12 великих античных философов

Книга восьмая

Глава I

Такую речь произнес Кир. [1262] Вслед за ним встал Хрисант и сказал так:

– В самом деле, воины, нередко я и в других случаях замечал, что мудрый властитель ничем не отличается от хорошего отца. Как отцы пекутся о своих детях, чтобы у них никогда не было недостатка в необходимом, так и Кир, мне кажется, дает нам нынче такие советы, благодаря которым мы лучше всего сможем сохранить наше счастье. Но об одном, я полагаю, он сказал меньше, чем следовало; это я и постараюсь разъяснить тем, кто не знает. [1263] Припомните: какой вражеский город удавалось взять недисциплинированным воинам? Какой дружеский удавалось защитить непослушным? Какое войско, состоящее из непокорных, когда-либо добивалось победы? В каких случаях люди чаще проигрывали сражения? Не тогда ли, когда каждый начинал помышлять лишь о собственном спасении? Чего вообще хорошего совершали те, кто не повиновался лучшим? Какие города управлялись согласно законам, какие состояния сохранялись? Каким образом добирались корабли до цели? Да и мы сами, как добились всего, что мы имеем, как не повиновением нашему полководцу? Ведь благодаря этому и ночью и днем мы быстро оказывались там, где надо; шли, сомкнувшись вокруг нашего предводителя, и потому были неодолимы; ни одного его приказания не исполняли только наполовину. Однако, если повиновение служит лучшим средством для достижения успеха, то оно же, будьте уверены, является лучшим способом и для сохранения того, что надо сохранить. Раньше многие из нас не имели никого под своим началом, а сами были под началом других. Теперь же, наоборот, положение всех, кто здесь присутствует, таково, что вы все отдаете приказания, одни – большему числу людей, другие – меньшему. Однако, подобно тому, как сами вы будете стремиться сохранить свою власть над подчиненными вам людьми, точно так же нам надлежит подчиняться тому, кто стоит над нами. При этом наше поведение должно отличаться от поведения рабов именно тем, что рабы служат своим господам поневоле, а мы, если только хотим быть свободными, должны добровольно делать то, что кажется наиболее необходимым. Вы можете легко установить, – продолжал он, – что даже там, где государства обходятся без монархии, наиболее неуязвим для врагов тот город, который более всего готов подчиняться властям. Итак, будем являться, как нам велит Кир, к его дворцу; станем упражняться во всем, что лучше всего поможет удержать наше достояние; предоставим самих себя в полное распоряжение Киру. При этом следует быть уверенными, что Кир не сможет отыскать для нас такой службы, которая ему пойдет на благо, а нам нет, потому что нам всем полезно одно и то же и враги у нас одни и те же.

После такой речи Хрисанта стали подниматься многие другие, и персы, и союзники, чтобы заявить о своем согласии. В конце концов было решено, чтобы знатные воины всегда являлись ко двору Кира и предоставляли себя в полное его распоряжение, пока он их не отпустит. И как тогда было решено, так и поныне еще делают находящиеся под властью царя жители Азии: они до сих пор несут службу при дворах своих правителей. Все эти правила, которые, как было показано в нашем рассказе, Кир установил для сохранения власти за собой и за персами, еще и сейчас соблюдаются персидскими царями – его преемниками. Впрочем, и здесь дело обстоит так же, как и в остальных случаях: чем лучше бывает глава государства, тем безупречнее исполняются законы, а чем хуже, – тем небрежнее.

Итак, знатные воины стали являться ко двору Кира на конях и с копьями, поскольку так было единодушно решено всеми особенно отличившимися при создании новой державы.

Над разными областями управления Кир поставил различных ответственных лиц. У него были приемщики доходов и блюстители расходов, смотрители работ, хранители имущества, управители, распоряжавшиеся припасами для стола. Он назначил также надзирателей за конюшнями и псарней, подобрав их из таких людей, которых считал наиболее способными содержать для него в готовности лошадей и собак. [1264] Что же касается тех, в ком он чаял найти помощников по охране общего благополучия, то заботу об их дальнейшем совершенствовании он не решился возлагать на других: это занятие он счел нужным оставить за собой. Ведь он знал, что если когда-либо понадобится вести войну, то из этих людей ему придется набирать для себя бойцов, которые в битве будут стоять рядом или сзади, чтобы делить с ним самые большие опасности. Он понимал, что из их же числа придется назначать таксиархов и в пехоту и в конницу. Знал он также, что если понадобится послать куда-либо стратегов, способных управиться и без него, то их тоже придется подбирать из числа этих близких к нему людей; что некоторые из них должны будут стать стражами и сатрапами городов и целых народов, а другие еще и отправляться с посольствами, которые он считал одним из важнейших средств, позволяющих добиться нужной цели без войны. Если эти люди, с помощью которых предстояло вершить множество величайших дел, не будут такими, какими надо, то, думал он, его дела примут скверный оборот; но если они будут такими, какими им надлежало быть, то, полагал он, все пойдет у него наилучшим образом. Придерживаясь такого мнения, он с головой окунулся в это занятие. При этом он был убежден, что оно и для него самого явится упражнением в доблести. Ибо, рассуждал он, если не будешь сам образцом во всем, то не сможешь и других побуждать к благородным делам. Исполнившись такого намерения, он понял, что прежде всего нуждается в досуге, если хочет располагать условиями для занятия самым главным. Разумеется, он считал для себя невозможным пренебречь заботою о доходах, ибо предвидел, что неизбежны будут также и большие траты на управление столь огромной державой. Вместе с тем он сознавал, что если он сам будет заниматься этими делами, то при обширности его владений эти занятия не оставят ему свободного времени для заботы о высших интересах всего государства. Обдумывая поэтому, каким образом наладить управление хозяйством и одновременно обеспечить себе досуг, он обратил внимание на характер организации в войске. Там по большей части декадархи присматривают за своими декадами, лохаги – за декадархами, хилиархи – за лохагами, [1265] мириархи – за хилиархами. В результате никто не остается без присмотра, даже если воинов набирается многие десятки тысяч, и когда стратегу нужно употребить войско для какой-либо цели, ему достаточно лишь передать приказ мириархам. Итак, подобно этому порядку в армии, Кир точно так же сосредоточил воедино и управление хозяйственными делами. В результате, хотя он ограничивался беседами с немногими лицами, ни одно из хозяйственных дел не оказывалось у него в небрежении. Более того, с этих пор он располагал досугом даже большим, чем, скажем, хозяин одного дома или одного корабля. Устроив таким образом распорядок своих дел, он научил затем и людей из своего окружения следовать этому распорядку.

Обеспечив таким образом необходимый досуг и себе и своим приближенным, Кир обратился, наконец, к заботам о том, чтобы и они были такими, как надо. Первым делом, если кто-либо из них не являлся ко двору, хотя и получал достаточно дохода от своих рабов, то Кир обязательно осведомлялся о таких. Он считал, что являвшиеся ко двору не позволят себе никакого дурного или позорного поступка, так как вся их жизнь протекает на глазах государя и из убеждения, что любой их поступок будет замечен лучшими людьми. Те же, кто не являлся ко двору, отсутствовали, по мнению Кира, или из-за распутства, или прегрешения, или нерадивости. Расскажем сначала, как он принуждал таких нерадивых являться ко двору. Кому-нибудь из своих ближайших друзей он приказывал забрать имущество уклоняющегося от обязанностей, объявив при этом, что забирает свое собственное достояние. Когда такое случалось, лишившиеся имущества тотчас же прибегали к Киру, чтобы пожаловаться на обиду. Тот долгое время не мог найти возможности выслушать их, а когда, наконец, выслушивал, долго еще откладывал решение дела. Кир считал, что, поступая таким образом, он приучает людей к службе, причем это – средство менее ненавистное, чем принуждать их к присутствию прямым наказанием. Это был у него один способ приучать людей бывать при дворе. Другой состоял в том, что присутствующим он давал самые легкие и самые выгодные поручения. Третий – чтобы никогда не жаловать ничего отсутствующим. Но самым решительным методом принуждения, когда человек не внимал ни одному из предупреждений, было лишение его всех владений и передача их тому, кто, по мнению Кира, готов был являться своевременно. Вместе с тем у Кира появлялся полезный друг вместо бесполезного. Нынешний персидский царь также осведомляется о причине, если кто-нибудь у него отсутствует из тех, кому надлежит быть при дворе.

Так относился Кир к отсутствующим. Что же касается тех, кто с готовностью являлся в его распоряжение, то он полагал, что, будучи их правителем, он особенно сумеет побудить их к благородным делам, если постарается показать себя перед подчиненными во всем блеске несравненной доблести. Конечно, он сознавал, что благодаря письменным законам люди тоже становятся лучше, однако хорошего правителя Кир считал живым законом для людей, [1266] потому что он в состоянии и отдавать распоряжения, и видеть и наказывать не соблюдающих порядок. Придерживаясь такого мнения, он прежде всего старался показать свое усердие в почитании богов, притом именно в то время, как дела были хороши. [1267] Тогда впервые были назначены им маги

, [1268] чтобы всегда с наступлением дня восхвалять богов и ежедневно приносить жертвы тем из них, на которых укажут маги. Эти установления и поныне еще сохраняют свою силу при каждом персидском царе. В благочестии Киру стали подражать и все другие персы, во-первых, полагая, что сами они добьются большего счастья, если будут чтить богов по примеру того, кто был их властелином и вместе с тем самым счастливым человеком; кроме того, они считали, что таким поведением угодят Киру. А тот, в свою очередь, был убежден, что благочестие окружающих окажется благом и для него самого, ибо он рассуждал совершенно так же, как мореплаватели, которые предпочитают иметь товарищами по плаванию людей благочестивых, а не таких, которых признают святотатцами. [1269] Кроме того, он думал, что если его придворные будут людьми богобоязненными, то они менее будут склонны поступать нечестиво по отношению друг к другу и к нему самому, ибо он считал себя их благодетелем. Показывая, далее, что он превыше всего ставит стремление не причинять обиды ни другу, ни союзнику и изо всех сил старается соблюдать справедливость, Кир надеялся, что и другие благодаря этому скорее станут воздерживаться от постыдного стяжательства и постараются жить по справедливости. Он считал также, что ему легче будет внушить другим чувство стыда, если всем станет ясно, что сам он исполнен такой стыдливости, что не способен ни сказать, ни сделать ничего постыдного.

О том, что такое предположение правильно, он судил на следующем основании: люди испытывают больше стыда не только перед правителем, но и перед теми, кто не внушает страха, если последние стыдливы, а не бесстыдны; даже на женщин они обычно взирают с большей сдержанностью, когда чувствуют, что и те стыдливы. Он верил, что послушание станет непременным качеством окружавших его людей именно тогда, когда станет ясно, что он более отличает безоговорочно повинующихся, чем совершающих, казалось бы, самые значительные и самые трудные подвиги. Придерживаясь такого мнения, он так всегда и поступал. [1270] Его скромность побуждала и всех остальных воспитывать в себе то же качество. Ведь когда окружающие видят, что тот, кому все позволено, остается скромным, тогда и другим, менее значительным людям не хочется быть замеченными в скверных поступках. Стыдливость и скромность Кир различал следующим образом: люди стыдливые избегают в открытую совершать позорные поступки, скромные же не совершают их и втайне. Равным образом, чтобы обратить других к постоянному соблюдению воздержанности, он считал особенно важным показать, что сам он не отвлекается от добрых дел доступными всегда наслаждениями, а наоборот, раньше веселых утех стремится потрудиться ради возвышенной цели. Поступая таким образом, Кир добился при своем дворе строгого порядка, когда худшие спешили уступить лучшим и все относились друг к другу с учтивостью и уважением. Нельзя было встретить там никого, кто выражал бы свой гнев криком, а радость – наглым смехом; напротив, наблюдая этих людей, можно было заключить, что они действительно живут в соответствии с высокими идеалами.

Вот чем постоянно занимались и что всегда имели перед глазами находившиеся при дворе Кира. Что же касается военных упражнений, то тех, для которых он эти занятия признавал необходимыми, Кир брал с собой на охоту, так как считал ее вообще лучшим упражнением в военных делах и наиболее пригодной для совершенствования в искусстве верховой езды. Ведь охота особенно развивает умение держаться в седле при скачке по любой местности, когда приходится догонять убегающую дичь, и отлично приучает действовать с коня, потому что внушает стремление во что бы то ни стало свалить зверя. Она также позволяла Киру приучать своих сотоварищей к воздержанию, к умению переносить всякие трудности, холод и жару, голод и жажду. И поныне персидский царь и его окружение сохраняют привязанность к этому занятию. Мнение Кира, что человеку не пристало властвовать, если он не превосходит доблестью своих подвластных, достаточно подтверждается как всеми вышеприведенными примерами, так и тем, что, упражняя таким образом своих людей, он с еще большим тщанием закаливал самого себя, приучаясь к воздержанию и осваивая военные приемы и упражнения. Ведь остальных он выводил на охоту лишь тогда, когда не требовалось оставаться дома, но сам занимался этим и тогда, когда приходилось оставаться, охотясь в таких случаях на зверей, содержавшихся в его парках. При этом и сам он никогда не принимался за обед, не потрудившись до пота, и лошадям не задавал корма, не утомив их упражнениями. На эту охоту он также приглашал своих скиптродержцев. [1271] Вследствие этого, благодаря постоянным упражнениям, и сам он, и люди, его окружавшие, сильно отличались во всех благородных занятиях. Вот какой пример подавал он своим поведением. Но, кроме того, и всех остальных, в ком он видел особенное стремление к благородным делам, он награждал подарками, должностями, почетными местами и всякими отличиями. Благодаря этому Кир во всех умел возбудить великое честолюбие, так что каждый старался оказаться в его глазах лучше других.

В действиях Кира мы можем усмотреть отражение и другого его убеждения: властители должны отличаться от подвластных не только своим личным совершенством, но и способностью очаровывать других. По крайней мере он и сам предпочитал носить мидийскую одежду и убедил пользоваться ею своих сотоварищей. Он считал, что эта одежда помогает скрывать телесные изъяны тем, кто их имеет, и позволяет носящим ее казаться и красивыми и высокими. Действительно, мидяне носят такие башмаки, в которые они могут совсем незаметно что-нибудь подкладывать, чтобы казаться более высокими, чем они есть на самом деле. Кир позволял также персам подводить глаза, чтобы они казались выразительнее, чем есть, и румяниться, чтобы кожа выглядела более красивой, чем она бывает от природы. Он воспитал в них также привычку не плевать и не сморкаться на людях и не оборачиваться явно при виде кого-либо, но сохранять невозмутимость. [1272] Он полагал, что все это помогает выступать перед подчиненными в более почтенном виде.

Вот так, самолично руководя упражнениями и подавая другим высокий пример, Кир занимался подготовкой тех, кому, по его мнению, надлежало властвовать. Прочих, кому он уготовил быть рабами, он отнюдь не побуждал упражняться в трудных занятиях свободных людей и не позволял им приобретать оружия. Однако он старался, чтобы они никогда не оставались без еды и питья из-за тех упражнений, которыми занимались свободные. Так, когда им приходилось сгонять зверей в долины для всадников, он разрешал им брать с собой на охоту еду, тогда как никому из свободных он не позволял этого. В походе он приказывал своевременно отводить их к воде, как вьючных животных, а когда приходил час завтрака, ждал, пока они что-нибудь съедят, чтобы их не мучил зверский голод. В результате они тоже, подобно самым знатным, называли его своим отцом, хотя он заботился только об одном – чтобы они всегда безоговорочно оставались подневольными слугами.

Так Кир старался обеспечить незыблемость персидской державы. Что касается себя лично, то он был совершенно уверен, что ему не грозит никакой серьезной опасности со стороны порабощенного населения: он считал этих людей лишенными воинской доблести и видел их полную разобщенность, а кроме того, никто из них не мог даже приблизиться к нему ни ночью, ни днем. Однако были и другие, которых он признавал за людей могущественных, тем более, что, как он видел, они были вооружены и сплочены. Некоторых из них он знал как предводителей конных и пеших отрядов, во многих замечал высокий дух людей, уверенных в своей способности властвовать. Эти последние весьма близко соприкасались с его охраной, а многие из них частенько общались и с ним самим; это было необходимо во всех случаях, когда он собирался прибегнуть к их услугам. Конечно, эти люди во многом могли представлять для него серьезную опасность. Обдумывая, каким способом обезопасить себя от угрозы с их стороны, он счел непригодным лишать их оружия и воинского достоинства; он находил это несправедливым и чреватым возможностью крушения своей власти. С другой стороны, совершенно не подпускать их к себе и явно выказывать им свое недоверие тоже могло означать, по его мнению, начало войны. Вместо всего этого, понял Кир, есть только одно, но самое действенное и вместе с тем самое достойное средство обеспечить свою безопасность – это сделать всех этих могущественных людей более друзьями себе, чем друг другу. Как, по нашему мнению, ему удалось добиться этой дружбы, мы сейчас постараемся рассказать.