Агния Барто

„ДЛЯ МАЛЕНЬКИХ И БОЛЬШИХ”

Приступая к рассмотрению произведений А. Барто, прежде всего следует уяснить одну примечательную их особенность, которая по-своему определяет и самый характер творчества поэтессы, его направленность, его наиболее существенные черты. Если в основе многих произведений детской литературы — утверждение «особости» и исключительности мира детей, его специфики, даже своего рода экзотики (когда тот или иной писатель отправляется в страну детей, как в какой-то странный и загадочный мир, во всем не похожий на мир взрослых и словно бы отгороженный от него), то пафос творчества А. Барто в ином: ни в малейшей мере не упуская из виду детскую специфику, чутко и проникновенно присматриваясь к особенностям детского восприятия, запросов, интересов, поэтесса вместе с тем подчеркивает и утверждает не столько то, что отделяет мир детей от взрослого, а то, что связывает их, порождает их внутреннее единство. Характер и условия этого единства раскрываются во многих стихах А. Барто. В них поэтесса последовательно обнаруживает, как много связывает эти миры, и оказывается, что объединяющие начала настолько глубоки, органичны, важны, что вне их нельзя объяснить психику ребенка в ее развитии, росте, внутренних изменениях.

Эти сплачивающие начала затрагивают необычайно обширную область чувств, переживаний, воззрений, начиная от непосредственных эмоций и завершая самыми большими помыслами и общественными интересами, что и раскрывается во многих стихах А. Барто.

Прежде всего ее герои — независимо от возраста! — наделены свежестью и молодостью чувств, и в этой молодости они словно бы уравниваются между собой. Вот почему вполне естественным в этих стихах оказывается то, что дети ведут себя подчас по-взрослому, а взрослые — почти как дети, что и служит основой всякого рода неожиданных эффектов, если судить по пылкости и непосредственности их чувств и переживаний, да и вызванных иной раз теми же самыми поводами, что и эмоции их детей и внуков, как это мы видим в стихотворении «Петя на футболе» (1947).

Здесь отзывчивая бабушка, неожиданно для себя («Мне ребенка жаль») оказавшаяся с внуком на стадионе на футбольном матче, заражается азартом своего внука и других болельщиков, но начинает поддерживать не команду «ЦДК», как хотелось бы ее малолетнему спутнику, а «Динамо». Когда ее внук возмущается: «Что ты в них нашла?» — бабушка решительно отрезает:

и не уступает внуку в своей пылкости, увлеченности, страстности завзятого болельщика («Все равно я, Петенька, болею за «Динамо»!..»).

Так оказывается, что та свежесть и непосредственность чувств, какую постоянно наблюдает А. Барто у детей самого различного возраста, присуща и людям взрослым, от которых, казалось бы, нельзя ожидать поступков беспечных, легкомысленных, даже чуть озорных, словно бы и не вяжущихся с их годами. Но на самом деле это совершенно не так, и склонность к таким поступкам и увлечениям присуща весьма пожилым и даже старым людям, что нередко становится в творчестве А. Барто одним из юмористически (впрочем, не только юмористически) осмысленных и крайне характерных для него мотивов.

Об этой же свежести, непосредственности, интенсивности чувств, роднящих и юных и старых, говорит стихотворение «В детском мире» («Правда», 1965, № 272), где поэтесса обнаруживает, что вещи, составляющие «детский мир», могут с не меньшей силой и глубиной увлечь и захватить взрослых; когда они приходят в игрушечный отдел,

Некий смешливый гражданин, кладя в портфель паяца, признается:

А у «взрослой тети» глаза блестят, как у девочки:

Вот и оказывается, что взрослые, попав в детский отдел,

Но если взрослые подчас ведут себя с той несдержанностью, непосредственностью и пылкостью чувств, которые словно бы уравнивают их с детьми и внуками, то нередко дети и внуки ведут себя по-взрослому — в меру присущего им чувства долга, добросовестности, ответственности перед окружающими. Именно это чувство, роднящее и детей и взрослых (каждого в соответствии с возрастными особенностями), всемерно стремится утвердить А. Барто у своих юных слушателей и читателей.

Герой стихотворения «Что случилось на каникулах» (1947) вместе с друзьями решил как следует погулять, повеселиться, «все елки обойти», и все было бы так, как он задумал, если бы не одно непредвиденное обстоятельство:

Этот чей-то совершенно незнакомый братишка стал капризничать, проситься домой, заявляя, «что, если он простудится, мы будем отвечать». И главное: он ведь прав, этот совершенно посторонний мальчишка,— отвечать за него, хочешь не хочешь, приходится. И вот герой стихотворения, его рассказчик, вместо того чтобы как следует погулять на каникулах, возится с чужим «младшим братом» и после многих испытаний и поисков (ведь этот чей-то брат так мал, что и адреса своего не знает, и дома своего не узнает!) наконец доставляет малыша домой. И вот тут-то он слышит нарекания со стороны родных мальчишки:

А припев у «родни», как и у самого Николки, один:

И хоть эта чужая родня явно неправа, но ведь мальчик-рассказчик и без ее окриков и угроз понимает — этого у него уж не отнимешь! — да, ему приходится отвечать за незнакомого «младшего брата» (иначе зачем бы ему тащиться через весь город и принимать на свою голову незаслуженные упреки и угрозы?!) и за многое другое — во всю меру своих сил и возможностей. А чем старше становятся герои А. Барто, тем глубже охватывает их чувство долга и ответственности за все, что делается и «у нас во дворе», и во всем окружающем мире,— чувство, с годами все больше роднящее и внутренне объединяющее их со взрослыми.

Малолетней Машеньке поручили присмотреть за мальчиком (как мы читаем в цикле «Машенька растет»). Он хоть и поменьше ее, но очень озорной, от него можно ожидать всяческих подвохов и каверз. А тут еще со стороны вмешивается другой мальчик.

И хотя Маша от всех этих страхов и огорчений готова расплакаться, но она отвечает, подражая кому-то из взрослых и вместе с тем вкладывая в свои слова и собственное чувство долга:

Это чувство победило все ее страхи и опасения, и вот оказалось, что хоть Василий озорник и шалун, но и его можно взять в руки. Надо только придумать для него увлекательное дело:

И мы видим, как горда Маша тем, что сумела выполнить очень сложное для нее поручение и как незаметно для себя «Машенька растет». Все это складывается в живую картину, создает внутренне подвижный образ девочки, которая в конце концов стала в чем-то опытней и взрослей, чем была в начале стихотворения. Такое изображение внутреннего мира нашей детворы крайне характерно для А. Барто. Показывая мужественность, решительность, отвагу своих маленьких героев, она воспитывает эти качества у юных слушателей и читателей, для которых жизненный опыт Машеньки близок и поучителен.

Само название цикла «Машенька растет» говорит о многом. Поэтесса не только рисует события из жизни своей юной героини, но вместе с тем соединяет их незримой нитью, протянутой в будущее, и показывает характер своей героини в росте, движении, становлении, что придает динамику каждому стихотворению о Машеньке и соединяет их в нечто цельное.

Подчеркивая общность многих чувств, стремлений, интересов людей самого различного возраста, от малышей до стариков, поэтесса вводит в речь своих юных героев слова и обороты «взрослого» разговора, придавая им подчас комический характер, по-своему «обыгрывая» их, как это мы видим, когда маленькая Маша обращается к мальчугану, за которым ей поручено присматривать.

Так она по-своему и не без важности выражает наглядно ощутимое для нее чувство своего повзросления и понимания того, что с «маленькими» не так-то просто возиться и не так-то легко воспитывать их...

А когда она начинает говорить, «как мама», это для нее не только «взрослые слова» — сейчас она и поистине преисполнена таким сознанием ответственности и долга, что считает вполне уместным для себя перейти на язык мамы.

Так, введение «взрослой» лексики в детский язык означает в стихах А. Барто вызревание чувства долга перед людьми, ответственности перед ними,— чувства, присущего как большим, так и маленьким, внутренне объединяющего их.

Это внутреннее единство наших людей, к какому бы возрасту они ни принадлежали, А. Барто подчеркивает и в стихотворении «Как дружба началась», где речь идет о возрастной — и остро переживаемой ребятами — разнице между «старшими», гордящимися сознанием своей относительной взрослости, самостоятельности, и «малышами», еще в достаточной мере слабыми и несмышлеными, во всяком случае на взгляд их старших братьев и сестер. Те уже учатся в школе, пионеры,— не то что октябрята и дошкольники, на которых они посматривают с пренебрежением и некоторым высокомерием: чего с этими несмышленышами играть и возиться?! А вот А. Барто и здесь активно вмешивается в жизнь своих юных героев и, словно снимая перегородки между ребятами разных возрастов и «званий», обнаруживает, сколько радости могут получить все они от совместных игр, занятий, сборов. И старшие ребята, некогда весьма высокомерно относившиеся к малышам, на основании своего опыта сами приходят к выводу:

Живое общение с «малышами» приносит их старшим товарищам не меньше радости, чем самим малышам. А если иная девочка вообразит себя настолько взрослой, что сочтет зазорным для себя и своих подруг играть в детские игры:

то поэтесса и здесь устами самих школьниц-пионерок разъяснит, что ничего в этом плохого нет:

А вот героиня стихотворения «Я выросла» (1940) в первых его строках с важностью заявляет:

Ей кажется — после того как она начала постигать школьную премудрость, только малолетнему Сереже впору заниматься ее игрушками. Но потом выясняется: какую игрушку ни возьми — хочется самой поиграть с ней. Вот и оказывается — без особой логичности завершает девочка свой рассказ,— что хотя

Так рухнуло напускное высокомерие юной ученой особы, и у нее оказалось очень много общего с малолетним Сережей, на которого она было уж начала поглядывать слишком снисходительно.

Наших людей — любого возраста! — объединяет и стремление познать и изучить окружающий мир, в преобразовании которого они призваны участвовать, творчески-активное отношение к нему, что и подчеркнуто во многих стихах А. Барто.

«Все учатся» — так называется один из разделов ее книги «Твои стихи» (1965), вобравшей лучшее из написанного поэтессой за многие годы творческой деятельности, и здесь тоже раскрыт пафос, объединяющий наших людей от самых маленьких до вполне взрослых. Здесь мы видим четырехлетнего Светика, «любителя арифметики», который готов всем сообщить радостное известие:

А где-то рядом над толстой книгой сидит его папа, которому надо завтра сдавать экзамен, а сын-школьник делится с ним своим уже немалым, а подчас, наверно, и горьким опытом:

И как же может отец не прислушаться к этим советам!

Да, все учатся — и певица, идущая с толстым портфелем, и «даже учитель не кончил учиться». А если кто-нибудь из учителей сам перестал учиться, то А. Барто решительно напомнит ему (в книге «Про больших и про маленьких»), что внутренне беден, а потому ничего доброго не может дать окружающим тот, кто

Вот почему не только ребята полны забот и тревог, связанных с экзаменами,— эти тревоги разделяют и их родители, а сами дети так же остро переживают их учебные успехи и неудачи, как свои собственные; девочка, у которой папа, как и многие другие папы, тоже учится,

Это волнение, так глубоко захватывающее и взрослых и детей, тоже внутренне роднит и объединяет их, разрушает «возрастные» перегородки между ними, как это мы видим и в стихотворении о двух бабушках, которые

И хотя экзамены сдавали «не бабушки, а внуки», но «разве в этом дело?». Две старые женщины так пылко и непосредственно переживают школьные отметки, словно получили их сами, и радуются пятеркам не меньше, чем их внуки.

А когда в школе происходит родительское собрание, то

Здесь роли отцов, детей, внуков подчас словно бы меняются и взрослые ведут себя с почти детской пылкостью и непосредственностью, а дети по-взрослому дают им весьма дельные советы, страстно переживают их успехи и неудачи. И если Вова (герой стихотворения «Его семья») получил двойку, он знает, что это не только его личная беда — нет, это значит: и мать будет переживать за него, выслушивать упреки на родительском собрании, что родители плохо выполнили свой долг, недоглядели чего-то в нем...

И все же, если задета честь семьи, — это совсем другое дело, чем личные неудачи и обиды, которые гораздо легче пережить — и забыть! А сейчас словно бы камень лег ему на сердце:

и он готов сделать все, чтобы его семью перевели «в хорошее семейство».

Так общность интересов, переживаний, стремлений младших и старших раскрывается во многих стихах А. Барто как один из стимулов внутреннего роста наших детей, повышения их чувства долга и ответственности за каждый свой шаг и поступок.

В чем суть того «общего», что подчеркивает А. Барто у своих героев в стихах самого различного жанра — от лирически-возвышенных до сатирически-заостренных? В том, что в каждом из них она видит и утверждает «настоящего человека», а вот это настоящее, объединяющее и сплачивающее наших людей, не зависит от возраста, начинается и проявляется с самых малых лет, — если только оно не искажено дурной средой, неправильным воспитанием. И, кажется, нет для поэтессы более горделивого чувства и радостного открытия, чем увидеть и в самом юном существе первоначальные, но несомненные признаки и проявления «настоящего человека», подметить, что и ребят и взрослых объединяет влечение к героике, к подвигу, к романтике, к прекрасному, к участию в большом общем деле.

Юный герой А. Барто проникается величием тех дел и свершений, о которых говорят многие памятные даты и праздники, как это мы видим в стихотворении «На Красной площади» (1947):

И все это заставляет сильнее биться сердце, а особенно у мальчика, который впервые вышел на парад вместе со взрослыми и своими сверстниками на Красную площадь:

Эта общность героических устремлений наших людей, их патриотический порыв, чувство долга, воспитанное с детских лет и помогающее преодолевать любые бедствия и испытания, с особенной наглядностью сказались в годы Великой Отечественной войны, когда взрослые, надев шинели, отправились на фронт, а у станков их зачастую заменяли либо старики, либо совсем зеленая молодежь — вчерашние ребята и подростки.

Единство наших людей явилось одним из решающих условий победы, источником необоримых внутренних сил, и именно об этом говорит опубликованная в 1944 году книга стихов А. Барто «Идет ученик», посвященная «юным уральцам, ученикам ремесленных училищ, стоявшим у станков в дни Великой Отечественной войны».

В книге запечатлен трудовой и героический подвиг юных уральцев, вчерашних ремесленников, внесших свой весомый и значительный вклад в дело борьбы с врагом. Те, кто в дни войны помогал завоевывать победу, — это и «непоседа» (так на-зывается одно из стихотворений цикла), который еще не умеет сладить со станком — слишком это хитрое и сложное дело! — но у которого «неизвестно откуда» (пусть сам читатель об этом подумает!) нашлось терпение, чтобы справиться с ним; это и Настя, которая «месяц за станком, а станка боится», — но и она уже начинает становиться настоящим рабочим, токарем, и гордиться этим; это и двое подручных, «друзья из Шарташа», которые еще совсем недавно

А ныне они работают в литейном цехе и с еще наивным тщеславием, возвращаясь домой, как можно громче спрашивают друг у друга, чтобы слышали все окружающие:

Но мы чувствуем: тщеславие вскоре пройдет, а вот рабочая честь останется и еще больше окрепнет гордость тем, что в орудиях, бьющих по врагу, есть и выплавленная ими сталь!

В одном из примечательных стихотворений «уральского» цикла, «Мой ученик», речь идет от лица подростка, недавнего ремесленника, которому поручено большое дело: сам он уже хорошо справляется с работой, а вот теперь ждет ученика, чтобы и тому передать свой хотя и небольшой, но существенный опыт. Он, естественно, полагает, что ему в ученики пришлют такого же неопытного подростка, каким недавно был он сам. Но ему приводят не сверстника, а «старуху с нашего двора», да еще ту самую, которой он недавно «залепил мячом в окно»!

«Ну, пропал!..» — огорченно размышляет юный мастер при виде «ученика»: теперь осрамит на весь завод! Но его опасения не оправдались: «старуха с нашего двора» и про окно не сболтнула и, что самое главное, оказалась очень смышленым учеником:

обнаруживая деловые качества человека, работавшего всю свою жизнь. А ее поначалу оробевший учитель приходит к неожиданному для него выводу:

И рабочие-подростки, которые сначала чурались ее, теперь запросто включают в свой коллектив, в свой круг, без всяких скидок обсуждают ее деловые качества:

А. Барто может рассказать неисчислимое количество самых обыкновенных, а вместе с тем и занятных историй из детской школьной и пионерской жизни, что свидетельствует о том, как близка ей эта жизнь и как хорошо поэтесса знает ее. Она живет всеми интересами, делами и запросами своей аудитории, своих юных слушателей и читателей не потому, что «снисходит» до них, а потому, что видит, как сложен и богат их внутренний мир.

Мир, в котором живут юные герои поэзии А. Барто,— это не узкий мирок, замкнутый в пределах специфически детских игр, занятий, интересов. Нет, это мир, «открытый настежь бешенству ветров» (говоря словами Багрицкого) и тысячами нитей связанный с жизнью нашего общества и всего мира. Вот такое понимание жизни — и детской и взрослой — по-своему определяет особый характер творчества А. Барто, ее подход к затронутому материалу, решение поднятых ею вопросов, да и самую их широту.

Когда-то Чехов, споря с Толстым и его рассказом «Много ли человеку земли нужно?», писал, что «человеку нужны не три аршина земли, а весь земной шар, где он мог бы на просторе проявить все богатство своего духа», и эти слова полностью отвечают характеру воззрений и деятельности нашего человека, перед которым земля лежит как безграничное поле, где он может проявить все богатство своего духа, всю свою творческую энергию, преобразуя ее в согласии со своими планами и замыслами. Вот эта внутренняя широта нашего современника раскрывается в творчестве А. Барто даже тогда, когда речь идет о пионерах и школьниках, раскрывается как бы между прочим как нечто само собою разумеющееся.

Вот Петя хочет услышать свою маму, которая выступает сегодня по радио. Но не так-то просто найти ее голос среди множества голосов всех народов и стран:

Но зато какая радость охватывает Петю, когда оказалось, что мама нашлась, что это она сейчас по-хозяйски говорит со всей страной, с целым миром:

Ее сын впервые, может быть, с такой наглядностью ощутил, в каком огромном мире живет и он, и его мама, и все наши люди.

Так с первых лет своей жизни он привыкает жить не только в масштабах своей квартиры, но и всей страны, и это по-своему воздействует на всю область его переживаний и интересов, придает им необычайную широту. Нельзя не почувствовать, как богат, как радостно раскрыт навстречу «всем впечатленьям бытия» внутренний мир мальчугана, чувствующего свою нерасторжимую связь со всеми окружающими его людьми, хотя бы и совершенно незнакомыми ему.

А если некий Егорка узнал старинную поговорку «Моя хата с краю, ничего не знаю», то он понимает: что-то в этой поговорке звучит неправильно — и отвечает на нее (вместе с автором!) по-своему, в том духе, в котором воспитываются наши люди:

Вот почему и большая интернациональная тема — в разных ее аспектах — органически и непринужденно входит в стихи А. Барто.

Утверждая, что у наших детей под влиянием условий их повседневной жизни, характера их воспитания глубоко развиваются общественные навыки и начала, поэтесса говорит (в статье «О поэзии для детей»):

«Чтобы уметь жить с детьми в новом мире, нужно знать их интересы, увлечения, чувствовать, чем они дышат сегодня. К детям надо постоянно присматриваться, тем более что нашим советским детям присущи новые, совершенно сложившиеся понятия, многообразие и глубина запросов и в то же время детскость, непосредственность».

Именно в этой связи поэтесса приводит знаменательные слова Горького: «Я совершенно не могу понять, как ребенок одиннадцати лет чувствует с такой глубиной и силой пафос революционного долга. Это одно из маленьких чудес нашей эпохи...» А следует сказать, что этим общественным запросам и понятиям наших детей А. Барто отвечала с самого начала своей литературной деятельности.

Поэтесса неизменно воспитывала и воспитывает своих юных читателей в духе огромной любви и высокого уважения к трудящимся любых народов и рас — и непримиримой ненависти к их угнетателям и поработителям, готовности к самоотверженной борьбе с ними (не случайно такая поэма А. Барто, как «Братишки» (1928), посвященная дружбе детей народов всей земли, подвергалась сожжению в гитлеровской Германии наряду с марксистско-ленинской литературой и наиболее прогрессивными произведениями русской и советской литературы).

А. Барто неоднократно бывала за рубежами нашей Родины как писательница и общественная деятельница; она пристально и пытливо всматривалась в то, что происходит за границей. Первой поездкой, наиболее значительной для ее внутреннего роста и гражданского созревания, явилась поездка с группой деятелей советской литературы в Испанию в 1937 году, в разгар борьбы испанского народа с франкистскими мятежниками, которым оказывали всемерную поддержку немецкие нацисты и итальянские фашисты.

В Испании, в те уже далекие сейчас годы, поэтесса воочию увидела и героическую борьбу свободолюбивого народа, лучшие сыны которого с оружием в руках отражали натиск врагов и бесчеловечное лицо фашизма, творящего расправу над мирными жителями. Вместе с рядовыми испанцами А. Барто переживала и бомбежки и обстрелы; она видела героическое сопротивление людей, яростно ненавидящих фашизм, но во многом недостаточно организованных, порою слишком беспечных и легковерных (чем и пользовался их противник!); она была свидетельницей чудовищных зверств, совершаемых фашистами на испанской земле, воочию видела горе испанских матерей,— эти трагические события навсегда запечатлелись в ее памяти.

В одном из испанских селений молодая женщина, пережившая величайшее для матери горе, показала Агнии Барто фотографию своей маленькой дочери, прикрывая ладонью ее голову; поэтесса сначала не могла понять, что означает этот жест, но, как объяснили окружающие, испанка хотела сказать, что голову ее дочери оторвало фашистским снарядом... Испанские матери пели, плакали, проклинали войну... Такое не забывается!

Агния Барто вернулась в Советский Союз, потрясенная всем увиденным в Испании 1937 года, научившись еще глубже и более зрелой ненавистью ненавидеть фашизм в любом его обличье. Впечатления этой поездки отразились в цикле стихотворений, посвященных Испании и испанским детям.

Большая интернациональная тема органически входит в творчество А. Барто, с годами все более углубляясь и словно раздвигая его рамки — до тех пределов, где открываются просторы всего мира и решаются судьбы народов всей земли. Эти судьбы во многом зависят от того, чему мы научим наших детей, которые и сами начинают понимать, в каком большом мире живут они, как радостно находить друзей и соратников в самых разных странах. Вот почему такой глубокий смысл обретает игра болгарских девочек, которые катят свой обруч, как кажется им,

Так самая обычная традиционная детская игра может наполниться каким-то новым и значительным смыслом, если в нее играют дети, которые с малых лет знают, что вся земля является их наследием и достоянием и дружить им надо со всеми населяющими ее народами. А. Барто не просто усваивает большую интернациональную тему, но и новаторски разрабатывает ее с той позиции, с той точки зрения, какая наиболее близка и понятна нашему юному читателю и может глубоко захватить его, предстать перед ним наглядно и зримо, — подобно образу того обруча, который, начав движение у ворот родного дома, потом катится так далеко, что может прокатиться по всем странам нашей земли.

Оказывается, дети разных народов легко находят общий язык,— как нашли его наши школьники с мальчиком-американцем, посетившим их школу:

Но этот общий язык сразу разладился, когда началась игра в индейцев, о которой поэтесса говорит в стихотворении «Краснокожие» (1958),— старинная игра русских мальчиков (воспетая некогда Чеховым — вспомним его рассказ «Мальчики»). В ней принял участие и мальчик, прибывший из Америки. Все шло хорошо до тех пор, пока гость не крикнул: «Ну, пора стрелять в индейцев!» А дальше пошло еще хуже:

Тут наши школьники, возмущенные расистскими замашками юного американца, чуть было не задали ему трепку, чтобы рассчитаться с ним «от имени индейцев», но вовремя вспомнили об индейском законе гостеприимства, запрещающем трогать гостя, «если гость пришел в вигвам». Для них закон «индейцев-звероловов» несравненно выше и гуманнее тех, в духе которых воспитан американский мальчик-расист.

Впрочем, и мальчик из Сан-Франциско недолго пребывал на позиции «оголтелого расиста», и, когда все «индейцы» запели, засвистели, застрекотали, изображая птиц, гость охотно присоединился к ним и раскурил с ними «трубку мира». Так наша детвора начала перевоспитывать американского мальчика, и для него игра в индейцев оказалась хорошим уроком дружбы народов, о которой он раньше не имел никакого представления. А старинная игра в индейцев обрела в стихах А. Барто углубленный смысл, позволила раскрыть то новое, что подчас незаметно для них самих рождается и проявляется у советских детей в условиях нашего общества и что роднит их с миром взрослых.

В одном из своих очерков, опубликованных в «Литературной газете» (1965, № 90), Э. Колдуэлл говорит, что «жестокость и насилие как черты образа жизни зарождаются обычно в раннем детстве. Если родители терпимо относятся к тому, что их дети избивают собак, вешают кошек или отрезают крылья у кур, то наступает и такое время, когда белые дети начинают издеваться над негритянскими детьми... Желая показать, что он уже взрослый мужчина, и утвердить свое расовое превосходство, белый подросток столкнет негритянского мальчика, своего однолетку, с тротуара или бросит ему в лицо оскорбительные слова насчет цвета кожи».

Вот та атмосфера, которая искусственно создастся расистами, возводящими жестокость и насилие в непременную черту «американского образа жизни». Об этом свидетельствует и поэма А. Барто «Черный новичок» (1963). Она дает своему юному читателю подлинно реалистическое, остро злободневное и политически зрелое представление о том, что происходит в Америке расистов и мракобесов,— в той Америке, где негры фактически лишены подлинно человеческих и гражданских прав, где суды над неграми превращаются в расправы белых расистов над темнокожими людьми.

Сначала автор создаст почти идиллическую картину жизни одного из маленьких городков южного штата, где, как может показаться на первый взгляд, жизнь так тиха и спокойна; здесь

Но, оказывается, радоваться еще очень рано, если глубже присмотреться к тому, что происходит в этом городке, где живет черный мальчуган Том и другие негры — на положении людей загнанных, закабаленных, бесправных.

Мы видим здесь, что расисты, охваченные ненавистью к «цветным», готовы уничтожить мальчика-негра только за то, что тот хочет учиться в школе вместе с белыми детьми. Они угрожают и самому Тому, и учителю, заступившемуся за «черномазых», и многозначительно напоминают ему:

А что это именно так, они готовы доказать с помощью кулаков, камней и ножей. Так поэтесса вводит своего юного читателя, без всяких скидок на возраст, в круг тех больших международных, интернациональных вопросов, которые в последнее время приобрели необычайную остроту, и так она, отстаивая высокие гуманистические идеалы нашего общества, воспитывает свою юную аудиторию в духе непримиримой ненависти ко всему, на чем лежит печать тупости, жестокости, расового высокомерия. Расисты одержали позорную для них победу над Томом, не пропустив его в школу.

Поэтесса завершает пронизанное гневом и горечью повествование о злоключениях черного мальчика возгласом, не оставляющим равнодушными и ее отзывчивых читателей:

Когда-то А. Барто заметила, что «большая тема нужна не только читателю, но и писателю, потому что она вызывает новые мысли и чувства, требует, чтобы к ней был привлечен богатый жизненный материал, она обогащает поэта, помогает подняться еще на одну ступень мастерства...» («О поэзии для детей»). Надо полагать, такая поэма, как «Черный новичок», где решена большая и остро социальная тема, полностью отвечает этим мыслям поэтессы.

Поэму «Черный новичок» А. Барто писала еще до посещения Америки, а побывав в ней, увидела, что ее изображение одного из американских городков точно совпало с увиденным воочию (наглядно представить и изобразить эту Америку ей во многом помогли рисунки художника В. Горяева).

За последние годы А. Барто бывала во многих зарубежных странах — и как представитель Советского Союза в различных делегациях, и с выставкой нашей детской книги, и как турист. Это отозвалось и в творчестве поэтессы, обогатило его, придало ему новые грани.

В заграничных заметках А. Барто (как и в стихах на зарубежную тему) чувствуется художник, который никогда не утрачивает своих гражданских позиций и прозорливо подмечает, какое убожество и мещанство скрываются подчас под самыми благообразными одеяниями, и не забывает, что материальный достаток — это еще далеко не все в жизни человека. А наряду с людьми, живущими в полном достатке, не забудет тех, кто обитает в сырых, темных, ржавых, построенных из жести бараках и не имеет средств на то, чтобы воспользоваться какими бы то ни было благами современного сервиса.

Это мы видим в статье «Где карта кончается» (впечатления о пребывании в Исландии — журнал «Новое время», 1959, № 18). В ней А. Барто с горечью говорит о том, что в Исландии «физическое воспитание школьников поставлено отлично, а вот моральное не находится на должной высоте», что у исландских детей, в противоположность нашим школьникам, почти нет никаких представлений о борьбе других народов за свою свободу и независимость, за мир во всем мире; школьники смотрят картины с бесчисленными убийствами и любовными похождениями, а их родители не борются с этим злом.

В стихотворении «Преступный Адам» («В парке Западного Берлина») поэтесса воочию показывает, как в капиталистическом мире повседневно происходит растление детей, которым с самых малых лет подсовывают гангстерские комиксы, бесчисленные описания похождений бандитов в масках и полумасках, раскрашенные и приукрашенные картинки из жизни «сильных личностей», захватывающих всевозможные блага с помощью кинжалов и пистолетов,— такие завлекательные, что

Поэтесса раскрывает, как мир капитализма калечит и уродует неокрепшее сознание детей, стремится воспитать их по своему облику и подобию.

Такое стихотворение А. Барто, как «Преступный Адам» (предназначенное, конечно, отнюдь не для детского читателя — впервые оно было опубликовано в газете «Правда»), глубоко раскрывает жалкое и низменное существо подобных подделок под искусство, способствующих деградации и растлению своего потребителя.

Постоянное и самостоятельное исследование явлений и событий гражданской и международной жизни, умение сочетать большой общественный опыт со своим личным, с непосредственными реальными наблюдениями, без которых нет и подлинного творчества, не сводимого к общим местам и заранее известным сентенциям, — вот что придает такой углубленный и самобытный характер многим произведениям А. Барто, посвященным большой интернациональной и политической теме. Она постоянно предостерегает своих молодых собратьев по перу от беглого и поверхностного решения больших тем нашей современности, от ходульных образов и неокрыленных строк, звучащих риторически и абстрактно, а потому и могущих только охладить и отпугнуть юного читателя. Нет, в их решении необходимы и новые открытия, и высокое мастерство, и подлинная увлеченность — утверждает А. Барто всем характером своего творчества.

Чем примечательны такие произведения, как «По дорожке, по бульвару», «Краснокожие», «Черный новичок»? Тем, что в них большая общественная тема решается без малейшей дидактики, нарочитой поучительности, по ходу живого, непринужденного, стремительно развивающегося рассказа, захватывающего и увлекающего своего читателя. Поэтесса неприметно подводит его к большим общественным выводам, способствует его гражданскому воспитанию, укреплению ненависти и презрения ко всему, что идет от прошлого и тянет к нему.

«Очень нужна советской детской поэзии подлинная публицистичность, взволнованность, ораторская интонация. Но, к сожалению, нередко она заменяется интонацией риторической...» — замечает поэтесса и стремится насытить свои стихи духом подлинной публицистики, высокий гражданский пафос которой сочетался бы с сердечностью и непосредственностью, с самостоятельностью мысли и живостью образа. Именно такой характер, с годами все более углубляющийся, и обретают многие стихи А. Барто, посвященные большой общественной теме. Она говорит о наших завоеваниях, революционных традициях, о единстве, сплачивающем наших людей самого различного возраста, о больших интернациональных чувствах, присущих народам всего земного шара, о таком политически остром и злободневном вопросе, как расизм. Как видим, общность мира взрослых и детей, сферы их интересов поэтесса усматривает не только в области бытовой, домашней или учебной, но и в тех воззрениях, которым А. Барто, обращаясь к юной аудитории, с самого начала стремится придать широкий, подлинно гражданский интернациональный характер. Конечно, эти воззрения с годами — по мере роста и развития человека — будут углубляться, но главное в том, чтобы они с самого начала его сознательной жизни обрели прочную и незыблемую основу, отвечающую существу нашего строя, нашего социалистического общества, — вот что утверждает А. Барто всем пафосом и направленностью своего творчества.

Так исследование и обнаруживание того общего, что объединяет наших людей любого возраста, по-своему определяет характер творчества А. Барто, его гражданственность, его необычайно широкий диапазон, сложность, многообразие и самую значительность тех вопросов, которые А. Барто поднимает и решает во многих своих стихах, полностью полагаясь на сообразительность и восприимчивость своих юных слушателей и читателей и оказывая им большое и неколебимое доверие.

Говоря о том, как широк внутренний мир советских ребят, с которыми можно говорить «о самом главном — о любви к Родине, о дружбе народов»,— поэтесса (в статье «О поэзии для детей») вспоминает:

«В свое время было немало споров о том, возможна ли в детских стихах гражданская политическая тема. Утвердили ее стихи Маяковского...» — и вслед за Маяковским, развивая гражданскую и политическую тему его «Стихов детям» — в новых условиях и новыми средствами,— поэтесса вводила и в свое творчество, говорила с детьми «о самом главном».

Переходя к нашим временам, поэтесса с гордостью сообщает: «Теперь смелое обращение к социальной теме стало характерным для детской поэзии. Лучшим стихам для детей присуща идейность, гражданская тема, серьезность и в то же время детскость...»

И надо сказать, что и самой Агнией Барто немало сделано для того, чтобы утвердить в детской поэзии такое смелое обращение к большой общественной и социальной теме в сочетании с творчески самостоятельным и близким детскому восприятию ее воплощением.

Следует особо подчеркнуть, что, решая в своих стихах самые большие темы и вопросы нашей современности, поэтесса избегает какой бы то ни было рассудочности, нарочитости, нравоучительности, ходульности, риторичности. Нет, она насыщает свои стихи, посвященные большой общественной теме, такою свежестью чувств, непосредственностью восприятий, как и другие, посвященные самой повседневной школьной и пионерской жизни; ее творчество утверждает красоту и радость бытия во всей его полнокровности, во всем его богатстве и многообразии. Вот почему А. Барто всегда находит общий язык со своими юными слушателями, разговаривает с ними «на равных» — без скидок, лести, упрощения.

Утверждая общность и единство того мира, в котором живут и взрослые и дети, поэтесса вместе с тем крайне чутка, пытлива, внимательна к особенностям детского восприятия, мышления, поведения и не забудет, если нужно, подчеркнуть «специфику» детского возраста, все то, что отличает его от возраста «взрослого».

Внутренний мир ребенка очень сложен и подвижен, он охвачен бурным и стремительным процессом роста, обогащения, созревания, становления, освоения и своего рода «переработки» восприятий, вызванных окружающей жизнью, непосредственным участием в ней, с годами все более активным и осознанным, но во многом еще только воображаемым (вот почему такое значительное место здесь принадлежит фантазии, вымыслу, игре, в которой воображение ребенка реализуется и воплощается) Эти и многие другие особенности требуют от любого взрослого чуткости, внимания и понимания, иначе могут произойти — и происходят — те незначительные на первый взгляд недоразумения, размолвки, незаслуженные обиды, на которые так остро, а подчас и болезненно реагирует ребенок.

Если же взрослые утрачивают чуткость к этим особенностям детского возраста и характера, не считаются с ними, то тем самым они мешают нормальному росту и внутреннему развитию ребенка, могут разрушить то прекрасное и чудесное, чем живут дети — в своей игре, в своих занятиях, в своем творческом воображении, дающем им радостное чувство постижения всего окружающего мира и активного овладения им.

Если многие стихотворения А. Барто утверждают внутреннее единство наших людей, к какой бы возрастной группе ни принадлежали они, то в ряде других она настойчиво напоминает о том, что мир детей отличается своими существеннейшими особенностями, своей спецификой и взрослые не должны забывать об этом, игнорировать ее.

Творческое, активное, художническое начало, живущее в душе каждого ребенка, передано в стихотворении «Олень» (1944). Его герой, засыпая, видит на потолке и тонкорогого оленя, и темные травы, и широко распростершийся луг, хотя это были всего лишь трещинки, сложившиеся в чудесный рисунок в воображении мальчика.

Но даже и тогда, когда его ошибка разъяснилась, он не хочет расстаться с созданными им образами, придавшими таинственность и красоту самым обыденным подробностям его домашней обстановки, и упрямо повторяет «при свете дня»:

Такой предстает окружающая действительность, если смотреть на нее глазами художника, который живет в душе каждого ребенка и проявляется в его деятельности, занятиях, играх, где главная и решающая роль принадлежит воображению,— и так самая повседневная жизнь превращается в мир поэзии, красоты, романтики, расширяющей всю область чувств, переживаний, апперцепций, вызывающих острый и напряженный интерес ко всему неведомому, непознанному, отдаленному,— чтобы сделать его близким, понятным, своим.

Перед юными героями стихов А. Барто окружающий их мир предстает как загадочный, таинственный, увлекательный в каждом своем даже самом обычном и малоприметном проявлении, что и взывает к мечте и воображению, без которого его нельзя познать, «освоить». А вот иные взрослые склонны относиться к плодам этого воображения как к пустому баловству и, сами того не желая, уничтожают то, что могло бы обогатить жизнь детей, раздвинуть рамки их внутреннего мира.

Вот перед нами юный натуралист, который рассказывает о том, чем закончились его попытки изучения жизни насекомых. У него в спичечной коробке живут четыре муравья — целое семейство! — и он говорит, перенимая язык ученого-натуралиста, каким мечтает стать в будущем:

Он с таким увлечением повествует о своих натуралистических изысканиях, что, думается, действительно мог бы со временем стать настоящим ученым, если бы не одно неожиданное обстоятельство:

И хоть бабушка эта, наверно, очень добра, заботлива, но сейчас она разрушила то, что могло бы стать началом большой судьбы, воплощенного призвания:

«Не удалось мне стать ученым...» — эти слова сказаны с улыбкой, но и в самой улыбке есть нечто грустное, ибо вместе с муравьями, скрывшимися в траве, что-то ушло и из жизни рассказчика, о чем он вспоминает с горечью.

В самом деле, может быть, пристрастие к изучению жизни муравьев явилось для него случайным и на другой день могло бы смениться другими преходящими увлечениями, а может быть, оно стало бы началом большого будущего — ведь не так просто бывает угадать истинный характер своего призвания, дать ему настоящий исход, воплотить свои мечты в самой жизни. А сколько людей, не найдя своего призвания, занимаются тем, что их не интересует и не захватывает, а потому и относятся к своей работе равнодушно, без творческого огонька!

Стихотворение «Юный натуралист» словно бы и говорит о том, как нужно беречь такие огоньки, вовремя поддержать их, когда они зажигаются в душе мальчугана, — ведь их так легко погасить и растоптать, когда они еще малы и слабы...

Вот это творческое начало, в высокой степени присущее детям и выражающееся в их играх и занятиях, к которым непременно примешивается большая доля фантазии, и находит в А. Барто своего исследователя, певца, защитника; она учит нас относиться к детским занятиям и затеям бережно и внимательно, а не как к озорству, которое надо всячески «пресекать».

Герой стихотворения «Но поймите и меня» (1963) считается озорником и эгоистом только потому, что дает волю своей фантазии, воображает себя то всадником, то космонавтом, то скалолазом, врывается в дом с гиком и свистом («Не качайте головой — я же всадник верховой...»), видит себя участником экспедиций, походов, боев — и ведет себя соответствующим образом! — а на все попреки возражает так:

«Поймите и меня!» — настойчиво взывает к своей тете (да и ко многим другим дядям и тетям!) мальчуган, чье воображение приводит его к постоянным конфликтам с окружающими его взрослыми людьми, и поэтесса полностью поддерживает его в этом требовании. Она решительно настаивает на том, чтобы между мирами — «детским» и «взрослым» — не было ненужных средостений и недоразумений, чтобы они полностью понимали друг друга, чтобы очередная «тетя Женя» сумела найти общий язык с мальчишками и не считала их увлекательные игры и творческие затеи бессмысленным озорством, на которое следует отвечать нотациями и взысканиями.

Поэтесса взывает к чуткости, к бережному отношению к ребенку, к его своеобразным особенностям и его внутреннему миру, его интересам и потребностям, чей характер ясен и понятен далеко не каждому взрослому; иные из них считают излишним озорством то, что обретает для детей захватывающий интерес и глубокий смысл, подходят к детям без осмысления и учета особенностей их возраста, а потому — невольно для себя — портят и губят грубым и оскорбительным для ребят вмешательством те плодотворною ростки и начала, которые способствуют их расцвету, обогащению, расширению их внутреннего мира. А если в делах и словах взрослых сказываются бюрократические замашки, канцелярские обороты, излишняя забота о показной стороне — в ущерб существу! — то нет сомнений, что все это по-своему отразится на восприятии и поведении детей, школьников, пионеров, в чем и заключается, как свидетельствует в своих стихах А. Барто, одно из отрицательнейших последствий всяческого рода бюрократизма, «показухи».

Всегда ли взрослые понимают, что означает каждое их слово, каждый их поступок для внутреннего роста и развития ребенка, с его первоначальной и безусловной верой в авторитет родителей (да и не только родителей, а почти любого старшего!), в их безусловную справедливость и правдивость, и всё ли делают для того, чтобы оправдать это доверие, превратить свой авторитет в стимул внутреннего роста ребенка, укрепления и развития присущих ему добрых начал? Всегда ли понимают, к каким дурным последствиям, а то и катастрофам во внутреннем мире ребенка может привести любой дурной их пример, каждое несправедливое замечание или легкомысленное обещание, нередко оказывающееся пустой словесностью?

Именно об этом стихотворение «Андрей не верит людям», в котором речь идет о шестилетнем мальчике, «разочаровавшемся» в людях.

«Не слишком ли рано?» — спросит иной читатель. Но, оказывается, у этого малыша были свои резоны для того, чтобы поколебаться в своей детски непосредственной доверчивости к взрослым. Случилось так, что одна добрая и хорошая с виду тетя пообещала купить полюбившуюся ему игрушку — заводного ослика, и Андрюша страстно мечтает о том, как будет возиться с ним:

Но все многократные обещания и заверения знакомой тети оказались, как убедился Андрюша, пустой болтовней, которой сама-то она не придавала ни малейшего значения (да и какое значение в глазах такого человека имеет заводной ослик? Ничтожный пустяк, который нужно выбросить из головы, чтобы не засорять ее всяческой чепухой). Но для Андрюши это было большой мечтой, которой он отдал часть пылкой и доверчивой души, а когда мечта рухнула и он убедился, что знакомая тетя попросту обманывает его пустыми обещаниями, вместе с этой мечтой рухнула вера во взрослых. Так забавное поначалу стихотворение оказалось крайне значительным по характеру поднятых в нем вопросов, над которыми должен задуматься наш взрослый читатель.

В стихах А. Барто перед нами проходит целая галерея людей невнимательных и нечутких к миру детей, к их потребностям и интересам, к особенностям и свойствам их натуры, их характера и деятельности, их мышления и воображения, и такие люди вызывают самую острую критику поэтессы, ибо они мешают нормальному развитию ребенка, то есть укреплению и становлению «настоящего человека», его будущего.

Но бывает, что такая нечуткость к ребенку, отсутствие подлинного понимания его истинных запросов и интересов, уважения к нему как к «настоящему человеку» проявляются и в другом, так же отрицательно воздействующем на внутренний мир ребенка и наносящем ему значительный ущерб: в потакании всем капризам и прихотям ребенка, в поощрении его эгоистических наклонностей, в той «снисходительности» к нему, которая мешает укрепиться чувству долга и ответственности, способствует развитию дурных склонностей и влечений, тому, что среди детей появляются баловни, тунеядцы, эгоисты, преисполненные сознанием своего особого места в жизни, своей исключительности, своего превосходства над всеми окружающими и полагающие, что главное — это их удобства и удовольствия.

Об этом свидетельствует А. Барто во многих своих стихах, возлагая всю ответственность за воспитание и формирование ребенка на взрослых, на родителей и воспитателей,— как это мы видим хотя бы в стихотворении «Дело было за обедом».

А за обедом происходило вот что. Собрался весь «семейный кворум» и обсуждал проблемы трудового воспитания:

Но это согласие царило лишь до тех пор, пока присутствовавший тут же мальчик не выразил желания поехать в колхоз, стать комбайнером. Как тут заволновался весь «семейный кворум»! Какие только аргументы не приводились, чтобы отвлечь мальчика от этого замысла: и то, что он «хрупкий», и то, что талантлив, и то, что он «не как другие дети», а гораздо развитей их и достоин особого, высшего призвания — вот хотя бы такого, как стать «чудным скрипачом» (для этого достаточно только где-то похлопотать!).

А в заключенно автор подводит нас к довольно-таки грустному выводу:

Вот из таких семей, где вокруг детей создается своего рода культ исключительности, обожания и потакания любым их капризам и прихотям, и выходят обычно дети разболтанные, эгоистически замкнутые, внутренне ограниченные; именно об этом с горечью и тревогой говорит А. Барто во многих своих стихах.

Как лучшие, так и дурные человеческие качества зарождаются в раннем детстве, и этот процесс происходит не «самотеком», как полагают иные беззаботные родители, а под влиянием окружающей среды, и прежде всего — взрослых. Но всегда ли сами родители достаточно глубоко осознают всю степень ответственности за своих детей, за те последствия, которые может вызвать поощрение стяжательских влечений, эгоистических замашек, антиобщественных начал, отгораживающих ребенка от окружающей его среды и неизбежным образом ограничивающих внутренний мир?

Тот, кто бывал в детских садах в дни посещения родителями, вероятно, мог наблюдать, как иные из посетителей, привозя с собою сласти, фрукты, съестные припасы, больше всего озабочены тем, чтобы именно их дети — и никакие другие! — воспользовались этими гостинцами, ни с кем не делясь, и тем самым оказывают весьма дурную услугу их воспитанию.

Вот об этих неразумных родителях, любовь которых носит явно ограниченный характер, и говорит А. Барто в стихотворении «Все на всех», где мамаша, которая без ума от своего сына, внушает не то ему, не то самой себе:

Хорошо, если сами дети внесут поправку в советы и наставления подобных мамаш и решительно заявят:

Но разве под влиянием таких родителей не появляются со временем люди, для которых нет ничего выше и дороже их сугубо личных потребностей и интересов?

«...Слабое от избытка доброты существо...» — говорил некогда Чехов о герое рассказа «Попрыгунья», и во многих стихах А. Барто мы видим, что «избыток доброты», слепой и безрассудной, чуждой понимания того, что любой ребенок, в том числе и свой собственный, должен быть достоин не только любви, но и уважения (одно от другого неотъемлемо!) — мешает росту ребенка, внутренне разоружает его, становится бедствием для него и для всех окружающих. Такая слепая, не рассуждающая любовь родителей отзывается во внутреннем мире их детей чувством эгоизма, безнаказанности, безответственности, и Агния Барто обнаруживает этот процесс в его движении, в его взаимосвязанности, взаимообусловленности, как это мы видим в стихотворении «Петя утомлен». Сын уже привык лгать матери, слепая любовь которой делает ее невольной пособницей всех его недопустимых выходок и нелепых выдумок. Стоит ему пожаловаться на свою «слабость», как мать теряет рассудок от страха за него; она

А тот, забросив надоевший учебник (а заодно и витамины!), невозбранно предается своей лени.

Так поэтесса с едкой и веселой издевкой говорит о той почве, на которой произрастают семена эгоизма, себялюбия и тунеядства — одно следует за другим с неизбежностью, совершенно очевидной и вполне закономерной.

В духе и ритме детской считалки или дразнилки звучит и одно из примечательнейших стихотворений А. Барто «Лешенька, Лешенька...», которое так и просится на музыку, в игру, во двор, чтобы развеселить детскую компанию:

Здесь с едкой насмешливостью, сатирической колкостью изображены те, кто беспомощно и бестолково суетятся возле нерадивого мальчишки и прямо-таки пресмыкаются перед ним, чтобы только никто не сказал, что его родители и воспитатели «внимание к мальчику ослабили». А сам Лешенька, преисполнившийся крайним самомнением при виде того, что столько людей возятся и не могут справиться с ним (значит, он занимает какое-то необычайно важное место в жизни!), только куражится над ними, издеваясь над их бестолковостью и беспомощностью:

Поэтесса избегает лобового решения темы; она подчас ограничивается только намеком, интонацией, той ходячей фразой, которая внезапно обретает, помимо основного, какой-то новый, подспудный смысл. Но именно он и оказывается самым важным и ключевым, как это мы видим в стихотворении «Леночка с букетом» (1954), о героине которого сказано как бы вскользь:

Здесь ходовой оборот речи («лучший номер нашей программы») обретает необычное, настораживающее, тревожное звучание, ибо если девочка превращается в «номер программы», от такой метаморфозы мы не можем ждать ничего хорошего (что подтверждается и всем ходом стихотворения про «Леночку с букетом»). Она и сама, став не просто школьницей, а непременным участником всяческих торжеств и юбилеев, утверждается в чувстве своей исключительности, жаждет похвал и аплодисментов как чего-то непременно полагающегося ей, и именно ей!

А если она теперь о чем-то и беспокоится, то не о том, что у нее плохо со школьными заданиями и отметками, а совершенно о другом. Охваченная тщеславием, она беспокоится лишь об одном:

А вот тот дедушка, вероятно очень заслуженный, который предоставляет внучке, конечно любимой и крайне избалованной, свою персональную машину,— задумывался ли он (да и не он один!) о том, какие семена тщеславия, эгоизма, кичливости чужими заслугами сеет и выращивает он в душе девочки? А если он не задумался, А. Барто может спросить его в гневе, и не только от своего лица, а словно бы от лица всей «юной Москвы», и от лица «седовласого учителя», пешком идущего в класс, и от лица множества школьников, у которых нет таких слишком добреньких дедушек:

По какому праву?

Конечно, этот вопрос относится не столько к самой Клаве, сколько к ее деду, хотя и очень заслуженному, но потакающему любым прихотям своей внучки и тем самым причиняющему ей большой, а может быть, и непоправимый вред, ибо корни мещанства, зазнайства, эгоизма, потребительского отношения к жизни привить гораздо легче и проще, чем потом их выпалывать.

Да, вероятно, не один «заслуженный» дедушка мог бы основательно задуматься над таким стихотворением, как «Дедушкина внучка».

У юных героев своих стихов поэтесса подчеркивает высокие качества, заслуживающие уважения и взывающие к подлинной требовательности,— вот почему она так едко высмеивает тех взрослых, которые проявляют в своих отношениях с детьми излишнюю умилительность, восторженность, готовность восхищаться каждой их выходкой, потакать всем их капризам и прихотям. Даже и малолетний ребенок чувствует — в соответствии со своим возрастом,— в чем заключается справедливость, правдивость, долг, ответственность за свои слова и поступки; но если это чувство систематически нарушается, если оно не укрепляется постоянно, а подтачивается теми взрослыми, чье влияние является решающим в воспитании и развитии ребенка, то, конечно, оно может поколебаться, ослабнуть, исказиться. А без этого чувства невозможно и нормальное развитие ребенка. Вот о чем говорят те стихи А. Барто, которые адресованы не столько нашим юным читателям и слушателям, сколько родителям и воспитателям. Преимущественно из таких стихов и составлена одна из книг А. Барто, «Про больших и про маленьких»,— и скорее про больших (и для больших, прибавим мы от себя); не случайно книга эта опубликована во «взрослом» издательстве («Советский писатель», Москва, 1958). Многие страницы этой книги адресованы родителям и воспитателям, особенно тем, кто склонен забывать о высокой ответственности перед детьми, как это мы видим в стихотворении «Гость», само название которого звучит горьким упреком, едкой издевкой над тем «приходящим» отцом, который заботу о сыне ограничивает игрушками и шоколадками. Он изредка навещает сынишку и слышит от своего пятилетнего Сашки недоуменный вопрос:

И едва ли отец, если смотреть правде в глаза, смог бы по-честному ответить ему на этот вопрос.

Здесь поэтесса говорит о тех жизненно важных проблемах, которые многих и многих родителей «заденут за живое».

Об ответственности за ребенка, за его душу, за его будущее говорит поэтесса прежде всего, обращаясь к взрослому читателю. Она необычайно пытлива и неутомима в обнаружении, исследовании — и осмеивании — всего того, что наносит (хотя бы из самых лучших побуждений) глубокий, а подчас и непоправимый ущерб детям, поощряет зарождение и укрепление всяческих сорняков, той цепкой и живучей растительности, которая, если не выполоть ее с корнем, может заглушить все остальное, дай ей только разрастись, — что мы и видим в стихотворении «Мама возражает» (в книге «Про больших и про маленьких»).

Против чего же возражает мама? Она возражает против того, чтобы сын участвовал в общей увлекательной работе — хотя бы вот такой, как посадка саженцев в саду (они же колючие!), или любой другой, если она требует хоть каких-нибудь усилий. А в результате оказалось, что сын с годами настолько привык к маминой опеке и защите (дескать, он же слабенький, да и родился в блокаду!), что уже отвык от труда, активности, деятельности и готов взвалить на других всю работу, которую мог бы сделать сам; в ответ на любую мамину просьбу о помощи он возражает уже окрепшим басом и ее же словами:

Нечто схожее мы видим в веселой аллегорической сказочке «Медвежонок-невежа» (1958), опубликованной в той же книге «Про больших и про маленьких». Вся нелепость и алогичность того, что порою происходит в семьях, где любовь к ребенку принимает характер слепой и безрассудный, а потому и приводит к самым дурным последствиям, наглядно показаны в этой очень веселой и очень острой «сказке для маленьких и больших»; здесь что ни сделает медвежонок, как ни набедокурит, все становится поводом для неумеренных восторгов его любвеобильных родителей:

А медвежонок отлично понимает, что такая мамаша ни в чем ему не откажет и ни за что не спросит с него настоящего ответа. Вот почему он и безобразничает в меру своих — пока еще небольших (но они со временем окрепнут!)—сил. А медведица только причитает, когда оказалось, что се сынок превратился в грубияна и оболтуса:

Пробовала она обратиться к мужу, но тот пропускал все ее жалобы и причитания мимо ушей, пока не случилось так, что «на родного папу мишка поднял лапу»; только тогда

Да и эта экзекуция идет под скулеж сердобольной мамаши, которая внушает рассвирепевшему супругу:

Эта веселая, а вместе с тем грустная история, смысл которой понятен без особых разъяснений, завершается признанием автора:

Так сказка «для маленьких и больших» оборачивается той былью, которая заставляет задуматься о том, почему среди наших ребят появляются сорванцы, оболтусы, отпетые эгоисты, и находить на этот вопрос точный и ясный ответ.

Как видим, многие стихи в книге «Про больших и про маленьких» говорят прежде всего «про больших» и предназначены главным образом для них,— так А. Барто осуществляет давнее свое стремление участвовать в создании не только «детской», но и «взрослой» поэзии. Но и сюда она привносит нечто свое, неповторимое, рожденное в многолетнем общении с детской аудиторией и активном участии в жизни детей, воспитании юного поколения советских граждан, отстаивании их интересов, требований, запросов; именно отсюда и с этих позиций поэтесса подходит к жизни взрослых, к их изображению и решению тех вопросов, на которые призван ответить наш взрослый читатель. Не только во многих своих стихах, но и в заметках «Воспитание чувств» («Правда», 1961, 12 ноября) А. Барто с горечью, гневом, а то и недоумением говорит о тех отцах и матерях, которые не думают о последствиях дурного воспитания своих детей, способствуют укреплению эгоистических навыков, расхолаживают или гасят их энтузиазм, насмехаются над их творческими и добрыми порывами, приучают их к черствости, тунеядству, а потом сами же и расплачиваются за плоды подобного «воспитания».

А. Барто утверждает в этих заметках: «Хотелось бы призвать прежде всего каждого отца, каждую мать: с еще большей бережностью выращивайте в сердце вашего ребенка благородные ростки коммунистической нравственности, которая делает человеческий облик прекрасным...», утверждает всей своей деятельностью как творческой, так и общественной.

Как видим, ее стихи для детей нередко адресуются и любому взрослому, который может не только посмеяться над весело и виртуозно рассказанными историями, словно бы пронизанными сверкающим смехом и льдистыми иголками тонкой и точно нацеленной иронии, но и задуматься о том, как воспитывать детей: тунеядцами, эгоистами, тщеславными «дедушкиными внучками» или настоящими людьми, которые охвачены духом творческой деятельности, никогда не изменят правде нашей жизни, внутренне подготовлены к любым испытаниям и не сробеют при встрече с ними. Вот стихи А. Барто и выходят на передний край борьбы со всем тем, что может измельчить и покалечить неокрепшие детские души.

Крайне характерно и то, что А. Барто принадлежат стихи «для маленьких и больших»,— это свидетельствует о том, как широк диапазон ее читательской аудитории и как много общего видит поэтесса у людей самых различных возрастов. Каждый из них может найти в этих стихах нечто адресованное ему персонально, а вместе с тем и то, что внутренне объединяет их.

Об этом говорит и сама А. Барто в статье «О поэзии для детей» (1957):

«...Должна признаться: я никогда не ощущаю, что пишу только для детей. Мне кажется, что детское стихотворение всегда обращено и к взрослому, как в народной сказке есть второй смысл, порой не до конца понятный ребенку, так и в стихах для детей почти всегда присутствует подтекст. Да ведь и ребенок растет с каждым днем, а стихи остаются у него в памяти, и он, возвращаясь к ним, каждый раз понимает их по-новому. Значит, надо, чтобы... ему было что переосмысливать».

Эти замечания, высказанные на основе большого личного опыта, многое объясняют в характере творчества А. Барто, являются ключевыми, ибо, не учтя их, трудно было бы воспринять стихи А. Барто во всей их полноте и многогранности, увидеть «двойное освещение» (говоря словами Гёте), которое делает их увлекательными и нужными как малолетнему читателю, так и взрослому.

Когда-то Стивенсон, автор знаменитого «Острова сокровищ», шутливо заметил, что пишет для детей от семи до семидесяти лет,— и, кажется, именно таковы возрастные пределы той читательской аудитории, к которой обращены многие стихи А. Барто: их смысл «полезен и здоров» (говоря словами С. Михалкова) не только для внуков и внучек, но и для их дедушек и бабушек.

Вот почему почти каждая новая книга А. Барто, предназначенная для детей, вместе с тем оказывается и «книгой для родителей»— уж таково свойство ее дарования, ибо она не может изолировать и отгородить «детский мир» от всего того, что формирует этот мир — его особенности, качества, свойства,—оказывает на него решающее влияние и воздействие, и в первую очередь — от мира взрослых.

А. Барто приводит в автобиографии («Стихи». Государственное издательство художественной литературы, Москва, 1961) весьма характерный для нее эпизод:

«Однажды Николай Семенович Тихонов спросил у меня, каким образом в стихотворении «Снегирь», написанном от лица мальчишки, автор передает чувства своего героя и в то же время дает ясно понять читателю «взрослое», ироническое отношение автора к своему герою. Точно я не могла ответить на этот вопрос, может быть, здесь и приходит на помощь органическое свойство понимания ребенка, которое делает поэта «детским».

Думается, к этому надо прибавить и то, что пафос многих стихов А. Барто заключается в утверждении общего начала, присущего двум мирам — детскому и взрослому,— и их взаимопроникновения, что определяет самый «акцент» ее стихов.

Поэтесса не противопоставляет себя своим юным героям; между ними и ею существует полное взаимопонимание, своего рода «заговор», и она видит их насквозь (подобно Анне Павловне, воспитательнице из «Звенигорода») в самом буквальном смысле слова: видит насквозь и то лучшее, что присуще им, и все их шалости, проказы, проделки, замыслы, далеко не всегда безобидные. Вот это полное взаимопонимание (предполагающее вместе с тем и ощущение всей специфичности восприятий, как детского, так и взрослого) и помогает рождению таких стихотворений, как «Снегирь», с их «двойным зрением», «двойным освещением», создающим единую и внутренне цельную картину, в основе которой — исследование и утверждение того общего, что соединяет разные миры, детский и взрослый.

Обращаясь к своей юной аудитории и заглядывая далеко вперед, Барто видит не только ее сегодняшний день, но и завтрашний ее рост, внутреннее созревание, которому стремится всячески помочь и способствовать своими стихами, с виду, может быть, и незамысловатыми, подчас, казалось бы, всего только забавными. Но они несут в себе и нечто иное, о чем прямо не говорится, а может быть, именно это-то и оказывается самым главным в них, как это мы видим хотя бы в цикле «Машенька растет», предназначенном для самых маленьких детей.

Так за тем видимым горизонтом, который намечен в стихах А. Барто, открывается еще один, подчас незримый, но явно ощутимый читателем, где угадывается тяга к будущему, его зов, и если мы не расслышим этого зова в творчестве А. Барто, мы многого в нем не поймем и не оценим по-настоящему. Оно устремлено к будущему, в наш завтрашний день, живет не только сегодняшними нуждами и заботами наших детей, но призвано ответить их внутреннему росту, их созреванию, возмужанию. Поэтесса неизменно смотрит на их сегодняшнюю жизнь с вышки будущего, той вышки, на вершину которой она зовет и своего юного читателя. Вот почему многие стихи А. Барто создаются «на вырост», с некоторым «запасом», который может пригодиться только с годами,— по мере роста ее читателя или слушателя, и чем взрослее становится читатель, тем больше он может воспользоваться этим «запасом». Не потому ли, что стихи А. Барто пишутся «на вырост», так охотно перечитываются они теми детьми, которые уже словно бы и «выросли» из них, но только с годами постигают всю их истинную суть, самый замысел, лежащий в их основе и подчас открывающийся во всей своей полноте и многогранности далеко не сразу?