12 великих античных философов

После такого разговора они так и порешили и стали действовать соответственно. При этом один был уверен, что он обрел счастье, потому что получил в свое распоряжение большое достояние, а другой считал себя на вершине блаженства, потому что ему посчастливилось найти управляющего, который предоставлял ему досуг для занятия тем, в чем он находил удовольствие.

Натуре Феравла была свойственна любовь к друзьям; более того, он считал, что нет ничего столь приятного и полезного, чем выказывать заботу о людях. Он был убежден, что из всех живых существ человек в особенности наделен чувством долга и благодарности. Ибо он видел, что на похвалу люди охотно отвечают похвалою, а за услуги стараются отплатить услугами; что тем, кого они знают как своих доброжелателей, они отвечают преданностью и не способны на враждебное чувство к таким, в чьей любви к себе они убеждены; что из всех живых существ они отличаются наибольшей склонностью воздавать своим родителям благодарностью за их заботы и при жизни их и после смерти; прочие же существа, как он знал, гораздо неблагодарнее и бесчувственнее людей. Поэтому Феравл чрезвычайно радовался, что у него будет теперь возможность, освободившись от заботы об имуществе, целиком посвятить себя друзьям; в свою очередь, сак был доволен тем, что отныне он мог, владея многим, многим и пользоваться. Сак любил Феравла за то, что тот всегда что-нибудь приносил в дом, а тот – сака за готовность все принять и не докучать ему, несмотря на растущие заботы об увеличивавшемся состоянии. Вот так они с тех пор и жили.

Глава IV

Совершив жертвоприношение, Кир тоже устроил пир в честь своей победы и пригласил на него тех своих друзей, которые ревностнее остальных стремились содействовать блеску его власти и проявили больше всего почтения и преданности. Вместе с ними он пригласил также мидянина Артабаза, армянина Тиграна, гиппарха гирканцев и Гобрия. Что касается Гадата, то он распоряжался скиптродержцами Кира и всем распорядком дворцовой жизни. Поэтому, когда у Кира обедали гости, Гадат не садился за стол, а был в хлопотах, но когда они были одни, он обедал вместе с Киром, потому что тот находил приятным его общество. За эту свою службу Гадат удостаивался многих великих почестей от Кира, а благодаря Киру и от других. Когда приглашенные явились на обед, Кир стал усаживать каждого не как придется, но кого больше всех ценил, того посадил по левую руку, потому что сам был открыт для нападения больше с этой стороны, чем справа; [1307] следующего за ним по степени уважения он посадил По правую руку, третьего – снова по левую, четвертого – опять по правую; и если у царя бывает больше гостей, то они рассаживаются дальше в таком же порядке. Показывать степень своего уважения к каждому Кир находил полезным по той причине, что там, где убеждены, что лучший не удостоится ни восхваления, ни награды, – там люди не проявляют взаимного соперничества, а где лучший пользуется очевидным преимуществом, там все с величайшим усердием вступают в соревнование. Таким образом, Кир старался показать свое предпочтительное отношение к лучшим, начиная уже с распределения мест, как сидячих, так и стоячих. Однако, отводя кому-либо определенное место, он не давал его навечно; напротив, он считал справедливым, чтобы человек за свои доблестные дела продвигался на более почетное место, а за нерадивость отодвигался назад. При этом он считал для себя позором, если занимавший первое место не оказывался наделенным у него и большими пожалованиями. Как нам известно, такой порядок, установленный при Кире, существует и поныне.

За обедом Гобрий нашел удивительным не то, что у Кира, как у великого властителя, все на столе было в великом изобилии; удивительным ему показалось другое – то, что Кир при всем его могуществе ни одно из блюд, которые ему хотелось отведать, не съедал один, но обязательно просил присутствующих также их отведать, а нередко, как видел Гобрий, он даже и некоторым отсутствующим друзьям посылал такие кушанья, которые ему самому понравились. Поэтому, когда обед кончился и Кир разослал со своего стола все оставшиеся в большом количестве лишние кушанья, Гобрий сказал:

– Прежде, Кир, я считал, что ты превосходишь остальных людей более всего способностями полководца, но теперь, клянусь богами, я думаю, что ты еще больше, чем военной мудростью, превосходишь их человечностью.

– Это так, клянусь Зевсом, – подтвердил Кир. – К тому же мне гораздо приятнее отличаться добрыми делами, чем успехами полководческими.

– Почему же? – спросил Гобрий.

– Потому, – отвечал Кир, – что в одном, чтобы отличиться, надо причинять людям зло, а в другом – добро. Немного спустя, когда все уже подвыпили, Гистасп спросил Кира:

– Не прогневаешься ли ты, Кир, если я спрошу тебя о том, что мне так хочется узнать от тебя?

– Конечно нет, клянусь богами, – отвечал Кир, – напротив, я был бы недоволен, если бы заметил, что ты молчишь о том, о чем хочешь спросить.

– Тогда скажи мне: разве я когда-нибудь не приходил по твоему зову?

– Оставь, что ты говоришь, – запротестовал Кир.

– Но, может быть, я откликался на твой зов слишком неспешно?

– Отнюдь нет.

– Может быть, я не исполнил какого-либо твоего приказания?

– Мне не в чем тебя упрекнуть, – сказал Кир.

– Ну а то, что я делаю, – замечал ли ты хоть раз, что я что-нибудь выполнял неохотно или без удовольствия?

– Нет, ни разу, – подтвердил Кир.

– Отчего же тогда, ради всех богов, Кир, ты распорядился, чтобы Хрисанта посадили на более почетное место, чем меня?

– Сказать тебе? – спросил Кир.

– Всенепременно, – ответил Гистасп.

– А ты, в свою очередь, не обидишься на меня, услышав правду?

– Я буду только рад, если узнаю, что мне не чинят нарочитой обиды.

– Так вот, – начал Кир, – во-первых, этот самый Хрисант не дожидался вызова, а являлся, блюдя наши интересы, раньше, чем его позовут. Затем, он не ограничивался выполнением приказания, но делал еще и то, что сам находил полезным исполнить для нас. Когда же надо было выступить по какому-либо поводу перед союзниками, он помогал мне советами в тех делах, касаться которых он считал достойным меня; если же он замечал, что я хочу довести до сведения союзников кое-какие вещи, о которых, однако, стесняюсь говорить от своего имени, то он говорил об этом сам, высказывая мое суждение о них как свое собственное. Поэтому можно ли не признать, что в таких случаях он был мне полезнее даже меня самого? К тому же, по его собственным словам, ему самому всегда достаточно того, что у него есть, тогда как мне – это знает каждый – он непрестанно старается оказать услугу каким-нибудь новым приобретением и гораздо больше меня самого гордится и радуется моим успехам.

– Клянусь Герой, Кир, – вскричал Гистасп, – я просто счастлив, что спросил тебя об этом.

– Почему это? – удивился Кир.

– Да потому, что и я постараюсь теперь делать так. Одного только я не возьму в толк, – добавил он. – Как смогу я показать, что радуюсь твоему благополучию: надо ли хлопать в ладоши, или смеяться, или еще что-нибудь делать?

– Лучше плясать по-персидски, – заметил Артабаз, и при этих словах все рассмеялись. [1308] Пиршество шло своим чередом, когда Кир спросил Гобрия:

– Скажи мне, Гобрий, как по-твоему, теперь тебе было бы приятнее отдать свою дочь за кого-нибудь из этих друзей, чем тогда, когда ты впервые встретил нас? [1309]

– Что ж, – отвечал Гобрий, – можно и мне сказать правду?

– Конечно, клянусь Зевсом, – поощрил его Кир, – ведь никто не задает вопросов из желания услышать ложь.

– В таком случае можешь поверить, что теперь сделать это мне было бы гораздо приятнее.

– А мог бы ты объяснить, почему собственно? – спросил Кир.

– Разумеется.

– Сделай милость, скажи.

– Дело в том, что тогда, как я видел, они бодро переносили трудности и опасности, а теперь я убеждаюсь в их благоразумном отношении к счастью. Между тем, по моему мнению, Кир, труднее найти человека, переносящего достойно свое счастье, чем несчастье, ибо первое большинству придает наглость, а второе всем внушает благоразумие. [1310]

– Ты слышал изречение Гобрия? – обратился Кир к Гистаспу.

– Да, клянусь Зевсом; и если он почаще станет изрекать такие истины, то заполучит меня в женихи своей дочери гораздо скорее, чем если будет показывать мне свои многочисленные кубки. [1311]

– Ну что ж, – сказал Гобрий, – у меня записано множество таких изречений, [1312] и я не прочь буду поделиться ими с тобой, если ты получишь мою дочь в жены. Что же касается кубков, которых ты, сдается мне, не выносишь, [1313] то я не знаю, не отдать ли мне их этому Хрисанту, раз уж он и место у тебя перехватил.

– Вообще же, – снова заговорил Кир, – и ты, Гистасп, и вы все, здесь присутствующие, должны знать: если вы будете говорить мне о том, когда кому-либо из вас придет в голову жениться, то вы легко убедитесь, каким отличным помощником я смогу оказаться для вас.

– А если кто-нибудь пожелает выдать дочь, – спросил Гобрий, – кому он должен заявить об этом?

– Тоже мне, – сказал Кир, – ибо я на редкость сведущ в этом искусстве.

– В каком это? – поинтересовался Хрисант.

– Да в том, чтобы определить, кому какой брак подходит.

– Тогда скажи мне, ради богов, – попросил Хрисант, – какая жена, по-твоему, лучше всего подойдет мне?

– Прежде всего, – отвечал Кир, – маленькая; ведь ты и сам невелик, а если ты женишься на высокой и когда-нибудь захочешь ее поцеловать, когда она будет стоять, тебе придется подпрыгивать, как щенку.

– Да, это ты правильно заметил, – согласился Хрисант, – тем более, что я никуда не годный прыгун.

– Затем, – продолжал Кир, – тебе бы очень подошла курносая.

– А это еще к чему?

– Да ведь сам ты горбонос, а горбоносость, поверь мне, лучше всего сочетается с курносостью.

– Ты, пожалуй, скажешь, – усмехнулся Хрисант, – что и хорошо поевшего – вот как я теперь – надо сочетать с голодной.

– Разумеется, клянусь Зевсом, – подтвердил Кир. – Ведь у сытых людей живот по-своему горбонос, а у голодных – курнос.

– А хладнокровному царю? – спросил Хрисант. – Ты мог бы сказать нам, ради всех богов, какая ему подошла бы жена? [1314]

Тут все расхохотались, и Кир, и остальные гости. Посреди общего смеха Гистасп заметил:

– В твоей царской власти, Кир, я особенно завидую одному.

– Чему? – поинтересовался Кир.

– Тому, что ты можешь, несмотря на свою холодность, вызывать смех у людей.

– А между тем, – возразил Кир, – разве ты не отдал бы кучу денег за то, чтобы самому так говорить и чтобы слухи о твоем остроумии дошли до той, в глазах которой ты хочешь отличиться? Такими шутками обменивались они тогда на пиру.

После этого Кир распорядился принести богатый женский наряд, который он попросил Тиграна передать его жене за то, что она храбро следовала за мужем в походе. [1315] Артабазу он подарил золотой кубок, а предводителю гирканцев коня и много других прекрасных подарков.

– Что касается тебя, Гобрий, – сказал он затем, – то я дам мужа твоей дочери.

– В таком случае, – вмешался Гистасп, – дай им меня, чтобы мне достались его записи.

– А есть ли у тебя состояние, которое может сравниться с богатством этой девушки? – осведомился Кир.

– Клянусь Зевсом, – отвечал тот, – оно у меня даже во много раз большее.

– И где же оно, это твое состояние? – поинтересовался Кир.

– Здесь, – отвечал Гистасп, – как раз на том месте, где ты сам сидишь, раз ты мне друг.

– Для меня этого достаточно, – промолвил Гобрий; и тут же, протянув правую руку, заявил:

– Отдай мне его, Кир; я принимаю такого зятя.

Тогда Кир взял правую руку Гистаспа и вложил ее в руку Гобрию, а тот принял ее. Вслед за тем Кир преподнес Гистаспу множество прекрасных подарков, чтобы он мог послать их своей невесте. Хрисанта же Кир притянул к себе и поцеловал. Тут Артабаз заметил:

– Клянусь Зевсом, Кир, чаша, которую ты подарил мне, и подарок, который ты сделал Хрисанту, отлиты не из одинакового золота.

– Ну что ж, – отвечал Кир, – я и тебе сделаю такой же подарок.

– Когда? – поспешил спросить тот.

– Через тридцать лет.

– Я буду ждать, – заявил Артабаз, – и не умру до того, так что будь готов.

На том пиршество тогда и окончилось. Когда гости начали вставать, Кир тоже встал и проводил их до дверей.

На следующий день Кир отпустил домой всех присоединившихся к нему добровольно союзников, за исключением тех, которые пожелали остаться у него навсегда; этим он дал землю и дома, которыми и поныне еще владеют потомки оставшихся тогда с Киром воинов, а были это по большей части мидяне и гирканцы. Всех уходивших Кир щедро одарил и расстался с ними так, что ни командиры, ни простые воины не могли на него пожаловаться. После этого он распределил уже среди своих воинов сокровища, взятые в Сардах. [1316] Мириархам и состоявшим при нем гиперетам он отделил лучшие доли в соответствии с заслугами каждого, а остальное пустил в раздел; при этом, выделив каждому мириарху соответствующую часть, он поручил им произвести дальнейший раздел тем же способом, как он сам это сделал для них. Таким образом каждый начальник распределял сначала награды между подчиненными ему командирами, в соответствии с их заслугами, а самые остатки гексадархи распределили между рядовыми воинами, также соответственно заслугам. В итоге все по справедливости получили свою долю. Тем не менее, когда воины получили свои награды, кое-кто стал высказываться в таком духе:

– Очевидно, сам он владеет несметными богатствами, раз уж каждому из нас выдал по стольку. Другие же возражали:

– Какими там несметными! Не таков характер у Кира, чтобы он стал копить сокровища для себя; он находит больше радости, раздавая, чем приобретая.

Услышав о таких речах и суждениях на свой счет, Кир созвал друзей и всех начальников и сказал им так:

– Друзья мои! Я не раз уже наблюдал людей, которые желают показать, что они владеют состоянием большим, чем оно есть на самом деле, потому что думают, что так они будут выглядеть благороднее. Однако, по-моему, они приобретают славу, противоположную той, к которой стремятся. Ведь если человека считают богачом, а он не проявляет заботы о друзьях соответственно своему состоянию, то он непременно заслужит репутацию низкого скареда. С другой стороны, есть и такие, которые стараются скрыть, сколько у них накоплено богатств. На мой взгляд, эти люди – худшие враги своим друзьям. Ведь из-за незнания действительного положения вещей их друзья нередко ничего не говорят им о своих нуждах и потому терпят лишения. По моему мнению, высшим проявлением честности будет не скрывать своих возможностей и, исходя из них, состязаться в благородстве. Поэтому я хочу показать вам все мои богатства, какие возможно увидеть, а что увидеть невозможно, то опишу словами.

После такого заявления он стал показывать им многочисленные свои сокровища, а что лежало так, что его трудно было осмотреть, то описал словами. Под конец он сказал:

– Все эти богатства, воины, вы должны рассматривать как принадлежащие вам ничуть не меньше, чем мне, ибо я собираю их не для того, чтобы самому их растратить, – я бы и не смог этого сделать, – а для того, чтобы мне можно было одаривать всех вас за ваши прекрасные дела и чтобы любому из вас, кому будет что-нибудь нужно, можно было прийти ко мне и получить то, в чем он нуждается. Вот какие слова произнес тогда Кир.

Глава V

Когда Кир счел, что дела в Вавилоне приведены уже в такой порядок, что он может и уехать, он стал собираться к отъезду в Персию и отдал приказ готовиться к нему другим. После того как он решил, что сделаны достаточные запасы всего, что, по его мнению, могло понадобиться в походе, он отдал приказ к выступлению. Расскажем теперь о том, как армия Кира, несмотря на свою многочисленность, в отличном порядке устраивалась на стоянку и вновь собиралась в путь, как быстро все размещались там, где нужно; ведь надо учесть, что где бы персидский царь ни останавливался на стоянку, все его люди тоже располагаются рядом с ним в палатках и летом и зимой.

Так вот, Кир с самого начала завел обычай, чтобы его шатер устанавливали входом на восток. Затем он твердо установил, на каком расстоянии от царского шатра должны ставить палатки его копьеносцы. Далее, хлебопекам он отвел место с правой стороны, а поварам – с левой, лошадям – снова справа, а прочим вьючным животным – опять слева. Всем остальным также были даны такие точные приказания, что каждая часть знала свое место, – и на каком протяжении ей располагаться, и где именно. Когда они собираются в путь, каждый складывает те вещи, о которых ему предписано заботиться, а другие тут же нагружают их на вьючных животных. Вследствие этого все обозные одновременно устремляются к животным, выделенным под перевозку, и каждый одновременно с другими нагружает кладью свое вьючное животное. Таким образом одного времени достаточно для сборов что одной палатки, что всех. Точно так же обстоит дело и с устройством на стоянку. Равным образом и для своевременного приготовления пищи каждому даны точные приказания, что делать. Поэтому одинаковое время затрачивается на приготовление и одного кушанья, и всех.

Подобно тому как служители, занятые приготовлением пищи, располагались каждый на своем месте, точно так же и вооруженные воины занимали в лагере Кира места, соответственно вооружению каждого. Все они знали, кому какое отводится место, и потому каждый безошибочно размещался на своем. Строгий порядок Кир считал хорошим установлением и для домашней жизни, ибо в этом случае всегда известно, куда надо пойти и где взять то, что бы ни потребовалось. Но еще более замечательным установлением признавал он порядок в расположении воинских частей, потому что моменты действий на войне значительно острее и неудачи по вине опоздавших здесь гораздо серьезнее. Наоборот, благодаря своевременному присутствию всех и каждого во время военных действий, как он видел, достигается огромное преимущество. Вследствие этого он и проявлял особую заботу о строгом воинском порядке. [1317] Во-первых, сам он помещался непременно в середине лагеря, поскольку здесь самое надежное место. Далее, самых верных своих людей он обыкновенно размещал рядом с собой, а за ними кольцом располагал всадников и колесничих. Он находил, что эти последние тоже нуждаются в прикрытии, потому что на стоянке в лагере они не имеют под рукой своего боевого оружия и им требуется много времени для приведения себя в такую готовность, чтобы быть полезными в бою. Справа и слева от стоянки Кира и всадников было место пельтастов, а место лучников, в свою очередь, было впереди и сзади той позиции, которую занимал он с всадниками. Гоплитов и воинов с большими плетеными щитами он располагал вокруг остального войска наподобие стены, чтобы, если всадникам, например, понадобилось бы время для снаряжения, эти стоящие первыми наиболее стойкие отряды предоставили им возможность завершить свое вооружение в безопасности.

Как гоплиты, так и пельтасты и лучники располагались у него на ночлег в строю, чтобы и ночью, в случае нужды, одинаково и гоплиты были готовы отразить нападение врага, и лучники и метатели дротиков, в случае такого нападения, могли сразу метать свои дротики и стрелы через головы гоплитов. Кроме того, все командиры отрядов имели на своих шатрах значки; и как в свободных городах ревностные служители знают жилища большинства горожан, в особенности же наиболее важных, так и гипереты Кира были хорошо осведомлены о местоположении всех командиров на лагерных стоянках и знали значки каждого из них. Поэтому, когда кто-либо из них требовался Киру, гипереты не разыскивали их по лагерю, а кратчайшим путем добирались до каждого. Каждый отряд и стоял, не смешиваясь с другими, и поэтому гораздо легче было заметить, кто соблюдает должный порядок, а кто не выполняет отдаваемых приказаний. При таком расположении, считал Кир, если кто и нападет на лагерь ночью или днем, он натолкнется здесь как бы на засаду.

Кир считал, далее, что тактическое искусство состоит не только в умении с легкостью растянуть фронт фаланги или углубить ее построение, или из походной колонны перестроить войско в фалангу, или развернуть эту фалангу надлежащим образом, если враг появится справа, слева или сзади; к тактическому искусству он относил также умение расчленить строй в случае необходимости, поставить каждую часть там, где она более всего принесет пользы, поспешно выполнить маневр в случае, если надо упредить неприятеля. Знание всех этих и многих подобных приемов Кир считал обязательным для хорошего тактика и старался одинаково использовать их все. Таким образом, в походе он вел свое войско в порядке, приноровленном каждый раз к обстоятельствам, а на стоянке размещал его по большей части так, как было сказано выше.

Когда они дошли, наконец, до Мидии, Кир отправился к Киаксару. После обмена приветствиями Кир первым делом сообщил Киаксару, что ему выделен в Вавилоне дворец со всеми службами, чтобы он мог и там в случае приезда останавливаться в своих покоях. После этого Кир преподнес ему множество других ценных подарков. Киаксар принял эти дары, после чего велел своей дочери подойти к Киру и преподнести ему золотой венок, браслеты, гривну и мидийское платье редкой красоты и великолепия. Девушка увенчала Кира венком, [1318] а Киаксар сказал:

– Кир, я дарю тебе также в жены эту девушку, мою собственную дочь. В свое время твой отец тоже женился на дочери моего отца, которая стала твоей матерью. Эта моя дочь – та самая, которую ты частенько нянчил, когда еще мальчиком был у нас; с тех пор, когда ее спрашивали, за кого она выйдет замуж, она отвечала, что за Кира. В качестве приданого я отдаю за ней также всю Мидию, ибо нет у меня законного наследника мужского пола. Так сказал Киаксар, а Кир ответил ему:

– Я благодарен тебе, Киаксар, за предложение породниться и счастлив буду получить и твою дочь, и эти дары, однако я хочу принять твое предложение с согласия моего отца и матери.

Несмотря на эти слова, Кир преподнес девушке все подарки, какие, по его мнению, должны были польстить и Киаксару. После этого он двинулся дальше в Персию.

Достигнув, наконец, границ Персии, он оставил здесь все свое войско, а сам вместе с друзьями направился в город, [1319] ведя с собой массу жертвенных животных, чтобы всем персам можно было принести жертвы и попировать. Он вез также с собой дары, какие считал приличным преподнести отцу, матери и остальным друзьям и какими подобало наделить должностных лиц, старейших мужей и всех гомотимов. Он сделал также всем персам и персиянкам подношения, какие и теперь еще царь делает каждый раз, когда приезжает в Персию. [1320] После этого Камбис собрал старейших из персов и тех должностных лиц, которым принадлежит наивысшая власть, и, пригласив также Кира, произнес такую речь:

– Персидские мужи и ты, Кир! По самой природе вещей я благоволю к вам всем, потому что над вами, персы, я царь, а ты, Кир, – мой сын. Поэтому я вправе вынести на общий суд те свои предложения, которые нахожу полезными для вас всех. В прошлом вы положили начало возвышению Кира, дав ему войско и сделав его предводителем, а Кир во главе этого воинства с помощью богов доставил вам, персы, славу в целом мире и особенный почет во всей Азии. Кроме того, лучших из своих соратников он обогатил, а массе остальных воинов предоставил плату и содержание. Наконец, учредив персидскую конницу, он обеспечил персам преобладание и на равнинах. [1321] Поэтому, если вы и впредь будете держаться такого мнения о взаимных обязанностях, то навсегда останетесь источником величайших благ друг для друга. Напротив, если ты, Кир, увлеченный нынешними успехами, задумаешь властвовать и над персами ради своекорыстной выгоды, как над другими народами, [1322] или вы, граждане, позавидовав его могуществу, попробуете лишить его власти, то, знайте, вы наверняка явитесь друг другу помехой в достижении величайшего счастья. Для того чтобы этого не произошло, а, наоборот, все было хорошо, я предлагаю вам всем совместно принести жертвы богам и, призвав их в свидетели, заключить договор о том, что ты, Кир, если кто-нибудь пойдет войною на персидскую землю или попробует низвергнуть законы персов, окажешь им помощь всеми силами, а вы, персы, если кто-нибудь попытается лишить Кира власти или от него попробует отложиться какой-нибудь из подвластных народов, тоже постоите и за себя самих и за Кира по первому его призыву. [1323] Понятно, пока я жив, царская власть в Персии останется в моих руках, но, когда я умру, она, очевидно, перейдет Киру, если он переживет меня. Тогда каждый раз, как он явится в Персию, вы будете поступать благочестиво, позволяя ему приносить жертвы за вас, как это теперь делаю я, [1324] а когда он будет в отсутствии, для вас будет благом, если почести богам будет воздавать тот из нашего рода, кого вы сочтете наилучшим.

Это предложение Камбиса было принято с полным одобрением и Киром и должностными лицами персов; и как тогда они заключили этот договор и призвали богов в свидетели, так и поныне еще сохраняются такие взаимоотношения у персов с их царями.

Покончив с этими делами, Кир снова уехал. По прибытии в Мидию, поскольку согласие отца и матери было получено, Кир женился на дочери Киаксара, о которой еще и теперь сохраняется память как о необычайной красавице. (Впрочем, некоторые писатели утверждают, что он женился на сестре своей матери, однако, в таком случае невеста была бы совершенной старухой). [1325] Сразу после свадьбы Кир вместе с женой отправился в путь.