А. К. Глазунов

ЭПИЛОГ

Шло время. Оно, как всегда, подчиняло события своей неумолимой логике. В стремительном рождении нового проверялись и переоценивались старые ценности, отметалось не выдержавшее испытаний, а истинно прекрасное оставалось жить, переходя из поколения в поколение.

В жизни советских людей музыка Глазунова заняла прочное и почетное место.

К ней возвращались снова и снова, как к источнику силы и радости, как к верному другу, помогающему в трудную минуту. А споры ушли в прошлое и были забыты.

Творчество Глазунова стало привлекать внимание исследователей. Несколько статей о нем написал Асафьев. Теперь это были и вдумчивые изыскания, поасафьевски тонкие проникновения в музыку и стиль, вдохновленные глубоким уважением к мастерству и таланту композитора, и лиричнейшее воспоминание о годах юности, воспроизводящее «тихий» и вместе с тем человечнейший облик Александра Константиновича.

Музыка Глазунова неизменно звучала на концертах. Голованов, Полякин и Софроницкий были в числе наиболее ярких пропагандистов его творчества. В театрах с большим успехом шла «Раймонда», ставились и другие балеты композитора.

Светлая, радостная музыка Глазунова жила не только в годы мира. В тяжелые дни Великой Отечественной войны она часто звучала по радио. Одним из исполнителей ее был квартет, носящий имя замечательного русского художника.

Ансамбль был организован в 1919 году, и его члены появлялись всегда там, где были нужнее всего. В годы гражданской войны они выступали в нетопленных гимназиях, в холодных клубах. В антрактах артисты собирались у гигантского самовара, установленного у деревянных подмостков, — обогревать руки. Отправлялись на концерт в старой телеге без рессор, запряженной малорослым конем; на ней ставили старенькое кресло, предназначенное для Глазунова, а у его ног на соломе располагались тогда еще совсем юные музыканты.

В 1925 году они уже совершили первое заграничное турне по Германии и Франции. Отзывы печати были восторженными. «Никогда в жизни мы не слышали такого квартета!»; «Все квартеты Германии могли бы поучиться у этих артистов»; «Исполнение было таково, что очарованный слушатель оставался пригвожденным к своему месту», — отмечали рецензенты необычное поведение публики, которая на других концертах покидала зал задолго до окончания программы.

В тридцатые годы квартет исколесил всю Россию: Дальний Восток, Донбасс, Среднюю Азию, Украину,— неся слушателям радость знакомства с произведениями Бетховена, Чайковского, Танеева, Глазунова.

Концерты с такой трудной и серьезной программой, рассчитанные на совершенно неподготовленную аудиторию, были большой смелостью для того времени. Но музыканты справлялись со своей задачей блестяще, и их выступления всюду проходили с неизменным успехом.

За двадцать лет работы они дали четыре тысячи концертов, не считая шефских и радиовыступлений.

Еще в 1925 году Глазунов писал: «Когда я слышу свои произведения в совершенном исполнении выдающихся артистов и испытываю полное художественное удовлетворение, то мною овладевает чувство какой-то неловкости, выражающееся в том, что мне, как заинтересованному автору, кажется неудобным принимать участие в овациях по адресу исполнителей.

...Я искренне дорожу тем, что такой идеальный в художественном смысле ансамбль носит и будет носить мое имя».

Наступил ноябрь 1942 года. В четырех километрах от финского фронта в заснеженном карельском лесу движется ползком небольшая группа в белых маскировочных халатах. Это певица Нина Коган, артист А. Перельман, музыковед Юлиан Вайнкоп и квартет имени Глазунова: Илья Авсеевич Лукашевский — первая скрипка, Григорий Исаевич Гинзбург — вторая скрипка, Александр Михайлович Рывкин — альт, Давид Яковлевич Могилевский — виолончель. Бойцы прозвали их снайперами советского искусства.

Они ползут, проваливаясь в снег. Ухают разрывы снарядов. Страшно. Каждый переживает это по-своему. Лукашевский старается отвлечь себя воспоминаниями.

Последняя встреча с Глазуновым в Брюсселе была неожиданной. Александр Константинович жил тогда уже за границей. Они ехали в поезде в очередное турне и вдруг ночью в одном из купе увидели Глазунова. Было холодно, и Александр Константинович выглядел утомленным и замерзшим. Воротник его пальто был поднят, и поседевший чуб устало падал на лоб.

— Был в Риме, дирижировал. Музыканты оркестра жаловались, что жизнь очень трудная, денег нет. Я все им и отдал, весь свой гонорар. Теперь приходится ехать снова.

Таким он был всегда. Однажды Илья Авсеевич шел с Александром Константиновичем в консерваторию. Навстречу им — кларнетист Ройтер. Галоши привязаны веревочками, без пальто. В те трудные годы гражданской войны все одевались плохо, но Ройтер выделялся своим ужасным, обтрепанным видом. Александр Константинович сразу же забеспокоился:

— Вы, наверное, замерзли? Почему вы раздеты?

И, доставая деньги и засовывая их в руку Ройтеру, он продолжал:

— Вот возьмите, купите себе пальто.

Можно вспомнить и множество случаев, как он «спасал» на экзаменах студентов.

Однажды приходит к нему секретарь учебной части и говорит:

— Александр Константинович, Мирон Полякин сдает французский язык, и, наверное, будет двойка. — Глазунов бросает все дела.

— Иду.

Он подходит к инспектору и говорит ему шепотом:

— Понимаете, Полякин — это величайший музыкант. Занимается на скрипке по восемь-девять часов в сутки. Надо ему помочь.

— Да, но он хоть как-то французский знает?

— Конечно. Мирон, прочти вот эту строчку и переведи.

Александр Константинович наклоняется, загораживая своей мощной спиной Полякина, и подсказывает ему текст. Мирон получает по-французски четыре.

А когда он что-нибудь рассказывал, то сам первый громко, заразительно смеялся.

— Дирижирую как-то раз шестой симфонией. Слышу, флейтист играет что-то совсем не то. Делаю ему знаки — не помогает. В антракте подхожу к нему, а он говорит:

— Извините, мне показалось, что я играю пятую симфонию.

В воспоминаниях время проходит незаметно, и вот перед ними часовой:

— Пропуск!

— Это 302? Артистов я к вам привел. Квартет имени Глазунова, — говорит их проводник.

Боец, приготавливаясь проверять документы, недоверчиво ворчит:

— Горазд врать. Они только по радио выступают.

— Ну вот, говорят тебе!

Тогда, наконец поверив, он звенящим от радости голосом кричит:

— Артисты? Давай!

По полку быстро разносится:

— У нас квартет Глазунова! Вот это сюрприз!

Они проходят в землянку и одевают прямо на ватные спецовки черные концертные костюмы. Вид людей в штатском воспринимается окружающими с умилением.

Вайнкоп произносит приветствие, и начинается концерт. Музыканты играют окоченевшими, потерявшими гибкость пальцами, но с таким подъемом, которого не испытывали никогда.

Они исполняют «Новелетты» Глазунова: пять небольших пьес. Некоторые из них полны непринужденного веселья, другие — глубокого раздумья. Сердцу каждого они говорят о чем-то своем, вызывая то нежные, то радостные воспоминания.

Иногда музыка заглушается артиллерийской канонадой, но артисты к такому аккомпанементу уже привыкли. Для порядка Вайнкоп спрашивает у начальника штаба: «Разрешите продолжать?» — и концерт идет своим чередом.

Все же во время объявления воздушной тревоги пришлось дважды спуститься в убежище. Картину воздушного боя музыканты наблюдали впервые и теперь не отрывали глаз от неба. Оно сверкало, освещенное огненной завесой зениток, и это сверкание переходило в сноп северного сияния, полыхающего с другой стороны.

После концерта им хлопало полторы тысячи рук, одетых в теплые перчатки.

— Этот гул, — думал Вайнкоп, — вызывает в воображении фантастическое представление о грохоте водопада, на который надета гигантская сурдина.

Потом начался митинг. Бойцы просили передать ленинградцам, что враги будут разбиты.

— Спасибо, величайшее спасибо за радость, которую артисты Ленинградской филармонии, не забывшие нас в глухих лесах Карелии, доставили нам,— говорили они. Полковник Обухов — обычно очень суровый и сдержанный — с неожиданной для всех взволнованностью произнес:

— Всю жизнь мечтал послушать квартет Глазунова. Дожил до седых волос, и привелось услышать в Карельских лесах. Спасибо вам, товарищи. Теперь и умереть можно.

Потом выступил политрук Красинский, который на следующий день должен был отправиться в Сталинград.

— Ваша музыка будет жить в моей душе на фронте и помогать мне сражаться.

Эти слова были встречены особенно горячими аплодисментами, потому что Красинский выразил мысль, волновавшую всех.

После концерта бойцы толпой провожали артистов, тащили виолончель Могилевского, которую они прозвали «балалайкиной бабушкой».

За двадцать шесть дней члены квартета дали шестьдесят концертов. Музыка Глинки, Чайковского, Римского-Корсакова и Глазунова вдохновляла бойцов на новые подвиги, а в госпиталях, как говорили врачи, соревновалась с медициной.

Кончилась война. Звуки «Торжественной увертюры» Глазунова, которые заполняли в эти дни площади и улицы, сливались с ликованием народа. Квартет имени Глазунова вернулся в родной город.

Илья Авсеевич Лукашевский ведет класс камерного ансамбля. Он подходит к Малому залу консерватории, проходит мимо знакомого бюста Глазунова и на мгновение задерживает на нем взгляд. Сейчас его ученики будут на выпускном экзамене играть глазуновский квартет.

И снова идет время. И новые победы наполняют сердца людей радостью. Мир узнаёт о первом советском космонавте Юрии Гагарине, совершают героические подвиги Титов, Николаев и Попович, Терешкова и Быковский, Комаров, Феоктистов, Егоров и Беляев. Вышел в космос первый гражданин Земли Алексей Леонов.

В эти дни, когда миллионы людей, привлеченные общим волнением, собираются у своих радиоприемников, в перерывах между сообщениями ТАСС звучит музыка Глазунова, воспевающая прекрасную мечту и ее воплощение в жизнь.