А потом он убил меня

ГЛАВА 2

— С годовщиной, любимая!

Мой замечательный преданный муж мягко ставит на стол между нами синюю подарочную коробочку. Я восхищенно хлопаю в ладоши.

— Что там?

Джим поднимает бокал шампанского и жестом приглашает меня присоединиться. Я следую его примеру, мы чокаемся. Мне никак не согнать с лица улыбку.

— Тебя тоже с юбилеем, дорогой, — отвечаю я, вдруг немного застеснявшись. Оттого, что я сижу за столом напротив этого представительного и обладающего властью мужчины, у меня вдруг замирает сердце.

— Открой.

— Вообще-то, ты вовсе не обязан, — нежно браню я его, глядя вниз, на коробочку от Тиффани, которую ни с чем не спутаешь. — С виду там что-то дорогое.

Джим улыбается, открывает рот, собираясь что-то сказать, и тут сзади доносится:

— Эмма Ферн?

Я не знаю ее, эту элегантную женщину, которая смотрит на меня широко раскрытыми глазами, чуть подавшись вперед, чтобы лучше видеть. Я прячу легкое раздражение от ее вмешательства и улыбаюсь.

— Да?

— Так и думала, что это вы! Ох, дорогая моя, как чудесно вас встретить! — говорит она, хватает мою руку в свои и начинает трясти. Незнакомка все никак не унимается, и приходится мягко забрать руку.

— Большое спасибо. Я тоже рада встрече.

Мне на диво неловко, когда люди так себя ведут, потому что вроде бы напрашивается вопрос: «А вы сами кто будете?», но получится слишком высокомерно. «Я вас знаю? Мы уже встречались?» — проносятся в голове варианты.

Разумеется, я понимаю, отчего такое случается. Я знаменитость: любимая многими писательница, лауреат премии Пултона (сказать по правде, понятия не имею, кто там победил после меня, да и какая разница) и автор бестселлера, легко обошедшего остальные новинки.

— Шарлотта Харпер, — догадавшись о моих мыслях, сообщает женщина, — а это Корнелиус. — И она оборачивается к мужу (во всяком случае, я предполагаю, что это ее муж), который даже на таком расстоянии выглядит слишком молодым, чтобы зваться Корнелиусом.

Мне известно, кто такие эти Харперы. Никогда не встречала их прежде, зато неоднократно видела в светской хронике и соцсетях. Они вечно фотографируются то на балах, то на благотворительных мероприятиях.

— Спасибо, Шарлотта, до чего же приятно с вами познакомиться! — Я стараюсь не пялиться на ее прекрасное платье.

— Так и знала, что это вы, — повторяет она. — Хотела сказать, что обожаю «Бегом по высокой траве». У вас действительно получился великолепный роман.

— Спасибо, очень любезно с вашей стороны. — Я показываю в сторону Джима: — А это мой муж, Джим Ферн.

— Да-да, конечно, экономист. Приятно познакомиться. Вы, наверное, страшно горды, — начинает Шарлотта Харпер, и в первый миг мне кажется, что речь о его трудах в «Форум миллениум», но она улыбается мне и завершает фразу: — …что женаты на такой поразительной женщине.

В ответ я тоже улыбаюсь, с благодарностью, а Джим подмигивает мне и говорит, что еще как горд, и я сдерживаю ухмылку, потому что знаю: он действительно гордится мною, и для меня это приятнее всего на свете. Потом Шарлотта Харпер спрашивает:

— А скоро у вас выйдет новый роман?

Вопрос звучит очень искренно, но, если честно, я его ненавижу. Почему все считают, что я вообще хочу опубликовать еще один роман? Разве у них есть хоть какое-то представление, как я настрадалась с «Бегом по высокой траве»? Нет. Совершенно определенно нет. Иначе я была бы в тюрьме.

— Да, скоро, — легко лгу я, — этой осенью.

— О, великолепно! Уже предвкушаю.

Она снова тянется к моей руке, и на миг мне кажется, что для поцелуя, но, слава богу, нет, иначе уж совсем перебор; вместо этого Шарлотта берет мою ладонь в обе свои и сжимает.

— Спасибо, — с чувством говорит она, — спасибо вам большое.

И как раз когда я отвечаю: «Нет, это вам спасибо», она разворачивается и уходит. Джим, который молчал весь разговор, полностью его игнорируя, теперь ворчит:

— Ну вот, снова-здорово, — хоть и по-доброму.

Я смеюсь.

— Да уж, но что тут поделаешь?

Хотя на самом деле такого уже некоторое время не случалось: чтобы меня останавливали, просили автограф, узнавали. Я смутно осознавала грядущую, незаметно подкравшуюся безвестность, и она слегка меня беспокоила. Тем приятнее, что меня узнали именно сегодня, в годовщину свадьбы.

— Так на чем мы остановились? — улыбаюсь я.

Потом беру хорошенькую коробочку, аккуратно развязываю ленту, разворачиваю голубую упаковочную бумагу. Джим поглаживает меня по руке, когда я поднимаю бархатную крышку, чтобы обнаружить под ней тонкое колечко из белого золота с бриллиантами. Я осторожно достаю его из мягкого гнездышка и поднимаю, чтобы полюбоваться. От такой красоты захватывает дух.

— Нравится?

Я бережно держу колечко двумя пальцами и наблюдаю, как бриллианты искрятся на свету.

— Оно прекрасно. — Я надеваю кольцо и поднимаю взгляд на Джима, сияя от радости.

— Ты на меня таращишься, — с улыбкой говорит он.

— Знаю.

Мне нравится за ним наблюдать. Сейчас он выглядит лучше, чем когда бы то ни было, с этими своими густыми волнистыми волосами, которые острижены не так коротко, как раньше. Вначале я сомневалась относительно такой прически, но теперь она мне нравится: с ней Джим похож на европейского интеллектуала. Особенно если учесть, что виски у него слегка поседели.

А еще сейчас он в лучшей форме, чем в прежние времена. Последние месяцы он почти каждый день во время обеда ходит заниматься в зал. Всего несколько лет назад Джим задрал бы нос перед мужчинами, которые тягают железо, но для того, чтобы он занялся собой, хватило одной чрезвычайно нелестной фотографии в прессе, наглядно запечатлевшей лишние фунты у него на талии. Теперь черты мужа заострились, нижняя челюсть стала решительнее. Иногда, посмотрев на него при определенном освещении, я думаю, что прежде он не был так хорош собой.

— Прости, что ты сказал? — переспрашиваю я, мотнув головой.

— Я заказал гравировку.

Он показывает на кольцо, и я тут же снимаю его с пальца, чтобы разглядеть. Оно соскальзывает подозрительно легко, и я делаю мысленную пометку отдать его ювелиру, пусть уменьшит.

«С каждым днем я люблю тебя все сильнее».

— Ох, Джим! Спасибо тебе, дорогой!

Если у меня и были сомнения, то надпись их легко развеет. Гравировка — вовсе необязательный, но ужасно милый штрих.

— Закажешь еще шампанского? — прошу я.

— Конечно. — Он оборачивается, ловит взгляд официанта и делает ему знак. Я нагибаюсь и аккуратно, чтобы не примять бант, достаю из сумки пакет, после чего двигаю его к Джиму со словами:

— Теперь твоя очередь.

Он улыбается, придвигает пакет к себе и интересуется:

— Что там?

— Сам знаешь.

Джим поднимает бровь.

— Я же обещала, — произношу я застенчиво, почти по-девичьи, но момент уж очень торжественный. Джим молча кивает, потом говорит:

— Спасибо, — берет пакет и засовывает в свой мягкий кожаный портфель.

— Не хочешь открыть? — спрашиваю я.

— Незачем.

— Понятно.

— Я тебе доверяю. — Он протягивает руку над столом, берет мою ладонь и сжимает ее.

— Вот и хорошо. Я тоже тебе доверяю.

— За нас! — провозглашает тост Джим.

— За нас.

Шампанское приятно щекочет язык. Оно холодное, сладкое и вкусное. Джим делает глоток, ставит на стол бокал и принимается его вертеть, зажав ножку в пальцах.

— Как дела на работе? — бодро интересуюсь я.

— Фантастично! — кивает муж. — Я не говорил тебе, что у нас теперь новый исследователь? Из лаборатории мировой экономики Массачусетского технологического университета.

— Неужели? — Я впервые слышу эту новость и ничего не могу с собой поделать: она вызывает приступ смутного недовольства. У меня появилась выстраданная привычка не доверять коллегам Джима. Вначале была Элисон, бывшая студентка Джима, которая помогала ему в исследованиях, хотя муж уверял, что между ними никогда ничего не было, но потом нарисовалась Кэрол, и…

— Он большой молодец, — продолжает Джим. — Сегодня утром показал мне несколько весьма многообещающих моделей. Мы все под впечатлением.

Мне даже в голову не пришло, что новый коллега окажется мужчиной, и я смеюсь от облегчения. Дальше я слушаю лишь вполуха. Пока Джим рассказывает о захватывающих событиях, которые происходят в «Форуме», я предпочитаю просто разглядывать располагающее лицо мужа. Место, где он работает, называется «Форум миллениум», это аналитический центр, разрабатывающий принципиально новую экономику: там консультируют правительство, как уменьшить количество бедняков, обеспечить новые рабочие места и повысить уровень жизни, к примеру увеличив финансирование социальных служб, но без повышения налогов. Как считается, в «Форуме» разрабатывают некую чудодейственную модель.

— Не давай мне подолгу болтать о работе: я же вижу, что ты не слушаешь.

— Нет! Ничего подобного, дорогой, мне нравится, когда ты рассказываешь о своих делах.

Я сказала «считается», потому что у этой утопической теории есть один небольшой минус: она насквозь лжива. Правда, тут Джим поспорил бы: мол, его модель просто не так отточена, как ему представлялось, но с каждым днем корректируется, и в ближайшем будущем наш мир станет куда лучше.

Мне все это известно, потому что некоторое время назад я разжилась кое-какой информацией. Наткнулась на нее почти случайно и теперь держу в тайне. И эта информация осязаема: часть ее содержится в бумажных отчетах, часть — в цифровом формате, хранится на компакт-дисках и паре флешек. Если хоть какой-то фрагмент попадет не в те руки (то есть в любые другие помимо рук Джима), тогда, скажем так, впечатляющая карьера моего мужа разобьется вдребезги. А карьера — единственное, ради чего он живет (ну, надеюсь, кроме меня, конечно). Он будет просто раздавлен.

Чтобы этого не произошло, мы с мужем заключили соглашение. Может, в обычных семьях так не принято, но для нас вариант подходит идеально. Я храню его грязную маленькую тайну, а он остается со мной в качестве верного, преданного и любящего спутника жизни.

К нынешней тихой гавани мы пришли через шторма и бури, но опять же, что вообще представляет собой брак? Сперва Джим неодобрительно отнесся к моим условиям. Однажды, после особенно гнусной ссоры, когда я заявила, что меня тошнит от его кислой рожи, он предложил отпустить его, и, если честно, я чуть не согласилась. Так и подмывало сказать: «Катись. Не желаю больше тебя видеть». Но правда в том, что я очень даже хотела быть с ним. Джим — моя слабость, мой муж. Я не в силах его отпустить, и ничего тут не поделаешь.

Так что я сказала «нет». Но попросила Джима уехать на несколько дней и поразмыслить о том, как наладить отношения, потому что мы сошлись на одном: так больше продолжаться не может. «Ты должен быть со мной и при этом должен быть счастлив», — объяснила я ему. А он посмотрел так, будто у меня выросла вторая голова.

И Джим ушел. Подозреваю, с радостью, хоть и не знаю, чем он там занимался во время отлучки. Похоже, упорно предавался размышлениям, потому что, вернувшись, сказал:

— Эмма, давай начнем все сначала. Без дураков. Вернем наш брак к жизни.

Я предложила записаться к семейному психотерапевту. Услышав такое, Джим расхохотался, но я не шутила. Лишь пристально посмотрела на него. Тогда муж сказал, что психотерапевты и консультанты по отношениям — ненастоящие профессионалы, а купить сертификат консультанта вообще может кто угодно, хоть в Интернете. И так далее и тому подобное, тра-ла-ла, все дела.

В любом случае, поскольку я твердо настроилась на семейную терапию, мы отправились на консультацию. И все вышло замечательно. Джиму пришлось меня выслушать. Сперва казалось, будто я ковыряю ледяную глыбу зубочисткой, но от сеанса к сеансу он потихоньку оттаивал и наконец сумел меня услышать, понять мои чувства, понять, чего я хочу. Скорее всего, на тот момент наши отношения целиком и полностью тянула на себе я, но с тех пор баланс изменился. Можно сказать, что мы снова полюбили друг друга, но я-то и не переставала любить Джима. Я одержима им, и так было всегда. Но я видела, как он снова в меня влюбляется, и хотя бы поэтому ни о чем не жалею.

Однако даже такие договоренности, как наша, требуют обоюдных уступок. А потому в качестве демонстрации доброй воли я пообещала в каждую годовщину нашей свадьбы возвращать ему часть того, чем владею. Растяну передачу улик, решила я, на десять лет. По моим тогдашним соображениям, после десяти лет счастливой совместной жизни у него наверняка пропадет желание меня бросить. И я в восторге оттого, что Джиму потребовалось куда меньше времени, чтобы одуматься и понять: он действительно по-настоящему любит меня, и только меня. В общем, с тех пор я живу в сказке со счастливым концом.

Выполняя свое обещание, сегодня я вручила ему изящный сверток с блокнотом и компакт-диском внутри.

Джим привстает и тянется ко мне, чтобы поцеловать. У его губ вкус шампанского.

— Пойдем поужинаем? — спрашиваю я.

— Да, давай. Я проголодался.

— И я тоже.

Джим делает знак официанту, и тот приносит счет. Вынимая из кошелька купюры, Джим хмурится.

— Напомни мне прихватить побольше налички. Это последние деньги.

— А чего ты картой не расплатишься?

— Да ну, мне и так хорошо.

Мы встаем, и Джим с неизменной галантностью помогает мне надеть пальто. Шагая под руку с ним к выходу, я чувствую, что голова идет кругом от гордости. Как же мне повезло, думаю я и опускаю взгляд на палец с кольцом. Джим придерживает для меня дверь, и как раз перед тем, как выйти, я замечаю, что Шарлотта Харпер машет мне из-за углового столика. Я киваю ей на прощание.

— О боже, мне такой кошмар ночью приснился, что дальше некуда. Только что вспомнила, — говорю я, цепляясь за руку Джима, а по спине бегут мурашки. Меня передергивает.

Джим ласково гладит меня по пальцам.

— Что за сон такой?

— Говорю же, скорее кошмар, чем просто сон. Я была… ну не знаю, вроде бы в зале суда, с прокурором, присяжными, все как положено. — Воспоминание заставляет меня тряхнуть головой. — Просто ужас. А сама я вышла из моды и вообще была конченым человеком.

Джим смеется:

— И это, по-твоему, кошмар?

Я качаю головой.

— А ты умер.

— Ну-ну, вот же он я, живой, — шутит он, поглаживая мою руку. — Никто не умер.

Тут я бы поспорила.

— А как, кстати, я умер? — интересуется Джим.

— На суде сказали, будто я тебя убила.

Мы выходим из бара. На улице довольно свежо, но я ничего не имею против, просто плотнее запахиваю пальто.

— Давай такси возьмем, — предлагает Джим, поднимая взгляд к сгущающимися над нами темными тучами.

— Ты серьезно? Тут идти пять минут, Джим, справимся. Вряд ли дождь начнется.

Он одной рукой обнимает меня за плечи и чуть вздрагивает всем телом:

— Я замерз! Если ты не против, лучше бы тачку поймать.

— Конечно, я не против.

Мы идем вдоль края тротуара и в обоих направлениях сканируем взглядами оживленную улицу. Мне бы хотелось, чтобы ночь была ясной, ведь тогда можно любоваться звездами, но вместо этого я слышу удар грома. Теперь того и гляди придется бежать под крышу. Джим выпускает мою руку.

— Ты куда? — спрашиваю я.

Он показывает на банкомат, который мы только что прошли.

— Да надо налички снять.

— Я с тобой.

— Нет, останься, вдруг сумеешь такси поймать. Было бы здорово.

— О’кей, почему нет? Будет исполнено! — Я в шутку отдаю ему честь, и мы оба усмехаемся.

Может, дело в годовщине свадьбы, но я что-то расчувствовалась. Глядя вслед своему направляющемуся к банкомату красавцу-мужу, я невольно думаю, какой долгий путь мы прошли вместе.

Конечно, я не полная идиотка и миллион раз спрашивала себя, сколько еще это будет продолжаться. Но какой смысл терзаться? Джим здесь, мы счастливы. Зачем портить лучшие годы жизни тревогами о будущем, которое, может, даже не наступит?

Начинается дождь и возвращает меня к реальности. Джим все еще стоит у банкомата, а я озираюсь по сторонам, оглядывая окрестности. Вечер, но движение еще достаточно плотное, народу тоже хватает, и весь этот народ вокруг начинает суетиться, ища укрытие. Рядом со мной застекленная автобусная остановка; я устремляюсь туда, чтобы спрятаться, и тут вижу ее — правда, лишь мельком, но ошибка исключается. Вот она смотрит на меня, а вот уже исчезла, и в следующий миг мне остается только таращиться на собственное отражение.

Я застываю на месте, ожидая, когда спадет приступ тревоги, и увещевая себя: «Тебе, Эмма, вечно мерещатся призраки. Беатрис тут нет. Ты попросту увидела свое отражение. И сама это знаешь». Да только ничего я не знаю, потому что такое происходит не в первый раз. Вообще-то, Беатрис является мне все чаще и чаще. «Ну нет, вовсе она тебе не является. Она умерла почти два года назад. Не сходи с ума».

В результате я не ныряю под крышу остановки, а лишь снова плотнее кутаюсь в пальто и стою у кромки тротуара, выискивая взглядом такси. Может, нужно обратиться к специалистам? Вдруг мои видения — признак надвигающегося нервного срыва? Но как такое возможно, если у меня все прекрасно, я счастлива или, во всяком случае, далеко не несчастна?

Вдалеке я замечаю такси, но прежде, чем успеваю его подозвать, ощущаю у себя за спиной нечто. Сперва это просто движение воздуха. Должно быть, Джим вернулся, приходит мне в голову, я хочу обернуться, но не успеваю: меня сильно толкают в спину. Я начинаю какую-то фразу, и вдруг визжат шины, кто-то кричит, и вот я уже на дороге, лежу лицом вниз на проезжей части, щека прижата к асфальту, а голова взрывается болью. Прежде чем глаза у меня закрываются, всего в дюйме от лица я вижу автомобильное колесо. Пытаюсь поднять голову, но пронзающая череп боль меня останавливает, и все вокруг чернеет.