60 лет-не возраст №2-2003

Стрельцы перед казнью

Сергей Малинин

"Помню, я когда-то свечу днем на белой рубахе видел с рефлексами. Отсюда все стрельцы и пошли. Когда я их задумал, у меня все лица сразу так и возникли. И цветовая раскраска вместе с композицией".

Так рассказывал Василий Суриков Максимилиану Волошину историю создания картины “Утро стрелецкой казни”. Он всегда шел не от идейного содержания, а от зрительного образа. Достаточно было малейшего внешнего толчка, чтобы его богатое воображение начало создавать новый сюжет. “Боярыня Морозова” родилась из вороны на снегу, “Стрельцы” — из зажженной свечи.

Но воображению нечем было бы питаться, если бы Суриков не получил с самого детства запас художественных впечатлений. Эхо старины отдавалось в их сибирском доме. В семье соблюдались старинные обычаи, бережно хранились доставшиеся от предков-казаков оружие, одежда, утварь. Приехав после учебы в петербургской Императорской академии художеств в Москву, он смог переплавить свои детские впечатления в образы потрясающей силы.

“Началось здесь, в Москве, со мною что-то странное, — рассказывал Суриков. — Прежде всего почувствовал я себя здесь гораздо уютнее, чем в Петербурге. Было в Москве что-то, гораздо больше напоминавшее мне Красноярск, особенно зимою. Идешь, бывало, в сумерках по улице, свернешь в переулок, и вдруг что-то совсем знакомое, такое же, как и там, в Сибири. И как забытые сны, стали все больше и больше вставать в памяти картины того, что видел в детстве, а затем и в юности, стали припоминаться типы, костюмы… Но больше всего захватил меня Кремль с его стенами и башнями. Сам не знаю почему, но почувствовал я в них что-то удивительно мне близкое, точно давно и хорошо знакомое… И вот однажды иду я по Красной площади, кругом ни души. Остановился недалеко от Лобного места, засмотрелся на очертания Василия Блаженного, и вдруг в воображении вспыхнула сцена стрелецкой казни, да так ясно, что сердце забилось. Почувствовал, что если напишу то, что мне представилось, то выйдет потрясающая картина”.

“Утро стрелецкой казни” было выставлено на 9-й передвижной выставке 1 марта 1881 года и вызвало множество споров. Публика, в течение целого десятилетия воспитывавшаяся передвижниками на литературной значимости и даже поучительности сюжетов, не приняла картину. Критики начали давать молодому художнику советы, причем живописная ценность полотна как будто выпала из их поля зрения. Газета “Московские ведомости” писала: “На чьей стороне стоит художник, изображая эту историческую минуту? Судя по тому, что главное место отведено семейному прощанию, отчаянию отцов, матерей, жен и детей, можно думать, что г. Суриков не на стороне Петра.

Тогда ему следовало пояснить нам свою мысль и наглядно изобразить перед нами, чем вызываются его симпатии к стрельцам. А если он симпатизировал стрельцам, то их следовало изображать не с такими разбойничьими лицами, как, например, у рыжебородого стрельца на первом плане…”

Не только критики, но и товарищи по цеху пытались “подправить” картину. "“Помню, “Стрельцов” я уже кончил почти, — рассказывал Суриков. — Приезжает Репин и говорит: “Что же это у вас ни одного казненного нет? Вы бы вот здесь хоть на виселице, на первом плане повесили бы кого”…Я и пририсовал мелом фигуру стрельца повешенного. А тут как раз нянька в комнату вошла — как увидела, так без чувств и грохнулась. После стер повешенного и больше уж не писал”.

По какой-то непонятной сейчас причине зрителям не хватало драматизма в этой картине. А ведь в ней есть огромный заряд напряжения. Правда, достигается оно не совсем обычным способом. Стрельца, ведомого на казнь, Суриков изобразил со спины. Зритель не видит лица приговоренного к смерти человека. Натурализм вообще чужд Сурикову, ему гораздо важнее показать психологию людей, встречавших смерть с мужеством и достоинством. Конечно, характеры у всех его героев разные. Рыжебородый стрелец не смирился, он готов, кажется, броситься на царя. Чернобородый стрелец в красном кафтане стоически воспринимает все происходящее. А возвышается над всеми фигура в зеленом кафтане — стрелец склоняет голову, прощаясь со всем “дольним” миром.

Как бы пи были выразительны фигуры стрельцов, все они “молчат”. И тем не менее эмоционально картина действует как взрыв. Она наполнена истинным страданием. Ощущением несправедливости смерти, жестокости власти. И конечно, горем матерей, жен, детей. Именно они “озвучивают” картину.

Обычно искусствоведы видят главную идею картины в противоборстве двух миров: старого, отходящего, и нового, в котором зарождалась Россия молодая. Новый мир — это молодой царь, “поднявший Россию на дыбы” путем самых радикальных, крутых преобразований. Он только что вернулся из своего первого заграничного путешествия, так называемого “Великого посольства”. Повидав разные страны, познакомившись со многими достижениями европейской культуры, он вернулся в Россию наполненный великими замыслами. И вся его фигура говорит о несгибаемой воле, о твердой решимости, с которой он готов бороться со всеми, кто будет мешать ему в его деятельности. А стрельцы привержены патриархальной старине, перемен они не желают. По наущению сестры Петра, царевны Софьи, они подняли бунт, порешив “идти к Москве, разорить Немецкую слободу и побить немцев за то, что от них православие закоснело, побить и бояр… государя в Москву не пустить и убить за то, что почал веровать в немцев, сложился с немцами…”. Мятежные стрельцы были быстро разгромлены, и, вернувшись в Москву, царь учинил сыск и казнь.

В таком подходе к картине есть, конечно, своя правда, однако далеко не вся. Уже сама композиция картины говорит о сложном, нетрадиционном подходе художника. Суриков выстраивает композицию необычно, смещая акценты с переднего плана на задний. Фоном стал Покровский собор, но он показан с отсеченными главами. Известно, как Петр поступил с церковью, подчинив ее государству, своей могучей воле. Отсеченные главки Василия Блаженного, отсеченные языки колоколов, отсеченные головы стрельцов… А за спиной Петра — кремлевская стена, символ прочности государства, крепкой власти. Холодная, прямая стена с башнями и бойницами, несокрушимая, как и воля царя.

В этом противостоянии — ключ к пониманию картины. Противоборство не столько старого и нового, сколько духа и плоти, столкновение двух путей — “пути мироотвержения” и “пути мироприятия” (в трактовке Ивана Ильина). Правда, на путь “мироприятия”, то есть доминирования государства, военной силы, Россия вступила еще до Петра. Но именно Петр, по словам Чаадаева, “перед лицом всего мира отрекся от старой России. Своим могучим дуновением он смел все наши учреждения; он вырыл пропасть между нашим прошлым и напоим настоящим и грудой бросил туда все наши предания”.

Петр победил, и это было предрешено всем ходом исторического развития. Но на картине он очень одинок. И главное, он встревожен. В нем нет того спокойствия, которое дается душевной силой, высотой духа. Его фигура как бы растворяется в сером сумраке московского утра.

А в фигурах побежденных стрельцов есть и величавость и спокойствие. Это вводило в недоумение многих критиков. В.В.Стасов, например, искренне удивлялся: “Нигде я не увидел ни единого проблеска злобы, хотя бы и вполне бессильной мести, ярости. Все кротки. Возможно ли это?” Это было бы невозможно, если бы художник следовал натуралистической точности. Но у него была другая задача. “Торжественность последних минут мне хотелось передать, а вовсе не казнь”, — говорил он.

Торжественность — торжество духа над плотью. Не борьба, драка, злоба и протест, а та кротость духа, что на протяжении веков укреплялась в русском народе скорбями, терпением, надеждой и верой. “В этом всеобщем стремлении ко кресту, — писал философ Евгений Трубецкой, — все ищет пламени, все подражает его форме, все заостряется в постепенном восхождении… В этой огненной вспышке — весь смысл существования «Святой Руси»”. Отсюда и нарастающий ритм горящих свечей, которых никак не задуть солдатам-преображенцам. Отсюда и фигура стрельца, вырастающая в прощальном поклоне над толпой. Эта иконописная фигура, совпадающая с вертикальной осью храма и доминирующая над остальными, — ключевая в картине. Она и сама выглядит как острие пламени.

Пламя свечей согревает смертельную белизну рубах стрельцов и оставляет надежду на иные, менее кровавые времена. Эта надежда до сих пор жива.

_{Приложение к журналу «Будь здоров!» для пенсионеров, которое вы держите в руках, выходит два раза в полугодие. Мы назвали его «60 лет — не возраст», потому что уверены: человек старше 60 лет может сохранять прекрасную форму очень долго. Во всяком случае, до тех пор, пока будет активно противостоять старению. А как это делать, мы рассказываем в приложении. По его статьям можно составить себе программу продления молодости.}

_{Как подписаться на «60 лет — не возраст»?}

_{Очень просто. Придя на почту, возьмите в руки каталог «Роспечать» (по его обложке проходят красно-сине-белые полосы), откройте его на стр.82 (для москвичей — стр.101) и найдите журнал «Будь здоров!» и приложение «60 лет — не возраст». Лучше всего подписаться на оба журнала, поскольку они посвящены одной теме, хорошо дополняют друг друга и стоят дешевле, чем все другие журналы о здоровье.}

_{Подписные индексы по каталогу «Роспечать»:}

_{«Будь здоров!» — 73035 «60 лет — не возраст» — 79922}

_{Москвичи могут подписаться прямо в редакции по адресу: ул. Сущевский вал, д.5, строение 15, ® 973-07-30, 926-13-56}

Большая семья

_{Фото Юрия Хромушина}

* * *

_{Редактор-основатель: Стив Шенкман}

_{Директор: Борис Шенкман}

_{Зам. директора: Ян Шенкман}

_{Главный редактор: Вера Шабельникова}

_{Зам. главного редактора: Алла Юнина}

_{Обозреватели: Татьяна Абрамова, Валентина Ефимова}

_{Редакторы: Елена Травникова, Татьяна Яковлева}

_{Младший редактор: Татьяна Сыромятникова}

_{Художник: Анна Гончарова}

_{Художественный редактор: Нина Суровцова}

_{Рисунки: Адольф Скотаренко}

_{Верстка: Сергей Соколов}

_{Фото на обложек: Олег Ванилар}