В душе я успела успокоиться. Тоже мне, драма, — пообедали вместе, переспали пару раз в кладовке, а он все это время (четыре дня? или уже пять?) думал, что я хозяйка наркопритона, а теперь вот улетает! Всплакнем над моим несостоявшимся романом, и пусть душ смоет мои слезы… ну, и все остальное, а то не такой уж этот роман и несостоявшийся.
Мне нужно было расслабиться и переключить мозги. Ростиславу — запастись впечатлениями перед долгим перелётом. Мы оба получили, что хотели. Какая разница, кто там что про кого подумал?
Он улетит завтра, ведомый скандальным и неугомонным капитаном. Путь до Марса тяжелогружёный «Фалкон» будет преодолевать не один месяц, да и вполне вероятно, что на обратном пути Соколов предпочтет выбрать другую платформу для приземления: едва ли «Морская ступень» оставила у него такие теплые воспоминания, чтобы возвращаться сюда раз за разом. Так с чего мне переживать о Ростиславе?
Куда важнее, что Матхаи едва ли мог приготовить дурман для Миты где-нибудь в лабораторном автоклаве, с бухты-барахты, из утренней росы и дыхания единорога. У него было оборудование, ингредиенты и отработанная рецептура.
А значит, была ещё и сеть сбыта. Здесь, на моей платформе. Как знать, сдаст ли он ее всю?
И какая часть персонала станции выпадет из работы в ближайшие недели, страдая от ломки? Или Матхаи все же хватило ума не гадить там, где он жил, и наркотики сбывались только на кораблях, пролетавших через «Морскую ступень»?..
Ответов у меня не было — как, наверное, и у Светланы. Криминальная шабашка моего химика проходила по другому ведомству и грозила визитом уже третьего по счёту следователя. А то и оперативника под прикрытием, чтоб точно никто не заскучал…
Я крутила в голове эти мысли, как заевшую песенку на повторе. Просто чтобы не слышать другие.
Терзаться из-за отлёта Ростислава не было никакого смысла. Я в любом случае не могла повлиять ни на его планы, ни на сложившееся обо мне впечатление, сколь бы оскорбительным оно мне ни казалось. Оставалось разве что отбросить эту проблему как нерешаемую и незначительную, а сконцентрироваться — ну, вот хотя бы на работе с комиссией от реестра стартовых площадок.
Но сконцентрироваться не получалось.
Откуда-то ведь взялись эти «мы», о которых Ростислав хотел поговорить? А я, дурында вспыльчивая, даже не выслушала, что у него на уме! И ведь не помчишься же сейчас его догонять и расспрашивать, мне и в самом деле пора идти!
Только придумав эту дивно удобную отговорку, я спохватилась, что идти и в самом деле пора. Почти весь отведенный мне час личного времени я провела в душе, сосредоточенно пялясь в стену. Спасибо хоть воду не забыла пустить!
Из санитарного отсека я выскочила пулей, пытаясь одновременно застегнуть смартфон на запястье и вытереть голову, поскольку ещё наивно надеялась поесть. Конечно же, если бы никто не увидел скачущую сайгаком начальницу с вороньим гнездом на голове, это было бы слишком хорошо. Со мной такого произойти не могло.
Поэтому на кухоньке сидели Дирк и Ракеш, явно недовольные компанией друг друга. На придвинутом к подоконнику столике медленно, но верно остывала большая термокружка. Почему-то только одна.
— Я же сказал, что мы невовремя! — прошипел Ракеш и предпринял попытку испариться, но был беспардонно пойман за лямку рабочего комбинезона.
— Мы невовремя? — уточнил Дирк, не спеша отпускать свою добычу. — Час уже прошел, я подумал, что ты захочешь выслушать отчёт о техническом состоянии станции, прежде чем встречаться с представителями реестра.
Я проследила за его взглядом и застегнула верхнюю пуговицу на блузке. Полотенце тут же съехало на плечи, и я не стала его поправлять.
— Очень предусмотрительно, — одобрила я.
— Нет, это логично, — усмехнулся Дирк. — Предусмотрительно — вот это, — он с апломбом подсунул мне термокружку.
Принюхалась я не без опаски, но там оказался самый обыкновенный бульон — кажется, куриный, — с зеленью.
— Нет, это — гениально, — блаженно выдохнула я, отпив из кружки, и выразительно сощурилась на Ракеша. — Ну, о чем мне следует знать? Сколько сейчас на станции мест, куда не стоит пускать комиссию?
— Только одно, — как-то на удивление неохотно для столь оптимистичного показателя отрапортовал Ракеш. — На техническом уровне у седьмой сваи арматура окончательно проржавела.
Бульон резко утратил всякую привлекательность.
— А каким образом это выяснили? — настороженно уточнила я. — До следующего цикла обслуживания ещё полторы недели, туда никто не должен был спускаться!
Ракеш отвёл взгляд. Дирк замешкался, и я с мрачным видом отставила термокружку, в одно мгновение потеряв аппетит.
— Ну, — хмуро произнесла я, — и кто оттуда сверзился?