15 встреч с генералом КГБ Бельченко

Глава 2 Начало военной карьеры. Служба в Средней Азии

Непросто складывалась у Вас судьба. Совсем молодым человеком Вы уже активно помогали строить новое государство, укреплять Советскую власть.

На этой встрече мне хотелось бы услышать о Ваших первых днях службы в Красной Армии, о том, как Вы стали пограничником, где служили, какие были трудности.

Воинская часть находилась на берегу моря, у бухты Песочная, где стоял высокий бетонный бруствер — железобетонное сооружение, за которым находились большие пушки. Я представился комиссару по фамилии Коцар. Он меня хорошо принял и сказал, что меня назначают политбойцом 5-й батареи 2-го тяжелого артиллерийского дивизиона, по существу помощником комиссара.

Я тут же был избран секретарем комсомольской организации батареи. Среди личного состава преобладали малограмотные красноармейцы — артиллеристы. В мои обязанности входили громкие читки газет личному составу, проведение бесед, а в отсутствие комиссара — проведение политчасов, позже они назывались политзанятиями.

С собой я привез документы о принятии меня солонянской организацией кандидатом в члены партии, но в связи с призывом в армию райком не успел их рассмотреть. Комиссар мне сказал, что надо оформлять все заново. И действительно, через три месяца мне дали рекомендации замкомандира бригады и батареи Максимов и командир взвода Наумов. В мае 1924 года я был принят кандидатом в члены партии.

Командиром батареи был бывший царский офицер по фамилии Чубарев, из уральских казаков. Основу батареи составляли проштрафившиеся моряки, списанные с кораблей. Ввиду этого дисциплина в подразделении оставляла желать лучшего, и мне как политбойцу предстояло принять участие в ее поднятии. Приблизительно через полтора месяца я адаптировался к новым условиям, познакомился с бойцами. Следует отметить, что во время моей службы на батарее это воинское подразделение считалось сухопутным родом войск и только через некоторое время стало считаться флотским формированием. Ввиду этого у нас было обмундирование сухопутных войск. На груди бойцы дивизиона имели так называемые «разговоры» — черные полосы.

Незабываемое впечатление на меня произвел сам Севастополь. Это очень красивый город на берегу бухты. Запомнился один эпизод. Я курил в это время. Один мой товарищ подвел меня на рынке к продавщице табака — местной татарке, торговавшей контрабандным турецким табаком. Я удивился, что у нее в руках ничего нет, и спросил друга:

— А где же табак?

— Есть у нее табак, только она прячет его. Подошли к ней, спросили. Она оглянулась по сторонам, убедилась, что рядом нет никого подозрительного, и вытащила из штанов на веревочке упаковку. Я посмотрел, понюхал — действительно хороший табак, и купил.

Как-то комиссар Коцар заболел, и мне пришлось за него проводить первый политчас. При входе в учебную комнату лектора матросы были обязаны встать по команде «смирно». Когда же вместо комиссара вошел я, никто не обратил на меня внимания, и все продолжали заниматься своими делами. На мгновение я задумался, как поступить в таком случае. Решение пришло мгновенно. Резким командным голосом я крикнул: «Встать! Смирно!» Все поднялись, тогда я сказал: «Докладывайте!» Подошел дежурный и начал докладывать: «Товарищ…» И растерялся, так как я являлся таким же бойцом, как и он сам. Но потом дежурный вспомнил мою должность и доложил: «Товарищ политбоец, батарея в составе… человек к политзанятиям готова». Я принял доклад и сказал: «Здравствуйте, товарищи!» После некоторой заминки они сказали: «Здравствуйте!» Так, независимо от своего желания, я стал овладевать навыками командира.

Помимо того, что я был политбойцом, я еще имел другие обязанности по службе. Приходилось мне быть и наводчиком, и досыльным, и замковым.

Стрельбы проводились нечасто, ввиду недостаточного финансирования, это было дорогим удовольствием. Но все обязанности обслуги орудия я изучил и знал хорошо.

Спустя 4 месяца с начала моей службы меня послали в Севастопольскую артиллерийскую школу младшего командного состава. Через пять месяцев меня приняли в партию.

Я успешно окончил школу и вернулся на батарею. Меня назначили начальником орудия, вместе с тем я продолжал выполнять обязанности и политбойца. На должности командира орудия я оставался до конца службы в береговой артиллерии.

За несколько недель до окончания службы меня вызвали к комиссару штаба артдивизиона. Он расспросил меня о дальнейших планах. Честно сказать, после службы я хотел поступить в Днепропетровский горный институт, это была моя мечта. Тем более для служивших в армии было много льгот при поступлении. После непродолжительной беседы комиссар мне сказал: «Мы решили вас послать в военно-политическую школу в г. Киев». Комиссар ожидал от меня любой реакции, но не такой, которая последовала. Я ответил отказом. Это настолько ошеломило его, что он даже некоторое время не мог говорить. После непродолжительного молчания он поинтересовался, почему я так решил. Я ему объяснил, что мечтал учиться в горном институте и поэтому после увольнения в запас решил поступить в этот вуз.

Комиссар начал меня убеждать в том, что я по своим качествам создан для военной карьеры, а именно для политработы в войсках, что я уже готовый политрук и мне осталось только набраться теории в школе. Однако я стоял на своем. Было видно, что комиссар очень сильно рассержен и еле сдерживает себя, чтобы не сорваться на грубость. Он сказал: «Идите подумайте, товарищ Бельченко, а через два дня дадите окончательный ответ».

Два дня пролетели быстро, мнение мое не изменилось, и когда вторично комиссар принял меня, я снова сказал ему, что желаю поступать в горный институт.

Здесь комиссар уже не стал сдерживать свои эмоции и начал обвинять меня в политической неграмотности, сообщил, что это решение не его, комиссара, а руководства и партийной ячейки артдивизиона. Он мне напрямую сказал: «Вы, товарищ Бельченко, человек военный, и ваш отказ может быть воспринят как неподчинение приказу. Если не выполните приказ, придется вам партбилет положить на стол». Честно сказать, такого поворота я не ожидал, и мне пришлось согласиться.

Перед учебой в Киеве мне дали отпуск. Я приехал в родное село, рассказал родителям о таком положении дел. Побыв дома положенный мне срок, я направился в Киев.

В военно-политической школе обучался контингент, подобный мне, то есть люди с партийным и комсомольским опытом работы, бывшие бойцы и младшие командиры Красной Армии. В школе я познакомился с курсантом, бывшим пограничником. Впервые я узнал от него, что такое служба на границе, а именно в Средней Азии, где мне пришлось служить потом на протяжении многих лет.

Вместо трех лет я учился в школе два года. В связи с политической обстановкой потребовались в войсках кадры политработников, и мы сдали экзамены экстерном.

На распределении меня назначили в пограничные войска в Среднюю Азию. Я поехал туда уже не один, а со своей женой Надеждой Павловной.

Когда речь заходит обо мне, я всегда говорю, что мои награды, мое положение и в армии, и в пограничных войсках, в чекистских органах, на руководящей работе, на общественной работе — это все благодаря моему верному другу, моей жене — Надежде Павловне. А своим сыновьям всегда говорил: «Найдите себе такую жену, как ваша мама».

Я знал ее с детства, она — дочь врача, заведующего больницей. Когда я ходил молоть зерно на помещичью мельницу, мне приходилось ходить мимо больницы. Во дворе этой больницы всегда играли девчонки, но мне в глаза бросалась только одна, у которой были светлые, можно сказать, беленькие-беленькие волосы.

Прошли годы. Я поработал продинспектором, потом на комсомольской работе. Когда приезжал домой, я всегда интересовался ее судьбой. Мы происходили из разных социальных слоев, я — бедняк, она — из семьи сельской интеллигенции, поэтому мыслей жениться на ней даже в голове не было.

После моего возвращения с губернского съезда комсомола, на котором был делегатом, я выступил в своем клубе с докладом об итогах съезда.

Дело было поздней осенью, я был одет в черную шинель. Большой зал был наполнен, присутствовало много народу, в том числе и не члены комсомола. Я ходил по сцене в этой шинели и рассказывал о работе съезда. После моего доклада организовали танцы. Я очень любил танцевать.

На танцах я встретил уже повзрослевшую Надю, пригласил ее на танец. Танцевала она очень хорошо, поскольку к этому времени уже два года училась в частной гимназии сестер Биттнер в Днепропетровске, где кроме прочего девочек учили хорошим манерам, в том числе и танцам. Забегая вперед, хочу отметить, что Надежда Павловна всегда отличалась хорошими манерами, умела себя держать.

Она мне сразу понравилась, ей было тогда 16 лет. Но я отгонял от себя всякие мысли о дружбе с ней, так как понимал, что мы из разных социальных слоев, хотя мой отец в селе пользовался авторитетом. Кстати, он был одним из первых председателей сельского совета при Советской власти, в то время это была очень большая должность для сельской местности.

После нескольких встреч в клубе я стал провожать Надю с подругой домой. На танцы она всегда ходила с подругой, а жила в другом конце села. Так началась наша дружба. Девичья фамилия ее была Филоненко.

Договоренностей у нас с Надей не было никаких. Когда учился в Киеве, переписывался с ней. После окончания пединститута она работала учителем в сельской школе в селе Троицкое Днепропетровской области.

Хочется отметить, что все мои письма, начиная с ранних, моя будущая жена сохраняла. Письма эти были не про любовь, а про жизнь. К сожалению, все они пропали в начале войны при отступлении.

При распределении после окончания учебы я поинтересовался, есть ли среди пограничников женатые. Узнав, что есть, я без промедления поехал к Наде в Троицкое. Я рассказал ей обо всех трудностях, которые на границе могли нас ожидать. После рассказа спросил, поедет ли она со мной. Она посмотрела мне в глаза и сказала: «С тобой поеду».

В тот же день мы расписались. Вещей у нее было немного, но одета она была хорошо.

Ташкент оставил у меня глубокие впечатления на всю жизнь. Эта была отправная ступень в новую жизнь. Мы Ташкент знали по повести А. С. Неверова «Ташкент — город хлебный». Этот город вызвал у нас большой интерес. Город, где сочетается старое и новое, древнее и современное. Что осталось до сегодняшнего дня в моей памяти — это журчащие арыки вдоль дорог, зелень многочисленных деревьев, сады, виноградники, обилие фруктов.

Стоял сентябрь 1927 года. В Среднюю Азию, на границу, нас прибыло пять человек: Тельный, Шемчонко, Гаврильчук, Чикин и я. Мы явились к начальнику политотдела пограничных и внутренних войск полномочного представительства (ПП) ОГПУ Средней Азии товарищу Талалаеву, который на петлицах носил два ромба. Человек уже немолодой, старый коммунист, опытный политработник, отлично знавший службу на границе. Он коротко рассказал нам об оперативной обстановке на границе. В тот период времени басмаческие банды действовали на территории всей приграничной части Средней Азии. Их отряды были очень маневренны, при встрече с крупными силами пограничников бой старались не принимать. Действовали больше из засад, налетами, так что пограничникам приходилось иметь дело с хитрым и коварным врагом.

Басмаческие банды проникали на нашу территорию через границу из Афганистана, где они укрывались. Они грабили местное население, зверски убивали крестьян, которые помогали Советской власти. Басмачи прекрасно знали тропы в каракумских песках и местонахождение колодцев.

Талалаев нас спросил: «Как вы думаете, где наиболее целесообразно вас использовать? На границе вы не служили, но вижу, что вы уже бывалые политработники, у каждого из вас на петлицах три кубика. А у нас, на границе, начальник заставы носит три кубика. А помощник начальника заставы по политчасти носит два кубика. А послать вас на такую должность мы не можем, так как вы не знаете этой службы. Как же быть? Если вас послать на должность помощника начальника заставы, надо снимать по одному кубику». Он внимательно посмотрел на выражение наших глаз, взвешивая, очевидно, наше настроение, а потом сказал: «Мало ли что в жизни бывает. И у меня было такое: то поднимался, то опускался, — в зависимости от того, как сумел в данный конкретный момент работать. Поэтому решим, что большевикам не стоит обижаться на то, что они временно ущемляются в какой-то мере, исходя из требований обстановки. Пошлем вас на заставу в качестве помощников начальников заставы».

Помолчав, он взял папку, лежавшую перед ним, раскрыл ее, перелистал бумаги и сказал: «А впрочем, среди вас есть кавалеристы? Да, вы учтите, что у нас на заставах все кавалеристы». Я и еще пара моих друзей подняли руки и сказали, что выросли на лошадях и могут быстро овладеть конным делом, если потребуют интересы службы. «Вот хорошо, — сказал он, — мы для ликвидации басмаческих банд формируем две маневренные группы, у нас их раньше не было. Они предназначены для непосредственной борьбы с бандитскими шайками, которые прорываются на нашу территорию со стороны Ирана и Афганистана. Ввиду того, что наши части должны быть очень подвижны, то и называются маневренными группами. Жизнь там будет весьма неспокойная, но что поделаешь, интересы дела требуют. Назначим вас политруками взводов этих маневренных групп. Каждый взвод по существу будет самостоятельным подразделением, потому что боевые задачи придется решать в отрыве от маневренных групп».

После этого повел нас к начальнику пограничных войск Среднеазиатского округа Бабкевичу, носившему на петлицах три ромба. Он нас сразу же принял. Выше среднего роста, статный мужчина, оставляющий очень приятное впечатление, настоящий военный работник, он был лаконичен в беседе с нами. Спросил: «А что непонятно в тех задачах, которые поставил перед вами товарищ Талалаев?» Мы сказали, что много непонятного, но приедем на место, все своими глазами увидим, разберемся и будем стараться, чтобы не подвести школу, которая нас обучала, и оправдать высокое доверие, которое нам оказано. Закончил он разговор с нами следующей фразой: «Мы с вами увидимся еще много раз, а едете вы в сложный 47-й пограничный отряд, отряд, который имеет замечательные боевые традиции. Историю отряда вы на месте изучите, с людьми познакомитесь и убедитесь, что это так. Служба ваша будет боевой, интересной и почетной».

Тут же был отдан приказ о том, чтобы нам выдали форменные фуражки, потому что мы приехали в фуражках полевых войск. Когда мы шли по Ташкенту, нам казалось, что все на нас обращают внимание.

Так непривычно было на своей голове чувствовать этот ярко-зеленый головной убор.

47-й пограничный отряд базировался в г. Керки в Туркмении. Конечно, было обидно из-за такого понижения в звании. Но по порядкам, которые тогда были в Красной Армии, нельзя было занимать низшую должность с более высоким званием. Но мы были молодые, поэтому горевали недолго.