А потом он убил меня

ГЛАВА 40

Никто на меня не глазеет. Ничего общего с моими кошмарными снами. Есть коллегия присяжных, я сижу за столом защиты со своим адвокатом, но это не женщина по имени Кэтрин, а мужчина, Эммануил Соломон, которого нашел для меня Фрэнки. Фрэнки обо всем позаботился. Он был первым, кому я позвонила.

Я спокойна и полагаюсь на судьбу. Сил переживать больше не осталось. Пусть хоть на электрический стул отправляют, мне все равно. Я отчаянно, просто невыносимо устала.

— Итак, что вы подумали, когда обнаружили несоответствие в модели? — спрашивает прокурор у Терри, который стоит на свидетельской кафедре.

Бедный Терри! Он выглядит ужасно. И нервничает. Мне очень жаль, что ему приходится пройти через это, а все из-за меня.

— Вначале я подумал, что это, наверное, какая-то ошибка.

— А потом, когда перепроверили результаты?

— Понял, что Джим Ферн подогнал данные.

— Как по-вашему, почему он это сделал?

— Ради престижа руководить ведущим экономическим научно-исследовательским центром страны. Ради денег. У него была хорошо оплачиваемая должность. Не сразу, но когда мы стали заключать контракты, он сильно приподнялся, зарплата раз в десять выросла.

На самом деле Терри так не считает. Он, как и я, прекрасно знает, что корысть тут ни при чем. У Джима была мания величия, это точно, но деньги его не волновали. Он считал себя самым умным, умнее всех. Думал, что сможет решить мировые проблемы. А когда не смог, подогнал данные под желаемый результат. Не он первый, не он последний.

— Каким образом ответчица связалась с вами?

— Это я с ней связался. Попросил ее приехать и встретиться со мной. Объяснил ситуацию, и Эмма сказала, что обнаружила кое-какие документы, после того как ее муж уехал из семейного дома.

— Можете сообщить суду, о каких документах речь?

— О полных результатах первоначального исследования. Там были настоящие сведения, полученные до того, как Джим подогнал все данные под свои нужды.

— И эти документы доказывают, что он намеренно ввел всех в заблуждение?

— Без всякого сомнения. Он подделал цифры, чтобы подкрепить свою изначальную теорию.

— А что произошло после того, как ответчица сообщила о своей находке?

— Я сказал, что хочу посмотреть отчеты. Мы договорились, что она вернется и отдаст их мне.

— Понятно. А как вы думаете, почему он оставил документы в общей с женой квартире? Они же наверняка были для него бесценны.

— Он собирался забрать их позже. Это у него надо спрашивать, почему он так поступил.

— Едва ли я смогу спросить, раз он мертв.

— Да, я знаю.

— Тогда откуда же вам известно, что его намерение было именно таким?

— Точно мне неизвестно, но, учитывая, что он отправился убивать Эм… то есть миссис Ферн…

— Вы разговаривали с мистером Ферном после того, как он оставил работу?

— Да, разговаривал. Один раз, на следующий день после увольнения. Он пришел со мной повидаться.

— Он сообщил о намерении развестись с миссис Ферн?

— Да, и сказал, что у нее остались кое-какие его бумаги. И что он надеется их забрать, хотя они пока еще в квартире. Он просил, чтобы я помог ему.

— Понятно. Вы знали, что это за бумаги?

— Он сказал что-то вроде: «Если их обнародуют, я пропал». А я ответил, что не буду ему помогать. Потому что это их с женой дела.

— Как он реагировал?

— Разозлился. Просто в ярость пришел. Не мог понять, почему я отказываюсь. А потом сказал: «Поверь, Терри, я скорее убью ее, чем позволю этим документам всплыть».

— Вы передали его слова миссис Ферн?

— Нет, не передал. Я ему не поверил, и теперь не могу из-за этого спать. Я уже говорил миссис Ферн, насколько сожалею, что не предупредил ее. Тогда она могла бы сразу пойти в полицию.

— Спасибо, вопросов к свидетелю больше нет.

Встает мой адвокат.

— Один вопрос, если позволите, ваша честь.

— Задавайте.

— Если говорить по совести, верите ли вы, что мистер Ферн явился в пляжный дом с намерением убить мою клиентку, миссис Ферн?

— Без всяких сомнений. Он сам так сказал. Он хотел ее убить.

— Благодарю, вопросов больше нет.

Присяжные меня отпускают. Им хватило нескольких минут для вынесения вердикта, что я ни в чем не виновата. Самооборона, сочли они. И это правда. Хотя, как по мне, в прошлые разы тоже была самооборона. Но вряд ли ко мне прислушаются. Впрочем, к суду за предыдущие убийства меня не привлекали, так что и переживать нечего.

Я свободна. Я ни в чем не виновата. Так заявили присяжные, но мне никогда не удалось бы это доказать без Терри.

Он солгал ради меня. Под присягой. Положив ладонь на Библию, поклялся «говорить правду, и только правду, и да поможет мне Бог», а потом солгал.

Я действительно передала ему документы. Вручила запечатанный конверт и попросила: если со мной что-нибудь случится, пусть Терри откроет его и поступает с содержимым по своему разумению. Он не знал, что внутри. Но в суде подал дело совсем иначе. Разумеется, я не находила в квартире никаких «оставленных» бумаг. Даже для меня самой такая версия звучит неправдоподобно. Но давайте начистоту: я пострадавшая сторона, брошенная жена. Я знаменита, меня все любят — ну, то есть любят те, кто пока еще не забыл. Джима же, с другой стороны, разоблачили как неверного, вороватого, распутного, кровожадного и лживого мужа, который обманом тянул большие деньги из правительственных учреждений. А правительственные учреждения, как показывает практика, такого не любят.

После показаний Терри никто не захотел копаться в деталях. Никто не пытался восстановить доброе имя Джима. А значит, никто даже близко не подобрался к истории с морской прогулкой. Да и какое она вообще имеет значение, если Джима мы не убивали? Ну не судьба ему была умереть в ту ночь! И всем наплевать, брала ли я напрокат хоть машину, хоть катамаран, хоть черта в ступе.

В тот день, когда меня отпустили на все четыре стороны, адвокат сделал от моего имени короткое заявление для собравшихся перед зданием суда журналистов, пока я молча топталась рядом. Когда мой защитник замолчал, я оглянулась и увидела ее. Она стояла в нескольких футах от нас и помахала мне с непроницаемым лицом. Едва заметно помахала, но я знала: это своего рода предупреждение. Она будто говорила: «Помнишь меня? Я все еще здесь». В ответ я воззрилась прямо на нее, мысленно ответив: «Гори в аду, Кэрол», — и отвернулась.

Сэма я игнорировала достаточно долго, чтобы он перестал меня одолевать, но еще один раз мы все-таки встретилась. Он стоял в метро на платформе, буквально в нескольких шагах от меня, обнимая за плечи миниатюрную брюнетку с милыми ямочками на щеках. Мне стало легче оттого, что они снова вместе, он и Барбара. Сэм видел меня, но не узнал, и я просто ушла.

Есть и еще кое-что. Все эти месяцы, чтобы скоротать время, я думала о Фрэнки, единственном человеке, который в меня верил, и хотела, чтобы он мог мною гордиться. А потому засела за стол, вытащила свои блокноты в кожаных переплетах, открыла ноутбук и совершила подвиг, на который не считала себя способной. Я написала роман. Уничтожила все, что напридумывали мы с Сэмом, включая идиотский зеркальный абзац, и начала с чистого листа.

Это история о женщине, которая очнулась в больнице после того, как ее сбила машина, но она этого не помнит. Единственное оставшееся у нее воспоминание о жизни заключается в том, что она кого-то убила, хоть и не знает кого и почему. Роман повествует об одержимости и чувстве вины, и я написала его так, будто сам Бог водил моей рукой. Текст просто излился из меня, и я посвятила его Беатрис.

Я больше ее не вижу. Не знаю, что это было, когда она явилась мне в последний раз, галлюцинация или правда. Но когда Джим сжимал мне шею, я увидела Беатрис в блеснувшем на долю секунды свете. Она стояла где-то на периферии зрения, улыбалась, а когда мой мир стал погружаться во тьму, я заметила, как она быстрым движением подняла палец, и раскаленная крышка от кастрюли полетела Джиму на ногу.

«Прости меня», — написала я в посвящении.

«Следы на воде», вот как я назвала свой роман. И он отлично пошел, учитывая предыдущую шумиху. Убить человека и предстать перед коллегией присяжных — это, как выяснилось, отличный рекламный ход, даже если тебе в результате не предъявили никаких обвинений. Спрос на книгу такой, что только успевай допечатывать. И все считают, что рекламная кампания в «Твиттере» была гениальной.

— Вот и ты.

Мой симпатичный жених приветствует меня широкой улыбкой. Волна нежности поднимается в груди, когда я целую его в щеку. Он берет в ладони мое лицо, касается губами моих губ, и по спине бегут мурашки удовольствия.

— Давно ждешь? — спрашиваю я.

— Нет, не очень, — говорит он, выдвигая стул, чтобы я могла сесть.

— Эмма Ферн?

Сесть я не успела, поэтому оборачиваюсь и вижу стоящую рядом элегантную даму. Она улыбается.

— Да, здравствуйте. — Я протягиваю руку.

— Так приятно вас встретить! Слышала, что вы переехали в Порт-Джефферсон. Очень рада! Просто хотела сказать, что обожаю «Следы на воде».

— Спасибо, — говорю я и делаю движение, чтобы представить своего жениха, а дама поворачивается к нему со словами:

— Выдающийся экономист, конечно же. Мы с мужем хорошо знакомы с вашей работой.

Терри пожимает ей руку, сияя улыбкой, и в этот момент я будто исчезаю, причем никаких возражений у меня нет. Выпав из разговора о политике и экономике, я сажусь и смотрю в окно, за которым волны тихо плещутся у бортов лодок.

Мне очень здесь нравится. Большинство считает, что я сошла с ума, раз живу тут после случившегося. Но на самом деле в тот вечер я освободилась. Да, теперь я по-настоящему свободна и люблю это место. Люблю настолько, что мы купили тут домишко по соседству с тем, что принадлежит Фрэнки.

Когда вышли «Следы на воде», я решила, что оставлю писательскую карьеру. Может быть, займусь огородничеством. Я еще достаточно молода, чтобы завести детей, и мы с Терри мечтаем создать семью.

Мы вместе делаем ремонт в нашем новом доме и похожи на картинку с рекламы ипотечного кредита: краска в волосах, пастельные разводы на стенах и вид на залив вдали. Я вижу себя в будущем. Вот мы в окружении троих детей, естественно на кухне. Я готовлю завтрак. Терри, мой талантливый, умный муж, собрался на работу, в руке у него дипломат, он целует меня на прощание, а я смеюсь ему в волосы, потому что наш пес уже вскочил, намереваясь украсть один из приготовленных для детей тостов с клубничным вареньем. Вот такая я теперь, решаю я. И всегда была такой. Просто на время забыла об этом.

Но потом случается кое-что невероятное.