60 лет-не возраст №3-2008

Романтическая любовь императрицы

Александр Зубков

В исторической и художественной литературе постоянно приходится наталкиваться на осуждение Екатерины II Алексеевны за «чрезмерную любвеобильность». Но можно ли считать распутство чертой ее характера? Воздержимся от однозначного ответа, пусть об этом судят сами читатели.

Прежде чем рассказать о самой романтической любви императрицы, вкратце напомним не слишком веселую историю ее замужества.

Итак, совсем молоденькой, четырнадцатилетней девочкой, приехала в Россию немецкая принцесса Софья Фредерика Августа, дабы стать супругой столь же юного (17 лет) наследника престола, будущего Петра III. Привлекательная, на редкость живая и жизнерадостная девушка пришлась по сердцу стареющей императрице Елизавете, но почему-то совсем не понравилась своему суженому Впрочем, нельзя сказать, что Петр совсем игнорировал жену Ему нравилось, например, обучать ее, правда, не любовной науке, а военной. Он не только показывал молодой супруге ружейные приемы, но и ставил ее «на караул». А если речь и заходила о любви, то обычно все ограничивалось рассказами об его амурных похождениях с ее же фрейлинами.

Они прожили вместе девять лет, но детей у них так и не появилось. Обеспокоенная отсутствием наследника, Елизавета решила прибегнуть к обычным в династической традиции мерам: супругам подобрали подходящих любовников. К Екатерине приблизили Сергея Салтыкова, молодого красивого камергера Петра. Многие предполагают, что именно он и стал отцом сына Екатерины — Павла. После того как сделавшего свое дело Салтыкова отослали за границу, Екатерина уже сама стала выбирать себе любовников: вначале Станислава Понятовского, будущего короля Польши, затем Григория Орлова, Александра Васильчикова и, наконец, Григория Потемкина.

«Бог видит, что это не от распутства, к которому никакой склонности не имею, — утверждала Екатерина, — и если бы я в участь получила смолоду мужа, который бы любил меня, я бы вечно к нему не переменилась…»

Одному Богу ведомо, так ли это. Нам известна лишь длинная череда фаворитов, которые пользовались благосклонностью императрицы.

Зимой 1776 года роман Екатерины с Григорием Потемкиным, сыгравшим особую роль в ее судьбе, подошел к концу. Даже перестав быть любовником императрицы, Потемкин сохранил огромное влияние на нее и остался главным ее помощником в делах управления государством. Оба питали друг к другу сентиментальную привязанность, однако, по взаимной договоренности, место Потемкина в императорской опочивальне отныне должен был занять другой фаворит, молодой и приятной наружности. При этом Потемкину было всемилостивейше дозволено участвовать в выборе своего преемника.

В течение нескольких лет с благословения Потемкина, фавориты сменяли один другого. Но никто из них не сумел на длительное время привязать императрицу к себе, всколыхнуть в ней романтические чувства и утолить ее плотский голод — ни молодой красавец поляк Петр Завадовский, ни блистательный гусар Симон Зорич, ни признанный щеголь Иван Римский-Корсаков… Не удалось им затронуть по-настоящему сердце увядающей северной Семирамиды. Екатерина тосковала о романтическом возлюбленном, и на склоне лег мечтам ее суждено было сбыться.

В 1779 году Потемкин представил императрице Александра Ланского, двадцатидвухлетнего капитана кавалергардского полка. Высокий, затянутый в великолепную форму с серебряными позументами офицер произвел на Екатерину неизгладимое впечатление. Особенно поразил ее воображение необычный контраст между мужественностью его фигуры и нежными, почти девичьими чертами лица. Белокурые волосы, голубые с поволокой глаза, мечтательный взгляд, изящной формы черные брови, нежный румянец, маленький чувственный рот делали его поистине неотразимым.

Ланской происходил из семьи мелкопоместных дворян. Образованием, как и большинство офицеров из окружения Екатерины, он похвастаться не мог: умел с грехом пополам читать и писать, да знал несколько слов по-французски.

Екатерина сама занялась обучением Ланского — наставляла его в истории, поэзии, учила разбираться в искусстве, прививала вкус к хорошей музыке, заставляла много читать. Тот старательно учился и делал большие успехи.

Императрица окружила Ланского неслыханной роскошью. Ей ничего не было жаль для Сашеньки, как она его называла. Она дарила ему шпаги, усыпанные бриллиантами, роскошные костюмы, жаловала дворцы и поместья с десятками тысяч крестьян.

Между тем, Ланской был едва ли не единственным фаворитом, который не вмешивался в политику. Мало того: отказывался от чинов и орденов. Тем не менее, Екатерина заставила его принять графский титул и чин флигель-адъютанта.

Весна расцвела в сердце стареющей императрицы. (В момент встречи с молодым кавалергардом, Екатерине уже исполнилось пятьдесят, и в ее отношении к нему было что-то материнское.)

«Зоренька моя», — называл он ее, как и все предыдущие фавориты. Екатерина любила это слово. Оно означало, что для ее избранников заря фортуны занималась только с ее любовью. Ланской, надо отдать ему должное, действительно относился к императрице с самой искренней нежностью и пламенным обожанием.

Шел 1784 год. Уже четыре года Ланской находится в фаворе, и, вопреки предсказаниям, охлаждения к нему со стороны императрицы не наступало. Но тут в их отношения вмешалась злая судьба.

Как-то в июне после обеда в Летнем дверце Царского Села Ланской пожаловался на боль в горле и отправился домой. К шести часам он почувствовал себя лучше и даже смог сопровождать Екатерину на прогулке по парку. Затем, вновь почувствовав недомогание, он откланялся и поспешил к себе, отправив посыльного за хирургом, жившим неподалеку.

На другой день врач сообщил Екатерине, что у Ланского не просто болезнь горла, а злокачественная лихорадка, наблюдаются и симптомы грудной жабы, короче — ему не выжить!

Взволнованная и на смерть перепуганная императрица круглосуточно дежурила у постели своего Сашеньки. У того начался сильный жар, появилась отечность.

Ланской, хоть и отличался здоровьем, никак не мог преодолеть недуг, ослабивший его сердце. Прошло три дня. Ланской был по-прежнему страшно бледен и горел в лихорадке. У самой Екатерины тоже разболелось горло, но она никому не говорила об этом из опасения, что ее заставят покинуть пост у постели любимого.

На следующий день у Ланского начался бред. Больной не понимал, где он находится и что с ним происходит, впрочем, Екатерину все еще узнавал и называл по имени. Ночью он скончался.

Как водится в таких случаях, история смерти Ланского обросла многочисленными слухами. Утверждали, что несчастного отравили по приказу Потемкина, который якобы ревновал императрицу к молодому офицеру. Это, безусловно, не так. Ланской, с его полным отсутствием политических амбиций, представлял собой идеальную фигуру для жаждущего власти Потемкина, и устранять его у последнего не было никаких причин.

Говорили также, что Екатерина истощила силы молодого человека своей ненасытной страстью, равно как и тем, что якобы заставляла его принимать в неимоверных количествах средства для повышения мужской силы. Если и есть правда в подобных предположениях, то лишь в том, что Ланской, возможно, действительно несколько злоупотреблял возбуждающими средствами.

Как бы то ни было, скорбь императрицы была глубока и непритворна. «Я слаба и так подавлена, — писала она своему другу барону Ф.М.Гримму, — что не могу видеть лица человеческого, чтобы не разрыдаться при первом же слове. Я не знаю, что станется со мной. Знаю только одно, что никогда во всю мою жизнь я не была так несчастна, как с тех пор, когда мой лучший и любезный друг покинул меня».

Почти год оплакивала императрица Ланского, не появляясь на люди. Целых десять месяцев пустовали покои, отведенные фаворитам, — невероятное событие в летописях двора!

Однако Екатерина была из тех натур, которых не способно сломать сильное горе. Разве могла она так и прожить в слезах всю оставшуюся жизнь? Кроме того, скорбь мешала ей работать. Постепенно к ней стали возвращаться ее обычная жизнерадостность и жажда деятельности. А впереди ждала новая любовь и вереница очередных фаворитов: Петр Ермолов, Александр Мамонов, Платон Зубов…