12 великих античных философов

И не исследовать тут по отдельности первоначала,

Чтобы узнать, по каким созидаются вещи законам.

Те же, которые свойств материи вовсе не знают [414] ,

Думают нам вопреки, что без воли богов не способна,

Приноровляясь ко всем человеческим нуждам, природа

170 Года менять времена и выращивать хлебные злаки

И остальное творить, чем смертных к себе привлекает

Страсти божественной зов, вождя нашей жизни, и манит

В сладких утехах любви порождать поколенья живущих,

Чтоб не погиб человеческий род, для которого боги

Будто бы создали всё. Но они в измышлениях этих,

Кажется мне, далеко уклонились от здравого смысла.

Ибо, коль даже совсем оставались бы мне неизвестны

Первоначала вещей, и тогда по небесным явленьям,

Как и по многим другим, я дерзнул бы считать достоверным,

180 Что не для нас и отнюдь не божественной волею создан [415]

Весь существующий мир: столь много в нём всяких пороков.

Это впоследствии я объясню тебе, Меммий; теперь же

Мы возвратимся к тому, что осталось сказать о движеньи.

Я полагаю [417] , теперь доказать тебе будет уместно,

Что никакие тела не имеют возможности сами

Собственной силою вверх подниматься и двигаться кверху,

Чтобы тебя не ввело в заблужденье горящее пламя.

Ибо, лишь вспыхнет оно, всегда разгорается кверху

Так же, как злаки растут и тянутся кверху деревья,

190 Хоть в силу веса тела всегда устремляются книзу.

И если, взвившись, огонь досягает до кровли строений,

Пламенем быстрым лизать начиная и балки и бревна,

То не подумай, что он это делает собственной силой,

То же бывает, когда, при пускании крови из тела,

Хлещет и брызжет она, выбиваясь высокой струею».

Да и не видишь ли ты, с какой силою балки и бревна

Вон выпирает вода? Ведь чем глубже мы их погружаем

Сверху отвесно, на них напирая сильней и сильнее,

Тем их стремительней вверх вытесняет она, извергая,

200 Так что наружу они половиною большей взлетают.

Но и сомнения нет, полагаю, что сами собою

Эти тела в пустоте всегда устремляются книзу.

Так совершенно должно оказаться и пламя способно,

Будучи выжато, вверх подниматься в воздушном пространстве,

Хоть в силу веса само по себе оно тянется книзу.

Разве не видишь того, как факелы неба ночные

Огненный след за собой оставляют на своде небесном,

В том направленьи летя, куда путь им указан природой?

Или как падают вниз на землю блестящие звёзды?

210 Также и солнце с высот небосвода везде разливает

Жар и поля и луга осыпает своими лучами;

Значит, и солнечный жар точно так же к земле тяготеет,

Наискось, видишь, сквозь дождь пролетают и молнии сверху,

И, вырываясь из туч, то туда, то сюда постоянно

Перебегают огни, и на землю их падает пламя.

Я бы желал, чтобы ты был осведомлен здесь точно так же,

Что, уносясь в пустоте, в направлении книзу отвесном,

Собственным весом тела изначальные в некое время

В месте неведомом нам начинают слегка отклоняться,

220 Так что едва и назвать отклонением это возможно.

Если ж, как капли дождя, они вниз продолжали бы падать,

Не отклоняясь ничуть на пути в пустоте необъятной,

То никаких бы ни встреч, ни толчков у начал не рождалось,

И ничего никогда породить не могла бы природа.

Если же думает кто, что тела тяжелее способны

В силу того, что быстрей в пустоте они мчатся отвесно,

Сверху на лёгкие пав, вызывать и толчки, и удары,

Что порождают собой движения жизни, то, право,

Бродит от истины он далеко в заблужденьи глубоком.

230 Ибо всё то, что в воде или в воздухе падает редком,

Падать быстрее должно в соответствии с собственным весом

Лишь потому, что вода или воздуха тонкая сущность

Не в состояньи вещам одинаковых ставить препятствий,

Но уступают скорей имеющим большую тяжесть.

Наоборот, никогда никакую нигде не способна

Вещь задержать пустота и явиться какой-то опорой,

В силу природы своей постоянно всему уступая.

Должно поэтому всё, проносясь в пустоте без препятствий,

Равную скорость иметь, несмотря на различие в весе.

240 Значит, нельзя и телам тяжелее на лёгкие сверху

Падать никак и рождать при падении этом удары,

Чтобы движенья менять, из каких созидаются вещи.

Вновь повторяю: тела непременно должны отклоняться,

Но незаметно совсем; чтоб отнюдь никому не казалось,

Что мы движение вкось вопреки очевидности мыслим.

Ибо мы можем всегда совершенно легко убедиться,

Что в силу веса тела, поскольку мы можем заметить,

Вкось устремляясь, идти при падении сверху не могут.

Но что они никуда от линии строго отвесной

250 Не уклонятся ничуть, – разве кто-нибудь это усмотрит?

Если ж движения все непрерывную цепь образуют

И возникают одно из другого в известном порядке,

И коль не могут путём отклонения первоначала

Вызвать движений иных, разрушающих рока законы,

Чтобы причина не шла за причиною испоконь века,

Как у созданий живых на земле не подвластная року,

Как и откуда, скажи, появилась свободная воля [418] ,

Что позволяет идти, куда каждого манит желанье,

И допускает менять направленье не в месте известном

260 И не в положенный срок, а согласно ума побужденью?

Ибо сомнения нет, что во всём этом каждому воля

Служит начальным толчком и по членам движенья проводит,

Также не видишь ли ты, что в тот миг, как отворят ворота

Перед конями, они всё же вырваться вон и помчаться

Столь же мгновенно, как дух их стремительный жаждет, бессильны?

Ибо материи вся совокупность должна возбудиться

В теле повсюду, чтоб ей, возбудившись во всех его членах,

Духа порыву затем последовать было возможно.

Видишь из этого ты, что движенье рождается в сердце

270 И начинает идти, руководствуясь волею духа,

Передаваясь затем по телу всему и по членам.

Это совсем не похоже на то, когда мы поддаемся

Внешним толчкам и вперёд их силою движемся мощной.

Ибо тогда целиком вся материя нашего тела

Двигаться будет, от нас, очевидно, совсем не завися,

Вплоть до того, как она удержится нашею волей.

Видишь ли ты, наконец, что хоть сила извне и толкает

Многих людей и влечёт их часто стремглав, понуждая

Против их воли идти, но всё же в груди нашей скрыто

280 Нечто, что против неё восстаёт и бороться способно,

По усмотренью чего совокупность материи также

И по суставам должна, и по членам порой направляться

Или сдержаться, умчавшись вперёд, и вернуться на место?

И потому в семенах, помимо ударов и веса,

Должен ты также признать и другую причину движений,

Чем обусловлена в нас прирождённая эта способность;

Из ничего ведь ничто, как мы видим, не может возникнуть,

Правда, препятствует вес появленью всего от ударов,

Силою как бы извне; но чтоб ум не по внутренней только

290 Необходимости всё совершал и чтоб вынужден не был

Только сносить и терпеть и пред ней побеждённый склоняться,

Лёгкое служит к тому первичных начал отклоненье,

И не в положенный срок и на месте дотоль неизвестном.

И никогда не была материи масса плотнее

Сжатой, ни больших в себе не имела она промежутков,

Ибо ничто не привходит в неё и ничто не уходит.

А потому и теперь пребывают всё в том же движеньи

Вечно зачатков тела, в каковом пребывали и раньше.

Тем же порядком и впредь продолжать они двигаться будут,

300 То, что доселе всегда рождалось, то будет рождаться

В тех же условьях и жить, и расти постоянно, и крепнуть

Столько, сколько кому суждено по законам природы.

Силе нельзя никакой нарушить вещей совокупность,

Ибо и нет ничего, куда из вселенной могла бы

Скрыться материи часть и откуда внезапно вломиться

Новая сила могла б во вселенную, сделать иною

Всю природу вещей и расстроить порядок движений.

Здесь не должно вызывать удивленья в тебе, что в то время,

Как обретаются все в движении первоначала,

310 Их совокупность для нас пребывает в полнейшем покое,

Если того не считать, что движется собственным телом, —

Ибо лежит далеко за пределами нашего чувства

Вся природа начал. Поэтому, раз недоступны

Нашему зренью они, то от нас и движенья их скрыты.

Даже и то ведь, что мы способны увидеть, скрывает

Часто движенья свои на далёком от нас расстояньи:

Часто но склону холма густорунные овцы пасутся,

Медленно идя туда, куда их на пастбище тучном

Свежая манит трава, сверкая алмазной росою;

320 Сытые прыгают там и резвятся, бодаясь, ягнята.

Всё это издали нам представляется слившимся вместе,

Будто бы белым пятном неподвижным на склоне зелёном,

Также, когда, побежав, легионы могучие быстро

Всюду по полю снуют, представляя примерную битву,

Блеск от оружия их возносится к небу [420] , и всюду

Медью сверкает земля, и от поступи тяжкой пехоты

Гул раздаётся кругом. Потрясённые криками, горы

Вторят им громко, и шум несётся к небесным созвездьям;

Всадники скачут вокруг и в натиске быстром внезапно

330 Пересекают поля, потрясая их топотом громким.

Но на высоких горах непременно есть место, откуда

Кажется это пятном, неподвижно сверкающим в поле.

Ну а теперь ты узнай из дальнейшего сущность и свойства [422]

Мира начал основных; сколь они, различаясь по формам,

Многообразны и как разнородны они по фигурам.

Не оттого, что из них лишь немногие сходны по форме,

Но что они вообще не все друг на друга похожи.

Не удивляйся: ведь раз их количество столь изобильно,

Что ни конца у них нет, как указано мной, ни итога,

340 То и не могут они, разумеется, все совершенно

Склад однородный иметь и похожими быть по фигуре.

Кроме того, посмотри на людей, посмотри на немое

Племя чешуйчатых рыб, на стада, на зверей и на стаи

Пёстрые птиц, что, у вод собираясь повсюду весёлых,

По берегам ручейков, и озер, и потоков толпятся

Или по дебрям лесов и по зарослям частым порхают;

В особь любую вглядись по отдельности в каждой породе,

Ты убедишься, что все они разниться будут фигурой.

Иначе дети своих матерей узнавать не могли бы,

350 Как и детенышей мать; а они это могут, как видишь,

Да и не хуже людей друг друга всегда различают.

Так у святилищ богов, разукрашенных, часто телёнок

Падает пред алтарем, в дыму фимиама заколот,

Крови горячий поток испуская с последним дыханьем.

Сирая мать между тем, по зелёным долинам блуждая,

Ищет напрасно следы на земле от копыт раздвоённых,

Всю озирая кругом окрестность, в надежде увидеть

Свой потерявшийся плод; оглашает печальным мычаньем

Рощи тенистые; вспять возвращается снова и снова

360 К стойлам знакомым в тоске по утраченном ею телёнке,

Нежные лозы, трава, орошённая свежей росою,

И глубоко в берегах текущие реки не могут

Ей утешения дать и отвлечь от заботы нежданной;

Не занимают её и другие телята на тучных

Пастбищах и облегчить не могут ей тяжкой заботы:

Так она жаждет найти то, что близко и дорого сердцу,

Нежное стадо козлят с голосами дрожащими также

Знает рогатых своих матерей; и бодливый ягненок —

Матки блеянье своей. И, голосу внемля природы,

370 Обыкновенно бежит к материнскому вымени каждый.

Если возьмешь, наконец, ты отдельные хлебные зёрна

Злаков любых, то и тут не найдешь совершенно похожих

Так, чтобы не было в них хоть каких-нибудь мелких отличий,

То же различие мы замечаем средь раковин всяких,

Лоно пестрящих земли, там, где мягкими волнами море

Влагу сосущий песок убивает в изгибе залива.

Так что опять повторю, что должны точно так же иные

Первоначала вещей, – раз они порожденья природы,

А не при помощи рук на один образец создавались, —

380 В формах различных летать и несхожими быть по фигурам.

Нам не составит труда объяснить на основе разумной [423]

То, почему проникать несравненно пронзительней может

Молний огонь, чем земной, исходящий от факелов наших:

Будет довольно сказать, что небесное молнии пламя

Тоньше гораздо и всё состоит из мельчайших частичек,

А потому проходить оно может в такие отверстья,

Где не пробиться огню ни от дров, ни от факелов наших.

Кроме того, через рог фонаря проникает свободно

Свет, но не дождь. Почему? Ибо света тела основные

390 Мельче, чем те, из каких состоит благодатная влага.

И хоть мгновенно вино, когда цедишь его, протекает,

Но потихоньку идёт и сочится ленивое масло;

Иль потому, что его, очевидно, крупней элементы,

Иль крючковатей они и спутаны больше друг с другом;

И получается так, что не могут достаточно быстро

Связь меж собой разорвать по отдельности первоначала

И вытекать, проходя чрез отверстие каждое порознь.

Надо добавить ещё [424] , что и мёд и молочная влага

На языке и во рту ощущаются нами приятно;

400 Наоборот же, полынь своей горечью или же дикий

Тысячелистник уста нам кривят отвратительным вкусом.

Так что легко заключить, что из гладких и круглых частичек

То состоит, что давать ощущенье приятное может;

Наоборот, то, что нам представляется горьким и терпким,

Из крючковатых частиц образуется, тесно сплетённых,

А потому и пути к нашим чувствам оно раздирает,

Проникновеньем своим нанося поранения телу.

Всё, наконец, что для чувств хорошо или кажется плохо,

Разнится между собой и несходные формы имеет;

410 Так, не подумай, что в дрожь приводящий, пронзительно-резкй

Визг от пилы состоит из гладких равно элементов,

Как и пленительный звук, что певец извлекает искусный,

Беглыми пальцами струн пробуждённой касаясь кифары.

И не считай, что по форме похожие первоначала

В ноздри проходят людей, когда трупы зловонные жгутся

Или когда окропят киликийским шафраном [425] подмостки

И по соседству алтарь благовоньем панхейским [426] дымится.

Не полагай и того, что от сходных семян происходят

Краски, которые взор своим цветом прекрасным ласкают,

420 Так же, как те, что нам режут глаза, заставляя слезиться,

Или же видом своим возбуждают у нас отвращенье.

Ибо всё то, что для нас и отрадно и чувству приятно,

Должно в себе содержать изначальную некую гладкость;

Наоборот, что для чувств и несносно и кажется жестким,

То несомненно в себе заключает шершавое нечто.

Есть элементы ещё, что ни гладкими не назовешь их,

Но и не скажешь про них, что они закорючены остро:

В них выдаются скорей лишь углы небольшие наружу,

Так что скорей щекотать они чувства способны, чем ранить.

430 Винную гущу сюда отношу я и вкус девясила.

Жгучий огонь, наконец, и холодного инея иглы

Не одинаково нам уязвляют телесные чувства,

Как указует на то осязанье того и другого.

Ведь осязание, да, осязанье, клянуся богами,

Чувства источник у нас, когда в тело извне проникает

Что-нибудь, либо же, в нём зародившись, язвит его больно,

Иль веселит, исходя при зиждительном деле Венеры,

Или, когда семена, столкнувшись, мешаются в теле

И, в беспорядок придя, производят смятение чувства,

440 В чём непосредственно сам убедишься ты, если рукою

Как-нибудь тело своё по любой его части ударишь.

Вот почему и должны далеко не похожие формы

Быть у начал, раз они вызывают различные чувства.

Что, наконец, представляется нам затверделым и плотным,

То состоять из начал крючковатых должно несомненно,

Сцепленных между собой наподобие веток сплетённых.

В этом разряде вещей, занимая в нём первое место,

Будут алмазы стоять, что ударов совсем не боятся,

Далее – твёрдый кремень и железа могучего крепость,

450 Так же как стойкая медь, что звенит при ударах в засовы,

Вещи другие, тела у которых текучи и жидки,

Будут скорей состоять из гладких и круглых частичек,

Ибо легко, как вода, растекается горсточка маку:

Круглые зёрна его не держатся, вместе сплотившись,

А по наклону бегут от малейшего их сотрясенья.

И в заключение: всё, что мгновенно из глаз исчезает

И разлетается, – дым, например, иль туман, или пламя, —

Пусть состоит целиком не из гладких и круглых частичек,

Но сплетено из частиц, тем не менее, спутанных цепко,

460 Так что и тело колоть они могут и в камни проникнуть,

Не пребывая в связи. Ибо то, что, мы видим, возможно

Чувствам унять, состоит, как не трудно тебе догадаться,

Из элементов таких, что не спутаны цепко, но остры.

Если ж какая-нибудь представляется горькою жидкость, —

Влага морей, например, – то не надо тому удивляться:

Жидкость её состоит из гладких и круглых частичек,

Но и шершавые к ней примешались, дающие горечь;

А крючковатыми быть для сцепленья им вовсе не надо.

Хоть и шершавы они, однако же и шаровидны:

470 Им и катиться легко, и язвить одновременно чувства.

А чтоб ты лучше постиг, что и грубые могут начала

С гладкими смесь составлять в Нептуновом теле солёном [427] ,

Можно для этого их разобщить и увидеть отдельно

Пресной воду морей, когда, просочившись сквозь землю,

Каплет она в водоем и, стекая, становится мягкой.

Ибо, при грубости их, её горечи мерзкой начала,

Не уходя в глубину, на поверхности держатся почвы.

Это тебе разъяснив, продолжаю я следовать дальше.

Первоначала вещей, как теперь ты легко убедишься,

480 Лишь до известных границ разнородны бывают по формам,

Если бы не было так, то тогда непременно иные

Были б должны семена достигать величин необъятных.

Ибо, при свойственных им одинаково малых размерах,

Не допускают они и значительной разницы в формах,

Предположи, например, что тела изначальные будут

Три или несколько больше частей заключать наименьших;

Если затем ты начнешь эти части у данного тела

Переставлять или снизу наверх, или слева направо,

Ты обнаружишь тогда, сочетания все их исчерпав,

490 Все изменения форм, что для этого тела возможны;

Если ж иные ещё получить ты желаешь фигуры, —

Части другие тебе прибавить придётся. И дальше

Новые части опять для дальнейших нужны сочетаний,

Если ещё и ещё изменять пожелаешь фигуры.

И, таким образом, форм новизна приращение тела

Вслед за собою влечёт; а поэтому нечего думать,

Будто вещей семена бесконечно различны по формам:

Иначе надо считать, что иные размеров огромных

Будут, а это принять, как уж я доказал [429] , невозможно.

500 Ткани тогда у тебя иноземные и мелибейский

Пурпур [430] , окрашенный в цвет Фессалии раковин ярких,

И переливы цветов на хвостах золотистых павлинов

Все бы померкли совсем перед яркостью новых предметов;

Были б в презреньи у всех и мирра и мёд благовонный;

Лебедя песнь и напев пленительный Фебовой лиры

Не раздавались тогда б и замолкли по той же причине:

Ибо одно за другим превосходней бы всё возникало.

Но и обратно: могло б и в худшее всё обращаться

Тем же путём, как оно достигать бы могло совершенства;

510 Ибо одно за другим отвратительней всё бы являлось

И для ноздрей и ушей, и для глаз, и для нашего вкуса.

Если же этого нет, но все вещи в известных пределах

Держатся с той и с другой стороны, то признать ты обязан,

Что разнородность фигур у материи также предельна.

И, наконец, от огня и до стужи зимних морозов

Также положен предел и обратно он точно отмерен.

Всякий ведь холод и жар, переходы тепла между ними

В этих границах лежат, равномерно их все заполняя.

Так что творения все различаются в точных пределах,

520 Ибо с обеих сторон они резкой отмечены гранью:

Пламенем жарким с одной, а с другой – леденящим морозом.

Это тебе разъяснив, продолжаю я следовать дальше:

Первоначала вещей, как теперь ты легко убедишься,

Сходные между собой по своим однородным фигурам,

Неисчислимы совсем. Ибо, если положены грани

Разнице в формах, должны похожие первоначала

Или бесчисленны быть, иль материи вся совокупность

Будет конечною, что невозможно, как я доказал уж [431]

В этих стихах, говоря, что материи мелкие тельца

530 От бесконечных времён совокупность вещей сохраняют

При непрерывных толчках, возникающих всюду в пространстве.

Ибо, хоть реже иных ты встречаешь животных и видишь,

Что плодовитость у них значительно меньше, однако

В странах и землях других, далеко отстоящих отсюда,

Может их много найтись, и число их окажется полным,

Так укажу я тебе, для примера, из четвероногих

На змееруких слонов [432] . Всю Индию крепкой стеною

Множество тысяч столбов ограждает из кости слоновой,

Так что проникнуть туда невозможно: такая там сила

540 Этих зверей, а у нас лишь изредка можно их встретить,

Но уступлю я тебе и в этом: пускай существует

Вещь средь рождённых вещей лишь одна в своём роде, которой

Нет подобной нигде на всём протяжении мира;

Если, однако, запас материи для зарожденья

Вещи такой бесконечен бы не был, она не могла бы

Ни появиться на свет, ни расти, ни найти себе пищу.

Ведь в самом деле, пускай во вселенной для вещи единой

Будет зиждительных тел число ограничено. Как же,

Где и откуда они и силой какой соберутся

550 В бездне материи всей и в смешеньи начал инородных?

Нет, я уверен, никак сойтись они вместе не могут;

Но, наподобье того, как при страшных кораблекрушеньях

Мощные моря валы разносят кокоры и банки,

Мачты и реи, носы кораблей и плывущие весла,

Так что везде, по всему побережью, видны вырезные

Кормы разбитых судов, указанья дающие смертным,

Чтобы от козней, и сил, и обманов коварного моря

Прочь убегали они и ему бы не верили, даже

Если лукавая гладь улыбается тихого понта, —

560 Так, если вздумаешь ты число ограничить известных

Первоначал, то тогда их вечно рассеивать будут,

В стороны врозь разнося, материи розные токи,

Так что они никогда не смогут, сойдясь и сплотившись,

Ни удержаться в связи меж собой, ни расти, умножаясь;

Но ведь на наших глазах происходит и то и другое:

Вещи способны всегда возникать и, возникнув, развиться,

Первоначала вещей, таким образом, всякого рода

Неисчислимы и всё, очевидно, способны восполнить.

Вот почему никогда нельзя смертоносным движеньям

570 Жизни навек одолеть и её истребить совершенно.

Но и движенья, что жизнь создают и способствуют росту,

Вечно созданья свои сохранять нерушимо не могут.

Между началами так с переменным успехом в сраженьях

Испокон века война, начавшися, вечно ведётся:

То побеждают порой животворные силы природы,

То побеждает их смерть. Мешается стон похоронный

С жалобным криком детей, впервые увидевших солнце.

Не было ночи такой, ни дня не бывало, ни утра,

Чтобы не слышался плач младенческий, смешанный с воплем,

580 Сопровождающим смерть и мрачный обряд погребальный.

Вот что при этом ещё основательно надо запомнить,

Запечатлевши в уме, и всегда принимать во вниманье:

Нет ни одной из вещей, доступных для нашего взора,

Чтобы она из начал состояла вполне однородных;

Нет ничего, что различных семян не являлось бы смесью,

Что же имеет в себе и сил и возможностей больше,

Тем указует на то, что и больше оно заключает

Разного рода начал совершенно различного вида.

Множество, прежде всего, заключает земля изначальных

590 Тел, из которых ключи, прохладу несущие, вечно

Полнят моря, и таких, из которых огни возникают.

Ибо во многих местах пламенеет зажжённая почва,

Самый же страшный огонь извергает свирепая Этна,

Дальше, содержит земля и такие тела, из которых

Людям и злаки растит наливные, и рощи густые,

И доставляет ручьи, и листья, и тучные пастьбы

Диким породам зверей, бродящим по горным высотам,

Матери имя богов потому и дают ей великой,

Матери диких зверей и праматери нашего тела.

600 Греции древней её премудрые пели поэты [434]