодность тяжёлой работы,

Если же с прошлым начнет настоящее сравнивать время,

То постоянно тогда восхваляет родителей долю.

И виноградарь, смотря на тщедушные, чахлые лозы,

Век, злополучный, клянет, и на время он сетует горько

1170 И беспрестанно ворчит, что народ, благочестия полный,

В древности жизнь проводил беззаботно, довольствуясь малым,

Хоть и земельный надел был в то время значительно меньше,

Не понимая, что всё дряхлеет и мало-помалу,

Жизни далёким путём истомлённое, сходит в могилу.