У генерала Страмбелли есть привычка выщипывать волоски из носа жениным пинцетом.
Когда генерал выходит из ванной, жена, брезгливо морщась, протирает свой пинцет спиртом. Пончик начинает ее раздражать. Иной раз он ведет себя просто по-свински.
В это утро операция выдергивания волосков кончилась для генерала плачевно: он сделал неловкое движение и больно поранил слизистую оболочку. Даже кровь пошла. Генерал остановил кровотечение специальным тампончиком, но его нос, и без того толстый и широкий, раздулся еще больше.
Пока шофер везет генерала во дворец Бараккини, где назначена пресс-конференция, он, то и дело хмурясь, осматривает себя в зеркале заднего вида: нос-то болит. Хорошо еще, если не прядется сморкаться. Генерал совершенно не выносят боли.
Как и заданий, подобных сегодняшнему. Он его боятся. От страха у генерала вздувается я твердеет живот. В приемной его уже ждут заместитель начальника генерального штаба, начальник службы связи с прессой, секретарь министра, несколько офицеров, штабной генерал и начальник береговой службы. Текст речи, с которой Страмбелли должен выступить, заготовлен еще вчера, начальник службы связи с прессой раздал журналистам ее копии. После краткого обмена мнениями о последних событиях все направляются в конференцзал; вид у генерала мрачный — нос еще болит. Он осторожно прикасается к нему, чтобы проверить, не увеличился ли отек.
За длинным десятиметровым столом его уже ждут журналисты. Некоторые поднимаются навстречу генералу, чтобы пожать ему руку. Паоло Алесси сидят в конце стола: в ответ на его улыбку Страмбелли сдержанно кивает.
— Господа… — произносит генерал, нему кажется, что все смотрят на его нос. Он так и не может собраться с мыслями и механически зачитывает заранее подготовленный текст.
Председатель совета министров намерен в ближайшее время отправиться с визитом в Соединенные Штаты. Цель поездки — обсуждение вопросов общеполитического характера, но одна из главных задач — разработка нового стратегического курса, который предполагает стандартизацию вооружений в странах-участницах блока.
Алесси не спускает глаз с генерала, его нахмуренного лба. Итак, война между западногерманским и амеряканским военно-промышленными комплексами завершается очередным компромиссом.
Страмбелли продолжает читать. Голос его становится все тверже и увереннее. Тысячи новых рабочих мест, приток валюты, резкое повышение платежного баланса, подготовка квалифицированного инженерно-технического персонала, престиж страны… Новая, более благоприятная расстановка сил в НАТО. Под конец генералу уже кажется, что отек в носу стал спадать и боль как будто утихла.
Журналисты задают вопросы. Немногочисленные, главным образом технического свойства: почти все они заранее согласованы с редакторами журналов, близких к министерству стороны. Начальник службы связи с прессой договорился с доверенными лицами: если какой-нибудь журналист вздумает задавать безответственные и провокационные вопросы, они должны вмешаться, чтобы разговор не принял нежелательного оборота.
Но в этом нет необходимости — все идет гладко, и довольно скоро большая часть журналистов направляется к выходу.
Алесси тоже собирается уходить, но начальник службы связи с прессой задерживает его:
— Вы не очень торопитесь? Погодите, по-моему, генерал хотел поговорить с вами.
Завершив церемонию прощания, Страмбелли подходит к Алесси, когда в зале уже никого не остается. Он дружески берет его под руку и, улыбаясь, говорит:
— Документацию получили? Все в порядке?
Паоло показывает генералу папку с документами, полученную в отделе печати. Всем журналистам раздали такие папки из пластика под кожу. В документах данные о предприятиях, которыее заинтересованы в новых заказах.
— Я хочу предложить вам аперитив, не отказывайтесь! — Страмбелли буквально силой тащит Алесси за собой. — А может, что-нибудь безалкогольное?
Едва они заходят в кабинет, как появляется молодой офицер с подносом, на котором стоят бокалы с тем и с другим и тарелочки с маслинами и соленым печеньем.
Генерал заставляет Паоло сесть на диван, и сам опускается рядом.
— Вы, надеюсь, догадались, что мне надо с вами поговорить?
Паоло растерян, он не понимает, что все это значит, и в то же время в нем просыпается любопытство.
— Завидую, знаете ли, вашей профессии, — начинает генерал издалека. — Бывают моменты, когда вы, журналисты, можете сыграть роль кнута, столь необходимого стране.
— Да, порой скандалы бывают кому-то выгодны, — говорит Паоло, — сочувствую вам, но у всех свои проблемы.
— Но ведь бывает, что и скандалы служат поводом для мер, которые необходимы для оздоровления нравов. Наша страна нуждается в чистке, это несомненно.
Генерал держится, как добрый дядюшка; он говорит и говорит, не обращая внимания на рассеянность собеседника, очевидно уже решившего, что все кончится одной болтовней.
По-видимому, Страмбелли просто наводит мосты к левым: обычные словеса о готовности идти навстречу, поддерживать дружественную атмосферу. Сегодня он явно злоупотребляет шаблонными фразами и риторическими приемами:
— Я твердо верю в силу Хельсинских договоренностей, в то, что армия должна прежде всего служить делу обороны. Вот что я вам скажу: наша родина — Республика, рожденная движением Сопротивления. Для меня это не пустые слова, поверьте. Я сам — участник Сопротивления…
Паоло до смерти хочется почесать ногу — иногда у него нестерпимо зудит голень. И он незаметно начинает массировать ее, сохраняя сосредоточенное выражение лица.
— …Вот почему я — сторонник развития нашей национальной военной промышленности, которая должна отвечать нашим требованиям и велению времени. Промышленности современной и эффективной. Способность внушать страх — лучшее оружие в обстановке мира.
Паоло закидывает ногу на ногу и, вроде бы поправляя носок, впивается ногтями в голень.
И тут Страмбелли внезапно пускает пробный шар:
— Чего я никак не могу допустить, так это продажи оружия фашистским странам.
Черт побери! Если генерал рассчитывал захватить Паоло врасплох, своей цели он достиг. У Паоло от удивления просто челюсть отвисает, и генерал может спокойно продолжать свои излияния, как человек, уверенный, что собеседник с ним согласен.
— А мы продаем оружие фашистским странам. Очень осторожно, разумеется, скрывая это не только от широкой общественности, но даже от парламента.
— Да ведь существует контроль!
— Конечно. Целая система контроля. Министерство тяжелой промышленности, министерство государственных участий, министерства иностранных дел, обороны, внешней торговли и сами секретные службы. Но позвольте, какие законы запрещают продавать пушки — Перу, системы наведения — Венесуэле, запчасти — Германии? И разве мы виноваты, что потом все это оказывается в Чили? А самолеты? Официально мы продаем туристские самолеты Южной Африке. А потом, уже на месте, на них монтируют что нужно и превращают их в истребители для борьбы с партизанами.
— А что вы можете сказать о танках, проданных два года назад Ливии? — подает голос Паоло: танки и самоходки — его идея-фикс.
— Да что вы, что вы, это все выдумки. — Страмбелли делает отстраняющий жест. — Какие-то старые М-113, гусеничные бронетранспортеры, которым место на свалке. А так мы за них хоть что-то выручили. К тому же Ливия — дружественная страна. И нефть она нам поставляет, и деньги в нашу промышленность вкладывает. Это вам не шутка. Нет, фашистские страны — дело совсем другое, и снабжать их оружием мы не имеем права.
Что все это значит? Паоло никак не поймет, куда клонит Страмбелли.
Генерал вынимает из кармана несколько сложенных вчетверо листков. Ксерокопии. Прежде чем протянуть листки Паоло, он разглаживает их рукой.
— Вам нужны доказательства? Вот они.
Паоло пробегает глазами документы. О ноге он и думать забыл. Какие документы у него в руках! Просто невероятно. Один из листков вызывает особый интерес журналиста.
— Это… — начинает он.
— …секретный договор, подписанный нынешним министром обороны. Да, да. Сделки подобного рода, заключают лишь с согласия высочайших инстанций. А вы как думали? Конечно, правительство не всегда бывает в курсе… — Страмбелли поднимается с дивана. Вид у него спокойный, удовлетворенный. Он уверен в себе. — Хватит. Я и так_ сказал достаточно. Больше вам ничего и не потребуется. Наша страна накануне важного поворота. Но сначала необходимо все как следует почистить. Мои демократические взгляды вам известны. Я ничего от вас не требую, делайте свой выбор сами. Считайте, что мы с вами не виделись, не разговаривали и я вам ничего не сказал.
Паоло уходит, сжимая в руках пачку опасных листков.
Из большой комнаты, где размещается отдел хроники, сквозь стеклянную перегородку доносится веселый гул. Пока Паоло пробирается между столами, на него со всех сторон сыплются избитые остроты. Сотрудники редакции выражают ему свою симпатию, а он в ответ на шутки только морщится. С директором он встретился в туалете, когда тот стоял у писсуара. Паоло открыл кран и начал неторопливо мыть руки. Затем они поменялись местами.
— Вот это попадание. Да и статья удачная. Спокойная, но бьющая прямо в цель, — говорят директор, которого в редакции называют «на ходу», поскольку с редакторами он разговаривает только в лифте или в туалете. — В общем, прими мои поздравления.
— Спасибо.
Два дня назад, когда Паоло явился в редакцию с «бомбой» от генерала Страмбелли, директор явно забеспокоился:
— Ты хорошо все проверил?
— Ну конечно.
Прежде чем дать «добро», директор закрылся у себя в кабинете и повис на телефоне. Статья Паоло была напечатана в вечернем выпуске на первой полосе. На следующий день ее перепечатали все газеты.
Паоло оказался в центре внимания, телекомпании стран, замешанных в скандале, вымаливали у него интервью. И вот он стоит в свете юпитеров, телекамеры стрекочут, снимая его лицо крупным планом, со всех сторон свисают микрофоны, записывая каждое его слово.
На следующий день по государственному телевидению передавали сообщение совета министров об отставке министра обороны. Появились слухи, что его место займет представитель основного течения ХДП, политический деятель из поколения сорокалетних, пока еще не слишком скомпрометировавший себя участием во внутрипартийных интригах.