15 встреч с генералом КГБ Бельченко

Глава 11 Служба в Москве и Ленинграде (1953–1956 гг.)

Для органов государственной безопасности 1950-е годы были непростыми. Аресты видных руководителей, постоянные реорганизации…

Расскажите о своей службе, о людях, с которыми пришлось работать.

Коснулся ли Вас арест Л. П. Берия?

Вы были первым начальником Управления КГБ по Ленинграду и Ленинградской области. Каким образом Вы получили это назначение? Какие отношения сложились у Вас с руководством Ленинградской области?

В 1950 году министр внутренних дел СССР С. Н. Круглов вызвал меня в Москву. Причину я не знал. При встрече министр спросил, как дела в БССР, а потом сказал, что есть предложение назначить меня его заместителем. Дополнил, что с ЦК КПСС вопрос согласован.

Я поблагодарил его за доверие и сказал, что прошу оставить меня в Минске потому, что со стороны ЦК партии, правительства претензий ко мне нет, да и мой недавний отчет о работе МВД БССР на коллегии союзного министерства не вызвал особой критики, плохой оценки. Он сказал, что поэтому и хотел меня перевести. Я заметил, что он не ожидал отрицательного ответа и был несколько удивлен.

— А может, вы подумаете, а завтра скажете? Какие более убедительные причины есть у вас?

Я сказал, что у меня два сына и оба учатся, старший в институте, а младший в средней музыкальной школе при Минской консерватории. «Здесь проблем я не вижу, — сказал он, — поможем перевести». Я подтвердил, что это меня очень сильно беспокоит.

Круглое сказал: «Подумайте хорошо, а завтра в 10.00 приходите, вернемся к этому вопросу». Я понимал, что это повышение, более высокое доверие, но работа не самостоятельная, к которой я привык.

И вдруг меня осенила мысль. П. К. Пономаренко в это время из Минска, где работал первым секретарем ЦК Компартии Белоруссии, был переведен в ЦК КПСС на должность одного из секретарей, и я знал, что в сферу его деятельности входил и отдел административных органов ЦК и МВД СССР. Значит, без него этот вопрос не обсуждался. Я зашел в управление кадров, позвонил по вертушке (правительственный телефон) П. К. Пономаренко и попросил его принять меня.

— Приезжайте, — сказал он.

Я рассказал ему о предложении Круглова и привел те же доводы, почему прошу не делать этого. Пономаренко знал меня очень хорошо и сказал, что он был уверен, что я соглашусь. Он был несколько удивлен моим отказом и сказал, что товарищ И. В. Сталин недавно высказал мысль, что более пяти лет не следует держать ответственных работников на одном и том же месте, чтобы не засиживались, целесообразно переводить в другое место, так как слишком привыкают они к обстановке, к людям, а те к ним, — теряется острота в работе и т. д. Однако я стоял на своем.

Я убедил Пономаренко в том, что более нужен в Белоруссии, и Пантелеймон Кондратьевич обещал переговорить относительно меня с Кругловым.

На другой день к 10.00 я был у Круглова. Я прочитал на его лице неудовлетворение моим поведением. «Мне звонил П. К. Пономаренко, — сказал он. — Ну что ж, поезжайте в Минск, работайте, это весьма важное направление».

Я поблагодарил его и в тот же день уехал в Минск. Надежда Павловна была очень обеспокоена моей поездкой и очень рада была возвращению, особенно когда я сказал ей о причинах вызова. Мы снова продолжали жить и работать в Белоруссии, ставшей для нас второй Родиной.

Вскоре я попал с должности министра на должность начальника 3-го спецотдела МВД, а затем КГБ при СМ СССР. Но отдел этот котировался как управление. Должность была генерал-майорская. Это было еще при Л. П. Берия. С. Н. Круглова назначили министром объединенного министерства. Произошло это следующим образом.

В ЦК КП Белоруссии возник вопрос, кого оставить министром в республике: министра госбезопасности генерал-майора Баскакова или меня — министра внутренних дел. На совещании в ЦК мнения разделились. При голосовании оказалось, что и за меня и за Баскакова проголосовало равное количество членов ЦК. Однако первый секретарь ЦК КП Белоруссии Н. С. Патоличев поддержал кандидатуру М. И. Баскакова, и это было решающим моментом для его назначения на эту должность.

Мне об этом рассказал К. Т. Мазуров, когда он стал заместителем председателя Совета Министров СССР. Мы отдыхали вместе с ним в одном из домов отдыха в Белоруссии, где он и поведал мне эту историю. Оказывается, Баскаков был человеком Патоличева.

Мне позвонил близкий друг Н. С. Патоличева, секретарь ЦК КП Белоруссии П. А. Абрасимов, будущий посол Советского Союза в ГДР. Он мне сказал, что руководство республики не хочет, чтобы я покидал Белоруссию. Мне был предложен пост министра юстиции БССР. А я за день до этого экстерном сдал экзамены и получил диплом юридического института. Я ему объяснил, что мне придется уйти из органов госбезопасности, что не входило тогда в мои планы. Но Абрасимов продолжал настаивать. Тогда я напомнил о существовавшей практике в органах госбезопасности оставлять сотрудника в действующем резерве, в то время как он исполняет другие обязанности.

Абрасимов сказал, что в тот же день Патоличев пошлет телеграмму Берии с просьбой внести меня в действующий резерв в связи с назначением министром юстиции. Что и было сделано. На следующий день пришел ответ Берия, где он отказывал в просьбе ЦК КП Белоруссии, аргументируя тем, что забирает меня для работы в Центральный аппарат в Москву.

В тот же день мне позвонил заместитель министра по кадрам Обручников и вызвал меня в Москву. Приехав в столицу, я явился в управление кадров. При слиянии двух министерств, естественно, произошло сокращение должностей, в большей степени руководящих.

Когда я сидел у Обручникова, позвонил замминистра Б. 3. Кобулов и спросил его о моем новом назначении. Когда он узнал, что меня еще никуда не назначили, то сказал, чтобы я поднялся к нему в кабинет. Пришел я к Кобулову, поздоровались. Он сказал, что управление кадров ничего подходящего для меня не нашло. Единственное, что мне могли предложить, это должность начальника 3-го спецотдела МВД СССР.

Новая служба увлекла меня. Отдел, который я возглавил, был под стать управлению. У меня было трое заместителей. Важность этого отдела была бесспорной. Это подразделение занималось изготовлением оперативных документов для работников нашего ведомства. В него входила шифровальная группа. В общем, работы хватало.

Я собрал своих сотрудников, представился им. Следует сказать, что сначала у меня даже не было помещения, подходившего по своим размерам для совещания. Но я решил этот вопрос, выбив себе большой кабинет.

У меня на груди был значок депутата Верховного Совета СССР. От МВД депутатами еще были Круглов и начальник Главного управления пограничных войск.

Сотрудники отдела поразили меня тем, что являлись специалистами высочайшей квалификации. Среди них было немало кандидатов и докторов наук. Я честно им сказал, что раньше с такой работой напрямую не сталкивался и поэтому мне придется многому учиться у них. В конце моей непродолжительной речи кто-то попросил рассказать о себе, что я и сделал.

Хозяйство у меня оказалось большое. Службы располагались в различных районах Москвы. Мне приходилось ездить по ним, знакомиться с личным составом, в общем, заниматься текущей работой.

Прошло непродолжительное время, и я попал на совещание руководящих работников МВД СССР, которое проводилось в ведомственном клубе на Лубянке в связи с арестом Л. П. Берии. Проводил собрание министр МВД С. Н. Круглов, КПСС представляла второй секретарь МГК Е. А. Фурцева, будущий министр культуры СССР. Она выступила с сообщением об аресте Л. П. Берии. Упор в ее докладе делался на задачи, которые состояли в кадровом очищении от «бериевцев» и коренном улучшении чекистской работы. Она вынесла проект постановления, который должна была утвердить редакционная комиссия. Встал вопрос о председателе этой комиссии. И вдруг, совершенно для меня неожиданно, кто-то высказался за мою кандидатуру. И меня избрали председателем редакционной комиссии по делу Л. П. Берии.

Редакционная комиссия ознакомилась с проектом постановления по докладу Е. А. Фурцевой и вынесла свою резолюцию, которую я как председатель зачитал всем присутствовавшим.

По характеру работы мне приходилось бывать у Л. П. Берии не один раз. Незадолго до своего ареста он меня вызвал к себе. В его кабинете находились Серов, Круглов и Обручников. Берия сказал, что в ЦК КПСС принято было решение освободить первого секретаря ЦК КП Белоруссии Н. С. Патоличева. Однако пленум ЦК КП Белоруссии с этим не согласился. И Берия предложил мне возглавить объединенное министерство в республике.

Я понял, что Берия хотел убрать М. И. Баскакова как человека Патоличева. Я отказался, понимая, что меня пытались втянуть в грязные политические интриги. Аргументом для отказа послужило то, что я не знал белорусского языка. А в то время практиковалось ставить во главе ведомств национальные кадры.

Мой отказ от этой должности уберег меня от ареста во время чистки послебериевского периода.

Вместе с Берией арестовали ряд высокопоставленных сотрудников нашего ведомства. Это П. А. Судоплатов, Мамулов, братья Амаяк и Богдан Кобуловы, Гоглидзе и др. У меня было нехорошее предчувствие в отношении себя после этих арестов. Я мог тоже попасть в эту мясорубку. Вопрос об аресте того или иного руководителя органов безопасности рассматривался узким кругом людей. Ходили разговоры, будто перед арестом Берии кто-то из посвященных сказал, что у того под рукой огромный аппарат МВД. Г. К. Жуков на это невозмутимо заметил, что под его началом вся армия. И я думаю, Н. С. Хрущев крепко запомнил эти слова. Боялся он Жукова, сильно боялся. Утвердившись во власти, он незамедлительно подверг полководца опале.

Вскоре после совещания по делу Берия меня вызвал С. Н. Круглов и сообщил о моем назначении начальником пограничных войск Ленинградского округа.

Я тяжело переживал свой уход из пограничных войск, но это было уже давно. В ответ на все мои аргументы Круглов сказал, что вопрос согласован в ЦК и мне придется ехать, хотя будет нелегко. В это время объединялись два пограничных округа — Северо-Западный и Ленинградский.

Я пришел к начальнику Главного управления пограничных войск генерал-майору П. И. Зырянову. Он знал уже о моем назначении. Был он какой-то скучный, разговаривал со мной вяло. Как потом оказалось, он хотел видеть на этой должности исполняющего в то время обязанности начальника Ленинградского пограничного округа А. М. Леонтьева, бывшего начальника Главного управления по борьбе с бандитизмом МВД СССР.

По приезде в Ленинград я представился первому секретарю Ленинградского обкома партии Ф. Р. Козлову. Он принял меня хорошо, обещан свою помощь в работе. После этого я поехал в управление. Встретился с Леонтьевым. Тот сидел в кабинете начальника и выглядел озабоченным. Я ему сказал, что не просился на эту должность и для меня это назначение тоже было неожиданным. Леонтьев ввел меня в курс дела, хотя ему это сделать было далеко не просто. Он очень переживал, что не его назначили на эту должность.

Я познакомился с руководством управления. Уже под вечер мне позвонил помощник первого секретаря Ленинградского обкома партии и сообщил, что Ф. Р. Козлов ожидает меня в Смольном. Козлов был со мной на «ты», да я и не возражал. Он сказал, что меня заочно избрали на бюро обкома членом Ленинградского областного комитета партии.

Территория, в которую входил Ленинградский пограничный округ, включала в себя сухопутную, морскую и воздушную границу. Буквально через несколько дней я с первым заместителем министра внутренних дел С. Н. Переверткиным поехал в отряды на границы. Начали с советско-финляндской границы. Это всегда был сложный участок из-за спорных территорий между Финляндией и СССР. Хотя открытых конфликтов не возникало, но мы знали настроения на сопредельной стороне.

Занимая эту должность, практически все время я инспектировал погранотряды. Хочется отметить, что слияние Северо-Западного и Ленинградского погранокругов в один было глупой затеей. Протяженность границы увеличилась практически в два раза. Реорганизация, несомненно, отвлекала от непосредственной службы — охраны государственной границы СССР. Но при Н. С. Хрущеве было достаточно нелепостей, например необоснованное сокращение армии и флота, отдача Украине бывшего в юрисдикции РСФСР полуострова Крым и т. д.

В гостинице «Астория», где я временно проживал, встречать Новый год мне пришлось с А. М. Леонтьевым. Я приехал в декабре. Леонтьев вскоре попросился на пенсию, в отставку. Я возражал, так как мне нужен был помощник такого ранга. Но поделать я ничего не мог и отпустил его на лечение, после которого Леонтьев уволился из органов.

Ознакомление с погранотрядами и другими службами на границе сказалось на моем здоровье.

В одной шинели приходилось долго находиться на морозе, и я сильно простудился. Врачи настаивали на госпитализации, так как обнаружили воспаление легких. Я отказался и болезнь перенес на ногах.

У меня сложились хорошие отношения с Ленинградским обкомом партии и, в частности, с первым секретарем Фролом Романовичем Козловым. Мне часто приходилось докладывать ему о своей работе. Он помог мне с жильем. На проспекте Сталина, ныне Московской улице, в районе парка Победы сдавался дом, где я получил квартиру.

Весной 1954 года произошла очередная реорганизация ведомства, в ходе которой образовались КГБ при Совете Министров СССР и МВД СССР. В апреле мне позвонил И. А. Серов и сказал, что я назначен начальником Управления КГБ по Ленинграду и Ленинградской области. Я был поражен этим известием, так как оно было для меня неожиданным. «Иван Александрович, — сказал я Серову, — ведь это нелепо, я только приступил к новой службе, а меня без моего согласия назначают на новую должность». На что председатель КГБ ответил вопросом: «А что, Сергей Саввич, раньше много вас спрашивали, когда назначали на новую должность? Это решение Политбюро ЦК КПСС».

Сразу после этого позвонил Ф. Р. Козлов и поздравил с новым назначением. Я ему высказал свое неудовлетворение, но он мне сказал буквально: «Это ты напрасно так говоришь».

До меня возглавлял объединенные органы МВД и госбезопасности Богданов, которого назначили министром МВД РСФСР. Козлов при назначении меня на должность начальника Управления КГБ по Ленинграду и Ленинградской области сообщил, что с Богдановым были определенные трудности. Когда я поинтересовался, какие, Фрол Романович сказал, что на Богданове большой грех, так как в 1937 году, будучи начальником НКВД одного из районов области, он наворотил там дел. Нарушал революционную законность. И этот вопрос висит над ним как дамоклов меч. И действительно, вскоре Богданова уволили из органов.

Так что управление КГБ по Ленинграду и Ленинградской области, которое я возглавил, было сформировано при моем непосредственном участии. Ленинград уже был отстроен после разрушений минувшей войны. Ф. Р. Козлов на очередной встрече порекомендовал мне переселится в другую квартиру. Он сказал: «В этой квартире всегда жили начальники органов госбезопасности, начиная с 1920-х годов, и я вам рекомендую туда переселиться. Она просторная. К вам наверняка будут приезжать родные и знакомые, так что вопрос об их размещении отпадет. В настоящее время она пустует».

Я вызвал начальника хозяйственного отдела, и он действительно подтвердил, что на балансе управления имеется квартира, о которой мне говорил первый секретарь обкома партии.

Квартира размещалась на улице Петра Лаврова. Мы пришли на квартиру. Ключи, естественно, были. Но как мы ими ни вертели в замках, дверь не открывалась. Тогда вызвали одного из наших специалистов, мастера, перед которым любой профессиональный «медвежатник» вряд ли устоял бы. А я уже был со своей супругой, она приехала и тоже захотела посмотреть квартиру. Гляжу, а с мастера сошло уже семь потов, а воз и ныне там. Он мог открыть любой сейф, а дверь квартиры не поддавалась. Дверь была обшита металлом и снаружи, и изнутри. Я ему говорю: «Вы сильно волнуетесь, давайте я пойду в управление, а когда откроете, то позвоните мне». Спустя час мастер позвонил и сказал, что открыл. Секрет двери оказался в потайном замке, который находился в верхнем углу двери. Это была узкая щелочка, только при открытии которой остальные замки приходили в рабочее состояние.

Когда я зашел в квартиру, то поразился тому, какая она была большая: 6 комнат, одна из них гостиная. Помимо основного, в квартире имелся черный ход с кухни во двор. Отопление было паровое и печное. Мне говорили потом, что до революции здесь жил высокопоставленный царский чиновник.

Квартира оказалась совершенно пустой. Надежда Павловна отказывалась въезжать в нее. Мебели у нас было немного, и столько комнат нам было совершенно ни к чему.

Я позвонил Ф. Р. Козлову и сказал, что эта квартира рассчитана на очень большую семью, а нас всего трое (старший сын остался в Москве). Он мне ответил буквально: «Слушай, ты, ЧК! Это квартира традиционно руководителей органов госбезопасности города Ленинграда. Мы никого туда вселять не будем. Это твоя квартира, а мебель купишь, зарплата тебе позволяет».

Ленинград по своим масштабам являлся настоящей республикой. Это был высококультурный экономический и политический центр. Ознакомившись с городом и его пригородами, я был поражен его величием, исторической значимостью, великолепием архитектуры.

Через два месяца в Ленинград приехала комиссия из центрального аппарата КГБ инспектировать управление. При подведении итогов прибыл председатель КГБ И. А. Серов. Особое внимание, по мнению комиссии, нужно было уделить агентурной работе, особенно в ленинградском порту и на предприятиях оборонной промышленности. По завершении работы комиссия сделала некоторые выводы, в частности, что процесс восстановления работы органов госбезопасности в Ленинграде шел активно. Конечно, был выявлен и ряд недостатков, которые нужно было исправлять.

Как член бюро Ленинградского обкома партии я был занят и партийной работой. Приходилось ездить в районы. Я старался совмещать свою профессиональную деятельность с партийной.

Продолжительное и сложное время у нас занял период, когда произошла широкая амнистия репрессированных в 1937–1939 годах. В Ленинград стали возвращаться и троцкисты, и зиновьевцы, и правые, и левые, и националисты. Их оказалось очень много. Меня включили в созданную специальную комиссию (сначала я был ее председателем), в которую еще входили прокурор области, начальник особого отдела Ленинградского военного округа, представитель от торговли и т. д. Кстати, торговые работники нужны были для выдачи амнистированным на первом этапе самого необходимого.

Трудности были огромные. Вновь прибывшим бывшим заключенным, помимо восстановления в правах, требовалось в первую очередь предоставить жилье.

В Ленинграде проходил закрытый процесс по делу В. С. Абакумова. Я с ним был знаком с 1941 года. По сути, он был моим начальником. Когда я работал в особом отделе Западного фронта, Абакумов являлся начальником Управления особых отделов НКВД СССР.

Во время суда он держался мужественно, но когда огласили приговор, как-то обмяк. Приговор военного трибунала был более чем строг. Высшая мера наказания без права обжалования. Причем исполнение немедленное, без права пересмотра дела. На совести Абакумова было немало невинных жертв, расстрелянных или посаженных в тюрьмы по его приказу.

В январе 1956 года мне позвонил Серов и сказал, что я назначен заместителем председателя КГБ при Совете Министров СССР. Я спросил, кому сдавать дела. Серов ответил, что мне на замену едет Миронов, бывший заместитель начальника 3-го Главного управления КГБ СССР. Попал он в органы по партийной линии и был в очень хороших отношениях с Л. И. Брежневым, еще в бытность последнего первым секретарем Днепропетровского обкома партии. По сути дела, мы были земляки. Забегая несколько вперед, скажу, что Миронов пытался меня ввести в круг Л. И. Брежнева. Предложил мне пойти на какой-то вечер, по сути дела, пьянку высокопоставленных партийных чиновников. Я отказался, на что он сильно обиделся. Но я имел уже информацию о ближайшем круге Брежнева и посчитал для себя ненужным заводить с ним близкое знакомство.

Узнав о моем новом назначении, Ф. Р. Козлов поздравил меня. Я ему сказал, что уезжаю с большой неохотой, так как мне сильно понравился Ленинград. Козлову тоже не хотелось, чтобы я уезжал. Мы за короткий срок хорошо сработались.

Приехав в столицу, я пришел к И. А. Серову и доложил о своем приезде. Председатель принял меня хорошо. В короткий срок обещал помочь с квартирой, которую вскоре я получил в районе Лубянки, недалеко от места работы.

С И. А. Серовым я встречался еще во время войны. Серов был заместителем Г. К. Жукова по гражданской администрации в Германии. Помимо этого Серову была поручена борьба с аковцами, которые сильно активизировались ближе к окончанию войны в западной части Белоруссии. Серов приезжал в Белоруссию из Берлина для ознакомления с этой проблемой на месте. Я, нарком внутренних дел, соответственно, докладывал ему оперативную обстановку. Помню, Минск в это время подвергнулся сильной бомбежке со стороны гитлеровцев. Дом, где первоначально должен был разместиться Серов, был разрушен, и только стечение обстоятельств (Серов задержался в наркомате) спасло ему жизнь.

Серов был деятельным и довольно смелым человеком. Он мог запросто принять участие в ликвидации националистической банды. О его личной смелости свидетельствует и эпизод во время венгерских событий 1956 года: во время обстрела неизвестными демонстрации в Будапеште он не покинул площадь, а под пулями пытался прекратить начавшуюся панику.

Серов вопросы решал быстро, в том числе и самые сложные. Дела у него не залеживались.

Серов был человеком Хрущева. На Украине в период репрессий 1930-х годов Серов вместе с Хрущевым и прокурором Руденко составляли «тройку», и на их совести немалое количество ни в чем не повинных жертв.

Кончил он плохо. Будучи на посту начальника ГРУ, в связи с арестом Пеньковского, с которым был близок (Пеньковский возил в служебную командировку в Англию жену и дочь Серова), был снят с должности, разжалован с генерала армии до генерал-майора и назначен заместителем командующего Приволжским военным округом. Потом оказался в Средней Азии. Вскоре его исключили из партии, но генеральскую пенсию оставили. Я думаю, Хрущев по старой памяти дал ему военную пенсию.

Из всех заместителей председателя КГБ опытней всех был, на мой взгляд, П. И. Ивашутин. Он и Лунев являлись первыми заместителями. Лунев был выходцем из партийной среды. Опыта работы не имел вообще. Я по значимости считался третьим.

Несколько слов хочется сказать о Н. С. Хрущеве. Я в качестве приглашенного присутствовал во время его доклада на XX съезде партии. Доклад его всех шокировал. Я не был исключением. Последствия этого выступления пришлось расхлебывать органам государственной безопасности, в частности мне, во время тбилисских событий.

В мою бытность начальником Управления КГБ по Ленинграду и Ленинградской области Хрущев дважды приезжал в Ленинград. Собирал совещание актива. Потом ездил по колхозам. Я вместе с руководством обкома сопровождал его. В одном большом хозяйстве Хрущев поднял вопрос о посеве кукурузы. Председатель колхоза пытался объяснить ему, что климат Ленинградской области не пригоден для этой сельскохозяйственной культуры. Но Хрущев рассердился и сказал, что сеют кукурузу и в более северных районах. Самодуров и карьеристов хватало. Некоторые из них рапортовали, что посадили кукурузу за Полярным кругом. Хрущев наказал колхозникам, чтобы в следующем году у них была одна кукуруза. На что они беспрекословно согласились.

Хрущев в моем сопровождении посетил секретные лаборатории оборонных заводов города. Я удивился, что генсек так хорошо осведомлен о производстве ракет стратегического назначения.

На мой взгляд, Хрущев не любил органы госбезопасности. Такой маленький штрих: когда мы встречали его в аэропорту Пулково, он даже не пожал мне руки.

В 1958 году поехала делегация в ГДР. В нее из органов госбезопасности были включены Серов и я. Серов почти сразу же уехал. Хрущев делал вид, что как будто меня рядом нет. Видимо, моя работа в Белоруссии с П. К. Пономаренко вызывала его крепкое неудовольствие.

В ГДР мне пришлось неоднократно беседовать с Анастасом Микояном. Я раньше встречался с ним в санатории на курорте в Железноводске. Микоян интересовался, как у меня складываются отношения с Серовым. Я отвечал, что отношения рабочие, деловые. И тогда Микоян заметил, что Серов очень смелый человек, и привел пример из времен мятежа в Венгрии.

Я думаю, пришла пора обратиться к этой теме.