1923 (СИ)

Глава 23

Естественно, что поспать, как хотелось, не удалось. Люди от Бокия вежливо разбудили и пригласили на очередное совещание. Поэтому голодный и злой, Коля поехал на вокзал, к пресловутому вагону, который после чтения всех бумаг бывшего работника русской разведки так и тянуло назвать пломбированным. Было видно, что разведка поработала хорошо — движение денег подтверждалось телеграммами и банковскими документами. В который раз Коля подивился, что форма и образцы документации совсем не изменились.

У Сушина как всегда кипела работа. Вокруг поезда была выставлена охрана, какие-то курьеры на огромной скорости вбегали и выбегали из штабного вагона, а молодая телефонистка монотонно повторяла в трубку «Москва, ответьте». В общем всё было как у взрослых.

Бокий сел за торец стола, и когда весь этот рабочий бардак прекратили, начал рассказывать.

— Первое. Комендант исчез напрочь. Дома нету и не появлялся. На работе нет тем более. По документам видно, что назначен службой первого помощника начальника Штаба РККА. Значит, соответственно, искать его бесполезно. Этот товарищи своих не выдают. Наверное, комендант ушел либо в Москву, либо сразу за рубеж. Второе. Это хорошо объясняет столь быструю реакцию в деле со студентами, что позволяет нам с высокой точностью описать круг подозреваемых в убийстве. Это активная часть военной разведки, скорее всего при штабе округа. Третье — надо слать запрос в Москву — пусть дают добро на проведение операции по задержанию и следствию.

Сушин поднялся со своего места.

— Запрос будем писать к кому? В политбюро, или решим силами ОГПУ?

— Я думаю, хватит пока ОГПУ. Тем более, что соответствующее поручение секретариата ЦК там уже имеется. Глеб Иванович, у Вас есть проект запроса?

Бокий вынул из кармана гимнастёрки бумагу и дал Алексею. Тот прочитал, расписался снизу и дал помощнику.

— Что у нас с четвёртым студентом?

— Ищем, пока не нашли. Мы направили запрос Бурят-монгольскую республику, но, насколько я знаю их методы работы, ответ придёт дня через два, не раньше.

— Хорошо. В ЦК нашли письмо, присланное нашими студентами. Там они предлагают помочь Ильичу методами тибетской медицины. Письмо читала Фотиева. К середине дня мы постараемся аккуратно узнать, что она предпринимала по этому вопросу. Фотографию Ганецкого мы получили и Вашего профессора уже опросили. Действительно приезжал он. Так что эта часть замыкается на него.

Бокий вмешался.

— Я хорошо знаю Якова. Могу сказать, что силовые действия для него не характерны. Он не боец. Он скорее купец, капиталист. Но принимать участие в человеческих жертвоприношениях, а тем более санкционировать серию убийств для заметания следов — это не для него.

Коля почувствовал, что настал его выход. Он достал из кармана список студентов и протянул его Алексею.

— Это студенты, которые имели доступ к текстам. Необходимо проверить каждого по линии ЦК и ОГПУ. Аршинов сейчас занимается их поисками.

Глеб Иванович внимательно изучил бумагу и переписал фамилию студентов себе в блокнот.

— А что нам наконец скажет настоятель Линь?

— В текстах архива нам удалось найти оборванное упоминание о древних обрядах народов Тибета. Судя по всему в недостающей части описывались жертвоприношения богу войны и крови. Кто-то видимо нашёл их, перевёл и вырвал из свитков. Судя по всему это было сделано не так давно. Глупые люди, надеются, что путём человеческих жертв им удаться повлиять на поступки людей и богов.

— Их просто притягивает мистика Востока — поддержал линию Коля — все народы мира прошли через этот период, но возрождать жертвоприношения славян или германцев — как-то не интересно. А Восток манит.

Сушин снова встал и начал нервно ходить по салону.

— Манит-то манит, это понятно. Но ведь они нашли людей, убедили их и сумели организовать реализацию этих мероприятий. Причём получили поддержку со стороны верха. Чтобы задействовать разведку надо согласие по крайней мере Склянского, если не самого Наркома. Меня вот эти люди интересуют. Я довольно плотно работал с разведупром на Юге и в Польскую войну — и могу сказать — там сидят трезвые люди, им никаким Востоком голову не заморочишь.

Все помолчали, оценивая сказанное. Действительно. Какой-то дурак читает тексты. Это понятно и объяснимо. Но давали людей и организовывали все эти убийства явно не дураки. А люди, очень хорошо понимающие как реально крутятся колёсики властного механизма.

— Ладно, будем работать. Может быть через допрос разведчиков удаться найти организаторов — сказал Бокий. Он был старше всех по возрасту и как-то потихоньку начинал доминировать. Да и опыта в ведении совещаний и постановки задач у него было явно больше, чем у Алексея. Коля вспомнил партийную этику того времени — авторитет партийца начала века был несравненно выше, чем у мальчишки, какую бы должность тот не занимал. Да и внутренне Сушин Бокия уважал и это было видно. Глеб Иванович встал, и сразу вслед за ним стали подниматься остальные.

— Какие планы? — спросил он Николая, когда они шли к машинам.

— Не знаю, наверное поеду в гостиницу, буду ждать приезда Степана. Он обещался к двенадцати подъехать с результатами своей работы по списку.

— Я вижу, товарищ Аршинов опытный работник. Он бывший специалист?

— Не в курсе, я его знаю то без году неделя — надо спросить у Алексея, он вроде у него работает.

— У меня в отделе много старых специалистов. И мы достигли серьёзных успехов. Некоторые товарищи правда жалуются на меня, что я плачу им много денег. Но я считаю это вполне оправданным. Мы занимаемся там дешифровкой, кстати, может быть можно будет забрать тибетские тексты. Мои специалисты на них посмотрели бы.

А вот и начинается — подумал Коля. Каждый тянет одеяло на себя. Тексты тебе нужны тибетские. Понятно. Будут. Ссориться с тобой смысла нет, тем более, как я знаю, твои попытки дойти до Шамбалы так и не удались.

— Нет проблем. Пусть Ваши люди заедут вечерком — я возьму у Линя. Только надо будет выемку оформить — архив есть архив, там документы прописаны, должна пометочка быть куда выбыли.

— Хорошо. Так я вечером подошлю своих людей?

Аршинов сидел в ресторане и ждал Николая. Хотя ещё до двенадцати было далеко, было видно, что сидит он уже долго. Несколько чашечек кофе и булочки показывали, что он не терял времени зря. Увидев Колю, он улыбнулся и поглядел на официанта, так что к тому моменту, когда Коля подошел к столу, тот уже предупредительно стоял, изящно изогнувшись в поклоне. Вообще, Николай заметил, что Степан оказывал на окружающую прислугу какое-то магнетическое действие. Не успевал он кивнуть головой, как те сломя голову бежали раздевать, одевать, приносить и оказывать прочие услуги, положенные им по штату. Наверное это от большого опыта работы, решил он. Надо будет учиться, а то совсем у меня ничего тут не получается.

Заказав себе чай и пару бутербродов Николай вопросительно посмотрел на сыщика. Тот спокойно пил очередную чашечку кофе и ничем не показывал, что у него есть какая-то информация. За его спиной двигалась неторопливая утренняя жизнь ресторана. Официанты меняли скатерти на столах, кто-то нес поднос с рюмками, уборщицы протирали пол на эстраде.

— Ну и как у нас дела — Коля не выдержал первый. Ему уже принесли чай и он с удовольствием вгрызся в бутерброд, который был хоть и не из цековской осетринки, но всё же приятен на вкус. Аршинов жестом фокусника достал из нагрудного кармана сложенный листик.

— Марта Фрислер, студентка факультета Востоковедения. Послана учиться по направлению ЦК РКП(б) в 1921 году. Хорошо учится, дисциплинированная студентка. Отбыла по предписанию того же самого ЦК в апреле этого года. А вот и само предписание.

Николай внимательно рассмотрел бумажный листок с машинописным текстом. Студентка такая-то отзывается в распоряжение ЦК РКП(Б). Подпись Гляссер М.И. Это имя ему ничего не говорило.

— И ты представляешь, продолжил Степан — он умудрилась все экзамены сдать досрочно. Сессия у них начинается в мае, у неё предписание приходит в апреле и она за три дня сдаёт все экзамены и зачёты. Деканат на неё не нахвалится. На фоне все этих бурятов из рабфака — она как яркая звезда — почти что пропел он.

— Тогда поедем к Сушину. Пусть ищет концы в ЦК. Он это умеет. Только я сейчас чай допью. Кстати, я на неё поиск уже заказал — он нас с утра собрал совещаться и я дал твой список. Правда про немцев уточнять не стал, там был Бокий, при нём не хотелось. Так что не исключу, что приедем к ним, а у него уже результаты. А что другие студенты?

— Кто где. Кто дома, кто на даче, кто работает. Жизнь у них нелёгкая — вон Саша подтвердит. Я его первого в общежитии встретил — говорит, что своё расследование проводил.

— Ага. По глубине проникновения в некий предмет.

Степан на секунду напрягся, но потом сообразил и улыбнулся.

— Да, он в этих делах толк знает.

Сушин посмотрел на предписание и покачал головой. По его лицу было видно, что что-то ему в этой истории не нравится, причём очень сильно. Он покачал головой еще раз, а потом как бы машинально сложил листок и положил его в карман.

— Не томи, Леша, сказал Николай, чувствуя, что пауза затягивается.

Сушин беспомощно посмотрел вокруг. Рядом никого не было. Тогда понизив голос, он сказал.

— Мария Игнатьевна Гляссер — секретарь Владимира Ильича по Политбюро.

Было видно, что он растерялся и не знает, что делать. Коля умом понимал его состояние. Они прикасались к святыне. Алексей спокойно умер бы сам, лёг под этот жертвенный нож добровольно, но допустить, что вождь играет в такие игры — он был не готов. Люди постарше, видевшие Ленина в разных видах, в победах и поражениях политической борьбы, могли бы более спокойно допустить мысль, что тот может быть не прав. Алексей, для которого партия заменила всё и дала единственный смысл жизни, сама идея, что такое может быть допустимо казалось полным переворотом картины мира. Впрочем, про что-то такое и предупреждал его Сталин в их последней беседе. Он внимательно посмотрел Сушину в глаза.

— Алексей, строго сказал он. Имя вождя для нас святыня. Но вокруг него могут быть самые разные люди. А вот они могут играть в свои хитрые игры. Ты провокатора Малиновского помнишь?

— Помню — коротко кивнул Алексей.

— Значит ты всё понял. Никому ничего не говори. Будешь в Москве, доложишь лично. А пока ты ничего не видел и мы тебе ничего не говорили. До ЦК об этом забудь.

Сушин просветлел лицом. Важнейшая проблема оказалась снята с его плеч. Вот начальство, оно во всём разберется. Оно на то и начальство, чтобы такие проблемы решать. Успокоенный он пошел звонить и так громко орал на телефонистку на другом конце провода, что казалось — у него в вагоне стоит рупор, один конец которого находится непосредственно в Москве. Минут через двадцать Алексей пришёл успокоенный и бодрый. Он был готов к дальнейшим боям и победам.

— Докладывай, Лёша, что говорит начальство — барственно сказал Аршинов, развалившись в ампирном кресле салона. Ему было хорошо. Он добротно сделал своё дело, а теперь начальство распоряжалось той информацией, которую он нашёл. Никаких особых чувств он к Ульянову-Ленину не испытывал, поэтому душевных переживаний у него не было никаких. Скорее всего, он просто отдыхал в кресле от ночного недосыпа.

— Начальство сказало продолжать копать всё, что можно. Вот так — в тон ему ответил Алексей.

Копать собственно говоря, было особо нечего. Сейчас всё зависело от Глеба Ивановича. Как помнил Коля, он в своё время возглавлял Петроградскую ЧК, поэтому кое-какие связи без сомнения остались. Лезть в его дела — было по меньшей мере бессмысленно. Что-что, а допрашивать ЧК за эти пять лет постоянных классовых боёв научилась. Надо было просто ждать, пока он приедет и привезет информацию. Поэтому немного подумав, он натолкнул Сушина на мысль, что им со Степаном лучше будет ждать в гостинице. А как только информация прибудет, Алексей сразу пришлёт за ними человека. Алексею тоже наверное хотелось побыть одному, поэтому он с радостью согласился. Но они поехали не в гостиницу, а обратно в Университет. Коля решил, что сам факт наличия записки из ленинского секретариата надо тщательно закамуфлировать. Именно в этом ключе он дал инструкции Степану. Тот отсутствовал минут двадцать, и вернувшись, сказал, что всё в порядке.

— Ну что, поехали в гостиницу обедать — сказал Коля — все что могли, мы сделали.

Надежда ушла бродить по городу, куда не сказала, да и Коля лишний раз не спрашивал. Похоже, у неё с городом на Неве была какая-то своя связь в которую она не хотела никого посвящать. Уходя утром, сказала, что придёт часам к пяти. Может просто ходила по улицам, а может здесь жили какие-нибудь родственники — которых надо было навестить. Ну да ладно, пусть бродит, решил Коля, раскидываясь на стуле и готовясь заказать обед. Однако сделать это им не дали. В дверях ресторана появился молодой помощник Глеба Ивановича, и захватив со стола краюху хлеба, они пошли работать.

Начальник спецотдела с комфортом расположился в особняке на Фонтанке. Особняк располагался во дворе какого-то дворца, но Коля никак не мог сообразить какого У его подъезда стояла охрана и несколько автомобилей. Широкая лестница вела на второй этаж, и через широкое окно в два пролёта на поднимающегося Николая вдруг обрушилась волна света. Видно солнышко, в вечной Питерской игре в прятки, выглянуло наконец из-за тучки и вся казённая затхлость бюрократического присутствия озарилась светом летнего дня. В кабинете у Глеба Ивановича сидел четвёртый студент. Он весь трясся, и видимо совсем потерял голову от страха. Вместо того, чтобы как-то начать разговор, он прибёг к любимому оружию малых народов — стал делать вид, что не понимает по-русски. Так что кроме нечленораздельного набора звуков, Бокий от него, похоже, ничего не добился. Но, надо признать, что Глеб Иванович вовсе не бил допрашиваемого наганом по голове, как это практиковалось в более поздние времена. И два его дюжих помощника скромно стояли около окна и любовались пейзажем.

— Степан Терентьевич, сказал Бокий, кивая на студента. Мы его взяли, но внизу в подвале у нас ребята из активной части местного округа. Возможности возиться с этим уродом нету. Будь другом, сними с него показания, а я пойду вниз. Там сидят ребята крепкие, а народу, как ты понимаешь, у нас совсем мало.

Аршинов плотоядно улыбнулся, да так, что несчастный бурят попытался ещё больше вжаться в стул.

— Всё сделаем в лучшем виде. Он у меня заговорит как лучший оратор на митинге про мировую революцию. Так что смело Глеб Иванович мне его оставляйте, верну в целости и сохранности.

Тут он продлил паузу.

— Может быть.

Собственно Николая от студента интересовало только одно — степень их завязки с немкой Мартой. Поэтому он смело оставил Аршинова доводит дело до ума, а сам поехал к Линю — если кто и мог разговорить студента, то только настоятель Да и надо было всё таки перекусить — время было обеденное.

В китайском ресторанчике было полутемно, на пахло вкусно. К нему сразу подошёл хозяин Лю и поинтересовался заказом. Удостоверившись, что вкусы клиента за последнюю ночь не изменились, и ему надо тройную порцию всего, он лично провел его в комнату к настоятелю. Линь вежливо разговаривал с господином Новгородцевым о влиянии Китая на русскую Среднюю Азию. По словам настоятеля получалось, что влияние было так себе, слабым. Полковник защищал другую точку зрения, но спор тек как-то очень спокойно, по китайски, без огонька.

— А мы тут решили, что Викентий Федорович вполне может поработать в Китае в качестве советника.

— Наверняка может, только кому он будет советовать? Чан Кайши, или местным коммунистам?

— Нет, у нас в Тибете есть своя небольшая армия. И ей тоже нужны командиры, знающие европейское оружие и европейские приёмы ведения войны.

— Ну так бог в помощь. Я думаю, что Вы, настоятель, вполне справитесь со всеми проблемами транспортировки рекрута.

— Конечно, конечно, не беспокойтесь. Мы решим этот вопрос.

Коля взял это на заметку. Возможность спрятаться у китайцев, ежели чего вдруг начнётся, нельзя было сбрасывать со счетов. Значит у них есть свои пути — дороги. Это очень хорошо. Такие новости греют душу. Он начал активно участвовать в разговоре про Среднюю Азию, обращая внимание на общее историческое мышление настоятеля. По его словам выходило, что каждый народ расселился там, где ему было удобно, поэтому менять место обитания ему было не интересно. Так, например, китайцы совершенно не могли жить в степях Центральной Азии, а тамошним кочевникам было нечего делать в земледельческом междуречье основных китайских рек — Желтой и Красной. Вот и получалось по Линю, что узбеки, освоившие оазисы пустыни, совершенно не были готовы к жизни в иных условиях. Разговор был интересный, но тут появился господин Лю, который сказал, что всё готово и все пакеты загружены в автомобиль.

Их появление в особняке на Фонтанке вызвало фурор. Количество свёртков с едой было неисчислимым, а пахло это так, что бедные часовые даже не решились их пустить. Наконец всё было улажено и они вошли в комнату, где Степан бился со студентом.

— Ну, что Степа, понял каково профессорам приходится?

Увидев Линя, студент потихоньку расцвёл начал с ним активно говорить на каком-то восточном языке. Оставив их разговаривать, Коля пошёл позвать Бокия, чтобы угостить принесённой едой. Тот пришел, еде отдал должное и удивился, почему простая идея пригласить Линя не пришла в голову ему.

— Ну как там разведчики- спросил Николай. Ему было интересно, приведёт это след куда-либо, или всё как всегда закончится пшиком. Но Бокий сдержано улыбнулся и попросил немного подождать.

— Часа через два встретимся и обменяемся информацией — сказал он, дожевывая жаренный китайский пирожок. Тем временем, бурят полностью пришёл в себя, и при помощи Линя начал рассказывать. Выяснилось, что это не тот студент, которого все ищут. И жил он совсем не там. Так что взяли его по ошибке. И вообще он не бурят, а монгол. Он только только приехал из аймака в Петроград, где должен обучаться на рабфаке университета. Тем не менее, эту историю с излечением батыра Ленина он слышал. Погибшие студенты ему это сразу рассказали, как только он приехал.

— Когда они стали изучать священные тексты, они решили, что раз Ленин-батыр по национальности является наполовину монголом, то лечить его надо священными буддистскими средствами. И тогда они написали письмо в Москву, Ленину. А потом к ним из Москвы приезжал дарга — это слово Николай знал, а настоятель перевел его как «большой человек», забрал рецепты, забрал лекарства и сказал, что обязательно передаст это Владимиру Ильичу. Он дал им много подарков и сказал, что те могут этим летом съездить, посмотреть на город Москву и Ленина-батыра.

Оставив их оформлять все эти показания, Коля пошёл в коридор, сел на подоконник и стал смотреть на зеленые деревья в саду. Пока что было непонятно с какого бока тут у нас эта самая немка, которую срочно откомандировали в распоряжение Гляссер. Так было всё логично — ребята находят рецепты, шлют вождю. Ладно, будем ждать, что накопает Бокий.

Как и обещал Глеб Иванович через два часа они были в вагоне. Алексей уже вполне освоился, и это было видно по тому, что заседающим подали чай и знаменитую рыбу. С нарочным её из Москвы привезли, что-ли — недоуменно подумал Коля, запивая бутерброд чаем. Под эти бутерброды Степан рассказал свою историю про несчастного монгола, которого так лихо приняли за бурята. Все посмеялись, но решили, что тому надо учить русский язык — чтобы не повторялись подобные приключения. Отсмеявшись, все обратили взоры на начальника спецотдела. Тот в ответ обвёл взглядом присутствующих и веско сказал.

— Всю операцию в Петрограде поставил комбриг Семён Петрович Урицкий.

Аршинову это явно ничего не сказало, Алексей наморщил лоб, что-то вспоминая, а Коля быстро сообразил, что примерно представляет, кто это такой. Это был племянник того, убитого в 1918 году в Петрограде. Потом он руководил Разведупром и был уничтожен в 1937 году. В книжке про Зорге была его фотография.

— Он, по-моему из второй конной? — напрягся Алексей.

— Точно — ответил Бокий. Впрочем запросить всё равно надо. Я составил бумажку, можно отправлять.

Он передал Алексею листок, на котором он снова, как и утром, поставил свою подпись.

— Я не стал арестовывать ребят. Они выполняли задание, которое получили. Документы все оформлены. Подписи руководства Разведотдела на его полномочиях. Конкретной вины тут нету. Надо искать Семёна, пусть рассказывает. Ну что, давайте подводить итоги. Что мы имеем? Первое: осенью наши восточные друзья пишут письмо Ленину и предлагают его вылечить. К ним приезжает Ганецкий, берёт рецепты, берёт ритуальный нож и уезжает. Тут всё понятно. Второе: Примерно в это же время в Петербург приезжает Урицкий и начинает ставить операцию с архивом — то есть садит своего коменданта и даёт команду рубить хвосты, когда кто-нибудь заинтересуется этим вопросом. Полномочия Урицкого подтверждены Берзиным и Зейботом. И эти два момента никак не стыкуются между собой. Если Яков приезжает и берёт все с исключительно мирными, медицинскими целями, то Урицкий делает всё сугубо наоборот. Я этого не понимаю. Операция военной разведки ясна, но обычно так скрывают какую-то страшную тайну. И на её роль вполне подходит наше с Вами ритуальное убийство. Значит, надо делать вывод, что это два не связанных между собой явления.

Из операторской комнаты вышел человек и положил перед Алексеем несколько листов бумаги. Тот его быстро просмотрел первый и толкнул к Бокию. Начальник спецотдела взял его, и скользнув глазом, громко сказал.

— Семён Петрович Урицкий в настоящий момент находится к служебной командировке в Германии.

— Я не знаю, как Ганецкий, а вот комбриг Урицкий — явно замешан в наших делах — задумчиво сказал Аршинов, — что мы ещё не сделали в Питере? У Вас Глеб Иванович, остались дела?

— У меня нет. Общая картина развития событий мне ясна. Дальше будем подбирать частности.

— А у Вас? — он кивнул в сторону настоятеля и Коли.

— Я могу ехать — сказал Линь- мне всё ясно.

Коля кивнул — у него тоже здесь больше не было забот. Только забрать Надежду. Впрочем, до пяти было ещё два часа. Алексей встал и посмотрел на часы.

— Ну что, будем паковаться? Отбываем в 20.00. Раньше бессмысленно. А так выспимся и к утру будем в столице.

Они с Аршиновым выходили вместе. Коля всё думал над этой историей. Германия была, по его мнению, в её середине, а всё остальное — антураж, так завихрения от движения основного потока. Интуиция Линя, а, её нельзя было сбрасывать со счетов, тоже говорила об этом.

— Знаешь что, Степан, езжай-ка ты к профессору. Переговори с ним. Меня очень интересует эта самая Марта Фрислер. Суть вопросов с моей стороны можно свести к одному — буряты сами придумали писать Ленину, или это Марта им подсказала. Сейчас этот ответ может дать объяснение всему.

Николай задумчиво сидел у окна и смотрел на однообразие лугов, перелесков и покосившихся, серых домиков. Ничего не радовало глаз — всё было очень однообразно, и как-то монохромно. Он подумал, что российская природа не предполагает красок — однообразно зеленая летом и черно-белая зимой. Понятно, почему Пушкин так любил осень. На этом фоне её желто-красный наряд сильно радовал глаз.

Но до осени было ещё далеко, а пока надо разбираться с делами — подумал Коля и стал тупо смотреть в разложенные перед ним чистые листики. После окончания совещания он подошёл к Алексею и попросил его дать данные о раскладе сил в Германской революции. Почему-то, несмотря не отчётливый след Ганецкого, явно ведущий к Ленину, он понимал, что разгадка происходящего лежит именно там. Да и ему самому хотелось разобраться, кто и что хочет от этой, разрушенной Версальским Договором, утратившей силы и волю к борьбе страны. Берлин 23 года запомнился ему прежде всего каким-то внутренним надрывом. Было ощущение, что страна не понимает, что ей делать. И это очень разнилось от той уверенной и сытой державы, которую Коля видел в своё время.

В конце века Николаю часто приходилось бывать во Франкфурте-на-Майне. Он очень любил «Люфтганзу» и предпочитал летать на запад именно этой авиакомпанией. — , что ей делать. В конце века Ни ечества. орая вместе с Россией вынесла основной удар XX ве Как-то раз, возвращаясь из Венеции, он попал в нелётную погоду и его самолёт в Москву улетал только утром. Привыкший за годы студенческой юности к советскому сервису, он уже приготовился спать на лавочке в зале ожидания, но пассажиров быстро рассортировали, и направили в гостиницу. Там его покормили ужином за счёт компании, делать было нечего и он решил проехаться в город. На такси он доехал до знаменитого оперного театра. Посмотрел на него и спереди и сзади, подумал, что до Большого ему далеко и пошёл дальше бродить по улицам. Без цели и без смысла. Минут через десять ходьбы он попал на какую-то проезд, закрытый для движения. Он был шириной со старый Арбат и по его бокам стояли фургончики. В них что-то варилось, скворчало, шипело и жарилось. А вся улица была заставлена столиками. И за ними сидели люди. И все они что-то ели и пили. Улица была не маленькая, и Коля потрясённо шёл по ней, вдыхая запахи жирной немецкой кухни и с интересом глядя на жующих и пьющих людей. Эта картина надолго стала для него символом страны. А сейчас, страна была сломана и в ней продавалось всё. Включая веру, политику и надежды.

Коля тупо смотрел то на машинопись, то в окно, пытаясь найти смысл во всём происходящем. На бумагах были данные о фракциях в немецких коммунистов. Как всегда там были левые — это те кто хотел немедленного выступления, и правые — те, кто считал всё надо делать вдумчиво и основательно. Был и центр. Там просто были уверены, что в Советском Союзе всё знают и расскажут им, что и когда надо делать. В качестве страшного человека Германской революции выступали некто Мясникови уверены, что в Советском Союзе всё знают и расскажут им, что и когда надо делать. летал только утром., Маслов и Рут Фишер. Как было видно из бумаг, они совсем не хотели слушаться Коминтерн, и его руководителя, товарища Зиновьева. Но, тем не менее, за восстание были горой. Он отложил левых и правых в сторону. Было непохоже, чтобы и те и другие пользовались услугами военной разведки. Всё-таки она подчинялась Москве. Оставался центр — Тельман, Брандлер и Троглер. Вот основные фигуры Германской революции. А что в России?

В России был Троцкий — сильная фигура 1923 года. Руководитель армии, авторитет для множества партийцев. Его теория предполагала, что только победа в Европе обеспечит построение социализма в России. В принципе, это была не только его теория. Это было общее место для марксистов начала 20-х. Только потом, в 25–26 годах Сталин с Бухариным разработают идею построения социализма в одной стране. А пока что всем было ясно, что без поддержки пролетариата развитых стран в крестьянской России социализм не построить.

И военная разведка относилась к ведомству Льва Давыдовича. Причём, как понял Коля, она была в прямом кураторстве его соратника Склянского. Так что все пути шли к нему. Поэтому и товарищ Сталин так активно поддерживал розыски по этому делу — как известно Троцкого он не любил, а его политику считал авантюризмом. Одно мешало поверить в то, что за всей этой историей стоит «политическая проститутка» Лев Давыдович. Он всё-таки был человек действия. И в 1923 году, чувствовал себя на гребне успеха. Он себя реализовал и был международной фигурой. За его спиной была революция и выигранная гражданская война, а это многого стоило. Как-то не верилось, что он способен пойти на такие странные способы достижения цели. Финансирование революции — понятно, создание партизанских отрядов, отправка боевиков и оружия — тоже. Это была его работа, работа привычная и уже один раз проделанная. И, судя по статьям в газете и запискам в ЦК, он был уверен, что это сработает и на этот раз. Так что непонятно, для чего ему резать бедных таджиков. Были бы ещё буржуи — туда-сюда. А то ведь неграмотные крестьяне с Памира. Что-то не верилось.

Дальше шёл руководитель Коминтерна товарищ Зиновьев. Про него сказать было нечего. Судя по позиции, он поддерживал Троцкого и его идеи насчёт Германии. Но реальных сил за ним не было. Аппарат Коминтерна, который представлял из себя мощную силу в тридцатые годы, ещё не был сформирован. Деньги давались из Москвы, проходило через руки Григория Евсеевича их довольно много, но реальных людей, способных на организацию всего этого безобразия у него не было. Выхода на военную разведку он не имел. И это было понятно. Он теоретик, оратор. Но реальная власть в руках Троцкого. А вот друг друга они не любили. Причём, как помнил Коля ещё с 1917 года. Тогда Каменев и Зиновьев не поддержали решения ЦК о начале восстания и даже напечатали об этом в газете. Судя по всему их позиция отражала позицию партии, потому что Ленин хотя и страшно ругался, но ничего не сделал. Троцкий был настроен гораздо решительнее. Да и потом в Петрограде, 1918-19 годах, у них, говорят нередко были стычки. Так что блок между ними был исключён.

Вот и все международные дела. Дзержинский и Сталин за рубеж не лезли — им было не до этого. Иностранный отдел ОГПУ был в процессе становления, да и позиция Бокия, как представителя чекистов была недвусмысленна. Сталин как помнил Николай вообще отрицательно относился к идее революции в Германии на этом этапе. Он всегда был реалистом, и хорошо понимал, что в том бардаке, который творился в Берлине в 1923 году взять власть было бы не трудно. А вот что потом с ней делать? Ввязаться в войну с Антантой? Так ведь побьют, как есть побьют. Понадеется на авось, как Лев Давыдович? «Ввяжемся в драку, а там посмотрим?» — такая позиция будущему вождю народов сильно претила. Весь его последующий опыт говорил, что он внимательно продумывал свои шаги и все их последствия. Так что, как не крути, как не верти, а в числе подозреваемых оставался один НАРКОМВОЕНМОР, товарищ Троцкий.

Николай вздохнул и полез смотреть в справку по Урицкому. Где служил и что делал — все эти сведения ему ничего не говорили. Племянник Урицкого, того самого, убитого в 1918 году, воспитывался в семье Воровского. Вацлава Вацлавовича судя по всему. Коля помнил, что того убили в Швейцарии в 23, весной. Впрочем, эта фамилия где-то попадалась. Где-то недавно я он нём читал. Только не машинку, а рукопись. Он напрягся и полез в портфель, за бумагами про немецкие деньги. Точно, там было донесение об отношениях Балабановой и Вацлава Вацлавовича. Похоже, что они любили друг друга. И где они любили — в Швейцарии и Стокгольме? Воровский, он что, тоже из пломбированного, что-ли?

Сделав для себя заметочку, что надо будет этот вопрос уточнить, Коля потянулся во весь рост. За окном уже начинало смеркаться и читать было трудно. От долгого сидения спина затекла и захотелось размяться. Надежда спала на полке, и он не стал её будить. Что-то в Питере её сильно мучило, потому что из своих походов она возвращалась уставшая и очень молчаливая. Даже её привычная улыбка и та реже появлялась на лице. Он подоткнул оделяло и пошёл в салон.

Там горел свет и народ в лице Бокия и Аршинова активно пил коньяк, закусывая как положено осетринкой и лимоном. Он подошёл к столу, и Глеб Иванович тут же полез доставать новую рюмку.

— Ну как, поспали? — спросил он, сноровисто наливая алкоголь. Лил как положено, не много, но и не мало. Аккурат на один глоток.

— О чём идёт столь возвышенная беседа. Под такие напитки нельзя говорить о трупах и прочей ерунде. — сказал Николай, рассматривая коньяк на свет. Он был хорош, потёки по краям рюмки отчётливо говорили об этом.

— Мы обсуждаем литературу — Степан подцепил вилкой кусочек рыбки и стал поудобнее ее располагать на тарелке.

— А я предлагаю за неё выпить — тоном профессионального тамады сказал Бокий и тут же сделал, что сказал. Коля и Аршинов последовали его примеру, и тут же пустились в спор по поводу последней повести Толстого «Ибикус». Коля его когда-то читал, классе в девятом, но, естественно, ничего не помнил. Чьи-то приключения в революция и гражданскую войну. Кажется ещё и эмиграция там была. Но, в целом, Николай Толстого Алексея за писателя не считал, хотя в школьные годы читал с удовольствием. Потом, на фоне Булгакова, он как-то не шёл.

— А мне близка позиция Эренбурга из Хулио Хуренито. ЦК пытается подмять под себя литературу, а этого не может получиться в принципе. Потому что художник свободен как птица. И попытка запереть его к летку, пусть даже золотую, приведёт к его гибели. Человек останется в клетке жить, а вот художник умрёт.

Этой длинной фразой он резюмировал свое отношение к политике советской власти в этом направлении, и тут же спросил Бокия, хотя ещё минуту назад не хотел этого делать.

— А что, Воровский был в войну за границей?

— Кажется да, ответил начальник спецотдела. Точно да. Он с Лениным возвращался. И с Ганецким он знаком очень хорошо — упредил он второй вопрос. — Что мысли на эту тему появились?

— Они никуда и не уходят. Куда же им деться.

— Ты считаешь, что это личная инициатива Урицкого-младшего?

Коля удивился.

— А ему то это зачем? А потом, он что, имеет соответствующие полномочия на такие масштабные действия?

— В нашем хаосе любые полномочия можно получить. Было бы желание. А уж в наших службах — вообще не проблема.

— Нет, мужики, тут дело не в одном человеке, пусть даже сошедшем с ума — Степан наконец кончил прожёвывать свой кусочек. — Я просто чую — за этим стоит чья-то организованная воля. Но Урицкого надо бы допросить.

— Где, в Германии? — Бокий стал наливать следующую порцию.

Было видно, что пить он любит и умеет. Под столом, как заметил Коля стояли ещё две бутылки, но мужики держались молодцом.

— Из Германии его не вытащишь. Я думаю, что его и немцы там не найдут, не то, что мы.

— Можно оформить запрос на возврат в Москву — предложил Бокий. — Дзержинский подпишет, Сталин тоже. Прискочит как миленький.

— Почему нет. Только если он замешан в наших делах, то он уже в Москве — сказал Коля. Нечего ему в Германии делать. Всё равно всю его «черную мессу» мы сорвали. Он теперь или её по новой будет организовывать, или другие пути искать. А это надо делать у нас. В Германии новых путей нет. У них тупик и капиталистическое загнивание.

После выпитого коньяка его тянуло на длинные, округлые фразу в стиле партийного руководства массами. Впрочем, чёрт с ним, с массами, лениво подумал он, а Бокий, тем временем, лихо наливал по новой.