1923 (СИ)

Глава 8

Они собрались к Ксенофонтова рано, не было ещё восьми. В шесть Николай поехал во флигель, смотреть записку. Записка исчезла, на её месте висела лежала иконка. Он внимательно рассмотрел её. Это была какая-то святая, на обороте в углу карандашом было написано 15. Перевод был понятен: в день этой самой святой, в 15 часов. У него отлегло от сердца. Значит есть канал, значит он всё-таки вернётся домой. Он счастливо улыбнулся и поехал в церковь, благо их тут было много. В церкви он поставил свечку своему святому Николаю Угоднику. Он заодно был покровителем купцов и торговцев, поэтому с именем Коле повезло, а вот всё остальное, как он это уже понял, не очень подходило для коммерции. Окрылённый, он поехал к Сушину в Петроверигский.

Аршинов то ли уже встал, то ли ещё не ложился. Он выглядел довольным, — Алексей вчера порешал вопрос с его домиком на Гончарном, защитив его от попыток уплотнения и заселения. Это Аршинова вполне устраивало, поэтому он радостно встретил Николая, спустившись в буфет из мансарды. Выслушав жилищную новость и благодарности, он порекомендовал из домика не переезжать ни под каким видом. Николай имел свою теорию террора 37 года, и одним из её элементов была борьба за квартиры. Так что он считал — наличие отдельной квартиры резко усиливает шансы попасть под молотки пролетарского Особого Совещания.

— Степан Терентьевич, мы с вами живём в удивительное время. В 1917 году произошла смена элиты. Старые правящие классы уничтожены. Однако свято место пусто не бывает. Поэтому возникнут новые правящие классы, одного представителя которых мы с вами прекрасно знаем. Это наш друг Алексей, который так успешно решает все наши проблемы. Так как материальная основа существования будет всё больше и больше зависеть от государства, то место в новом правящем классе будет цениться гораздо более, чем при старом режиме. Если раньше чиновника выгоняли, то куда он девался? Ехал в имение. Теперь имения нет. Жилье в 90 процентах будет государственным. И его ещё очень долго будет не хватать. Поэтому за место при власти, и за жилье будет отчаянная борьба. Чтобы в ней уцелеть, надо демонстрировать две вещи: первое — отсутствие личного имущества, которое хотелось бы отобрать и второе — свой профессионализм и принадлежность к одному из кланов в этой борьбе. То есть, Ваша позиция должна определяться просто — я ищейка и это я умею делать хорошо. В политике понимаю только то, что мой хозяин всегда прав. И тогда у Вас есть шанс дожить до глубокой старости. Сейчас мы волею судеб познакомились с одной из групп, на которые расколоты большевики. На мой взгляд — эта группа весьма перспективна, и имеет все шансы лет через пять-шесть получить все рычаги власти. Её противники будут уничтожены. Причём физически. Так что держитесь Ксенофонтова и его покровителя — товарища Сталина.

Выслушав Аршинова, Николай рассказал ему свои наблюдения, и они отшлифовали свою концепцию. Потом Коля нашел Сушина и рассказал всё ему. Алексей не перебивал, иногда коротко кивал. Похоже было, что концепция Коли совпадает с его некоторыми наблюдениями. В ЦК, положив на стол папки с протоколами допроса Френкеля и вдовы Конева, Аршинов стал докладывать. Из доклада вытекало, что видный советский работник господин Эйсмонт, опираясь на давние связи с господином Френкелем решили внести свои изменения в схему получения и использования германского кредита. Для этого, стараниями Френкеля были открыты фирмы в Германии и Швейцарии, которые должны были участвовать в получении денег. Однако старый знакомый Френкеля, господин Конев, обеспечивающий юридически правовую сторону этого процесса за границей и связанный с движением «сменовеховства» не сошёлся с Нафталием Ароновичем в цифре процента за услуги по изменению схемы и участников кредитования. Для воспитания, его взяли в оборот и посадили во внутреннюю тюрьму ОГПУ. Но тут на его несчастье, пришёл Кисилев и стал искать человека с такой фамилией и именем. И он не просто его нашёл, а имел с ним беседу. Это поставило под вопрос планы товарища Эйсмонта, и было решено уничтожить как Конева, так и Кисилёва. Коневым занялся Эйсмонт, а Кисилёва и впоследствии Аршинова, было поручено убрать Френкелю, имеющему связи среди уголовников.

Кончив отчёт, Степан Терентьевич подвинул документы Ксенофонтову.

Тот обалдело смотрел на Степана. Потом посмотрел на Алексея, но так как тот молчал, было ясно, что это не бред и не провокация. Он молча погладил папки и обратился к Николаю.

— А что у Вас?

— У меня следующее. По показаниям работников НАРКОМФИНА существует согласованная схема получения кредитных денег. Механизм здесь прост — в Германии инфляция как у нас в 19–20 годах. Поэтому выделенные деньги мгновенно переводятся в Швейцарию, обмениваясь там на твёрдую валюту. В Швейцарии создаётся несколько фирм, по отраслям использования кредита, которые получают права на использование этих денег. Так, кто-то закупает машины, а кто-то оборудование. В фирмах согласованный персонал несёт ответственность как перед немецкой стороной, так и перед нами. По моему мнению, ввод в механизм получения кредита ещё нескольких фирм мог быть и не замечен советской стороной, если уполномоченные представители России обратились бы с просьбой к немцам соблюдать особую секретность, в связи с какими-нибудь политическими обстоятельствами.

— Значит, получается что у Эйсмонта есть люди в Германии?

— Выходит да. Единственное, что смущает, это то, что такая схема неизбежно вскроется после начала процесса кредитования. Некоторое время можно будет ссылаться на особенности банковского процесса, но потом всё равно возникнет ясность. Тогда или человеку надо будет уходить за рубеж, или он ждёт каких-то кардинальных перемен в советско-германских отношениях.

Николай знал ещё со школы, что в 1923 году в Германии была попытка революции. Потом он читал Бажанова, который доказывал, что она была полностью инспирирована советской военной разведкой под руководством Уншлихта. Он был послан в Германию и там на месте организовывал механизмы захвата власти. По всему выходило, что участники всей этой лабуды с кредитом хотели под маркой революции украсть немного денег. А потом, к примеру, разъярённая толпа, погромит банк и все бумаги исчезнут. Да и забот после революции будет у новой власти немерено. Так что расчёт и рыбку съесть и на велосипеде прокатиться мог вполне оправдаться. Он даже некоторое время обдумывал не операция ли это фонда, но потом пришёл к мысли, что вряд ли. Там — то знают, что революция не удалась и советско — германское сближение продолжалось до 1933 года.

— Как вы думаете, снова спросил Ксенофонтов, это операция одиночек, или целенаправленное противодействие из-за рубежа?

— Для полного ответа на этот вопрос мы должны изучить связи Эйсмонта. Пока лишь у нас есть показания Френкеля, что тот имел контакты с английской разведкой — ответил Аршинов.

— Эйсмонт до революции работал с Уркартом, — неожиданно вмешался Сушин. Надо брать санкцию на его разработку.

Ксенофонтов кивнул и сделал пометочку в своих бумагах. Потом веско сказал, хлопнув рукой по аршиновским папкам.

— Для того, чтобы взять в разработку работника ранга Эйсмонта мы должны получить санкцию Политбюро или Секретариата ЦК. К сожалению, у нас пока что только показания Френкеля. Для принятия политического решения этого явно недостаточно. Я считаю, что проверка нашей версии будет обеспечена запросом немецкой стороны о составе фирм, куда будут перекинуты деньги. Если мы найдём расхождения, то я буду ставить вопрос на Политбюро. Алексей, формируй список на поездку в Берлин.

Когда все выходили, Николай подошёл к Ивану Ксенофонтовичу.

— Я нашел своего археолога. Он находится у Бокия, в спецотделе.

— Это плохо, помрачнел он. Я даже не знаю, чем смогу помочь.

— Почему?

— Глеб Иванович пользуется особым доверием руководства. Он выходит непосредственно к самому. И если он не захочет отдать человека, он не отдаст.

— Понятно. А что можно сделать?

— Попробуем обратиться к Менжинскому, может быть к Феликсу.

Такое оборот событий Николая не устраивал. Привлечь ненужное внимание к этому делу — это значило серьёзно подставить себя под угрозу. Неизвестно, конечно, что говорит в ЧК Васька, но если кому — то в голову придёт мысль поверить в его бредни, то копать будут самым серьёзным образом. И начнут с него, с Николая. Поэтому, чем меньше народа об этом знает, тем лучше.

— Давайте так. Подождём денек. Если я ничего не придумаю, надо будет идти к руководству. И вот что я думаю. Я сегодня переговорю с серьёзным человеком из Германии. Фирма Юнкерс имеет тут аэродром и регулярное сообщение с Берлином. Я думаю мы можем за пару дней обернуться. Он мне даст записочку и мы всё быстро узнаем. Для поездки мне нужен загранпаспорт на себя и двух женщин 23 и 15 лет.

— Фамилии?

— Синицины Надежда и Елена Михайловны.

— Хорошо. К вечеру будут. Договаривайтесь со своим немцем. Возьмёте Сушина. Правда он по-немецки не говорит.

— Я тоже не говорю. Синицына старшая нам и переведёт. Я так понимаю, нам не нужно будет отмечаться у Крестинского?

Он позвонил Горностаеву прямо из ЦК и предложил тому подойти к центральному входу в Политехнический музей. Там было спокойно, только редкие энтузиасты заходили внутрь. В соседних подъездах жизнь так и кипела, а в музейный был тих. Горностаев пришёл через пятнадцать минут. Николай передал ему записку Красина и спросил, что нового известно про Василия. Яков сказал, что информацию сможет получить не раньше четверга, когда у него будет повод поехать на Спецотдельские объекты.

— Понятно. Но тогда хоть адрес этих объектов подготовьте.

— Хорошо. Это я сделаю. Могу к вечеру передать.

— Лады. Давайте в 9 там, на Сретенке. Кстати, что Вы знаете про переговоры с немцами о кредите?

— Только то, что проходит в информашках. Это ведь не моя сфера.

— Ясно. А кто должен курировать эту работу?

— ИНО и Экономическое управление.

— Есть концы? Нужна информация.

— Какая?

— Вся. И особенно — есть ли в ЧК ощущение противодействия работе по кредиту со стороны Антанты.

Горностаев внимательно посмотрел на Николая.

— А что, у Вас есть такое ощущение? Может быть мне стоит поставить этот вопрос. Оформлю как донесение агентуры, попрошусь в разработку.

— Попробуйте. Но в разработку не лезьте. Ваше дело снабжение, им и занимайтесь. Это более надёжно. Но о полученном сигнале доложите. Сошлитесь на нэпманов, имеющих связи со сменовеховцами.

Аршинов уже был на Петроверигском и, находясь в подвале, снова мучил Френкеля. Чего уж он там из него качал, Николай не стал выяснять. Дело о кредите его интересовала уже постольку поскольку. Было ясно, что в поисках Василия это не поможет. Поэтому он извлёк Степана из узилища, и посадив на подоконник, проникновенно взглянул в глаза.

— Вы прекрасно справились с Френкелем. Я думаю, его надо будет отдать Сушину, и пусть тот делает с ним, что хочет. У нас стоит дело с Василием. Вы же профессионал. Если он лежал ночью в Замоскворечье, то его обязательно кто-то видел. Бросьте сейчас все силы на то, чтобы понять, как он оказался в Спецотделе ОГПУ.

— А он в ЧК?

— Да, в Специальном отделе у Глеба Ивановича Бокия. И совершенно непонятно, как его оттуда вытаскивать. Я говорил с Ксенофонтовы, он поднимает руки и говорит, что надо идти к Дзержинскому. А мне такая яркая картина не нужна.

— Понимаю. Я думаю, что концы мы найдём. Вряд ли его целенаправленно брали люди из спецотдела. Наверное попал к ним по цепочке. А чем занимается этот самый спецотдел?

— В том — то и дело, что никто не знает. Теоретически обеспечивает секретность, но практически это тайна.

— Понятно. Тайная полиция внутри Тайной полиции. Для России это характерно. Ладно, я сейчас займусь тогда Замоскворечьем. А что с Френкелем?

— Пусть пишет всё подробно. Особенно интересны англичане. И наверное, Вам будут интересны его связи в уголовной среде. Всё. Я буду прощаться — пойду готовить отъезд в Берлин. Надо договариваться с немцами — у них летает самолёт до Кенигсберга.

— Вы полетите аэропланом?

— Почему нет. Сейчас есть модели на пять-десять пассажиров. Садишься, и к часов через пятнадцать уже в Берлине.

— Вы смелый человек. А я никогда на аэроплане не летал.

— Ну, это можно будет легко исправить. Найдём Василия — отправлю Вас в Париж. Посмотрите на Эйфелеву башню, сходите на Пляс Пигаль — в общем, окунётесь в атмосферу «Столицы мира».

— Нет уж, я лучше поездом. Не так быстро, зато куда как комфортней. Ладно, если не увидимся — удачной поездки.

Солнце уже грело во всю, поэтому Саша закатал рукава рубашки и расстегнул воротник. Куртку, правда не снял, так всё время в ней и ездил. На Трехпрудный доехали быстро — никто ни с кем не сцеплялся и всё было как надо. Ленки опять не было, а Надежда, судя по иголкам и ниткам, что-то шила.

— Одевайся, сказал Николай, сейчас поедем.

— Куда?

— На Никольскую, дом 7. У твоим знакомым из Юнкерса.

— Нет, я спрашиваю как мне одеться.

— Надо будет обольстить одного господина. Он должен нам помочь, даже если этого не хочет.

— Хорошо. Я скоро — кивнула она и пошла к себе.

— Учти, на улице жарко, крикнул он в закрытую дверь.

Из раскрытого окна доносились детские голоса. Николая удивляло как тут много детей. В той, его Москве детей в Центре практически не было. А здесь они носились по двору, или чинно гуляли под присмотром прислуги. Впрочем, он обратил внимание, что специальным обустройством детских площадок тоже никто не занимался. Поэтому поведение детей зависело, скорее всего от социального статуса родителей.

А беспризорников было много. Девицы не попадались, скорее всего их фильтровала организованная преступность, потому что с проституцией все было здесь как всегда хорошо. Предложение резко превышало спрос. Зато парней, обязательно группами, было много. И котлы с асфальтом тоже присутствовали. Милиция с этим боролась, но похоже, не особенно. Так, следили, чтобы порядок не нарушался. В общем, фильм «Путёвка в жизнь» был снят на фактическом материале.

Надежда вышла, и Николай в который раз подивился, как разница эта женщина от той роли, которую она играла при первой встрече. Тогда это было что-то вроде «Мужчина, угостите даму папиросой» с развинченной походкой и хамовато-заискивающей манере разговора, а сейчас — вполне деловая женщина, только мобильника не хватает. И стервозности на морде поменьше. Украшений был самый минимум, так, чтобы подтвердить статус. Косметики никакой. Всё строго, но выдержано.

Они подъехали на Никольскую куда-то в район Историко-Архивного. Там, в районе ГУМа, находились представительства каких-то немецких фирм, активно пытающихся заработать на вывозе сырья и ввозе своей машинерии. Фирмы, судя по названиям, были весьма солидными. Скромная табличка «общество российско-германских связей» ничем не выделялось на фонде других таких же вывесок.

Герхард их ждал в небольшом холле, где стояли кресла и диван. Он, как и в прошлый раз был с папиросой. Увидев Николая с Надеждой он чрезвычайно возбудился и стал выплясывать перед ней брачный танец на тему «А почему бы и не попробовать». Надежда весело смеялась и оставляла тему открытой.

— А мы к Вам по делу. Нам до зарезу надо попасть в Берлин. Лучше всего завтра. Я слышал, что у Вас летают самолёты.

— Самолёты, конечно, летают но…

— Вот и прекрасно. Я бы арендовал один на пару дней. День туда, день обратно.

Николай кинул взгляд на Надю. Когда началась мужская беседа, она отошла в сторонку и листала журнал, из изобилия цветной макулатуры, валявшейся на столике между креслами. Уловив взгляд, она немедленно опустила журнал и подошла к Фрицу.

— Даме надо срочно увидеть родственников, да и у меня есть кой какие дела.

Не понимая, о чём идёт речь, Надежда кивнула и изобразила озабоченность положениям несчастных родных.

— Погодите, а как формальности?

— С советской стороной я всё улажу, а в Германии я рассчитываю на Вашу помощь.

— Погодите, погодите, господа. Что за большевистский напор. Давайте сначала. Вы хотите полететь в Германию на самолёте. Завтра. У дамы там родственники, а у Вас дела. Я правильно понимаю?

— Совершенно правильно.

— А зачем там я?

— К сожалению, дорогой Фриц, мои дела касаются одного Вашего проекта, и мне бы хотелось, чтобы Вы тоже поучаствовали в их решении. Может быть мы оставим Надежду посмотреть журналы, а сами пойдём, более подробно поговорим?

— Хорошо. Милая дама, я распоряжусь, чтобы прислали кофе. У нас чудесный бразильский кофе.

Надежда молча кивнула и отошла к окну. Фриц вышел в коридор, а Николай подошёл к ней. Она стояла бледная, губы дрожали.

— Ты чего, удивился Николай. Летать боишься?

— Коля, мы что, уезжаем? — её голос сорвался к концу фразы и сел.

— Мы ещё вернёмся, а Ленку там оставим — за много лет семейной жизни и деловых переговоров, Коля знал, что лучший способ успокоить человека, это погрузить его в решение бытовых подробностей. Пусть подумает, что с Ленкой делать. Так и случилось.

— Как же она там одна!? — Нужный эффект был достигнут.

— А как ты, в её возрасте, с маленькой сестрой на руках?

Надя посмотрела на него, потом резко опустила голову.

— У Вас чудесные журналы, Фриц — сказала она вошедшему Герхарду. Здесь таких не найдёшь днём с огнём.

— Я с удовольствием презентую Вам парочку.

— Думаю, что это будет лишне — я всё-таки надеюсь, что Надежда сможет завтра посмотреть свежие.

Наблюдать за действиями Надьки было великое удовольствие. Она подняла голову и так умоляюще посмотрела на Герхарда, что тот аж покраснел и отвёл взгляд. На её глазах появились слёзы. Она аккуратно достала платочек и промокнула глаза. Скорбь и отчаяние было написано на её лице.

В кабинете Герхард закурил очередную папиросу и жестом указал на ближайший стул.

— Ну, удивительный человек, расскажите, что случилось?

— Фриц, у меня есть серьёзные подозрения, что Антанта стремится поломать выдачу кредита, который Вы так упорно пробиваете здесь и в Берлине.

— В этом нет ничего странного. Германо-русское сближение ещё с середины прошлого века было головной болью для Наполеона III. Без Вашей дипломатической поддержки не было бы Седана и немецкие войска на стояли бы под Парижем.

— К сожалению, из теоретической части дела уже давно перешли в часть практическую. Мы здесь обнаружили следы небольшой конспирации, имеющей целью сорвать выплаты. Кой какие концы идут к небезызвестному Вам господину Уркарту. Вот и хотелось бы в Берлине понять, дошла ли до них эта волна.

— Вы можете рассказать более подробно?

— Скажите, Вы в деталях ознакомлены с действием механизма накопления и использования кредитных денег?

— Нет, я же не финансист.

— Тогда нам лучше разговаривать в Берлине с финансистами. Я изложу там свои предположения, а они их либо подтвердят, либо опровергнут.

— Звучит резонно. Хорошо. Вы представляете, сколько будет стоить использование самолёта?

— Я надеюсь, что не разорюсь.

— Когда Вы собираетесь лететь?

— Завтра, с началом светового дня. Переговорим с людьми и сразу обратно.

— Кого берёте с собой?

— Две дамы — Надежда и её сестра, мой помощник и Вы, если согласитесь. Вот Вам фамилии.

Фриц покивал головой, потом поднял телефонную трубку.

Когда Николай узнал маршрут полёта, он только мысленно почесал в затылке. Вместо привычного ему Москва-Берлин через Варшаву, рейс шёл в обход польской территории, через Восточную Пруссию и Померанию. Подтвердив вчерашние сведения о времени полёта он явственно загрустил. Да, в день не уложишься. Но с другой стороны, лететь надо. Искать здесь Василия — лучше чем Аршинов он этого не сделает. Что ещё там по плану? Религия бон? Сегодня порешаем когда пообщаться. Но кажется что это дохлый номер и на Бокия этот путь не выведет. Вроде как всё. А в Германию надо увести валюту. И положить деньги в банк, мотануть оттуда в Берн. Хорошо бы взять того разведчика из Питера. Ну да ладно справимся без него. Если дело провалится, по крайней мере буду при деньгах. Да и на будущее пригодится. Это верно, это правильно. Работаем, страус, работаем. Это поможет в будущем.

Он попросил Фрица и позвонил Сушину. Тот выслушал сообщение о готовности самолёта, сказал, что документы будут и сказал, что в два часа на Петроверигский подъедет один его знакомый и Коле хорошо бы быть там.

Надежда листала журнал и с интересом глядела на фотографии. Николай подивился пластичности женской натуры. Решается судьба, исполняются желания — но моды — всё равно превыше всего. А может и правильно — что от неё зависит? Вот и смотри моды, благо делать больше нечего. Она тепло попрощалась с Герхардом, намекая всем видом, что его услуга принята, сведения об этом записаны в тетрадочку и он может предъявить счёт, который возможно, оплатят.

— Ну что, езжай, собирайся. Поедем ночью, с рассвета вылет. Довольна?

— Мы вернёмся обратно?

— Вернёмся. А Ленку оставим. Пусть учит язык непосредственно на месте.

— Ох, как всё быстро несётся. Голова идёт кругом.

— Так всегда бывает. Пошли пообедаем — у меня есть минут сорок — пятьдесят.

Они перешли дорогу и вошли в заведение с надписью «Французский ресторан». Николай посмотрел меню. Из французского там было разве что шампанское.

— А теперь рассказывай.

— Что, Коленька.

— Всё, от самого рождения. А то я запутался. Какая-то ты загадочная. То, что ты говорила в Трактире можешь не повторять, я помню, но, извини, не верю.

У неё задрожали руки.

— Коленька, прошу тебя, не надо…

— Не надо что?

— Не спрашивай.

— Вот те на. Что за страшные тайны ты не можешь мне доверить?

Николай продолжал дурачиться, но чувствовал, что пора прекращать. Девушка была на грани. Ей было ощутимо плохо. С другой стороны он имел виды на её использование, и хотелось бы понимать, что от неё можно ждать. Впрочем, претензий он к ней не имел. Те, моменты, когда она вступала в дело — она делала хорошо. Коля вспомнил сосны и солнце Каменного острова, тела лежащие на песке. А без неё я бы не справился — подумал он. И только тут до него дошло, что он впервые убил человека. Как-то в горячке боя этих дней было не до рефлексии. А сейчас дошло. Вот те на. «Вы не жулик, вы человека убили». Что же ещё мне предстоит.

— Коленька. Я ещё когда тебя в первый раз увидела, поняла что это мой единственный шанс. Я благодарна тебе за то, что ты для нас сделал. Я… я отработаю, ты не сомневайся. Коленька… пожалуйста не спрашивай. Я не могу.

Она заплакала.

— Ну всё, не реви. Я не ЧК. Не хочешь, не надо. Молчи как Зоя Космодемьянская — мысли о своих приключениях отключили привычный самоконтроль.

— Как кто? Коля, ты так странно говоришь иногда. И слова у тебя странные. Ты наверное в России долго не был?

Это же надо, восхитился Николай. Начали с вопросов о её биографии, а плавно перешли на мою. Не, ну я балдею с этих баб. Это теперь мне надо что-то придумывать.

— Ладно. Ешь салатик. Вечер вопросов и ответов перенесём на более позднее время.

— Коля, ты только не обижайся. Я действительно не могу. Ты ведь не обиделся — она стала искательно заглядывать в глаза.

— Не обиделся. Ешь, давай.

На Петроверигский они поехали вместе.

— Это Надежда Синицына, наш переводчик — представил её Сушину.

Тот по товарищески пожал ей руку и спросил.

— Фотографии надо. Её и сестры. И быстро, печати ещё надо ставить и там до шести.

Отправив Надю с Александром за сестрой, Николай пошёл с Алексеем. В его кабинете сидел пожилой человек, с обычной козлиной бородкой и в пенсне.

— Знакомьтесь, сказал Сушин — Стефан Иосифович Мрчковский, старый большевик. Он по линии армии курирует хозяйственные дела, связанные с этим кредитом.

— Очень приятно, сказал Николай. Вот, пытаемся разобраться. Поможете?

— Вокруг денег всегда проблемы — мудро сказал Стефан Иосифович — но тем не менее, давайте разбираться. Мы определили два основных направления: химическое и педагогическое. Это вызвано тем, что ограничения Версальского договора запрещают Германии действия по созданию и испытанию новейших видов вооружений и организационных структур. Так, ей нельзя иметь химическое оружие, танковые войска, серьёзный флот и авиацию. Резко ограничено количество людей в армии. Сотрудничая с нами, они имеют шанс отрабатывать эти вопросы в России. То есть, от нас место, от них — технологии.

— Стефан Иосифович, два вопроса: первый — про фирмы, которые будут созданы, второй… к нему мы подойдём попозже.

— Сейчас ведётся проработка вопросов по созданию фирм под условным названием «Берсоль» и «Метахим». Названия говорят сами за себя. Фирмы создаются в виде акционерных обществ с российским и немецким капиталом. Первоначально планируется кредитоваться через швейцарские счета, потом, после стабилизации экономики в стране, думаю, будем работать напрямую через немецкие банки. Это то, к чему я имею отношение.

— А через кого ведётся работа по практическому осуществлению программы в Германии?

— Через Крестинского и Сташевского.

— Мы сможем к ним обратиться завтра?

— Да, конечно.

— Тогда второй вопрос. Есть ли у Вас ощущение организованного противодействия российско-германским отношениям?

— У нас есть данные о серьёзном интересе польской разведки.

— А англичане?

— Я думаю, им это безразлично. По крайней мере у меня нет данных об участии разведок. А что касается одиночек типа Уркарта, то это просто капиталистическая конкуренция.

— Вы можете поделиться польским следом с Алексеем?

Алексей выразительно посмотрел. Николай всё понял и сказал.

— Хорошо, а с советской стороны, кто из хозяйственников курирует этот вопрос?

В дверь постучали. Сушин открыл и впустил Александра. Он кивнул присутствующим и сказал.

— Николай Эдуардович, можно Вас на минуточку?

Коля в недоумении вышел. За дверью стояла Надежда и по её виду он сразу понял, что что-то пошло не так.

— Чего случилось? Неприятности? — обреченно спросил он. Или просто в фотоаппарат влезть не смогла?

Надежда протянула ему записку. В записке простым и понятным народным языком излагалась мысль, что так как она ушла и не рассчиталась, это прекрасно сделает половой орган её младшей сестрёнки. Документ изобиловал большим количеством ошибок, или это была такая манера писать матерные слова в 23 году.

— Кого это ты так обидела? — с интересом спросил он.

— Василия, отрешённо сказала она.

— Он что, Федотыча не знает?

— Знает.

— Плохо, наверное, знает. Не бойся. Разберёмся.

Он заглянул в кабинет и сказал.

— Если ко мне у Стефана Иосифовича вопросов нет, то я тогда наверное откланяюсь. Алексей, тебя можно на минуточку?

Взяв Аршинова и человека из сушинской активной части, они поехали в Замоскворечье. Аршинов назидательно втолковывал Николаю, что эта публика не понимает хорошего обращения, и всегда хочет проверить на крепость. Поэтому жест с отпусканием бандита Корнеева расценен был как признак слабости. Надежда показывала дорогу. Она так и была в своём строгом костюме. И лицо сейчас соответствовало.

— Может тебе оружие дать? — спросил Николай.

— Дай.

Николай протянул ей наган, который специально взял на Петроверигском. Аршинов обернулся к ней с переднего сиденья и спросил адрес. Та ответила. Он что-то сказал Александру, и притормозив, он высадил Степана Терентьевича и бойца. Дальше они поехали втроём.

У двухэтажного дома на Большой Татарской Саша остановил автомобиль. Аккуратно помог Наде выйти. Ты спрятала наган в сумочку и сохраняя непроницаемое выражение лица пошла впереди.

В подъезде было темно и как всегда сильно воняло. Надежда постучала толкнула дверь, которая открылась со скрипом. Пахнуло щами и водкой. Она пошла вперёд. Там, в комнате сидела разнокалиберная компания, которая выпивала и закусывала. Увидев Надежду, они оживились.

— Привет, Надюха, пьяно сказал человек постарше, сидящий в дальнем конце стола.

— Во, сейчас и отсосёт по быстрому, а то всё без баб и без баб — отреагировал сидящий спиной молодой человек в пиджаке все радостно заржали, но обратив внимание на Николая и Александра, народ напрягся.

— Тебе чо, профура? — спросил разворачиваясь молодой человек. — Фу ты нуту, какие мы красивые. А мы тебя в других видах видали. Чаще раком. Только теперь ты с благородными, нами наверное гнушаться будешь. Но ничё, ты нам без надобности. Других найдём, помоложе.

Надежда стояла бледная, но улыбалась.

— А может денег возьмёшь, Васенька? — сказала она и сунула руку в сумку. Спокойные позы рядом стоящих мужчин успокаивали людей. Они явно не ждали от Надьки неприятностей.

— Возьму, как задолжала ты мне. Рассчитаемся и разбежимся. Это по божески будет.

Николай уже решил вмешаться и сказать про Федотыча, но тут Надька очень медленно вынула наган и направила в его в улыбающегося Василия.

— Ты что, офигела, сучка, — спокойно начал он, но к концу фразы голос резко поднялся, Что-то видать увидел в глазах Надежды, потому что попытался вскочить, но было поздно.

Надежда выстрелила ему в бедро. Выстрел прогрохотал как сигнал к ускорению действия. Люди за столом вскочили, кто-то успел достать оружие. Николай сунул руку в кобуру и потянул ствол. Рядом знакомо загрохотал браунинг Александра. Человек с пистолетом упал лицом вниз, прямо на стол.

— Стоять, суки — внушительно произнёс Саша- Оружие на пол.

Увидев, что Николай тоже вооружён, уголовники стали нехотя кидать пистолеты.

— Вы чего, мужики, сказал прежний старичок. Он один не дёргался и спокойно сидел в своем углу — Это Васькины заботы. Мы не при делах.

— И у нас к вам вопросов нет, Петрович, сказал Аршинов, появляясь в дверях. — Только вот видишь, непонятка какая вышла. Мы же с Федотычем вопрос порешали, Корнея с кандея выпустили. А вы суки, не по божески.

Василий изгибался на полу и слабо стонал. Аршинов подошел и пнул его в раненую ногу. Он заорал в голос, но Степан брезгливо сказал.

— Заткнись сука. Тебя тоже спросим- и Василий замолчал, как отрезало.

— Степан Тереньтич, поясни, родной, в чём дело-то? Спросил старичок и стало ясно, что он за главного. Народ стал потихоньку опускаться на свои места, труп небрежно скинули со стула на пол.

— А ты почитай, Петрович, почитай — Аршинов протянул записку.

Тот медленно стал читать её в слух. Наконец прочитал и ласково обратился к Василию.

— Ты что же это гадёныш делаешь? А? Тебе кто дал право людей красть. Ты что нехристь какой, равно чечен? Нет такого промеж нами.

Василии застонал и попытался ответить. Но Аршинов сел на корточки и ткнул его пистолетом.

— Где девчонка, сука?

— В сарае, — прохрипел тот.

Надежда рванулась к выходу. Саша пошёл за ней. Николай стоял и смотрел как красное пятно под Василием расползается всё больше. Наверное артерию перебила, подумал он. Без ноги теперь останется.

Надька вошла вместе с Ленкой. Ленка была зарёвана, но одежка вроде была целой.

— Ну что, всё? — Спросил Аршинов.

Николай посмотрел на Надьку.

— У тебя вопросы есть?

Та отрицательно кивнула головой, Ленка тоже помотала.

— Вроде бы всё, Степан Терентьевич.

Аршинов быстро поднял пистолет и поднявшись в полный рост, выстрелил Василию в голову.

— Вы уж извиняйте, мужики, что помешали. Петрович, до скорого.

Боец, не без удовольствия посадил Ленку на колени. Она уже улыбалась. Ей наверное интересно. Хорошо быть дитём, совсем не надо думать о последствиях.

— Степан Терентьевич, надо бы к Федотычу заехать, точки поставить в этой истории.

— Надо, значит заедем.

В трактире уже собрался народ. Всё было как тогда, даже погода начала портиться. Они вошли втроём, и, послав полового за Федотычем, остались стоять в проходе. Надежда уже давно спрятала наган в сумку, и теперь, согласно расчёту Николая, должна была получить свою долю удовольствия. Она стояла и смотрела на публику в зале. Её лицо не выражало ничего, кроме лёгкой скуки. Местные дамы, сидевшие своим кружком, перестали болтать и смотрели на неё.

Одна из них встала и подошла.

— Здравствуй, Надя — несмело сказала она.

— Здравствуй Тоня — Надежда улыбнулась — как ты?

— Как обычно. А у тебя всё… хорошо?

— Хорошо, Тоня. На, поставь бабам мою отходную — и она протянула ей червонец. Та взяла и автоматически спрятала на груди.

— Прощай, Надя.

— Прощай Тоня. И у тебя всё будет хорошо. Не теряйся.

Подошёл хозяин.

— Что ж ты, Федотыч. — сказал Степан- Мы к тебе со всей душой, а ты?

— А что случилось-то? — хозяин то ли не знал, то ли играл в свои, непонятные игры.

— Убили мы Василия, Пушков — словно не слыша вопроса продолжал.

Аршинов. — Мы люди спокойные, но если нас разозлить, много что интересного может получиться. Так что с нами лучше в мире жить. Прощай, Федотыч, подумай на досуге как правильнее будет.